Текст книги "Любовные прикосновения"

ГЛАВА 19

Следуя указаниям Фредди, два часа спустя они приехали к месту назначения. Это расстояние можно было преодолеть и быстрее, но Джин поехал кружным путем, чтобы убедиться, что они избавились от наблюдения. Их поездка закончилась возле старых каменных строений, где когда-то производились знаменитые гобелены Кирменов. При свете яркого августовского солнца это место теперь выглядело заброшенным. Оно густо заросло травой и сорняками.

В дороге Фредди говорил о своей дружбе с Кат во времена, когда он служил управляющим на фабрике Кирменов. Вдохновляемый неиссякаемым желанием Лари побольше услышать о матери, он углубился в воспоминания о Катарине, начиная с того дня, когда Милош привез ее осмотреть фабрику, и кончая послевоенными годами, когда Кат вела уединенную жизнь в поместье.

Джин молча слушал, как Фредди описывал любовь Кат и Милоша, которая, как они верили, была ниспослана им самой судьбой. Потом он добавил, что после возвращения Милоша с войны их отношения изменились. Некоторые замечания Фредди и косые взгляды, бросаемые в сторону Джина, указывали на то, что бывший управляющий был разочарован неверностью Кат. Единственный вопрос Лари, на который он отказался ответить, касался подарка.

– Если я расскажу вам, все будет испорчено.

Чтобы обеспечить сохранность каменных зданий, через ручки их больших дверей были продеты огромные цепи, скрепленные висячими замками. Фредди повел их к одному из строений, достал из кармана связку ключей и отпер замки. Когда он широко распахнул двери, солнечный свет залил гигантские серебристые сети паутины, покрывавшей стенки.

Фредди пошел вперед, размахивая руками, словно ветряная мельница, и смахивая паутину. К несчастью, объяснил он, когда коммунисты национализировали фабрику Кирменов, они не увидели смысла продолжать финансировать такое «упадничество», как производство гобеленов. Режим поддерживал только большие фабрики, производившие дешевые материалы.

– Они разрушили это, как разрушили всё! – жаловался Фредди.

Бывший управляющий повел их внутрь длинного здания, куда едва проникал солнечный свет. В этом месте не было паутины, потому что Фредди часто залезал сюда через боковое окно, чтобы проверить, в каком состоянии находится «подарок», и раскладывал вокруг яд, чтобы отпугнуть грызунов. Достав из кармана льняного костюма картонную книжечку со спичками, он зажег фонарь, висевший на деревянном гвозде на низкой перекладине.

– Вот он! – объявил Фредди, указывая на высокую тонкую колонну, плотно окутанную брезентом и прислоненную к стене за грудой ящиков.

– Помогите мне достать его!

Вместе они сдвинули тяжелый рулон и положили его на пол. Потом Фредди опустился на колени, медленно, благоговейно снял брезент и раскатал то, что было внутри. И вот их взорам открылся дивной красоты гобелен, они увидели единорогов, гарцующих вокруг средневековой свадебной сцены. Краски живо заиграли в лучах солнца, и Лари не смогла удержать восторженного вздоха.

Фредди горделиво просиял.

– Вы знаете, что это такое?

– Гобелен Кирменов, – ответила Лари.

– Это нечто большее. Он был изготовлен в качестве свадебного подарка для вашей матери. Это один из самых прекрасных образцов, которые мы когда-либо делали. Вот она..

И Фредди указал на невесту в свадебной сцене.

– Позвольте мне заметить, что если бы власти узнали о существовании такого шедевра, они бы с радостью прибрали его к рукам и украсили бы дом какого-нибудь высокопоставленного негодяя. Я храню его в течение восемнадцати лет!

– Значит, вы спрятали гобелен после того, как Кат узнала о грозившей ей опасности? – спросил Джин.

Фредди покачал головой.

– В то время она еще ни о чем не подозревала. Это было как раз после ареста Милоша, и Кат предположила, что вся его собственность будет конфискована. Гобелен был единственной бесценной для нее вещью. Однажды ночью мы с ней перетащили его сюда. Вскоре после этого фабрика была заброшена, поэтому прятать его здесь было нетрудно.

– Вы сказали, что Кат хотела, чтобы он достался Лари. Но ведь когда Милош был арестован, она еще не знала о том, что у нее будет ребенок.

– Она снова приходила после своего освобождения, – пояснил Фредди. – Катарина искала дочь и надеялась получить от меня хоть какие-нибудь сведения о пропавшем ребенке. Но я ничем не смог ей помочь.

Фредди бросил на Лари сокрушенный взгляд.

– Я не знал, что мерзавец, который взял вас, жил прямо здесь, в «Фонтанах».

Лари ласково положила ладонь на его руку.

– Он ведь не объявлял об этом!

Фредди улыбнулся.

– Кат продолжала искать вас. Восемь месяцев спустя она снова пришла ко мне и попросила сохранить этот гобелен как наследство для ее дочери. Тогда я видел ее в последний раз.

Он грустно умолк, но потом его лицо снова прояснилось.

– Знаете, Ларейна, это очень ценная вещь! Тридцать лет назад король Румынии предложил за гобелен триста тысяч долларов. Теперь он, возможно, стоит в два или три раза дороже.

– Если не учитывать того, что короля Румынии больше не существует, – заметил Джин.

– Но есть множество некоронованных королей, мистер Ливингстон. А на такую красоту всегда есть спрос.

Лари пристально смотрела на драгоценный подарок, и ее глаза наполнились слезами. Ценность заключалась для нее не в самой вещи, а в том, что гобелен хотела передать ей ее мать.

– Однако единственное, что мы можем сейчас сделать – это продолжать прятать его. Правительство не позволит нам вывезти из страны произведение искусства.

– Даже если мы используем дипломатические каналы?

– Все равно нам придется доказывать властям, что он принадлежит нам.

– Не беспокойтесь, Ларейна! – сказал Фредди. – Я хранил его в целости и сохранности долгое время и могу хранить его и дальше. Может быть, скоро у власти будут люди, которые начнут уважать наши права, и тогда вы без труда сможете забрать его. Даю вам клятву – он будет ждать вас здесь до тех пор, пока не придет время.

Гобелен снова свернули и поставили между станками, а старое каменное здание заперли на замок. Они довезли Фредди до ближайшего перекрестка, где он мог сесть на автобус и доехать до своего поселка, и обменялись адресами. Джин сказал Фредди, что если возникнут проблемы с почтой, он может связаться с ними также через посольство Соединенных Штатов. А Фредди дач им адреса своих взрослых детей.

– На случай, если со мной что-нибудь произойдет, – добавил он.

Вернувшись в Прагу, Джин и Лари направились в информационное агентство с просьбой опубликовать в прессе и передать по радио сообщение о предпринятых Лари поисках Кат Де Вари. Ответственные чиновники посочувствовали им, но объяснили, что просьба об использовании общественных средств массовой информации для такой сугубо личной цели должна быть тщательно взвешена на самом высоком уровне, так как это может создать опасный прецедент. Джин понял, что какие бы реформы ни обещал Дубчек, возможно, пройдет еще очень много времени, прежде чем будет искоренен жесткий контроль со стороны коммунистов.

На второй вечер после их возвращения в Прагу Джин наконец уступил настойчивым приглашениям Дэвида Уайнэнта пообедать с ним. Джин и Лари то и дело приходили в посольство, чтобы заручиться поддержкой в публикации сведений о поисках Кат, и молодой человек, которому поручили держать связь, с каждой встречей все больше влюблялся в Лари.

Он повел их в ресторан, который разместился в бывшем монастыре, построенном в двенадцатом веке. Кроме него там располагались еще выставочные залы и другие коммерческие учреждения. Ресторан «Живое дерево» был обязан своим названием интерьеру, который в некоторой степени воссоздавал атмосферу трапезной средневековых монахов. За обедом Уайнэнт не переставая прилагал все усилия для того, чтобы развлечь Лари и произвести на нее благоприятное впечатление. Джин хотел поговорить на более существенные темы, но Дэвид уклонялся, упорно сопротивляясь мелочной отцовской ревности, которая терзала Джина. Наблюдая за ухаживаниями молодого человека за дочерью, Джин, как никогда прежде, смог разглядеть ее необычайную красоту. В красном шелковом платье с открытыми плечами, с зачесанными назад золотистыми волосами, открывающими уши с парой маленьких бриллиантовых клипсов, несомненно, одолженных ей Анитой, Лари имела вид более взрослой и искушенной женщины, как и в тот вечер в Вашингтоне. Джин оценил также выдержку и ум, которые Лари продемонстрировала во время поисков Кат. Он был полон стыда и сожаления за те потерянные годы, когда ушел из жизни своей дочери. Правда, Джин не знал, возможно ли было что-нибудь изменить, не отказываясь при этом от карьеры. Однако нахлынувшая на него волна чувств внушила ему самоотверженное желание помочь ей отыскать мать. За кофе Джину наконец удалось вновь направить беседу в деловое русло.

– Дэвид, выяснилось ли что-нибудь относительно Милоша Кирмена?

– Да, сэр, я собирался проинформировать вас во всех подробностях… Но мне не хотелось начинать этот вечер на грустной ноте.

– Так, значит, новости плохие?

И да и нет. Нам сообщили, что он жив.

– Это просто чудесно! – воскликнула Лари. – Значит, Кат вступала с ним в контакт, и он сможет…

Дэвид Уайнэнт мягко положил свою ладонь на руку Лари.

– Маловероятно, чтобы Катарине Де Вари когда-нибудь позволили повидаться с ним или хотя бы узнать, где он находится. В те годы режим был очень жестким. Насколько жестким – очевидно из тех сведений, которые правительство Дубчека сочно нужным сообщить нам касательно местопребывания Милоша за последние шестнадцать лет, начиная с трех лет в больнице для психически больных преступников.

С губ Лари сорвался стон сочувствия. Одного того, что ее мать когда-то любила Милоша Кирмена, было достаточно, чтобы между ними установилась прочная связь.

– Это вовсе не означает, что он был сумасшедшим, – сказал Лари Джин. – Бросать своих врагов в сумасшедший дом – традиционная практика коммунистических диктатур.

– Оттуда он был переведен в тюрьму на три года, большую часть из которых провел в одиночном заключении, – продолжал Уайнэнт. – Потом его отправили на восток на восемь лет, в трудовой лагерь как раз возле русской границы. Последние два года он находится в другом месте.

– Почему они все время переводят его с места на место? – спросила Лари.

Я подозреваю, что он несговорчивый заключенный, поэтому они продолжают закручивать гайки, чтобы сломить его дух. Тон Уайнэнта сделался более мрачным.

Возможно, им это удалось. Вот уже два года, как Милош снова в психиатрической больнице.

– Это может означать, что они смягчили для него условия, – быстро произнес Джин. – Есть ли у нас с Лари шансы повидаться с ним? Нам хотелось бы узнать, получал ли он какие-нибудь известия о Кат.

– Если бы это было год назад, не стоило бы даже пытаться подавать такое прошение, – ответил Уайнэнт. – Но сейчас… сейчас мы можем попробовать.

Разрешение было получено через два дня, но с условием: Джину разрешат повидаться с Милошем Кирменом на следующий день, но не дольше пятнадцати минут, и, кроме того, он не должен брать с собой Лари.

– Поздравляю! Никогда не думал, что они согласятся! – сказал Дэвид Уайнэнт, передавая эту новость Джину по телефону.

– Они не филантропы, – остудил его пыл Джин. – Им известно, что в прошлом Милош помогал мне. За нашей встречей будут тайно наблюдать. Они хотят оставить нас наедине в надежде, что кто-нибудь из нас обмолвится и прольет свет на наше прежнее сотрудничество.

Утром того дня, на который было запланировано посещение Милоша, власти наконец прислали уведомление о том, что вопрос о поисках Кат Де Вари будет включен в некоторые телевизионные программы новостей. Лари не возражала против того, чтобы остаться в гостинице на случай, если это немедленно даст какие-то результаты.

В тот день ходили грозовые тучи, обещая сильный ливень. В полдень черная государственная «шкода» забрала Джина из отеля. В автомобиле сидели два мрачных сотрудника органов безопасности в одинаковых костюмах такого же скучного серого цвета, как небо. Джин ожидал, что ему придется ехать через всю страну и на это уйдет целый день, если не больше. Но Милоша снова перевели в другое место, теперь он находился в Каславе, всего лишь в часе езды к востоку от Праги.

Психиатрическая больница располагалась за высокой каменной стеной на холме, на окраине небольшого городка. Это было неприглядное строение с крепкими железными решетками на окнах, построенное еще во времена Австро-Венгерской империи. Истинной целью данного заведения в прежние времена было не лечение больных, а обеспечение надежной изоляции их от общества. Теперь же за крепкими стенами сидели здоровые люди.

При входе в больницу мужчины в серых костюмах передали Джина паре охранников в форме, потом его обыскали и куда-то повети по длинному темному коридору. Наконец они открыли дверь в маленькую комнатку с бетонным полом, где не было никакой мебели, кроме двух грубых стульев, намертво установленных друг против друга возле противоположных стен. Один из охранников слегка подтолкнул Джина в комнату, а потом запер за ним дверь. Джин подошел к крошечному окошечку напротив двери. Снаружи он увидел усыпанный гравием двор, окружавшую больницу стену и верхушки нескольких деревьев за ней. Шестнадцать лет! Ужасно было чувствовать себя заключенным здесь даже на эти несколько минут!

Раздался звук поворачиваемого ключа. Джин обернулся и увидел, что в камеру входит Милош. Несмотря на годы лишений, выглядел он на удивление крепким. Волосы его приобрели серо-стальной цвет, но по-прежнему оставались густыми. Голубые глаза, как и прежде, были ясными, а осанка – прямой. Он улыбнулся Джину слегка смущенной улыбкой гордого человека, вынужденного принимать гостя в бедном доме.

– Сесть! – приказал один из охранников, словно отдавая команду собаке.

Постоянная муштра в тюрьме была способна подавить любую гордость. Милош направился к стулу и сел. Охранник, стоявший в дверях, резким кивком указал на второй стул. Джин повиновался команде.

После того как их оставили наедине и заперли, оба они долго и молчаливо размышляли над тем, что увидели, и перебирали возникшие в памяти картины прежней жизни.

Милош заговорил первым.

– Прошу прощения, что не могу принять вас подобающим образом, как раньше, мистер Ливингстон.

– Я очень рад возможности поговорить с вами. Последовала пауза.

– Вы хорошо выглядите.

– Разве у нас есть время для комплиментов? – сухо спросил Милош. – В нашем распоряжении всего лишь пятнадцать минут, и я не знаю, что привело вас сюда. Знаете ли вы, какой чести они вас удостоили? За все время заключения, вы – третий мой посетитель.

– А кто же были остальные? – спросил Джин, надеясь, что одним из них могла быть Кат.

Но Милоша невозможно было увести в сторону.

– Скажите мне, зачем вы здесь!

– Кат исчезла, и я пытаюсь разыскать ее. Я думал, что вы, может быть, знаете, где ее искать.

Джин решил, что не будет упоминать имени Лари, если только не поймет, что Милошу уже известно о ребенке Катарины.

Милош наклонил голову, глубоко вздохнул, а потом сделал долгий выдох. Он выглядел словно человек, скорбящий у свежей могилы. Наконец он поднял глаза.

– Кат была моей первой посетительницей – через несколько недель после суда надо мной. Они арестовали ее в тот же самый день, узнав, что она ваш агент.

В его словах не было ни малейшего признака гнева.

– Я хотел помочь вам обоим.

– Я не обвиняю вас, мистер Ливингстон. Вы ведь любили ее, не так ли?

Джин кивнул.

– А она любила меня, – продолжал Милош. – Поэтому она сделала все, что могла, чтобы спасти мне жизнь. Но с того дня я не получал от нее никаких известий. Мне сказали, что ее приговорили к восьми годам заключения. Нам ни разу не позволили встретиться. Восемь лет прошло, ее освободили… И я ждал ее. Но она так и не пришла. Не знаю, предпринимала ли она какие-нибудь попытки или нет.

Его голос был ровным и бесстрастным. Джин подумал, что страдание, должно быть, настолько иссушило его душу, что там остались одни только рубцы – и никаких чувств: ни боли ни радости.

Милош, казалось, догадался, о чем он думал.

– Мы умираем здесь, мистер Ливингстон. Может быть, мы возродимся, а может быть, нет, когда нас выпустят отсюда. Не знаю, смогла ли Кат сбросить с себя тяжелый груз этих восьми лет, после того как обрела свободу.

Он улыбнулся.

– Хотя меня ничуть не удивляет, что она исчезла. Ведь Кат была великой актрисой и реализовала себя, перевоплощаясь в других людей. Она, может быть, просто написала для себя новую роль.

Из отведенного им времени оставалось всего десять минут, но Джин уже знал то, ради чего пришел сюда. Разумно ли с его стороны продолжать этот разговор и задавать новые вопросы, способные только резче оттенить одиночество и заброшенность, от которых страдал Милош? Или оставить ему его надежды и иллюзии, которые поддерживали его все эти годы и которые будут нужны ему и в будущем?

– Хотите ли вы, чтобы я прислал вам что-нибудь? – спросил Джин.

– Да, множество вещей. Но они все равно никогда не дойдут до меня.

Джин уже собирался встать и позвать охранника, но простое любопытство побудило его задать еще один вопрос.

– Вы сказали, что у вас было три посетителя. Кто же был третьим?

Милош заколебался, словно не был уверен, хочется ли ему отвечать.

– Это был человек по фамилии Павлецки, – наконец проговорил он. – Партийный функционер. Он приходил много лет назад. Хотел, чтобы я подписал бумаги, которые позволили бы ему официально удочерить моего ребенка.

Джин постарался скрыть свое удивление.

– Ребенка?.. – тихо повторил он.

– Да, нашего ребенка, Кат и моего, девочку, которую она родила в тюрьме. У этого человека, Павлецки…

– Она не могла быть вашей дочерью! – воскликнул Джин. – Ведь вы… не были с Кат.

– Говорю вам, я был с ней, мистер Ливингстон. Один раз. Как раз перед ее арестом.

– И вы…

– Мы – разлученные влюбленные, – с чувством удовлетворения ответил Милош. – Это было как раз за восемь с небольшим месяцев до рождения девочки.

У Джина закружилась голова, он мысленно перенесся назад, в то далекое время, когда состоялось его единственное любовное свидание с Кат. Это случилось за три недели до ее ареста. Он пристально смотрел на Милоша, погрузившись в спор с самим собой по поводу того, стоит ли пытаться внести ясность в такой щекотливый вопрос.

Что он может выиграть из этого? Каким образом любой из них может узнать правду? Хотя у Джина не было никаких сомнений по поводу того, что у Кат были основания назвать именно его отцом Лари. Будет ли с его стороны жестокостью или милосердием сказать Милошу, что произошло с дочерью Кат?

Он принял решение – скорее, чтобы спасти самого себя, а не Милоша.

– Знаете ли вы, что случилось с ребенком?

– Я не стал бы подписывать никаких бумаг для этого проклятого гада, который приходил сюда. Мне хотелось верить в то, что Кат, выйдя из тюрьмы, каким-то образом сможет вернуть себе дочь и убежит с ней за границу. Ваш визит, мистер Ливингстон, дал мне проблеск надежды на то, что именно поэтому ее трудно отыскать. Может быть, вам следует искать ее за пределами страны… Кат и девочку?

– Возможно, – рассеянно ответил Джин.

Он встал, пытаясь найти какие-нибудь добрые прощальные слова.

– Положение улучшается, Милош. Вам рассказывали о «Пражской Весне»?

Милош кивнул и сказал:

– Но зима всегда возвращается.

У этого человека не было надежды. Джин подумал, что только свобода возродит Милоша. Он позвал охранника. Перед тем как Джин вышел, Милош произнес:

– Если вы отыщете их… пожалуйста, передайте им мою любовь!

Лари ждала у телефона в гостинице. Однако на объявление по радио и телевидению, а также на публикации в газетах не было никаких откликов.

На следующий день после посещения Джином тюрьмы, Лари снова захотела остаться у телефона.

– Мы сделали все, что могли, Лари, – сказал Джин за завтраком. – Пришло время возвращаться домой!

После встречи с Милошем Джина не покидало предчувствие надвигающейся катастрофы. Может быть, его терзали угрызения совести из-за того, что он не рассказал Милошу о Лари.

Изолированный от мира, Милош, возможно, получил бы какие-то стимулы к жизни, если б узнал правду. Однако Джин снова и снова уверял себя в том, что, подняв вопрос об отцовстве, он создал бы дополнительные сложности и ничего не решил бы. Разве не лучше и милосерднее было оставить все как есть? Разве это помогло бы Лари, если бы она узнала, что ее отцом, возможно, является человек, обреченный провести свою жизнь в тюрьме? Кроме того, могло быть поставлено под угрозу ее гражданство.

Лари умоляла Джина остаться в Праге еще на несколько дней, хотя бы до премьеры пьесы Йири. Она надеялась, что у Кат, возможно, появится желание посмотреть эту постановку. К тому же, не исключена вероятность и других открытий. Таким образом у Лари появилась возможность получше узнать город. Ведь именно здесь были ее корни. Это были те самые улицы, по которым ходила ее мать.

Джин неохотно согласился.

После завтрака они отправились погулять по Праге. Вскоре настроение у Джина улучшилось. Он был по-прежнему счастлив провести это время с Лари как турист – побродить по Старому Городу, позавтракать с ней в одном из уютных кафе, подняться в Градчаны. В нем проснулись собственнические чувства, особенно после встречи с Милошем, когда он узнал о существовании некоторой вероятности того, что она не его дочь. Джину ничего не оставалось, кроме как отказываться верить в это.

Вечером, посетив квартал художников, они остановились на одной из извилистых улочек на склоне холма. Эти часы непринужденного общения сблизили отца и дочь и успокоили тревогу Джина по поводу их взаимоотношений.

Поэтому он был захвачен врасплох, когда после первого же глотка чая Лари сказала:

– Я хотела бы услышать побольше о Милоше Кирмене… Накануне, когда Джин вернулся после посещения больницы, она тоже закидала его вопросами. Он в своем рассказе подчеркнул, какое жестокое испытание выпало на долю Милоша, и сообщил, что на протяжении всех лет, проведенных в заключении, у него не было никаких контактов с Кат. Он считал, что уже удовлетворил любопытство Лари и отбил у нее охоту копать глубже. Теперь же Джина беспокоил вопрос: может быть, она вернулась к этой теме, потому что заподозрила что-то в его поведении?

– А что еще тебе хотелось бы знать? – невозмутимо спросил он.

– Ничего особенного. Но ты так мало рассказал мне! А ведь моя мама вышла за него замуж. Если бы я могла узнать, что он за человек, это помогло бы мне лучше понять характер и Кат.

– Я и сам не слишком хорошо знал его, – ответил Джин. – Нет никакой тайны в том, что именно нравилось в нем Кат и самом начале. Милош был обаятелен, красив и очень богат. Но, что еще важнее, он был героем, мужественным, честным человеком, цельной натурой. Однако война тяжело отразилась на нем, что не вызывало ни у кого сомнений. Теперь, после шестнадцати лет тюремного заключения, он мог измениться еще больше. Нет никакой уверенности в том, что он понимает разницу между правдой и иллюзиями и что можно доверять его словам.

– Что ты имеешь в виду?

Лари пристально рассматривала отца.

Отвечая дочери, Джин неожиданно осознал, что начал размышлять вслух. Под ее настойчивым взглядом он задумался, а потом дал ей с полдюжины ничего не значащих ответов. Почему так трудно давалась ложь? Ведь по роду службы ему много раз приходилось прибегать к обману.

Джин решил, что если Лари действительно его дочь, он не может больше утаивать факты.

Несмотря на тщательную профессиональную подготовку, в этом случае ситуация вышла из-под его контроля.

После долгого молчания он произнес:

– Милош сказал мне, что… что Кат все еще любила его… вплоть до того самого последнего момента.

Лари наморщила брови, взвешивая значение его слов.

– Но ведь она была влюблена в тебя!

Джин опустил глаза и уставился в свою чашку.

– В этом я никогда не был уверен… Я не сомневался только в своих собственных чувствах к ней. Мне хотелось бы верить, что это просто плод его воображения, потому что больше у него ничего не осталось. Но если это не так…

И он умолк.

– Да? И что же тогда? – спросила Лари. Джин поднял глаза, и их взгляды встретились.

– Он сказал, что им позволили один раз встретиться наедине, как раз перед ее арестом, и…

Он снова замолчал. Чем дольше продолжалась тишина, тем глубже проникал в него ее сверлящий взгляд.

– Они были близки, – наконец договорил Джин.

Лари замерла, глядя на него ничего не выражающим взглядом. Потом в ее глазах вспыхнуло понимание, и она откинулась на спинку стула.

– И сколько же времени она пробыла в тюрьме до моего рождения? – тихо спросила Лари.

– Полагаю, месяцев восемь.

Лари вскочила из-за стола так внезапно, будто что-то толкнуло ее. Стол задрожал, блюдца зазвенели, чай выплеснулся. Глаза ее горели, а разочарование на лице сменилось гневом.

– Лари, мне жаль, но я не знал об этом до вчерашнего дня, когда Милош все рассказал мне. Тогда я подумал, что не стоит запутывать все еще больше. Поверь мне, я желал тебе только добра…

Джин потянулся к ее руке, чтобы усадить обратно на стул. Но прежде чем он успел прикоснуться к ней, Лари выскочила из маленького кафе на улицу.

Джин отыскал в кармане несколько крон, бросил их на стол и бросился вслед за ней. Лари бежала, спотыкаясь, он нагнал ее, схватил за руку и повернул лицом к себе. По щекам ее текли слезы, и все же во взгляде было больше ярости, чем горя.

– Все это ложь! Все, во что я верила! Все это неправда! – закричала она.

– Нет никакого способа узнать это, Лари. Может быть, ты моя…

– Как это? Ведь не могла же она любить вас обоих!

– Может быть, и нет. Но она… она позволила нам обоим любить ее.

Лицо Лари исказилось от боли. Потом она снова отвернулась, но не убежала. Она стояла в смятении, слегка покачивая головой, а ее белокурые волосы рассыпались по плечам.

Джин услышал ее шепот:

– Что же она за женщина? Я всегда считала ее такой хорошей, такой совершенной! И все же она отдалась вам обоим, сначала одному, потом другому! Возможно, она просто… просто…

И тут всхлипывания заглушили ее слова.

Джин медленно подошел к Лари и положил руку ей на плечо. Девушка не отпрянула, но он почувствовал, что она словно окаменела под его прикосновением. Он отнял руку. Лари снова повернулась к нему. Ее пристальный взгляд внезапно стал ясным и холодным.

– Я хочу увидеть его! Я хочу услышать это от него самого! – заявила она.

– Ты ведь знаешь, они не разрешат…

– Так скажи им, зачем это нужно! – перебила она его и закричала, стоя посреди улицы: – Скажи им, что он мой отец!

Джин схватил ее и толкнул в какой-то подъезд.

– Я не могу сделать этого, Лари! Какова бы ни была правда, если власти узнают, что твои родители чехи, тебе не разрешат покинуть эту страну.

– Это не имеет значения. Я все равно не уеду, не повидавшись с ним.

На этот раз она говорила тихо, но в ее голосе слышалась не меньшая решимость.

Джин сдался и кивнул ей.

– Я сделаю все, что смогу.

Лари холодно кивнула в ответ, вышла из подъезда и двинулась дальше по улице. Джин последовал за ней, но весь обратный путь до отеля они прошли в молчании.

В отеле их ожидало письмо от Дэвида Уайнэнта. Лари уже сообщила Джину, что пока он отсутствовал, ей позвонил Дэвид и попросил ее пообедать с ним – только ее одну. Она согласилась, но назначила встречу на следующий день после возвращения Джина, то есть как раз на сегодняшний, чтобы получить его согласие. Джин предпочел бы не отпускать ее от себя, однако поборол свою ревность и дал разрешение. Теперь, хотя его отцовство было поставлено под сомнение, он чувствовал ничуть не меньшую ответственность за Лари. Как ни странно, его собственнические чувства тоже не стали слабее. Поэтому ему было приятно узнать о том, что в последнюю минуту у Дэвида возникли неотложные дела, требующие его присутствия в посольстве, но что он надеется на встречу. После целого дня блужданий по городу Лари тоже с радостью восприняла эту новость. Когда Джин предложил ей пообедать с ним в ресторане отеля, она сказала, что предпочитает поесть одна в своей комнате и пораньше лечь спать.

– Лари, я действительно люблю тебя, какой бы ни оказалась правда! – произнес Джин, когда она проходила через гостиную, направляясь к себе.

– Если ты хоть сколько-нибудь любишь меня, сделай так, чтобы я могла поговорить с Милошем Кирменом! Спокойной ночи!

Ее пробудили от крепкого сна громкие, возбужденные мужские голоса, звучавшие за дверью ее спальни. Светящийся циферблат маленьких дорожных часов показывал около двух часов ночи.

Дверь в ярко освещенную гостиную резко распахнулась. Поднявшись, Лари сонно вглядывалась в два силуэта, вырисовывавшиеся в дверном проеме.

– Одевайся! Быстро! – рявкнул один из мужчин.

В спальне под потолком зажглась люстра. В дверях в купальном халате стоял Джин, а позади него – Дэвид Уайнэнт. Лари с трудом могла понять, что происходит.

– Что, сейчас? – пробормотала она, отодвигая закрывавшие глаза волосы. – Я могу повидаться с ним?

Джин отрицательно покачал головой.

– Объясните вы! – сказал он Уайнэнту и поспешно вышел из комнаты.

Уайнэнт подошел к кровати.

– Пару часов назад границу Чехословакии перешли объединенные вооруженные силы стран Варшавского Договора, численностью в полмиллиона человек. Вам нужно уезжать, Лари! Немедленно!

– Но я не могу уехать! Ведь я еще не… Он прервал ее.

– Ради Бога! Здесь в любую минуту может начаться кровавая бойня! А теперь одевайтесь! Внизу ждет машина.

Лари безмолвно смотрела вслед Уайнэнту.

Дэвид оглянулся.

– Мне жаль, что наш обед придется отложить, – проговорил он. – Но я надеюсь, что мы сможем найти для этого другое время.

Он помедлил, словно ему необходимо было услышать ее ответ.

– Конечно, приглашение переносится на другой раз! – успокоила она его.

– Хорошо. А теперь поспешите!

Потом тихо, тоном глубокой озабоченности, прибавил:

– Пожалуйста!

Да, ее посещение Милоша тоже переносится, грустно размышляла Лари. Это ей нужно гораздо больше, чем обед. Теперь, когда здесь русские, рассчитывать на сочувственное отношение властей к ее просьбе не приходится. Уехав из страны, она сможет сделать не меньше, а даже больше.

Четверть часа спустя Лари и Джин со всеми необходимыми документами были уже на пути к австрийской границе вместе с шофером из посольства США. Дэвид Уайнэнт не поехал их провожать. Служащие посольства должны были оставаться на своих местах, если из Вашингтона не поступит приказ срочно эвакуироваться. Теперь уже признаки вторжения были заметны повсюду. На перекрестках стояли русские десантные отряды, по дорогам с грохотом двигались длинные коричневые колонны танков и грузовиков.