Текст книги "Клан Пещерного Медведя"

Глава 19

Когда признаки того, что Эйла понесла, стали очевидными, весь клан пришел в изумление. Никто не мог поверить, что новая жизнь зародилась внутри женщины, избранной столь могущественным духом. Люди терялись в догадках, покровителю кого из мужчин удалось одержать победу над Пещерным Львом, – то было большой честью для любого. Некоторые полагали, что в одиночку такое не под силу никому и победа над Пещерным Львом – дело нескольких, а возможно, и всех духов, защищающих мужчин клана. Но наиболее верными казались два мнения, причем молодые охотники, как правило, склонялись к одному, а пожилые – к другому.

Мужчина, бок о бок живущий с женщиной у своего очага, имел основания полагать, что дети ее появляются на свет в результате победы именно его покровителя. Женщина неизбежно проводила большую часть времени именно в обществе того мужчины, который привел ее к своему очагу, и, разумеется, это увеличивало вероятность проглотить дух его покровителя. Впрочем, если битва оказывалась упорной, покровитель мужчины призывал на помощь другой дух, если таковой оказывался поблизости. Все же сила того, кто проник в женщину первым, имела решающее значение. Дух-помощник мог гордиться, что принимал участие в зарождении новой жизни, но главная честь победы принадлежала не ему. С тех пор как Эйла стала женщиной, рядом с ней чаще всего находились двое мужчин – Мог-ур и Бруд.

– Говорю вам, это Мог-ур, – утверждал Зуг. – Только его покровитель сильнее, чем Пещерный Лев. К тому же Эйла живет у очага Мог-ура.

– Урсус никогда не позволяет женщине глотать свой дух, – заметил Краг. – Неужели ты думаешь, что Пещерного Льва одолел Пятнистый Олень?

– Да, с помощью Пещерного Медведя. У Мог-ура два покровителя, и, конечно, они сражались заодно. Никто не говорил, что Урсус позволил женщине поглотить свой дух. Но он принимал участие в битве, – горячо возразил Зуг.

– Тогда почему она не понесла еще зимой, сразу как стала женщиной? Она ведь и тогда жила у очага Креба. Нет, это случилось после того, как Бруд начал утолять с ней свою надобность, хотя, убей меня, не понимаю, что он в ней нашел. Лишь после этого в ней возникла новая жизнь. Мохнатый Носорог – очень сильный покровитель, и с помощью других духов он вполне может одолеть Пещерного Льва, – убежденно заявил Краг.

– Не иначе как покровители всех мужчин клана объединились, чтобы одержать верх над Пещерным Львом, – вступил в разговор Дорв. – Вопрос в другом: кто теперь возьмет Эйлу к своему очагу? Никто не откажется от чести победить покровителя этой женщины. Но кому нужна она сама? Бран велел спросить, не пожелает ли кто из охотников взять Эйлу. Если она останется без мужчины, ребенок ее будет обречен на несчастье. Сам я слишком стар, чтобы сделать ее своей женщиной. И скажу откровенно, ничуть не жалею об этом.

– Я бы охотно взял ее, будь я в силе и имей я свой очаг, – заявил Зуг. – Она некрасива, это верно. Но зато она трудолюбива и почтительна. К тому же она знает, как заботиться о мужчине, а для жизни вместе это куда важнее, чем красота.

– Я ее не возьму, – решительно затряс головой Краг. – Не хочу делить очаг с Женщиной, Которой Дозволено Охотиться. Мог-ура это не заботит, ведь сам он никогда не ходит на промысел. Но только представьте себе: вдруг я вернусь из леса с пустыми руками. Не слишком приятно есть мясо, которое добыла твоя женщина. К тому же у моего очага и так хватает едоков – Ика и двое детей, Борг и Игра. Хорошо еще Дорв пока сам добывает себе мясо. Всякий скажет – Ика, моя женщина, еще слишком молода, чтобы я мог брать вторую.

– Я не против того, чтобы взять Эйлу, – заметил Друк. – Но у моего очага тоже много едоков – Ага, Аба и дети, Ворн, Оуна и Груб. Где мне прокормить еще одну женщину с ребенком! Может, ты возьмешь ее, Грод?

– Нет. Если только мне не прикажет Бран, – отрезал Грод.

Второй охотник в клане относился с предубеждением к женщине, рожденной среди Других. При взгляде на нее ему становилось не по себе.

– А что, если сам Бран возьмет Эйлу? – предложил Краг. – Ведь это он позволил ей остаться в клане.

– Если мужчина берет вторую женщину, не следует забывать про первую, – вставил Груб. – Все знают, с каким благоговением Эбра относится к тем, кто владеет чарами целительства. Иза давно уже обучает Эйлу. Со временем та станет целительницей. Каково Эбре будет делить очаг с молодой женщиной, занимающей в клане более почетное положение? Я бы сам взял Эйлу. Когда я стану Мог-уром, мне не придется много охотиться. К тому же Эйла убивает только мелких животных, и достоинство мое не пострадает, если время от времени она принесет к очагу кролика или хомяка. Овру тоже не будет задевать, если моя вторая женщина займет в клане более высокое положение, чем она, первая. И с Эйлой они отлично ладят. Но Овра так хочет иметь своего ребенка. Ей тяжело будет все время видеть рядом новорожденного, тем более что мать его, по всеобщему убеждению, была обречена на бесплодие. Я уверен, новую жизнь в этой женщине зародил дух покровителя Бруда. Поэтому именно Бруду следует взять ее. Печально, что он не желает сделать это.

– Я вовсе не уверен, что это покровитель Бруда, – возразил Друк. – А что скажешь ты, Мог-ур? Ничто не мешает тебе сделать Эйлу своей женщиной.

Все это время старый шаман, по своему обыкновению, молча наблюдал за разговором.

– Я размышлял об этом, – откликнулся он. – И я уверен, ни Пятнистый Олень, ни Урсус не зарождали новую жизнь внутри Эйлы. Возможно, покровитель Бруда, Мохнатый Носорог, здесь тоже ни при чем. Желания духа, избравшего Эйлу, всегда были для нас тайной. Нам не постичь того, что произошло. Так или иначе, Эйле необходим мужчина. Дело не только в том, что ребенок может родиться несчастливым. Кто-то должен взять на себя ответственность за его воспитание. Я слишком стар для этого. Если родится мальчик, я не смогу обучить его охотиться. Эйла тоже не годится в наставницы своему сыну, ведь она владеет только пращой. К тому же мне трудно представить, что Эйла станет моей женщиной. Это все равно что Гроду взять себе Овру, оставив своей первой женщиной Уку. Для меня Эйла – дитя, выросшее у моего очага.

– Однако порой мужчины берут себе даже дочерей своей первой женщины, – возразил Дорв. – Нельзя соединяться лишь со своими сестрами.

– Да, духи не запрещают мужчинам брать дочерей своих женщин. Но нельзя сказать, что они взирают на это благосклонно, – заявил Мог-ур. – У большинства мужчин не возникает желания соединиться с женщиной, которая выросла у их очага. Что до меня, я всю жизнь обходился без женщины. Вряд ли стоит заводить ее на склоне лет. Иза заботится обо мне, и я вполне доволен своей жизнью. Мужчине следует время от времени утолять надобность со своей женщиной. Но я давно не испытываю подобной надобности. Смолоду я научился подавлять ее. И вряд ли я буду подходящей парой для молодой женщины. Но возможно, сейчас мы попусту ломаем головы. Как знать, может, Эйле и не понадобится мужчина. Иза утверждает, ей тяжело будет выносить ребенка. Покровитель ее сейчас вновь выказывает свою силу. Мне известно, Эйла хочет стать матерью. Но для всех нас будет лучше, если этого не случится.

Мог-ур говорил правду. Эйла носила на редкость тяжело. Иза все сильнее опасалась, что ребенок родится увечным. Когда женщины, не доносив, выкидывали уродцев, Иза всегда полагала – это к лучшему. Зачем в муках производить на свет детей, от которых потом приходится избавляться. Эйлу долго мучила утренняя тошнота, и даже поздней осенью, когда живот ее округлился, она с трудом удерживала в себе пищу. Заметив на одежде и подстилке Эйлы кровавые пятна и сгустки, Иза обратилась к Брану с просьбой освободить молодую женщину от работы. Вождь дал согласие, и теперь Эйла целыми днями лежала около очага.

Уверенность Изы в том, что Эйле нечего рассчитывать на здорового ребенка, крепла с каждым днем. Про себя целительница молила, чтобы ее приемная дочь выкинула. Она не сомневалась, что с помощью снадобий добиться этого будет нетрудно, хотя, судя по животу Эйлы, ребенок внутри ее рос и развивался. Но Иза тревожилась за дочь. Ребенок забирал у нее слишком много сил. Руки и ноги у Эйлы становились все тоньше по контрасту с животом, вздувшимся горой. Она с усилием запихивала в себя лакомые кушанья, которые готовила для нее Иза. Под глазами у Эйлы залегли темные круги, густые блестящие волосы поредели и потускнели. Эйла беспрестанно мерзла, точно тело ее лишилось способности сохранять тепло. Почти все время она проводила у огня, свернувшись под грудой меховых накидок и одеял. Однако она и слушать не хотела о средстве, которое положило бы конец ее страданиям.

– Иза, я хочу родить. Я должна родить. Помоги мне, – умоляла она. – Знаю, ты можешь помочь. Я сделаю все, что ты скажешь. Только помоги.

Сердце у Изы разрывалось от жалости. Но уже давно все лекарственные растения приносила ей Эйла, а сама целительница редко покидала пещеру. Лишь сильные снадобья, которые постоянно принимала Иза, помогали ей бороться с застарелым недугом, терзавшим ее грудь. Однако всякий раз с приближением зимы ей становилось хуже. И все же ради Эйлы она решила отправиться на поиски корня, предотвращающего выкидыш.

Ранним утром целительница вышла из пещеры и направилась в верхние леса. Солнце вовсю сияло в безоблачном небе. Иза подумала, что день предстоит теплый, из тех, что изредка выдаются даже поздней осенью, и не стала обременять себя лишней одеждой. Она не собиралась задерживаться, рассчитывая вернуться прежде, чем солнце поднимется высоко. Пройдя по тропинке, пересекающей ближний лес, она свернула с нее, некоторое время следовала вдоль ручья, а потом принялась взбираться вверх по склону. Вскоре выяснилось, что сил у нее намного меньше, чем она надеялась. Иза быстро запыхалась, и ей приходилось часто отдыхать, пережидая приступы кашля и удушья. На исходе утра погода резко переменилась. Холодный ветер с востока принес темные тучи, и, достигнув предгорья, они обрушили на землю потоки дождя вперемешку со снегом. В мгновение ока Иза промокла насквозь.

Наконец в сосновом бору она отыскала нужное ей растение. Дождь к тому времени начал стихать, превратившись в ледяную морось. Содрогаясь от озноба, Иза выкопала корень из влажной вязкой земли. На обратном пути кашель досаждал ей еще сильнее, так что на губах выступала кровавая пена. Окрестности пещеры были Изе не слишком хорошо знакомы; леса, окружавшие прежнее жилище клана, она знала намного лучше. Она сбилась с пути, пойдя вдоль другого ручья, и ей пришлось плутать по лесу, чтобы найти тот, что приведет ее к дому. Темнота уже сгущалась, когда промокшая и продрогшая до костей Иза вернулась в пещеру.

– Где ты пропадала, мать? – встревоженно спросила Эйла, поднимаясь ей навстречу. – Ты вся дрожишь. Сейчас я принесу тебе сухую накидку.

– Я отыскала для тебя вот этот корень, Эйла. Хорошенько вымой его и жуй… – Иза смолкла, пережидая очередной приступ кашля. Глаза ее лихорадочно блестели, лицо пылало. – Жуй его сырым. Он поможет тебе доносить ребенка.

– Так это из-за меня ты бродила под дождем? Зачем? Я лучше потеряю ребенка, чем тебя. Разве ты не знаешь, что тебе нельзя выходить!

Эйла давно поняла, что Иза нездорова, но до сих пор она не представляла, как серьезен ее недуг. Ухаживая за матерью, молодая женщина позабыла обо всем, даже о своем будущем ребенке. Эйла почти не ела и не спала, лишь ненадолго забываясь дремой на подстилке рядом с больной. Уба во всем помогала ей.

Уба впервые столкнулась с тем, что близкому ей человеку угрожает смерть, и это стало для нее сильным потрясением. Когда Эйла готовила для матери снадобья, девочка не сводила с нее глаз и нередко давала ей советы, извлекая из глубин своей родовой памяти те знания, что по наследству достались ей от предков. Но не только Уба потеряла покой. Весь клан беспокоился за старую целительницу. Никто не был уверен в искусстве ее молодой преемницы. Но Эйле не было дела до того, что думают люди. Ее без остатка поглотили заботы о женщине, заменившей ей мать.

Эйла припоминала все наставления самой Изы, она расспрашивала Убу, пытаясь проникнуть в сокровищницу ее родового сознания. Но больше всего она полагалась на собственное чутье. Тот особый талант к врачеванию, который Иза заметила, когда Эйла была еще ребенком, теперь расцвел в полной мере. Эйла умела распознавать недуги. Малейшего намека ей было достаточно, чтобы понять, в чем причина нездоровья и как устранить ее. Из всех, кто жил с ней в пещере бок о бок, лишь она одна была наделена этой способностью. Болезнь Изы обострила и развила целительский дар Эйлы.

Она не только использовала те проверенные средства, о которых знала от Изы, но и, действуя по наитию, пробовала те, что обычно использовались для других целей, и придумывала новые. Неизвестно, что помогло Изе больше: бесчисленные ли снадобья, неусыпные попечения дочерей или горячее желание выжить, – но к тому времени, когда зима намела у входа в пещеру первые сугробы, Иза поднялась на ноги. Теперь она вновь занялась Эйлой. Молодая женщина нуждалась в этом как никогда.

Усилия, которые затратила Эйла, чтобы вернуть Изу к жизни, не прошли для нее даром. Она уже свыклась с постоянной ноющей болью в спине и с кровавыми пятнами на одежде. Нередко посреди ночи она просыпалась от судорог в ногах, ее по-прежнему часто рвало. Каждый день Иза ожидала выкидыша. Она не представляла, как может ребенок расти в чреве столь изнуренной матери. Тем не менее он рос. Живот Эйлы все раздувался, и ребенок колотил ножками так сильно, что мешал ей спать. Ни разу прежде Иза не видела, чтобы женщина носила так тяжело.

Однако Эйла не жаловалась. Она боялась: вдруг Иза сочтет, что страдания сломили ее и она готова отказаться от ребенка? Впрочем, время для этого было упущено. К тому же теперь, после всех пережитых трудностей, Эйла еще больше уверилась: если на этот раз она не родит, ей не бывать матерью.

Лежа на подстилке, Эйла смотрела в проем пещеры – весенний дождь смывал там остатки сугробов. Уба уже принесла ей первый цветок крокуса. Сережки на ивах превратились в листья, и на ветвях появились бутоны, когда пасмурным весенним вечером на одиннадцатом году жизни Эйлы у нее начались роды.

Первые схватки были слабыми. Эйла прихлебывала отвар из коры ивы и спокойно переговаривалась с Изой и Убой. Она была счастлива, что время ее пришло, и уверена, что завтра будет держать на руках своего ребенка. Иза не разделяла уверенности Эйлы, но старалась ничем не выдать своих опасений. Как это часто случалось, разговор между Изой и ее дочерьми перешел к тайнам целительства.

– Мать, а что за корень ты принесла мне в тот день, когда ходила под дождем и вернулась больная? – спросила Эйла.

– Его называют корнем гремучей змеи. Хорошее средство от выкидыша, только жаль, не всегда удается его использовать. Жевать корень надо, пока он свежий, а созревает он поздней осенью. Но ведь далеко не всем женщинам выкидыш грозит именно в это время. А если корень высушить, он теряет свои целебные свойства.

– А как он выглядит, этот корень? – осведомилась Уба.

После болезни матери девочка стала особенно интересоваться лекарственными травами, которыми ей в будущем предстояло исцелять людей. Иза и Эйла передавали ей все, что знали сами. Обучать Убу во многом было проще, чем Эйлу. Все знания хранились у девочки в мозгу, и, для того чтобы извлечь их, достаточно было лишь легкого напоминания.

– Это растение бывает мужским и женским, – пояснила Иза. – Стебель у него длинный, он торчит из толстого пучка листьев и покрыт маленькими цветочками. У мужских растений цветочки белые, у женских – зеленые и поменьше размером. Корень надо брать только у женских.

– Да, Иза, в тот день ты задала нам страху! Я места себе не находила… Ох, подождите, подождите, опять…

Целительница не сводила глаз с Эйлы, стараясь понять, насколько сильна боль. На этот раз схватка длилась дольше.

– Когда я вышла, стояла прекрасная погода, – вновь заговорила Иза. – И я думала, день будет погожим. Но вышло иначе. Погода осенью меняется быстро. Кстати, Эйла, я все забываю спросить у тебя. Может, мне померещилось в жару, но, кажется, ты клала мне на грудь припарку из тех трав, которыми мы лечим суставы Креба.

– Да, ты права.

– Но я не учила тебя, что такие припарки помогают от грудных недугов.

– Я сама решила попробовать. Припарки, которые мы делаем для Креба, прогревают тело до костей и заставляют кровь бежать сильнее. Я подумала, вдруг они разобьют мокроту и облегчат кашель. Кажется, так они и подействовали.

– Это хорошее средство, Эйла.

Молодая целительница объяснила все очень убедительно, но Иза сомневалась, что ей самой пришло бы в голову применить подобное средство. «Похоже, я не ошиблась, – подумала Иза. – У Эйлы настоящий дар. Со временем она обретет опыт и станет искуснее. Я по праву назову ее своей преемницей. Надо поговорить с Кребом. Недалек тот день, когда я отправлюсь в лучший мир. Теперь Эйла взрослая женщина, и после меня она будет целительницей клана, если только переживет роды».

После завтрака к очагу Креба подошла Ога со своим младшим сыном Гревом на руках. Усевшись рядом с Эйлой, она принялась кормить ребенка грудью. Потом к ним присоединилась Овра. В перерывах между схватками все три женщины оживленно беседовали, не упоминая, однако, о близящихся родах. В то утро все женщины клана побывали у очага Креба. Некоторые оставались там лишь на несколько мгновений, чтобы выразить Эйле свою поддержку и участие, другие подолгу сидели около роженицы. Вокруг Эйлы постоянно находилось несколько женщин. Креб с утра покинул свой очаг. Он возбужденно прохаживался по пещере, изредка обмениваясь несколькими словами с проходившими мимо мужчинами. На этот день намечался охотничий поход, но Бран приказал отложить его. Он заявил, что в лесу еще слишком сыро, но все понимали – дело тут в другом.

После полудня схватки у Эйлы усилились. Иза приготовила для нее отвар корней, облегчающий родовые муки. Когда солнце скрылось за горизонтом, схватки следовали одна за другой почти беспрерывно. Эйла лежала на своей подстилке, обливаясь потом, и судорожно сжимала руку Изы. Она пыталась сдерживать крики, но, когда сумерки спустились на землю, боль одержала над ней верх. Эйла корчилась и пронзительно визжала при каждой новой схватке. Женщины не могли вынести этого. Все, кроме Эбры, вернулись к собственным очагам. Они пытались отвлечься, занявшись своими обычными делами, но всякий раз, как из груди Эйлы вырывался очередной вопль, все взгляды устремлялись к очагу Креба. Мужчины, собравшиеся у очага Брана, тоже прекратили всякие разговоры. Сам вождь сидел с непроницаемым лицом, уставившись в огонь. Стоило кому-нибудь завязать беседу, крик Эйлы обрывал ее.

– Бедра у нее слишком узкие, Эбра, – с горестным вздохом сообщила Иза. – Ребенку трудно будет пройти.

– Может, стоит выпустить воды? Иногда это помогает, – предложила Эбра.

– Я думала об этом и решила, что торопиться не стоит, – сухие ей не вынести. Я надеялась, воды отойдут сами. Но она теряет силы, а дело не двигается. Наверное, лучше выпустить воды сейчас. Дай мне вон ту острую палочку из вяза. У нее опять начинается схватка. Когда кончится, я выпущу воды.

Эйла, завывая от боли, выгнула спину и вцепилась в руки женщин.

– Эйла, сейчас я попытаюсь тебе помочь, – произнесла Иза, после того как боль отпустила роженицу. – Ты поняла меня?

Эйла кивнула.

– Я выпущу воды, а ты должна подняться и сесть на корточки. И сразу начинай тужиться. Тужься изо всех сил.

– Попробую, – слабо махнула рукой молодая женщина.

Иза взмахнула наточенной палочкой из вяза. Хлынули воды, и сразу же началась новая схватка.

– Вставай на корточки, Эйла! – приказала целительница.

Вместе с Эброй они помогли изнуренной роженице подняться на кожаной подстилке – такие подстилки всегда подкладывали под женщину во время родов.

– Тужься, Эйла. Тужься сильнее.

Но Эйла только стонала.

– Она слишком слаба, – заметила Эбра. – У нее не хватает сил на настоящие потуги.

– Эйла, напряги все свои силы, – молила Иза.

– Не могу, – сделала знак Эйла.

– Ты должна. Иначе ребенок умрет. – О том, что смерть грозит и самой Эйле, Иза умолчала. Она увидела, как напряглось тело роженицы. Началась новая схватка. – Давай, Эйла, давай! Тужься! – повторяла целительница.

«Я не позволю своему ребенку умереть, – пронеслось в голове у Эйлы. – Если я потеряю его, других детей у меня не будет». Она сама не знала, откуда у нее взялись силы. Боль все возрастала. Эйла, тяжело переводя дух, схватила руку Изы, ища у матери помощи. От напряжения на лбу у нее выступили крупные капли пота. Перед глазами у Эйлы все плыло. Ей казалось, что она пытается вывернуться наизнанку и кости ее при этом хрустят и ломаются.

– Хорошо, Эйла, хорошо, – подбадривала Иза. – Уже головка показалась. Еще разок потужься как следует.

Эйла вновь глубоко вздохнула и напряглась. Она тужилась, ощущая, как рвутся ее кожа и мускулы. Наконец в потоках густой темной крови появилась голова ребенка. Иза немедленно схватила ее. Самое тяжелое было позади.

– Еще чуть-чуть, Эйла. Совсем чуть-чуть.

Эйла собрала последние силы. Внезапно все вокруг заволокла темнота, и, потеряв сознание, она рухнула на подстилку.

Иза перерезала пуповину и перевязала ее особой жилой, выкрашенной в священный красный цвет. Она хлопала по подошвам крошечных ножек, пока скулящий плач не перешел в громкий рев. «Живой», – вздохнула с облегчением Иза и принялась обтирать новорожденного. Тут сердце ее упало. «За что? – с ужасом подумала она. – К чему все эти бессмысленные страдания? Эйла так хотела ребенка!» Иза завернула новорожденного в мягкую кроличью шкурку, заранее приготовленную Эйлой, потом сделала для молодой матери припарку из измельченных во рту корней, которые хранились в лоскутке непромокаемой кожи. Эйла застонала и открыла глаза.

– Ребенок жив, Иза? Мальчик или девочка? – сразу спросила она.

– Жив, Эйла. Это мальчик, – сказала целительница и тут же добавила, не желая возбуждать у молодой матери напрасной радости: – Он родился увечным.

Слабая улыбка сползла с лица Эйлы.

– Нет! Нет! – отчаянно вскрикнула она. – Не может быть! Дай мне взглянуть на него!

Иза подала ей ребенка:

– Я давно боялась этого, Эйла. Когда женщина тяжело носит, ребенок редко рождается здоровым. Такое горе, такое горе!

Молодая мать развернула кроличью шкурку, пристально вглядываясь в свое дитя. Ножки и ручки у мальчика были намного длиннее и тоньше, чем у Убы, когда она появилась на свет. Но пальчиков было столько, сколько надо, и все признаки мужского пола тоже оказались на месте. Однако головка ребенка действительно выглядела необычно. Она намного превосходила нормальные размеры – это и послужило одной из причин тяжелых родов. Новорожденный с трудом пробивался в этот мир, и головка его немного повредилась, хотя в этом не было ничего тревожного. Изе доводилось встречаться с подобными последствиями родов, и она знала – они проходят бесследно. Но форма головы, ее строение – это не выправится никогда. Ребенок останется уродом. Тонкая, хрупкая шейка никогда не сможет держать огромную голову.

Как и у всех рожденных в клане, у ребенка Эйлы были выступающие надбровные дуги, но высокий выпуклый лоб разительно отличал его от соплеменников. Затылок его тоже словно был срезан и скруглен самым странным образом, нос казался необычно маленьким. Челюсти развиты хуже, чем у младенцев, рожденных в клане, к тому же ниже рта выступала какая-то кость, на взгляд Изы, уродующая лицо мальчика. Когда Иза взяла ребенка, головка его беспомощно повисла, и целительница инстинктивно поддержала ее, горестно покачивая головой на короткой толстой шее. «Да, вряд ли этот мальчик когда-нибудь сумеет сам держать голову», – сокрушенно думала она.

Оказавшись на руках матери, ребенок сразу же принялся тыкаться носиком ей в грудь, словно проголодался еще до рождения. Эйла помогла ему взять сосок.

– Не надо, Эйла, – мягко остановила ее Иза. – Ни к чему поддерживать в нем жизнь, которую скоро придется отнять. Если ты покормишь его, тебе тяжелее будет с ним расстаться.

– Расстаться с ним? – Эйла вскинула на целительницу недоуменный взгляд. – Зачем мне расставаться с моим сыном?

– Иначе нельзя, Эйла. Таков закон. Если женщина произвела на свет увечного ребенка, она должна от него избавиться. И чем быстрее, тем лучше. Бран все равно прикажет сделать это.

– Но Креб тоже родился увечным. И ему позволили жить, – возразила Эйла.

– Мужчина его матери был вождем клана. Поэтому он сохранил жизнь ее первому сыну. У тебя нет мужчины, Эйла, за твоего сына никто не замолвит слово. Я предупреждала тебя – ребенок обречен на несчастье. Его увечье подтвердило мою правоту. Зачем сохранять ему жизнь, впереди его ждет одно горе. Лучше сразу покончить с ним, – убеждала Иза.

Сделав над собой невероятное усилие, Эйла оторвала ребенка от груди, и тут же слезы брызнули у нее из глаз.

– О Иза! – проговорила она сквозь рыдания. – Я так хотела ребенка! У всех женщин есть дети. А я и надеяться на это не смела. Я была так счастлива, когда нежданно-негаданно понесла. Помнишь, как тяжело мне пришлось! Но я все вынесла, потому что думала только о ребенке. Во время родов я так мучилась, думала, ребенок никогда не появится на свет. Но когда ты сказала: он может умереть, ко мне пришли силы, чтобы его спасти. А теперь ты говоришь: он все равно должен умереть. Зачем же я так страдала? Мать, прошу тебя, не отнимай у меня ребенка, не отнимай!

– Я знаю, как тебе трудно, Эйла. Но другого выхода нет.

Иза была непреклонна, но сердце ее разрывалось от сострадания.

А ребенок искал грудь, которую у него внезапно отняли, он хотел сосать, хотел материнского тепла. Пока что у Эйлы еще нет материнского молока, пришло на ум Изе, оно придет день или два спустя. Соски ее выделяют сейчас густое молозиво – оно необходимо ребенку, в первые месяцы жизни оно сделает его невосприимчивым к болезням. Не найдя соска, малыш сначала захныкал, потом разразился оглушительными воплями, суча ножками так, что кроличья шкурка развернулась. Эйла не выдержала. Она поспешно дала ему грудь.

– Я не могу, – решительно произнесла она. – Не могу от него избавиться. Мой сын родился живым. Он дышит. Может, он и увечный. Но он сильный и крепкий. Слышишь, как он кричит? Разве слабые дети кричат так громко? Он уже вовсю шевелит ножками. А посмотри, как он сосет. Я хочу, чтобы он был со мной. Я ни за что не убью его. Лучше я уйду прочь из клана. Я умею охотиться, я добуду себе пропитание и сама позабочусь о своем сыне.

Иза похолодела от ужаса.

– Эйла, что ты надумала! Куда ты пойдешь? Ты слишком слаба, ты потеряла столько крови!

– Куда пойду? Не знаю, мать. Куда-нибудь. Все равно куда. Но я не позволю лишить его жизни.

Иза поняла: молодая мать неколебима в своем намерении и отговаривать ее нет смысла. «Но Эйла чуть жива, – в отчаянии думала целительница. – Все ее попытки спасти ребенка обречены. Она только попусту уморит себя». Мысль о том, что Эйле придется подчиниться обычаям клана, заставила Изу содрогнуться. Но она не сомневалась – иначе нельзя.

– Эйла, не сходи с ума! – взмолилась целительница. – Дай его мне. Если ты не в состоянии от него избавиться, это сделаю я. Брану я объясню, что ты слишком ослабела после родов. Он поймет. – Иза протянула к ребенку руки. – Давай его сюда. Чем скорее ты с ним расстанешься, тем скорее его забудешь.

– Нет! Иза, отойди! – Эйла яростно затрясла головой, изогнувшись так, чтобы защитить ребенка своим телом. Одной рукой она прижимала ребенка к груди, другую использовала для разговора, пустив в ход упрощенную жестикуляцию Креба. – Я не расстанусь с ним! – твердила она. – Я на все готова, лишь бы спасти его.

Уба, никем не замечаемая, внимательно наблюдала за происходящим. Она сидела в уголке во время мучительных родов Эйлы. Впрочем, ей и раньше случалось видеть рожающих женщин. В клане таинства жизни и смерти не скрывались от детей, во всех событиях они принимали участие наравне со взрослыми. Уба всей душой любила Эйлу, которая была для нее подругой и наставницей, сестрой и матерью одновременно. Видя, как страдает Эйла, она страшилась за ее жизнь. Но намерение Эйлы оставить клан испугало Убу еще больше. Она сразу вспомнила о прошлой разлуке, когда все вокруг твердили: Эйла умерла и больше не вернется. Уба не сомневалась: если Эйла опять уйдет, они уже никогда не увидятся.

– Не уходи, Эйла! – не выдержав, вмешалась в разговор девочка. – Не уходи. Мать, не позволяй Эйле уйти.

– Я не хочу уходить, Уба. Но иначе мой ребенок умрет, – пояснила Эйла.

– А может, тебе подвесить его высоко на дерево? Помнишь, так сделала мать в той истории, что рассказывала Аба. Если он проживет семь дней, Бран разрешит оставить его в живых, – предложила Уба.

– История Абы – выдумка, – перебила ее Иза. – Ни один ребенок не протянет семь дней на холоде без материнского молока.

Но Эйла пропустила эти слова мимо ушей. Наивное предложение Убы подсказало ей спасительный выход.

– Не все в этой истории выдумка, мать.

– О чем это ты?

– Если мой ребенок проживет семь дней, Брану придется оставить его в клане? – взволнованно спросила Эйла.

– Что это тебе взбрело в голову? Неужели ты решила спрятать его где-нибудь, в надежде, что он проживет семь дней? Брось эти глупости.

– Я не собираюсь прятать его одного. Но я знаю место, где мы с ним можем спрятаться вместе. Там мы переждем семь дней. А когда для него наступит День Обретения Имени, мы вернемся. И Брану придется сохранить жизнь моему сыну. Здесь поблизости есть маленькая пещерка…

– Нет! Прекрати, Эйла! И думать об этом не смей! Ты не должна нарушать обычаи клана. Этому нет оправдания. Если ты уйдешь тайком, ты прогневишь Брана. Он отправит на поиски охотников, и тебя быстро приведут назад. Ты не должна нарушать обычаи, Эйла, – веско повторила Иза. Она поднялась, направляясь к огню, но, сделав несколько шагов, обернулась: – И Бран непременно спросит, известно ли мне, где ты прячешься.

Никогда в жизни Иза не переступала законы и не перечила воле вождя. Ей и в голову не приходили подобные мысли. Правда, она тайком давала женщинам снадобья, предупреждающие зачатие. Но так делали до нее поколения целительниц, от которых она унаследовала знания. К тому же хранить тайну еще не означает проявлять непокорность. В клане не было закона, запрещающего прибегать к древним чарам. Никто не расспрашивал о них Изу, а она никогда о них не упоминала. Но Эйла замыслила настоящий бунт, и этого Иза никак не могла одобрить.