Текст книги "Любовные прикосновения"

КНИГА II
Ткань

ГЛАВА 13

Ньюпорт, Род-Айленд, октябрь 1962 года

Каждый раз, когда Джин Ливингстон возвращался в Ньюпорт, он чувствовал себя так, словно выходил из машины времени. Вдоль Бельвю-авеню, на побережье, все еще стояли великолепные дворцы, выстроенные семьдесят лет назад, – уцелевшее свидетельство необузданной конкурентной лихорадки, охватившей американских толстосумов «золотого века», стремившихся превзойти своих соперников в богатстве. Несмотря на то, что в современных условиях содержание домов из пятидесяти или даже восьмидесяти комнат требовало больших расходов, многие из них поддерживались в прекрасном состоянии. В тех случаях, когда средства владельцев дворцов были исчерпаны или когда даже самые состоятельные семьи уставали нести бремя расходов по их содержанию, чтобы предотвратить упадок, на помощь приходило ньюпортское Общество охраны памятников архитектуры, средства которого постоянно пополнялись. Ни один из богатых ньюпортцев не желал, чтобы такое великолепие потеряло свой блеск.

«Вязы», «Буруны», «Розовый утес», «Мраморный дом»… Проезжая мимо знаменитых старых особняков, Джин улыбнулся, вспомнив о том, как, будучи еще мальчиком, летом гонял на велосипеде взад и вперед по их длинным подъездным аллеям. В те годы своей привилегированной юности он ни разу не слышал даже малейшего намека на иронию, когда его бабушка или другие владельцы этих грандиозных храмов богатства говорили о них как о своих «летних коттеджах».

Резко повернув машину и проехав через массивные ворота с колоннами, в конце длинной аллеи из громадных вязов с синей полоской атлантического океана на заднем плане Джин наконец увидел дом – «Морской прилив». Несмотря на безотлагательность своего визита, Джин задержался, чтобы полюбоваться прекрасным особняком, выстроенным из известняка. Хотя дом был частью истории семьи Джина, он уже не чувствовал себя настолько пресытившимся им, как в годы детства, когда, бывало, съезжал вниз по перилам его величественной мраморной лестницы.

Как и многие другие ньюпортские особняки, построенные в девяностых годах прошлого столетия, дом был спроектирован как подражание некоторым монументальным европейским образцам. В архитектуре «Морского прилива» соединились элементы французского замка и греческого храма. На его строительстве использовались материалы, привезенные со всего мира, а также изделия мастеров, работавших в Бельгии, Франции, Англии и Италии, – резчиков по камню и по дереву, ткачей, стеклодувов. Даже бельгийское кружево для занавесок, все еще висевших на высоких окнах первого этажа, было изготовлено на заказ. Его целый год плели два десятка бельгийских кружевниц. Джин размышлял о том, что сто лет назад оно обошлось в семнадцать тысяч долларов – почти полмиллиона, если пересчитать с учетом инфляции. И это одни только занавески!

Тяжелая дубовая входная дверь с грохотом открылась, и по ступенькам сошел вниз невысокий аккуратный мужчина с лицом эльфа и по-мальчишески подстриженными, белыми как снег, волосами.

– Мистер Джин! – воскликнул он с живым ирландским акцентом. – Должно быть, в спину вам дул попутный ветер, раз вы так быстро добрались сюда из Провиденса!

– Не просто ветер, Майк, скорее настоящий ураган! – ответил Джин Майклу Гилфиллану, преданному дворецкому его тетушки в течение последних двадцати шести лет.

Ответ Джипа вызвал любопытный взгляд Майка, но слуга знал достаточно много, чтобы не задавать лишних вопросов.

– Я отнесу ваш багаж в дом, сэр.

– Пусть он останется в машине, Майк. Я пробуду здесь всего десять минут, – бросил на ходу Джин, быстро поднимаясь по лестнице.

Звоня сюда из аэропорт Провиденса, он собирался спокойно отдохнуть в Ньюпорте четыре дня – с пятницы до понедельника. Но потом услышал, как его имя громко назвали по общественной системе оповещения. Джину было не по себе, потому что его вызывали обратно в Вашингтон. После того как два года назад он стал сотрудником Совета по национальной безопасности, ему было трудно выкраивать время для посещений своей бездетной овдовевшей тетки.

Войдя в устремившийся ввысь вестибюль, Джин позвал:

– Анита! Тишина.

– Тан-тан! – закричал он, перейдя на детское прозвище.

– Господи, мой дорогой мальчик, зачем так громко кричать, крыша может рухнуть! – ответил ему веселый голос.

Она вышла из огромной гостиной слева. Джин схватил протянутые руки тетушки и внимательно оглядел ее. В молодости Анита Данн была необычайно хороша собой и в старости сохранила следы былой красоты. Это была миниатюрная стройная женщина, но держалась она прямо и с достоинством, что создавало иллюзию высокого роста. С высоко поднятым, словно высеченным из мрамора подбородком, она двигалась, как юная балерина. Это впечатление еще больше усиливали большие ярко-голубые глаза, вздернутый нос и гладкие, без морщин, щеки. Аните было уже около семидесяти, и в ее блестящих черных волосах, которые она собирала в пучок на затылке, начинали появляться серебряные нити. Джин мог бы поддаться искушению, предположив, что черный цвет ее волос достигнут с помощью флакончика с краской, если бы Анита Данн не была такой женщиной, которая ничего не делает наполовину. Ей-Богу, уж если бы она решила красить волосы, то в них не осталось бы ни единого проблеска седины!

– Трудно поверить, что прошло столько времени! – произнес он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в щеку.

– Тут уж твоя вина, не моя! – весело защебетала Анита. – Это все ваши секретные правительственные дела! Можно подумать, что у такой страны, как наша, столько темных тайн, что ими приходится заниматься сутки напролет!

Она повела его в гостиную.

– Ну что ж, сейчас ты со мной, и это самое важное. Ты и представить себе не можешь, в каком восторге я была, когда ты сказал, что хочешь навестить меня. Никогда не нужно церемониться, Джинни! Считай, что ты здесь такой же хозяин, как и я.

– Спасибо, Тан-тан. И все же бабушка правильно сделала, что передала все это тебе, а не папе. Я счастлив, что на мне не лежит ответственность за сохранение этого «белого слона».[1]1
  Обременительное имущество. (Здесь и далее примечание переводчика.)


[Закрыть]

Джин оглядел комнату, в которую они вошли. Она была размером с вестибюль отеля средних размеров. Три ее стены были увешаны картинами в рамах, богато украшенных позолоченными листьями, а четвертая представляла собой ряд застекленных дверей, через которые открывался вид на широкий газон и океан. На великолепных коврах стояли флорентийские столы и стулья с инкрустацией, обитые гобеленовой тканью или полосатым шелком пастельных тонов.

– Я не позволю тебе называть этого «слона» белым, – слегка побранила племянника Анита. – Этот «слон» – мой дом, и он весьма недурен!

Она уселась в одно из двух кресел в стиле Людовика XVI, стоявших возле камина, и кивком указала ему на второе.

– Садись, мой милый мальчик! Я велю Майку принести нам чай, и мы поговорим с чем-нибудь захватывающем.

И Анита потянулась к шелковому шнурку колокольчика.

– Тан-тан, – быстро заговорил Джин, – у меня нет времени на чай. Я должен успеть на вечерний авиарейс на Вашингтон.

Анита опустила руку и положила ее себе на колени.

– Мне очень жаль, что так получилось, но разразился кризис, – прибавил Джин.

– Ох, тьфу! – раздраженно сказала Анита. – У вас там все время кризисы! Пусть этим занимается кто-нибудь другой!

Джин терпеливо усмехнулся.

– Это не один из прежних кризисов, которые случаются каждый день, тетушка! На сей раз произошло нечто из ряда вон выходящее!

– Не может быть! – воскликнула Анита с таким жадным восторгом, как если бы она выведывала какую-нибудь пикантную новость из светских сплетен.

На мгновение Джин поддался было соблазну рассказать ей все. Фотографии, полученные с помощью аэросъемки, подтвердили, что русские разместили на Кубе баллистические ракеты. Президент Кеннеди собирался публично предъявить Советам ультиматум и потребовать немедленного вывоза своих ракет. Кеннеди полагал, что если он распространит эту информацию, то тем самым привлечет мировое общественное мнение на свою сторону.

Но Джин предпочел не портить тетушке этот безмятежный день, сообщая ей о том, что мир, быть может, стоит на пороге ядерной войны.

– К сожалению, Анита, я больше ничего не могу рассказать тебе.

Хрупкая женщина выгнула дугой одну из своих искусно подведенных бровей.

– Интересно, почему это ты потратил свое драгоценное время в период кризиса и явился сюда только для того, чтобы сразу же уехать.

– Ну, у меня есть одна проблема, и мне нужен твой совет.

Анита со вниманием кивнула.

Джин сделал паузу, чтобы привести в порядок свои мысли. Он опасался, что лишится расположения своей тетушки, если откроет ей всю правду.

– Ты знаешь, в начале пятидесятых годов я работал в нашем посольстве в Праге, – начал он. – В то время у меня были очень близкие контакты с чехами.

Когда Джин произносил эти слова, на него внезапно нахлынули воспоминания. Перед ним возникло прекрасное лицо Кат – каким он запомнил его, когда они занимались любовью. Его охватило такое сильное волнение, что он испугался проницательного взгляда Аниты, которая по выражению лица племянника могла обо всем догадаться. Джин встал, подошел к камину и продолжил:

– Среди моих друзей была одна супружеская пара. Их обоих посадили за решетку, как врагов государства. Когда женщина попала в тюрьму, она была беременна, и там у нее родился ребенок. Его отняли у матери и отдали на попечение государства. Несколько недель назад я связался с нашими людьми в Праге. Они сообщили мне, что этой девочке – а ей сейчас девять лет – позволят эмигрировать из Чехословакии и приехать в Америку, если здесь найдется дом, куда ее можно будет поместить. Я справлялся о ней, потому что лично знал ее родителей.

Джин убеждал себя, что не должен больше рассказывать никаких подробностей. Никаких упоминаний о женщине, которая устроила сцену перед посольством, пока ее не провели внутрь и не позволили поговорить с послом! Нет необходимости объяснять, как она настаивала на том, что агент американской разведки был отцом ее ребенка, а также причиной ее многолетнего тюремного заключения. Что она угрожала предоставить коммунистической пропаганде возможность совершить удачный ход, красочно поведав журналистам о том, как была изнасилована американцем, если правительство США не употребит все свое влияние и не отправит девочку к ее законному отцу.

Наконец Джин повернулся к тетке лицом.

– Я сказал, что возьму этого ребенка к себе.

– А Бетси не возражает? – поспешно спросила Анита.

Она знала, что жена Джина – красивая, но пустая и исключительно эгоистичная женщина. Бетси не относилась к тем женщинам, которые захотели бы взять чужого ребенка.

– Об этом я гак и не узнал. Как раз когда я собирался обсудить с ней этот вопрос, она сказала, иго хочет развестись со мной.

Джин покачал головой, смущенный тем, что выбрал такой неудачный момент.

– Думаю, я не понимал того, насколько мы были близки к разводу. Или, может быть, осознавал, но полагал, что появление в доме ребенка соединит нас.

Он заметил, что Анита неодобрительно нахмурилась.

– Я знаю, это самый худший способ спасти семью. Но дело обстоит так: документы для девочки уже подготовлены, и она приедет со дня на день… в разрушенный дом.

– И какого же совета ты ждешь от меня? – спросила Анита. – Разумеется, ты не должен больше заниматься этим. Но если ты все же хочешь помочь, необходимо отсрочить приезд ребенка и проконсультироваться в каких-нибудь агентствах с хорошей репутацией, чтобы подыскать для девочки подходящее место.

Джин твердо посмотрел на тетку.

– Я уже знаю подходящее место.

Аните понадобилась всего лишь одна секунда, чтобы понять, что он имел в виду. После этого ее руки вспорхнули вверх, словно птицы, напуганные фейерверком.

– Бог мой, Джин, милый, ты шутишь! Здесь? У меня?

Он снова опустился в кресло.

– А почему бы и нет? Ты ведь говорила мне, что больше всего сожалеешь о том, что у вас с Лоренсом никогда не было…

Анита резко перебила племянника.

– То, чего я хотела в молодости, не имеет никакого отношения к этому делу. Глупо думать, что я могу в своем возрасте дать материнскую любовь маленькой девочке. Тем более… иностранному ребенку, с которым у меня нет ничего общего. В самом деле, Джин, не могу представить себе, что происходит у тебя в голове, если ты решил обратиться ко мне!

Возможно, ему будет ничуть не легче убедить тетку, чем Кеннеди – заставить Хрущева убрать с Кубы межконтинентальные баллистические ракеты, размышлял Джин.

– Анита… Это ведь не просто какой-то ребенок! – пытался он растрогать ее сердце. – Мне сказали, что Ларейна – так ее зовут – мне сказали, что она особенная. Красивая, чувствительная, умная.

– Нет, нет, нет! – отказывалась Анита. – Меня хватает только на то, чтобы поддерживать дом в порядке.

– Ах, ради Бога! Если ты возьмешь девочку, это не значит, что тебе придется больше стирать, больше готовить! Ведь у тебя большой штат прислуги!

Анита спокойно ответила:

– Не такой уж и большой!

Джин уловил в ее голосе жалобные нотки. Вдруг он вспомнил, что сегодня не видел многих слуг – ни горничную, которая всегда открывала дверь, ни садовника, ухаживавшего за клумбами. Тут ему пришло в голову, что в саду не было сезонных цветов, благодаря которым все вокруг было обычно таким красочным.

Джин окинул взглядом комнату. Теперь признаки благородной запущенности бросались в глаза, словно с них спала пелена. Налет пыли на больших зеркалах, пустые промежутки вдоль стен, откуда была убрана мебель – и продана, как он догадался. Если бы не вечные дела, он заметил бы следы упадка раньше.

Дворецкий, горничные, повар, прачка, садовники – восемнадцать человек всегда помогали держать дом в безупречном порядке. В действительности «Морской прилив» был завещан Аните, а не отцу Джина именно потому, что она могла позволить себе роскошь содержать его. Ее покойный муж, банкир, Лоренс Тэйер Данн, был миллионером. Но теперь, как догадался Джин, дом уже высосал все деньга. Ему не нужно было спрашивать, как это случилось. Ведь он видел, как этот «белый слон» выкачал предыдущее состояние. Миллионы, унаследованные бабушкой Джина, были нажиты производством газовых ламп, фитилей к ним и других принадлежностей, которые пользовались большим спросом во второй половине девятнадцатого столетия. Джеред Ливингстон, патриарх семьи, выстроивший «Морской прилив», успел сколотить такой огромный капитал до наступления эпохи электричества, что ни он, ни его единственный сын не предвидели того печального факта, что без тщательного присмотра эти деньга когда-нибудь иссякнут. Отец Джина унаследовал достаточно средств, чтобы жить припеваючи, но недостаточно, чтобы содержать этот «летний коттедж».

– Почему бы тебе не избавиться от этого проклятого дома? – спросил Джин.

Анита улыбнулась ему такой же ласковой улыбкой, как тогда, когда он ребенком спрашивал ее, почему небо голубое.

– «Морской прилив» – это часть меня самой, мой дорогой, часть нашей семьи. Бывают времена, когда такая ответственность становится нелегкой, но я никогда не воспринимала ее как бремя!

– Да ведь он разоряет тебя! Почему бы тебе не обратиться за помощью в Общество охраны памятников архитектуры?

– И принять все, что последует за этим? Туристов, которые будут вечно мельтешить перед глазами, а в поисках уединения самой переселиться в какую-нибудь маленькую квартирку в мансарде? Вандербильты, возможно, и пошли бы на это – ведь содержание их «Бурунов» стоит намного дороже. Но у меня ведь нет другого дома!

Джина всегда забавляло, когда Анита в качестве доказательства своей практичности, приводила тот факт, что больше не имела других домов.

– Тан-тан, нет никакого смысла разоряться, упорно цепляясь за это место. Сколько ты еще сможешь продержаться здесь?

– Достаточно долго, дорогой, – ответила Анита спокойно.

Джин был побежден стоической неумолимостью своей тетушки. Он полагал, что для Ларейны лучшего дома и не найти. Больше всего он рассчитывал на доброту Аниты, на ее любящую натуру.

Джин встал с кресла.

– Извини, что так редко навещал тебя. Если бы я знал о твоих трудностях, то попытался бы помочь…

Она взяла его под руку, и они вышли из гостиной.

– Не стоит все излишне драматизировать, Джин! У меня нет денег, чтобы бросать их на ветер, и все же я справлюсь, пока буду в здравом уме.

Когда они дошли до середины огромного вестибюля, Джин повернулся и обнял тетушку на прощание. Но она удержала его.

– Почему, Джин? – неожиданно спросила она. – Почему девочка должна приехать именно ко мне? Почему этот ребенок так важен для тебя?

Ему давно уже нужно было возвращаться в аэропорт, и он никак не мог задержаться здесь, чтобы все как следует объяснить ей. Глядя в ясные, блестящие глаза Аниты, Джин смог только высказать то, что чувствовал:

– Потому что я знаю, ты полюбишь ее… И мне очень хотелось бы, чтобы она была с теми, кто ее любит.

Джина самого удивило волнение, которое прозвучало в его голосе. Он думал о том, чтобы устроить девочку Аниты, скорее из практических соображений. С такой работой, как у него, он не мог взять ребенка к себе. Но из-за скандала, который Кат учинила в посольстве, не мог и отказаться от девочки.

Проницательные глаза Аниты внимательно изучали племянника.

– Она твоя дочь, не так ли?

Он перевел дух.

– Да.

– Ох, Джинни, Джинни! – тихо вздохнула пожилая дама.

– Я сам узнал об этом всего несколько недель назад. Мать девочки выпустили из тюрьмы. Ее посадили туда на восемь лет за политическое преступление. У власти до сих пор остается тот же самый режим, и она боится, что они могут очень сильно осложнить ее жизнь. Она не хотела, чтобы ее дочь тоже стала жертвой, поэтому пошла в посольство и… Ну, словом, она сдвинула горы, чтобы Ларейна смогла приехать сюда.

– А за какое именно преступление эту женщину отправили в тюрьму? – спросила Анита.

– За то, что она поддерживала связь с… вражеским агентом.

Во взгляде Аниты появилось осуждение. Особенности той работы, которую выполнял Джин в Восточной Европе, были для нее тайной, однако в общих чертах она представляла себе, чем он занимался.

– Так вот куда тебя завели твои шпионские игры! – едко заметила она. – Лихой американец встречается с соблазнительной славянкой, зная, что она может быть ему полезна, и добивается, чтобы она легла с ним в постель. В конце концов жертвой становится невинное дитя… И ты ждешь, что я спасу ее!

Анита наступала, свирепо глядя на него.

– Клянусь Богом, ты посеял свой дикий овес,[2]2
  Отдать дань увлечениям молодости.


[Закрыть] и теперь он служит тебе только для того, чтобы полежать в нем.

Несмотря на всю напряженность момента, Джин с трудом подавлял желание посмеяться над склонностью своей тетушки искажать идиоматические выражения.

– Ты права, Анита. Но тебе нужно знать одну вещь. Тогда я еще не был женат, а мать этой девочки… Ну, я просто не мог не влюбиться в нее – даже в такое время и в таком месте, где нельзя было придумать ничего хуже этого.

Он повернулся к двери.

– До свидания.

– Я еще не закончила с тобой разговор! – произнесла она надменно.

– Не нужно больше бранить меня, тетя. Ведь я не сделал ничего такого, чего бы в Ньюпорте никто, кроме меня, никогда не делал. Говорят, что отец Жаклин Кеннеди был весьма искусным фехтовальщиком…

Анита вскинула руки и прикрыла уши.

– Я не стану слушать эти безнравственные разговоры.

Джин не мог удержаться, чтобы не задеть благопристойность тетушки.

– Ты ведь знаешь, что даже президент Кеннеди, как известно…

Анита затопала ногами.

– Прекрати сию же минуту!

Джин сделал извиняющийся жест, и Анита опустила руки.

– Джекки Бувье была такой милой девочкой! Мне было бы очень жаль, если она неудачно вышла замуж.

Джин рассмеялся и заключил тетушку в объятия. Потом он заметил, что Майкл Гилфиллан спокойно ждет в стороне. Он отпустил Аниту, и дворецкий распахнул перед ним дверь.

– Я скоро позвоню тебе, – сказал Джин, выходя на улицу. – Пока, Майк…

– До свидания, мистер Джин. В следующий раз побудьте хоть немного дольше!

Джин пересек большую овальную площадку перед домом, усыпанную раздробленными раковинами устриц, и обернулся, чтобы махнуть рукой. Анита стояла на крыльце и была поглощена разговором с Майком. Вдруг она повернулась к племяннику и крикнула:

– Мы возьмем ее!

Джин взлетел по лестнице.

– Ты уверена?

– Майкл говорит, что этот дом еще сможет выдержать присутствие ребенка, который снова будет сказываться вниз по перилам и поможет сохранить их отполированными.

Приблизившись к Джину, Анита тихонько прибавила:

– Но это может продолжаться только до тех пор, пока я не скажу ему, что девочка – твоя дочь. Ведь Майкл регулярно ходит в церковь, и он будет слишком шокирован.

Джин сказал, что свяжется с ней, как только узнает все подробности прибытия ребенка.

– Ну, тогда отправляйся! – сказала Анита. – Надеюсь, ты наведешь в нашем глупом мире образцовый порядок к тому времени, как Ларейна приедет сюда.

Один кризис так или иначе улажен, с облегчением думал Джин, когда ехал в аэропорт. Удачные переговоры с тетушкой, вселяли в него надежду на то, что Хрущева тоже удастся заставить убрать с Кубы свои проклятые ракеты.

Майкл Гилфиллан плавно притормозил старый «роллс-ройс» прямо напротив «Морского прилива». Бросив взгляд в зеркало заднего вида, он увидел, что девочка все еще кажется спящей, свернувшись под норковой накидкой. Лучше было бы оставить ее в покос еще на некоторое время, подумал он, вспомнив о том, какую истерику закатила она в аэропорту. Девочка пронзительно закричала при виде Майка и попыталась убежать обратно к самолету. Женщина из Госдепартамента, прилетевшая вместе с ней из Праги, объяснила ему ее поведение:

– Это все из-за вашей черной шоферской униформы. Ларейна приняла вас за сотрудника тайной полиции.

Желая успокоить ребенка, Майкл поспешно сорвал черную фуражку и отшвырнул ее прочь, а потом снял и пиджак. Он стащил бы с себя и брюки, если бы это было необходимо, но к тому времени переводчица уже убедила девочку, что Майкл Гилфиллан не из тайной полиции. И, конечно же, шутовское поведение шофера и его обаятельная улыбка окончательно развеяли ее опасения.

Бедный ребенок, думал Майк, рассматривая ангельское личико девочки. Судя по тому немногому, что он знал о ее судьбе, неудивительно, почему она не доверяет людям. Переводчица из Госдепартамента вкратце рассказала Майку историю девочки, прежде чем передать ее на его попечение. С самого рождения Ларейну растили функционер-коммунист и его жена, которые забрали малютку из тюремной больницы, где она родилась, разлучив с матерью. Поэтому когда правительство Соединенных Штатов заявило, что девочка, как дочь американского гражданина, имеет право на репатриацию, ее мировосприятию был нанесен чувствительный удар. После многомесячного сопротивления чешские власти в конце концов выпустили девочку из страны и не стали оправдывать действия своего функционера, так как он поступил вопреки всем законам.

Переводчица заметила Майку, что, учитывая все пережитое, юная Ларейна находится в прекрасном состоянии. Было время, когда она находилась в подавленном настроении или принималась плакать. Сейчас девочка более общительна и гораздо спокойнее, чем несколько недель назад.

Интересно, как она будет себя чувствовать дальше, думал Майк. Он так и не услышал до конца историю ее настоящей матери. Была ли она еще в тюрьме или уже на свободе? Наверное, женщина добровольно отдала свою дочь, чтобы ее вырастили в Америке. А где ее отец? Майк подозревал, что отцом девочки был племянник его хозяйки. Иначе с какой стати ребенка прислали именно к ним? Но у Джина Ливингстона была беспокойная жизнь. Он ездил по всему свету, и в любое время суток его могли вызвать в Белый дом.

Майк вышел из машины, бросил последний взгляд через окно «роллс-ройса» на спящего ребенка и направился в особняк.

Анита прислушивалась к шуму автомобиля, подъезжавшего к дому по усыпанной гравием дорожке. Она поспешила в вестибюль, и как раз в этот момент появился Майк.

– Она заснула в машине, миссис, – сказал он. – Я подумал, что, прежде чем вы встретитесь с ней, вам следует узнать, с кем вы будете иметь дело.

– Ох! Она что, раздражительна? С ней трудно справиться?

– Нет. Она кажется ангелом.

И Майк рассказал все, что узнал о девочке.

Анита нахмурилась. Хватало уже и того, что ее племянник выставил свою личную жизнь на всеобщее обозрение, отправив к ней незаконнорожденную дочь. Более непростительным ей казалось то, что сам он не пожелал приехать в Ньюпорт, чтобы взять часть ответственности на себя.

– Полагаю, что нам ничего другого не остается, как попытаться окружить ее теплом и заботой, – заключила она. – Проведи девочку в дом, Майк. Я встречусь с ней в библиотеке.

Это была одна из самых маленьких и уютных комнат в доме. Стены ее от пола до потолка закрывали книжные полки, а в углу стоял столик для игр. Кругом были расставлены старинные игровые автоматы, коллекционированием которых увлекался покойный муж Аниты.

Там был также телевизор. Он работал, когда Майк ввел девочку в комнату, звук был приглушен. Аните не хотелось пропускать речь президента Кеннеди. Казалось, в тот момент он действительно собирается объявить русским войну и ракеты будут запущены.

Очевидно, испугавшись, Ларейна замешкалась у порога. Встав напротив камина, который она велела затопить, чтобы комната выглядела более приветливой, Анита кивком поманила девочку к себе. Майк вышел, тихонько закрыв за собой двустворчатые двери.

Ошеломленная красотой маленькой девочки, Анита постепенно обрела дар речи.

– Vitam vas, Ларейна! – проговорила она наконец. Произнеся приветственную фразу, пожилая дама отступила назад от украшавшей вход гирлянды из флажков.

– Dêkuji, pani, – серьезно ответила Ларейна. Что означало «спасибо».

– Mela isi prijemnou cestu? – спросила Анита, интересуясь, как прошло путешествие.

Это выражение она узнала от Джина.

– Ano, madam, mela.

Свой утвердительный ответ девочка сопроводила легким реверансом.

Наступила тишина. Как же они выйдут из положения, думала Анита. Возможно, лучше всего было бы использовать способ, который предложила ей кухарка Мэри.

– Вы только накормите эту милую малышку чем-нибудь очень вкусненьким, мэм, а все остальное получится само собой! – посоветовала ей кухарка.

– Ты голодна? – спросила Анита, указав себе на живот. У нас есть замечательный veprova pecené и Kyselé zeli.

Рецептам гуляша и других блюд из свинины ее снабдил Джин.

– Ne, madam, – ответила Ларейна, покачав головой. Наступила еще одна неловкая пауза. Тут Анита увидела, что на экране телевизора появилось лицо Кеннеди. Прибавив громкость, она уселась на софу и похлопала по месту рядом с собой. Ларейна приняла приглашение и села.

– Пре-зе-е-дент Кеннеди, – произнесла она.

В течение следующего получаса старушка и девочка сидели рядом, а в это время президент сообщил, что он поставил господину Хрущеву ультиматум: либо тот уберет с Кубы свои ракеты, либо столкнется с самыми серьезными последствиями. Анита украдкой бросила взгляд на Ларейну. Ее поразило, как пристально разглядывала она президента. Иногда ее рот пытался произнести какое-нибудь сказанное им слово, и она пыталась почувствовать его у себя на губах: «Вашингтон…» «Куба…» «мои друзья американцы…»

Какая смышленая и любознательная девочка, подумала Анита. Она быстро выучит язык.

Речь закончилась, и Анита выключила телевизор. Следующие несколько дней, когда весь мир с замиранием сердца будет ждать, уступит ли Хрущев под давлением Кеннеди, принесут немало страхов и волнений. Но на Аниту присутствие Ларейны действовало благотворно. В этот момент мир для девочки был еще более ужасным, и все же, очевидно, она сохранила присутствие духа и надежду.

– Давай покушаем! Я уверена, у тебя появится аппетит, – сказала Анита.

Когда они совершали долгий путь через огромный дом в столовую, Ларейна вдруг задала какой-то вопрос. Анита беспомощно пожала плечами, но девочка повторила его, как будто была уверена, что ее поймут.

Анита разобрала только два слова: «Элвис Пресли» Она предположила, что в этом и заключался главный интерес девочки к Америке, и мысленно отметила, что нужно купить для Ларейны какие-нибудь пластинки и стереофонический проигрыватель. Разве есть лучший способ выучить английский язык, чем слушая и заучивая слова песен?

Потом Анита сделала то единственное, что смогла придумать, чтобы связь между ними не прервалась. «Ты всего лишь охотничья собака, которая все время лает, – запела она, не совсем верно воспроизводя мелодию. – Ты всего лишь охотничья собака, которая все время лает».

Это была единственная строчка из песни Пресли, которую ей удалось вспомнить.

– Ano, ano! – воскликнула Ларейна, и от возбуждения ее голос стал громче, когда она начала медленно подпевать на английском языке с очень сильным акцентом.

В своей стране она не слишком часто слышала песни Пресли по радио, однако он был ее любимым певцом и сам по себе служил достаточно веской причиной, чтобы любить Америку. «Ты никогда не ловишь кроликов, поэтому та мне не друг», – присоединилась она к Аните и запела вместе с ней.