Текст книги "Любовные прикосновения"

Не прошло и десяти секунд, как ее уже пригласили танцевать. Она улыбнулась и закружилась с молодым человеком, едва ли осознавая, что говорит и как выглядит. Вскоре к ней подошел еще один.

В течение следующего часа Лари переходила от одного партнера к другому, отвечала на их вопросы, выслушивала их комплименты. Когда она чувствовала, что теряет смелость, ей на помощь приходило шампанское. Как было замечательно – махнуть рукой на все сплетни! Вскоре Лари обнаружила, что чем непринужденнее она себя ведет, тем сильнее привлекает мужчин. Она потеряла счет комплиментам и устала очаровывать.

– Мне пора ехать, – сказала она, когда кончился танец, внезапно почувствовав сильное головокружение.

Партнер тут же предложил отвезти ее домой. Лари взглянула на него – привлекательное лицо, мускулистый, светловолосый – защитник футбольной команды своего колледжа, как он сказал.

– Меня уже ждут, – ответила она ему, злобно радуясь его разочарованному виду, когда избавилась от него. Да, теперь она поняла: лучше покинуть, чем быть покинутой.

Лари почти дошла до края танцплощадки, когда громко зазвучали фанфары. Гости повернулась к эстраде, где возле микрофона стоял какой-то мужчина.

– Привет всем! Я – Берни Орн. Я – новый человек в этом городе, поэтому не знаком со многими из вас, но хочу поблагодарить всех за то, что пришли.

Лари остановилась и взглянула на оратора. Он был невысокого роста, коренастый, сильно загоревший, с крючковатым носом и черными с проседью волосами, очень коротко подстриженными на его круглой голове. Вместо общепринятого смокинга и черного галстука мистер Орн был одет в белую шелковую рубашку с золотыми цепочками на шее, что делало его больше похожим на индийского магараджу, чем на местного завсегдатая вечеринок. Рядом с ним стояла полная дама с очень светлыми волосами в золотистом платье.

– Возможно, вы знаете, что мы, моя жена Долли и я, устроили вечеринку в честь нашего сына, – продолжал он. – На самом же деле проводы, потому что он вступил в армию, чтобы исполнить свой долг перед страной. Через несколько дней Ник отправляется во Вьетнам.

Реакция на сообщение Орна, прокатившаяся по толпе, отразила растущее расхождение во мнениях по поводу войны. Кое-кто зааплодировал, некоторые закричали: «Правильно!» и «В добрый путь, малыш!» Другие стали отпускать пренебрежительные замечания, а несколько человек даже засвистели. Хозяин, казалось, не заметил отрицательные выпады гостей.

– Ники… где ты? – прокричал он в микрофон, прикрыв рукой глаза от света, и стал искать сына в толпе.

Лари с любопытством огляделась вокруг, когда луч прожектора прорезал темноту. Он осветил Чезза вместе с девушкой в красном, и Лари снова почувствовала укол сожаления. Потом круг света остановился всего лишь в десяти футах от нее, и Лари увидела высокого и стройного молодого человека с привлекательным лицом, на котором выделялись яркие серо-голубые глаза. Одет он был в смокинг, но его короткие светло-каштановые волосы напоминали о том, что юноша побывал в учебном лагере для новобранцев. Судя по тому, как он вздрогнул, улыбнулся и застенчиво кивнул, его, казалось, не слишком радовало всеобщее внимание.

– Смотрите все, вот он где! – сказал Берни Орн в микрофон. – Пожалуйста, присоединитесь к нам и пожелайте Ники счастливого пути и скорого возвращения!

Оркестр грянул мелодию песни «Поднять якоря!», и толпа снова вяло зааплодировала, недовольная тем, что патриотическое семейное прощание прервало ее беззаботное времяпрепровождение.

Но когда Берни Орн прибавил, что в качестве подарка его сыну сюда прибыла одна из групп, входящая в десятку лучших и называвшаяся «Хеллфайер», публика затопала и засвистела, словно фанаты на стадионе. Орн отошел от микрофона, и снова зазвучала танцевальная музыка.

Самое время уйти, подумала Лари. Однако она вспомнила наставления Аниты по поводу этикета. Бернард Орн и его сын все еще стояли возле эстрады. Когда Лари направилась туда, чтобы поблагодарить хозяев, она почувствовала, что ее шатает сильнее, чем прежде.

Подойдя поближе, она поняла по возбужденным жестам, которыми обменивались отец и сын, что они о чем-то спорят. Лари остановилась, а потом решила, что пошлет им записку.

Голова у нее кружилась все сильнее. Она сделала пару шагов, но Ник Орн заметил ее.

– Эй, подождите, не уходите! – крикнул он.

Лари собиралась объяснить ему, что хотела только поблагодарить их, но слова застряли у нее в горле.

– Тольк… благдрить за прекрсн… вечер! – услышала она свой запинающийся голос.

Тут одно колено у нее подогнулось. Ник подхватил ее прежде, чем Лари успела упасть.

– Ох, дорогая, – сочувственно вздохнул он, обнимая ее за талию, – посмотри, как ты перепила шампанского!

– Не-е… я в прядке…

Он продолжал держать ее.

– Конечно. Но, думаю, тебе лучше немного посидеть.

К ним подошел Берни Орн.

– Тебе нужна моя помощь?

– Нет, папа. Только сделай так, чтобы вечер продолжался. Ник повел гостью по коридору. Лари неуверенно покачивалась. Он открыл какую-то дверь и включил свет.

– Это кабинет моего отца, – сказал Ник Орн и проводил ее к дивану.

На толстом белом ковре стояли письменный стол, большое количество разнообразного музыкального стереофонического оборудования, пианино и несколько удобных кресел. Стены были покрыты золотыми дисками и фотографиями Берни Орна вместе с музыкантами и эстрадными артистами. Взгляд Лари остановился на одной из них, на которой Берни был изображен рука об руку с Элвисом Пресли.

– Элв… – попыталась произнести она.

Ник усмехнулся.

– Точно, сам король, собственной персоной.

Он усадил Лари на диван.

– Не двигайся! Я принесу тебе крепкого черного кофе.

Ник вышел из комнаты, а Лари повалилась на бок, чтобы отдохнуть. Голова была тяжелой как камень. В следующий раз, когда она открыла глаза, он сидел на краешке дивана и пристально смотрел на нее. Она подумала, что ей нравятся его глаза. Он казался заботливым и добрым.

Бодрящая горечь горячего кофе несколько рассеяла туман у нее в голове.

– Спасибо. Еще немного кофе – и я приду в норму. А ты иди и послушай концерт…

– Открою тебе один секрет. Я не слишком большой поклонник той музыки, которую продает мой отец. Если бы этот вечер действительно был для меня, он пригласил бы выступить Майкла Дэвиса или Стэна Гетца.

Лари не знала ни одного из этих имен. Она выпила еще немного кофе.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Лари Данн.

Она не заметила ни малейших признаков того, что ему знакомо это имя. Да, разумеется, вспомнила она, ведь он новичок в Ньюпорте.

– А я – Ник Орн. Думаю, ты уже знаешь об этом с той минуты, как меня осветил прожектор.

– Похоже, тебя это не слишком обрадовало.

– Берни Орн из всего хочет сделать шоу, – пояснил Ник. – Даже из моего ухода на войну.

Потом он пожал плечами и улыбнулся ей.

– Жаль, что мы не познакомились раньше. Я заметил тебя с той самой минуты, когда ты вошла в зал, но ты весь вечер была со своими друзьями.

– Друзьями? Да я раньше даже не видела никого из них!

Ник удивился.

– Разве ты не из Ньюпорта?

– Я живу здесь несколько лет, но родом я не отсюда.

– А откуда же ты?

– Издалека. Из Чехословакии.

Он внимательно рассматривал ее.

– Очень жаль, что мы не встретились раньше, – повторил он. – Через пару дней я уезжаю…

Она не знала, что ответить ему. Когда ее мысли прояснились, Лари задумалась над своим поведением в тот вечер. Она вспомнила о Чеззе Даниели, о том, каким восхитительным он ей казался… по мести, обрушенной ею на других молодых людей, которых она привлекала и с которыми обошлась так небрежно. Что случилось бы, если бы она познакомилась с Ником Орном раньше? Но теперь это уже не имело значения.

– Мне пора идти!

Он предложил отвезти ее домой, но Лари отказалась. Провожая гостью до «роллс-ройса», Ник сказал:

– Надеюсь, что мы снова встретимся с тобой, Лари!

– Конечно!

– Но придется ждать моего возвращения.

Они остановились возле автомобиля, и Майк держал дверцу открытой. Но Лари медлила, глядя на Ника Орна. Он был таким юным и отправлялся во Вьетнам! Она уже убедилась на истории своей семьи, что война легко разрушает жизнь человека, даже если он останется в живых! От Лари не укрылось, с какой страстью Ник смотрел на нее, и, повинуясь порыву, она быстро поцеловала его в губы.

Потом, испугавшись собственной смелости, нырнула в машину. Майк захлопнул за ней дверцу. Хотя Ник все еще стоял на месте, Лари не могла заставить себя взглянуть на него.

Но когда автомобиль тронулся, она обернулась и увидела, что он смотрит ей вслед. Самое плохое – не то, что она не встретилась с ним раньше, а то, что познакомилась еще и с Чеззом Даниели. Даже сейчас Лари не могла полностью освободиться от его чар.

– Ну, как все прошло, дорогая? – весело спросила Анита, выходя из библиотеки, где она поджидала Лари.

Девушка ответила не задумываясь:

– Совсем невесело.

Взлетев по большой лестнице к себе в комнату, она разразилась слезами.

– Лучше бы я не ездила!

ГЛАВА 17

Анита воспряла духом, когда к ним три или четыре раза в неделю стали приходить тяжелые веленевые конверты. Очевидно, Лари произвела впечатление.

Однако у самой Лари больше не было желания встречаться с красивыми молодыми людьми, которые сначала очаровывали, а потом могли грубо покинуть ее. В ответ на каждое новое приглашение она посылала извинения.

– Дорогая моя девочка, ты молода и красива! – сказала Анита, застав однажды утром Лари за кухонным столом, где та писала очередной вежливый отказ. – Ты не должна держать себя взаперти, словно старая дева! Это ненормально, Лари! Ты превращаешься в неудачницу!

– Возможно, я всегда ею и была, – ответила Лари. – Может быть, я никогда не приспособлюсь к жизни в Америке. Мне следует вернуться в Чехословакию и разыскать свою мать.

После того, как Джин отверг Лари, мысль о возвращении на родину все настойчивее давала о себе знать. Работая в доме или лежа в постели, она часто мысленно бродила по родной земле и искала ту таинственную женщину, которая однажды появилась перед ней на дороге возле «Фонтанов».

Анита испугалась.

– Лари, я с удовольствием помогу тебе в твоих поисках.

Но оказавшись в какой-нибудь из этих коммунистических стран, ты можешь столкнуться с произволом властей, которые вынудят тебя остаться там насовсем. Выдержишь ли ты это?

– А чего мне там будет не хватать? Особняков, балов, миллионеров? Чего мне недостает сейчас – так это ощущения цельности, которое сможет дать лишь моя мама! И до тех пор, пока я не обрету его, наверное, так и останусь неудачницей!

У Аниты упало сердце, когда она услышала оброненное ею в запальчивости слово.

– Лучше бы я не говорила тебе этого! – сокрушенно пробормотала она.

Лари улыбнулась.

– Все не так ужасно. Но мы единодушны в том, что с этим надо что-то делать.

Лари взглянула на записку с отказом, которую она написала.

– Ты полагаешь, что я смогу изменить жизнь к лучшему, танцуя вальс. А по-моему, это потребует гораздо большего.

Анита не могла позволить Лари вернуться в Чехословакию, даже ненадолго. Она слишком боялась потерять ее.

– Даже если ты считаешь, что вальс тут не поможет, то уж во всяком случае и не повредит! – заметила она.

– Если только мужчины не будут наступать на ноги!

И Лари отправилась на Бельвю-авеню, чтобы отослать записку.

Она уже возвращалась домой, когда возле нее с визгом затормозил сверкающий красный автомобиль.

– Ragazza fantastica![7]7
  Фантастическая девушка (итал.).


[Закрыть] Какая удача – встретить тебя! – закричал ей чей-то голос.

За рулем открытого «ламборгини» сиял своей безупречной улыбкой Чезз Даниели.

– Это вы считаете нашу встречу удачей, мистер Даниели, но не я! – холодно произнесла Лари, продолжая свой путь.

Чезз дал задний ход и опять остановился возле нее.

– Синьорина Данн, я знаю, что неучтиво оставил вас, но позвольте мне объяснить…

Лари ускорила шаги. Он увеличил скорость. Автомобиль, приближавшийся сзади, вынужден был свернуть в сторону, и водитель сердито посигналил.

– Послушайте меня, пожалуйста, cara, пока вы не стали причиной несчастного случая! – закричал он.

– Не я нарушаю правила уличного движения, мистер Даниели! Вы только оставьте меня в покое – и все будут целы и невредимы.

Автомобиль замер на месте. Лари продолжала идти, чувствуя себя победительницей. Она не поддалась не только его обаянию, но и своему собственному искушению.

Внезапно Чезз выехал на тротуар прямо перед ней, и его автомобиль подпрыгнул на бордюрном камне. Белая рубашка для игры в поло и белые брюки для гребли подчеркивали его сильный загар. Зеленовато-серые глаза сияли.

– Ларейна! – умолял он, стиснув руки, словно в молитве. – Я не могу позволить вам быть настолько несправедливой к самой себе, чтобы игнорировать меня!

Эти слова заставили ее остановиться.

– Несправедливой к самой себе?

– Именно так. Если вы будете обращаться со мной жестоко, вас замучают раскаяние и бессонные ночи.

Лари рассмеялась. При всем своем высокомерии Чезз очень тонко чувствовал ситуацию.

– Хорошо, мистер Даниели. Я постараюсь отнестись к вам без предубеждения. Итак, что же вы хотите?

– Спасибо, синьорина. Сюда, пожалуйста! – И он жестом указал ей на сверкающий красный «ламборгини». – Ваша открытая душа и мой открытый автомобиль вполне подойдут друг другу.

– Вот уж нет! Говорите то, что хотели сказать, прямо здесь!

– Разве мы не можем побеседовать цивилизованным способом – за напитками?

Лари вспомнила еще один урок, полученный ею в ту ночь на балу.

– Я плохая слушательница, когда пью. К тому же, не одета для выхода.

Чезз взглянул на ее забрызганные краской рубашку и джинсы.

– А я и не думал приглашать вас на бал. Я… куплю вам мороженое с содовой.

Он подарил ей еще одну из своих ослепительных улыбок и распахнул дверцу.

Это не принесет ей ничего хорошего, подумала Лари. Ни сейчас, ни потом. Но не смогла устоять.

Она замешкалась при виде кремовой кожаной обивки.

– Может быть, вам лучше прикрыть сиденье? Я красила…

– Не обращайте внимания! Пятно даст мне повод попросить у мачехи новый автомобиль.

Лари забралась в «ламборгини», что потребовало почти акробатического искусства, потому что автомобиль был очень низкий. Чезз снова сел за руль, и машина резко сорвалась с места. На секунду она встревожилась, но потом начала наслаждаться скоростью.

Они ехали по Бельвю в центр города.

– А в каком жанре вы пишете картины, Ларейна?

– Водосточном.

– С таким стилем я не знаком.

Она рассмеялась.

– Крашу водосточные трубы. Я помогаю ремонтировать дом.

– Так вот, значит, почему вы отказываетесь от приглашений на все эти чудесные вечеринки?

Лари пристально посмотрела на него. Он уловил ее реакцию.

– Но почему же вы так расстроились, cara? Разве вы не знаете, что мы в своем кругу свободно говорим обо всем на свете, обмениваемся информацией.

– И мне это противно! – с раздражением воскликнула Лари. – То, что вы называете обменом информацией, на самом деле просто мерзкие сплетни! Вы осуждаете других людей, смеетесь над их недостатками и неудачами!

– Но у вас как раз нет причин жаловаться! О мисс Данн ходят невинные слухи. Другим в этом отношении повезло меньше. Например, богатая наследница только что сделала аборт, какая-то девушка любит только девушек, а один молодой парень занимается любовью с двумя своими сестрами, а некий…

– Я не желаю больше слушать эту гадость! – взорвалась Лари. – И мне не нравится, что вы шпионите за мной! – прибавила она.

– Шпионю, bellissima?[8]8
  Прекраснейшая (итал.).


[Закрыть] Никогда! Я просто навожу справки. В этом сезоне было много сборищ, и где бы я ни появлялся, всюду спрашивал, ожидают ли там вашего появления. Были также случаи, когда я просил некоторых хозяек внести ваше имя в список гостей. Естественно, когда вы отказывались от приглашений, я узнавал об этом.

– А с какой стати вы устраиваете для меня приглашения, мистер Даниели?

– Чезз, – напомнил он ей и погнал автомобиль на красный свет. – Для того, чтобы мы могли продолжить нашу беседу. Кроме того, я чувствовал, что вам нужно развлечься. Ведь на ваши плечи легла такая тяжелая работа! Какой стыд! Если бедная синьора Данн испытывает трудности, сохраняя эту груду камней, то ей следует продать ее.

Он свернул за угол, на бульвар Мемориал, и направился к порту.

Его самоуверенность и неумышленное упоминание о стеснительных обстоятельствах, в которых оказалась Анита, привели Лари в ярость. Однако в то же самое время его прямота действовала на нее освежающе. Она оценила, что Чезз не прятался за вежливым притворным неведением. Все в нем, казалось, действовало на Лари двояким образом: и притягивало, и отталкивало. А может быть, это было взаимосвязано.

– Вы собирались объяснить, почему были так неучтивы со мной, – напомнила ему она.

– Скоро объясню.

Он повернул на Темз-стрит и поехал вдоль ньюпортской гавани. Старый район причалов, постепенно приходивший в упадок с тех пор, как Ньюпорт перестал быть центром торгового судоходства, соперничавшим с Бостоном и Нью-Йорком, начал возрождаться, в нем появились шикарные магазины, рестораны и кафе.

Чезз остановил автомобиль возле кафе с дюжиной столиков на открытом воздухе.

Они устроились в уютном месте, с которого открывался вид на гавань, на невысокий горб острова Гоут, на множество белых парусных лодок, рассекавших воды залива под легким послеполуденным бризом. Глядя на все это, Лари впервые осознала справедливость замечания Аниты. Она слишком пренебрегает развлечениями и становится неудачницей.

Лари заказала ванильное мороженое с содовой, а Чезз попросил кофе со взбитыми сливками.

– Конечно, я поступил возмутительно… – начал он, как только официантка отошла.

Мгновение спустя Лари поняла, что Чезз без всякого вступления пустился в объяснения.

– Но Белинда – та, тощая, с которой я был в тот вечер, – одна из моих самых главных кандидаток. Как бы ни соблазняла меня возможность побыть в твоем обществе, было бы слишком неблагоразумно предоставить ее самой себе.

– Кандидаток? На что? – поинтересовалась Лари.

– На то, чтобы стать моей первой женой.

Она удивленно посмотрела на него, но потом подумала, что Чезз морочит ей голову. Рассмеявшись, Лари спросила:

– И сколько же их всего?

– По последним подсчетам – семь.

Официантка принесла им заказ и ушла. Все это время Лари внимательно изучала Чезза, а его зеленовато-серые глаза отвечали ей спокойным пристальным взглядом.

– Ты что, серьезно? – наконец спросила она.

– Очень романтично быть бедным и влюбленным, но я не создан для такой жизни.

Чезз потягивал свой «капуцин», и на губе у него оставалась молочная пена. Молодой человек выглядел так комично, что Лари снова была обезоружена. Но вот он провел по губе языком, усы из молочной пены исчезли, и его соблазнительная улыбка вновь обрела силу.

Она недоверчиво покачала головой.

– Какой ужас! Не понимаю, как ты можешь признаваться в этом!

– Честность – самая лучшая политика. Это правда. Я хочу, чтобы мои жены были очень богаты. Это так хорошо получилось у моего отца, и, как мне кажется, было бы просто глупо поступить иначе.

И Лари уже в который раз почувствовала, что он отталкивает ее… и в то же время очаровывает.

– Разве для него это имело значение? Он ведь и так был принцем!

– Да, он имел титул… но больше ничего. Ты такая же герцогиня, как он – принц. Мой отец думал, что титул будет ему полезен и прибавит обаяния, поэтому он и обзавелся им, когда приехал в Нью-Йорк завоевывать себе положение в обществе. Это то, что американцы называют хорошей упаковкой. Благодаря ярлыку высшего качества папа казался более удачной покупкой.

Лари в изумлении покачала головой.

– Не понимаю, как ты можешь не стесняясь говорить о таких вещах!

– Знаешь, cara, для того, чтобы лишить сплетни их силы надо первому начать рассказывать о себе.

– Хотя Лари понимала, что это, возможно, был всего лишь способ вызвать ее на откровенность, она вдруг почувствовала смятение чувств после исповеди Чезза Даниели. Ей не хотелось осуждать его. В конце концов, ведь Аните пришлось выйти замуж по расчету, отбросив в сторону подобающую благовоспитанной девушке позу безразличия, Лари дала волю своему любопытству. Она спросила Чезза, почему для него так важны деньги. Неужели честолюбие не побуждает его достичь чего-то большего, чем жизнь в роскоши?

Чезз ответил ей откровенно. Он сказал, что происхождение его амбиций не отличается от того механизма, который заставляет сына врача стремиться тоже стать врачом. Его отец осуществил тот же самый план и добился хорошей жизни. Какой бы вид деятельности ни избрал человек, она только тогда поможет ему полностью раскрыться, если будет основана на его индивидуальных талантах и способностях. В его же случае талант заключается в умении понимать и любить женщин. Если он сумеет в значительной степени реализовать свои дарования, то у него будет не меньше оснований считать свою жизнь прожитой не зря, чем у художника, который проявил талант в живописи. А разве каждый живописец не желает продать свое искусство тому, кто предложит большую цену?

– Если бы все хорошенькие женщины в мире были бедными, – сказал он, – я согласился бы работать по более низкому тарифу. Но случилось так, что огромное множество их – дочки богатых родителей, способные предоставить мне наивысшую компенсацию за мое… искусство.

Он не стал также оправдывать свое желание воспользоваться всеми теми благами, которые приходят вместе с богатством, разве жизнь, проведенная в погоне за наслаждениями в самом прекрасном окружении, обязательно будет менее ценной, чем жизнь, полная изнурительного, тяжкого труда?

– Предполагается, что высшее достижение заключается в том, что человек начинает с нуля, трудом прокладывает себе путь наверх и заканчивает жизнь в богатстве. Но почему же не отправиться в поход за состоянием сразу? Для этого тоже требуется определенный тип предприимчивости!

Чезз заявил, что он никогда и ни от кого не скрывал свою философию.

– Я не хочу, чтобы женщина, на которой я женюсь, разочаровалась во мне, слишком поздно узнав о моих недостатках, что и происходит в большинстве браков. Единственный путь – дать ей возможность в самом начале знакомства лучше разобраться в женихе и его мыслях.

К тому времени, когда он закончил излагать свою жизненную теорию, солнце стало клониться к закату. Большая часть парусных лодок исчезла из виду.

Лари допила последние капли растаявшего мороженого.

– Тогда для чего тебе я, Чезз? Ведь на вечеринке у Орнов ты уже знал, что я не вхожу в твой список «кандидаток».

– На роль моей первой жены – нет, – весело признался он. – Но после того как я стану достаточно состоятельным, и мои вкусы изменятся…

В конце концов он зашел слишком далеко, и его высокомерие вызвало у нее справедливую ярость.

– Какой наглец! – Она выскочила из-за стола и была готова уже добираться до дома одна. – Неужели ты действительно думаешь, что все готовы выстроиться в очередь и ждать, чтобы…

Он протянул через стол руки и схватил Лари за запястья.

– Не уходи, cara! Это была всего лишь шутка.

Шутка? В таком случае, сколько из того, что он наговорил ей, следует приписать его извращенному чувству юмора?

Лари все еще была очарована Чеззом, но в то же время знала, что он относится к тому типу мужчин, которых она никогда не сможет понять и разделить их чувства.

– Пожалуйста, отвези меня домой!

Он выполнил ее просьбу без протестов. По дороге Чезз сокрушенно молчал, только еще раз попросил прощения за то, что невольно обидел ее. Когда они подъехали к воротам «Морского прилива», он сказал:

– Бывают дни, когда мне хочется стать другим человеком, Ларейна. Но я такой, какой есть.

– В таком случае, я по-прежнему не могу понять, почему ты тратишь на меня свое драгоценное время.

– Потому что с самого начала ты поразила меня своей исключительностью. Есть небольшой шанс, что когда-нибудь я изменюсь, вот мне и пришло в голову, что в этом случае мы могли бы стать… друзьями.

Чезз улыбнулся ей, но Лари не ответила ему. Она попрощалась и молча вышла из машины не обронив ни единой фразы, чтобы не поощрить его к дальнейшим встречам.

Лари считала, что ей было бы нелегко поддерживать близкие отношения с Чеззом Даниели и при этом оставаться просто друзьями. И она была совершенно уверена в том, что он знал это так же хорошо, как и она.

Сезон закончился, звуки музыки больше не разносились над заливом, и величественные особняки вдоль Золотого берега стояли темные, с закрытыми ставнями. Прежде Лари никогда не замечала, что с начала осени Ньюпорт пустел и жизнь в нем замирала. Но теперь она испытывала смущавшее ее чувство утраты. Какое ей дело до того, уехал Чезз Даниели или нет? После посещения кафе в гавани она больше ни разу не встречалась с ним. Правда, один раз Лари его видела. Когда она ехала на велосипеде по Бельвю-авеню, он со свистом пронесся мимо в своем спортивном автомобиле и помахал ей рукой, не замедлив скорости. Рядом с ним сидела одна из его хорошеньких «кандидаток». Скатертью дорога, подумала Лари, когда автомобиль умчался. Скатертью дорога, подумала она снова, когда пришла осень и он вместе с «принцем» Даниели уехал на другой модный морской курорт.

Но какого бы мнения она ни была о Чезаре, мысли о нем не покидали ее.

В сентябре из Вьетнама пришло письмо от Ника Орна. Он скромно спрашивал ее, помнит ли она об их встрече, и выражал надежду, что Лари ответит ему. Она сразу же вспомнила его, вспомнила и о том, как любезен был с ней Ник, но некоторые подробности стерлись в ее памяти под влиянием выпитого шампанского. Потом перед глазами возникла сцена прощания, и Лари сделалось стыдно за свой поцелуй. Это был всего лишь порыв, продиктованный сочувствием, ведь он уходил на войну. Может быть, Ник воспринял ее поступок как нечто большее? Значит, поэтому он и написал ей? Дальше в письме излагались его размышления по поводу службы во Вьетнаме. Предполагается, что любая война – ад, писал он, но эта была настоящим «кошмаром самого дьявола». Жестокость и многочисленные жертвы с обеих сторон угнетали Ника, как и необходимость уничтожения древней культуры. В письмо было вложено несколько фотографий, изображающих истощенных вьетнамских детишек, древние каменные гробницы, наполовину разрушенные артиллерийским огнем, каким-то образом заснятые при лунном свете. Лари почувствовала облегчение оттого, что Ник ни словом не обмолвился о поцелуе.

В ответном письме Лари сказала ему, как тронули ее эти фотографии, и предложила попытаться послать их в газеты и журналы. Она написала Нику, что они до такой степени достоверно передают весь ужас войны, что убедят любого, кто увидит их, что эту бойню нужно закончить как можно быстрее.

В следующем письме Ник сообщил, что последовал ее совету и предложил свои фотографии для публикации. Он продал их нескольким европейским журналам. Среди американской прессы желающих не нашлось, так как сотни фотокорреспондентов уже давали материал о военных действиях. Ничто в письме не выходило за рамки простой дружеской признательности.

Поскольку Ник находился на линии фронта и его жизнь постоянно была под угрозой, он писал все более открыто и честно обо многих вещах, которые при других обстоятельствах, возможно, предпочел бы оставить при себе. В третьем письме написанном ночью, перед особо опасным заданием, Ник наконец признался, что боится смерти больше всего потому, что она разлучит их навсегда. В конце была приписка более интимного содержания: «Мне хотелось бы еще раз поцеловать тебя».

Лари не хотела поощрять романтический интерес Ника, ведь она провела с ним всего лишь полчаса. Однако ей ни разу не пришло в голову не ответить ему. Откровенность вызвала у нее желание поделиться своими собственными переживаниями. И она открыла ему истинные причины своего приезда в Ньюпорт.

«Как и ты, – писала Лари, – я оказалась далеко от родины. Меня отправили в Америку из-за этой дурацкой идейной войны между Востоком и Западом».

В следующем письме Ник пообещал, если, конечно, вернется из Вьетнама живым, помочь Лари разыскать ее мать.

Возможно, его слова лишь пустая бравада, подумала Лари, и он предлагает ей помощь только из-за одиночества и потребности в контакте. Однако письмо Ника разбудило в ней желание предпринять такие поиски.

За несколько недель до зимних школьных каникул у нее возникла идея отправиться в Чехословакию вместе с Анитой.

– Разве есть на земле лучшее место для встречи Рождества, чем земля «доброго короля Вацлава?» – спросила она.

– Лари, дорогая моя, – ответила Анита, – обстановка не изменилась со времени нашего последнего разговора. Это было бы безумием! От того, что там не возвели стену, как это сделали в Восточном Берлине, – Чехословакия не перестала быть тюрьмой.

– Я родилась в этой тюрьме и все же вышла из нее! – бесстрастно ответила Лари. – И я не боюсь вернуться. Теперь я американка, они не смогут задержать меня!

– Они способны сделать все, что им будет угодно, – ответила Анита, все больше расстраиваясь. – Разве у них было право держать под замком твою мать?

– Баби, рано или поздно я должна узнать, что случилось с ней! Я не успокоюсь, пока не сделаю этого.

– Но ведь на твои письма ни разу не пришло ответа. Если ты вернешься в Чехословакию, боюсь, тебя ждет… разочарование.

Лари уже не писала на родину каждый месяц, как в первое время после своего приезда в Америку, но все еще отправляла по два-три письма в год.

– Разве я не говорила тебе, что последние два письма, которые я отправила в Союз актеров, так и не вернулись?

– Думаю, там поняли, что ты будешь продолжать забрасывать их своими запросами, поэтому они просто выбросили твои письма в мусорное ведро.

– Или же они каким-то образом передали их ей, – заметала Лари.

– Тогда почему же на них так и не было ответа? Ведь почта из Восточной Европы приходит, хотя и подвергается цензуре.

– Кат отправила меня сюда в надежде на то, что здесь я буду счастлива. Она хотела спасти меня. Поэтому лучший способ держать меня на расстоянии – это не отвечать на мои письма.

Анита грустно улыбнулась. Ее тронуло желание Лари найти в поступке Катарины Де Вари, покинувшей ее, материнскую любовь и самопожертвование. Однако у нее не было причин не поощрять фантазии девушки.

– Если таково было ее желание, вот тебе еще одна причина не ездить туда! – сказала Анита.

Воцарилась долгая тишина.

– Она отправила меня сюда ребенком, баби. Возможно, тогда Кат поступила правильно. Но теперь я выросла, и мне надо дать ей еще один шанс.

Анита хотела отговорить ее от безумной затеи, но решила, что кое-кто сможет сделать это лучшее ее.

– Знаешь, Лари, коммунистические страны неохотно дают визы американцам, особенно в такое время. Если ты приняла окончательное решение, то тебе нужен человек, который сможет использовать свои связи и добиться для тебя разрешения на въезд…