Текст книги "Проникнуть в мысли BTK. Подлинная история тридцатилетней охоты на жесточайшего серийного убийцу из Уичито"

23

Деннис Рейдер сидел на черном пластиковом стуле прямо, будто аршин проглотил. Темные круги пота на голубой футболке разрастались с каждой минутой. В прошлом я всегда обращал внимание на то, как потеют собеседники по тюремным интервью. Обычно это признак того, что они начинают нервничать. Но в Эльдорадо все было иначе – жарко, как в сауне. Чертовски хотелось снять пиджак, но я не стал. Рейдера, несомненно, должно впечатлить, что я считаю обязательным сидеть перед ним в пиджаке.

– Соболезную по поводу вашей мамы, – сказал Рейдер, сощурившись.

Это был удар под дых. Я понимал, что Касарона могла сказать ему о смерти моей мамы, случившейся три месяца назад, но никак не ожидал, что он коснется этой темы. Серийный убийца, выражающий соболезнования по поводу смерти близкого человека, кажется какой-то нелепостью. И не только – он просто не знал, о чем говорит. Ему были совершенно незнакомы чувства, которые вкладывает в эти слова большинство людей. Тем не менее Рейдер произнес их, потому что это нормально для обычного человека, а Деннис давно овладел искусством говорить и поступать так же, как окружающие.

– Спасибо, – ответил я.

И добавил еще несколько слов о смерти мамы, которые собеседник выслушал с вдумчивым и печальным выражением лица. Казалось, он старается вникнуть в то, что ему говорится, но я знал: это не так. Для него подобное невозможно ни физически, ни морально. И действительно, спустя пару минут во взгляде Денниса появилось выражение скуки, и я решил вернуться к разговору о нем самом.

– Было адски трудно попасть к вам.

– Ага. Кое-кто очень не хотел, чтобы мы поговорили, – отозвался он. – Пару месяцев назад приехали два фэбээровца и сообщили, что мне не нужно разговаривать с вами. Твердили: «Забудь о Джоне Дугласе, с нами говори»… Похоже, они вам завидуют.

– Они не завидуют, просто злятся, – сказал я. – После отставки я несколько раз пободался с ФБР, когда считал, что они ошибались. Например, в деле об убийстве Джонбенет Рэмси[48]48
  Победительница детских конкурсов красоты, убитая в 1996 году в возрасте шести лет. Преступление осталось нераскрытым. (Прим. пер.)


[Закрыть].

Я говорил не спеша, стараясь делать вид, будто не слишком спешу перейти к разговору о его преступлениях. Хотелось выглядеть человеком, который рассматривает дело всесторонне и не стремится угодить ни стороне обвинения, ни стороне защиты. Я хотел внушить ему, что буду играть честно.

Рейдер впился взглядом в камеру и задумчиво покачал головой.

– Не считаете, что к нему как-то причастны ее родители?

– Нет, не считаю, – ответил я. – На разных этапах следствия я консультировал и защиту, и обвинение и в итоге убедился, что родные никак не могли совершить убийство.

– А почему не могли?

– Когда ребенка убивает кто-то из родителей, тело выглядит совершенно не так, как в случае этой девочки.

Обычно они пытаются как бы отменить убийство и придать жертве более благостный и спокойный вид. А Джонбенет жестоко задушили удавкой. Ее рот был заклеен изолентой. Руки связаны над головой. А сразу после смерти ей разнесли череп ударом, который прикончил бы и стокилограммового мужика.

Рейдер выслушал без особого энтузиазма. Он слегка ссутулился и, казалось, вот-вот заерзает со скуки. Разговор об убийстве, к которому он не имел отношения, явно начинал надоедать. Деннис жаждал, чтобы говорили исключительно о нем.

Испугавшись, что, если не польстить как следует его самолюбию, он окончательно заскучает, я переключился на комплименты.

Рейдер был явно рад подыграть мне. Лицо вновь посерьезнело. Он выпрямился и закивал головой.

– Я помню все подробности всех преступлений, – сообщил он. – Помню все детали, как другие помнят любимые фильмы, и мысленно прокручиваю вновь и вновь. На самом деле все началось еще в детстве. У меня в голове появлялись всякие мысли и образы. Чем чаще вспоминал их, тем ярче они становились. Я так сильно этим увлекся, что довольно скоро… они меня одолели. Я больше не мог сопротивляться.

– Мне всегда казалось, что вы брали с собой фотоаппарат, чтобы запомнить детали, – сказал я. – Наверное, у вас замечательная память.

Рейдер отвернулся от камеры и уставился на дальнюю стену комнаты, в которой находился. Насколько я понял, он размечтался. Возможно, всего-навсего вообразил, как набрасывает веревку на шею Касароны. Всю жизнь Деннис только и знал, что фантазировать, причем не только об убийствах и пытках, но и о том, что знаменит, могуществен, влиятелен и всеми повелевает. Наконец, он вновь посмотрел в камеру и сразу же предпринял попытку заставить меня поверить, будто стал другим человеком.

– Я стараюсь больше не думать ни о чем таком. Стараюсь контролировать свою жизнь, избегать фантазий. Теперь это единственное, что мне остается. Просыпаюсь по утрам, а эти мысли уже тут как тут, они всегда были самыми сильными и захватывающими в это самое время. Паула всегда вставала раньше меня, а я лежал в кровати и думал обо всем. Но теперь стараюсь, и получается блокировать образы. Я пытаюсь, думаю о жене и детях, о том, что буду читать и писать в этот день. А вместо садистских картинок рисую улыбающиеся лица. Библию читаю. Можете Крис спросить. В наших разговорах я часто ссылаюсь на Библию, и в письмах тоже.

Понимаете, я же христианин, – продолжал он. – Всю жизнь. После того как убил Отеро, стал молить Бога помочь побороть это во мне. Больше всего боялся, что Бог не пустит меня на небо или проклянет на веки вечные. Этого боялся даже больше, чем поимки. Всю жизнь об этом думал, даже перед убийствами. Наверное, Бог все же не примет меня из-за дел моих, сколько бы я ни молил о прощении.

Сказал, что меня всегда впечатляло его умение описывать место преступления с такой поразительной точностью.

Слышать эту болтовню о Боге, загробной жизни и прощении было просто смешно, но позволить себе смеяться я не мог. Религия была частью личины, которой он прикрывался перед окружающими. Большинство были в шоке, узнав, что он являлся церковным старостой. Но не я. Выяснив давнюю вовлеченность в дела местной лютеранской общины, я захотел воскликнуть: «Ну разумеется!»

То же показало и историческое исследование серийных убийц, которым мы занимались на протяжении десяти лет. Мы установили: если бы эти типы могли выбирать профессию, то становились бы священниками, полицейскими или воспитателями.

Почему? Конечно, из-за прерогатив, подразумеваемых этими видами деятельности. Самой очевидной является наличие определенной власти и контроля над другими людьми. Неудивительно, что в тюрьме многие жестокие преступники обращаются к религии, причем стремятся играть какую-то руководящую роль в общине. Чарлз Текс Уотсон из «Семьи» Мэнсона и Дэвид Сын Сэма Берковиц стали тюремными пасторами.

К этому моменту я почувствовал, что Рейдер начинает раскрепощаться. Он позволил себе спокойнее относиться к тому, что разговаривает с человеком, олицетворяющим в его глазах правоохранительные органы. Касарона предупреждала: он все еще испытывает враждебность к копам и обижен на то, что они заставили его буквально спалиться на первом марафонском допросе.

– Я знаю про вас, – сказал он, усмехнувшись. – Знаю, что вы обо мне думаете.

– Правда? – осведомился я.

– Мне прислали пост с вашего интернет-сайта, который вы написали прошлой зимой. Вам такие, как я, не нравятся. Вы считаете, все мы поступаем по собственному выбору, поэтому должны нести ответственность за свои дела. Вы написали, что я заслуживаю смертной казни. – На какое-то мгновение он запнулся, прикусил губу, потом продолжил: – Знаете, я ведь тоже за высшую меру. И, наверное, заслуживаю смертной казни. Но раз уж никого не убил после 1994 года, то не подлежу ей.

– Именно по этой причине вы никого не убили после Долорес Дэвис? – спросил я.

Я был не вполне уверен, что он действительно никого не лишал жизни после восстановления смертной казни в Канзасе в 1994 году.

– Нет, – ответил он.

Я вспомнил, как пастор лютеранской церкви Христа назвал случившееся с его прихожанином примером того, как бесовские силы могут развратить даже самого высоконравственного, доброго и благовоспитанного человека. Полагаю, в этом я категорически не согласен с духовными лицами.

– А здесь не так уж и плохо, – заговорил Деннис, сменив тему разговора. – Посадили в камеру 12х9[49]49
  Примерно 10 м². (Прим. пер.)


[Закрыть]. Есть маленькое окошко с видом на поля. Там можно малиновок разглядеть в траве. Иногда даже бабочек. Еще я очень часто закаты наблюдаю. Стараюсь каждый вечер чего-нибудь черкнуть в дневнике про закат, который только что видел. Очень много пишу, в основном письма. Я же получаю их целую кучу. Скучаю по природе, по работе в саду. У меня был довольно большой сад на участке за домом. Может, когда-нибудь станут выпускать во двор, на общие прогулки. Это было бы здорово. Хотя, наверное, небезопасно… Так что не знаю…

– Скорее всего, зэки отнесутся к вам как к знаменитости, – сказал я.

– Ну да, понятно, типа как к рок-звезде, – улыбнулся он.

Рейдер сделал паузу, наклонился утереть пот – возможно, это были слезы, – и продолжил:

– Сейчас праздники, День памяти погибших воинов, да? Знаете, с тех пор как папа умер, я постоянно ездил к нему на кладбище, цветы на могиле высаживал. Хороший был мужик мой отец. Попросил Крис сделать это вместо меня. Просить, чтобы он меня простил, сказать, что он ни при чем, что я стал таким, попросить, чтобы он сказал всем моим жертвам на небесах простить меня. Правда, не знаю, захочет ли Крис.

– У нее проблем навалом, – прокомментировал я.

– Да знаю. Но она мне правда нравится, – произнес Рейдер. – Правда. Не в смысле всякой там любви. Ничего подобного. Ей из-за меня трудно, а она все равно продолжает со мной возиться.

Слова Рейдера подкрепили мою убежденность: он прекрасно понимал, что делает, когда совершал зверские убийства. Не было никаких раздвоений личности, злых двойников и внутренних монстров.

Я стиснул зубы. Меня поразило, насколько он оторван от реальности. Касарона продолжала с ним возиться по одной-единственной причине – от безысходности. Людям, подавшим к ней иски, безразлично, расторгнет она контракт с Рейдером или нет. С их точки зрения, она связалась с дьяволом и вполне заслужила все трудности. Крис может отползти в угол и надеяться, что все как-то уладится само собой (я бессчетное количество раз слышал от нее, что именно так она и собирается сделать). Или может продолжать в том же духе и попытаться каким-то образом завершить книгу, сделавшую ее жизнь еще невыносимее, чем прежде. Неужели ей действительно есть что терять?

– Хочу поблагодарить вас за эссе, которое вы написали, – продолжил я. – Крис передала мне его вчера вечером. Очень интересно. Но должен спросить кое о чем.

Рядом с вопросом о доминантности вашей матери вы поставили одну вторую.

– Ничего другого про это не скажу. Это для книги Крис.

Это я сохраню для нее. А вы правда поможете ей с публикацией? Она говорила, вы вроде собирались.

– Да. Попробую, – заверил я. – Но обещать не могу.

Иметь дело с издательствами непросто.

Рейдер уткнулся глазами в пол и насупился. Молчание.

Касарона была права – похоже, Деннис в депрессии. Об этом свидетельствовали и его невыразительный, монотонный голос, и безжизненный взгляд. Весь кайф, испытанный после того, как он выложил копам все начистоту, а затем и от шумихи в СМИ, начал улетучиваться. Депрессия, с которой ВТК прожил большую часть жизни, вернулась, и теперь не было возможности спастись.

Мне стало понятно, что Рейдер страстно ненавидел себя. Всегда. Пусть он и не показывал этого, и никогда не признавался кому-либо в презрении к себе, но в глубине души он ненавидел каждую частичку собственного организма. И по этой причине был психологически неспособен любить и быть любимым. Уверен, со временем у Рейдера сложились теплые отношения с Паулой и детьми, но чувства, которые он испытывал рядом с ними или при мысли о них, не имели ничего общего с любовью. В лучшем случае – глубокая привязанность.

Рейдер что-то говорил, но звук снова забарахлил. В динамиках на столе раздавался треск, однако я решил продолжать разговор, пока Рейдер не даст понять, что меня не слышно.

– Хотел еще кое о чем спросить. У меня есть предположение, почему на суде вы заплакали, когда рассматривалось убийство Нэнси Фокс. Похоже, все прочие не вызвали у вас столько эмоций, как это. Хотите знать, что я думаю?

– Давайте, я послушаю, – сказал он.

– Я слышал, что подобное случается, от других парней, с которыми разговаривал. Во время этого преступления что-то произошло. Вы всегда говорили, что Нэнси Фокс была идеальной жертвой, но, когда я смотрел, как вы утирали слезы, понял: она вам что-то сказала. Что-то, что вас по-настоящему проняло. И тогда внезапно расхотелось убивать ее, но вы знали, что обязаны продолжить. Понимали, что зашли слишком далеко, чтобы позволить ей жить.

Лицо Рейдера приняло самое серьезное выражение. Он явно обдумывал услышанное. Деннис смотрел в камеру, но каким-то образом умудрялся прятать глаза.

– В тот день в суде я был прямо как робот. Всю дорогу на автопилоте, – сказал он. – Вообще ничего не чувствовал. А после свидетельских показаний отца Нэнси заплакал, потому что вспомнил Керри, мою дочку, и представил, каково было бы мне, если бы с ней произошло подобное… Из-за этого и заплакал.

24

Я смотрел на Рейдера на экране. Его губы двигались, но чертов динамик, похоже, опять сдох. «Вообще особого значения это не имеет», – подумал я, все равно из уст Денниса не исходит ничего, кроме пустословия. И все же помахал охраннику, чтобы он подошел и устранил неполадку. Поворошив провода и постучав по боковине монитора, охранник вернул динамик к жизни. Это произошло в разгар разглагольствований Рейдера о том, что заставило его совершить первое убийство.

– Вы уже знаете, что за событие это спровоцировало. Все из-за того, что меня уволили с работы. У меня не было сексуальных проблем с женой, финансовых проблем тоже не было. Все из-за отсутствия работы. Это несправедливо. Совсем несправедливо. Мне ведь очень нравилось работать на заводе Cessna.

– Минуточку, – встрял я. – Тут у меня звук вырубался на пару минут, как раз когда вы собирались рассказать мне, что именно вами двигало.

На лице Рейдера вновь образовалась легкая улыбка. Ему это явно понравилось.

– Это была чисто психология, – сказал он. – Вся фишка с заходом в чужие дома шла от фантазий о связывании. Я особенно увлекался играми с удушением. Я не какой-то садист. Никогда не вырывал ногти или чего-то вроде. И секса в моих фантазиях не было. Мне необходима власть. Наверное, именно это мне и требовалось. Поэтому самой идеальной жертвой оказалась Нэнси Фокс. Я провел с ней кучу времени, ни на что не отвлекаясь.

– Расскажите мне о вашей соседке, Мэрин Хедж, – попросил я, рассчитывая заставить его поговорить о других убийствах. – Вы отвозили ее в подвал вашей церкви.

Лицо Рейдера в очередной раз приняло нелепо-задумчивое выражение.

– Да, с ней получилось неплохо, – ответил он, немного подумав. – Я действительно получил удовольствие. Но знаете что? С годами все эти кражи со взломом, которые я совершал, стали нравиться мне почти так же сильно, как само убийство. Я проникал в дома, воровал часы, украшения и нижнее белье. Ведь это прямо то, что вы пишете в ваших книжках. Фантазия круче преступления, ведь в ней все всегда под контролем. Там я был и режиссером, и исполнителем главной роли. Как я говорил, это прямо кино. Вижу, как совершаю преступление, делаю все как в жизни, только без проблем и огорчений. Ведь в реальной жизни все почти никогда не получалось так, как я хотел и надеялся. Жертвы всегда реагировали не так, как я рассчитывал.

Потом Рейдер добавил:

– А знаете, если и был убийца, на которого я равнялся, это Харви Глатмен.

Я знал, о ком он.

– Ну да, он связывал и психологически мучил жертв так же, как и вы. Кроме того, он был первым из известных нам серийных убийц, кто фотографировал все подробности своих преступлений, а потом проявлял снимки в домашней лаборатории. Крис говорила мне про ту книгу, – сказал я. – Вчера вечером про нее рассказывала.

– В смысле, книгу про Глатмена?

– Ну да, про Глатмена. Вы говорили, если она действительно хочет понять вас, ей нужно лишь прочитать аннотацию на задней обложке книги, последние два предложения.

– Крис вам про это сказала? – спросил он, озаботившись утечкой информации от нее ко мне.

– Вы помните, что там написано? – уточнил я. – Я-то помню. Выучил наизусть.

– Правда? – произнес он, явно польщенный тем, что я не поленился выучить нечто столь для него важное.

– Вот уже несколько десятилетий эти громкие преступления вдохновляют теле– и киносценаристов, – процитировал я заднюю обложку. – Но до недавних пор у нас не было подробного описания побудительных мотивов одного из самых известных американских серийных убийц. И никогда прежде не было объяснения тому, что для Харви Глатмена в его преступлениях главным являлось не убивать, насиловать и пытать. Самое главное – использование веревок.

Рейдер заулыбался еще шире. Воспоминание о родственной душе явно подняло ему настроение.

Рейдер шевелил губами, будто повторяя произносимое мной. Я ждал его комментария, но Деннис хранил молчание. Тогда продолжил я.

– То есть все, что вам действительно нужно, это связывать жертв? – спросил я. – А охота на них или даже сами убийства – второстепенно? В ваших фантазиях вам виделся человек, которого вы полностью обездвижили и сделали беспомощным, над которым установили абсолютную власть и теперь вольны делать все, что заблагорассудится.

Он кивнул. Слушал меня как врача, описывающего какую-то проблему со здоровьем, которая беспокоит его почти всю жизнь.

– Поэтому в действительности вы никогда не хотели насиловать их. Это было бы все равно что изменить Пауле, и этого точно не хотелось… А хотелось вам помастурбировать, оглядывая место преступления.

Я ждал, что Деннис заговорит, но он по-прежнему молчал. Судя по выражению лица, я не сказал ничего, чего бы Рейдер не знал о себе.

– Но я немного не такой, как Глатмен. Он не переписывался с полицией, у него не было жены, детей и всех моих общественных обязанностей, – буркнул он некоторое время спустя.

Следующей темой стал другой серийный убийца. Я же знал про любовь сравнений.

– Однажды я использовал ваш случай, чтобы разговорить Дэвида Берковица, того самого Сына Сэма.

Услышав это, Рейдер просиял.

– Вы использовали меня, чтобы достучаться до Берковица? – переспросил он. – А когда это было? В каком году?

– В 1981-м. Тогда вы еще работали в ADT.

– Вы много чего про меня знаете, – улыбнулся он. – Но вам ведь известно, что Берковиц тоже другой. Он по части влюбленных парочек, и его преступления, как вы пишете в одной книге, обезличены… Был еще серийный убийца, звали Джон Робинсон.

– Про Джона Робинсона знаю все. Несколько лет назад написал о нем книгу, – сообщил я.

– Да? Никогда не видел такую.

– И никто не видел. Никто не захотел читать про Джона Робинсона.

– Вот он был типа как я, тоже увлекался связыванием и всем таким, – сказал Рейдер. – Но его тянуло на садомазохистские штуки, а меня нет. По части выбора жертв он был изощреннее. Часто заманивал их в интернете… Своих-то я находил старомодным способом. Садился в машину и давай ездить туда-сюда. Понимаете, любил покататься под классическую музыку, высматривать проекты там, где мне спокойно, где все понятно и улицы знакомые. И не скажу, сколько раз проезжал мимо домов жертв за эти годы.

Сброшу скорость и рассматриваю, и на меня нисходит такое чувство достигнутого, потому что этот дом я завоевал. Вспоминаю, что это сошло мне с рук, у меня есть тайна, которую знаю я, больше никто.

– Вы когда-нибудь приходили на могилы жертв?

– Нет, но вырезал некрологи из газет и то и дело перечитывал. А вот на кладбища не ходил никогда. Я читал, что копы подчас засады устраивают, поэтому было бы небезопасно.

– Предположим, полиция устроила собрание для общественности, чтобы сообщить дополнительную информацию об убийствах и попросить помощи у добровольцев. Вы пошли бы на него? – спросил я.

– Ни в коем случае, – замотал он головой. – Сообразил бы, что там полно полицейских, которые только и ждут моего появления.

Я рассказал о своей теории суперкопа. Разъяснил, что цель – заставить неизвестного преступника ощущать связь с каким-то одним полицейским, а не с полицией в целом. Его глаза расширились, кончиком языка он будто все время пытался облизать верхнюю губу.

Правда, он никогда не слышал об этом от другого человека и выглядел почти потрясенным, словно перед ним поставили зеркало и отражение смущает его.

– Да. Типа это и был Кен Ландвер. Как же долго он мне нравился! Вроде как хороший коп, прямой мужик. Нам было бы о чем поговорить. Знаете, пока меня не сцапали, я иногда думал, как бы посидеть с ним и не спеша побеседовать обо всем на свете. А потом он соврал насчет дискеты и обзывал по-всякому. Говорил, что я грязный извращенец, все такое. Раньше уважал его, теперь не уважаю… Наверное, больше всех мне нравился тот мужик, Ричард ЛаМэньон. Он был начальником полиции в семидесятых. Вот это действительно хороший мужик.

Я думал, мы с ним сможем как-нибудь кофейку попить после ареста. Но он так и не появился.

Поразительно. Рейдер все еще считал, что у него и полицейских есть общие профессиональные интересы. Я заподозрил, что ВТК изображает из себя копа, еще в 1979 году, когда впервые ознакомился с делом. Но только сейчас, слушая речи, понял, насколько глубоко укоренилась в нем эта иллюзия. Вот бы нам еще тогда получше воспользоваться этой слабостью, обратить ее против него самого. Мне так и хотелось просочиться сквозь экран и выбить из его башки эту дурь. Вот ведь парадокс – Рейдер был слишком сообразителен, чтобы приходить на могилы жертв или участвовать в собраниях, но при этом почему-то считал, что Ландвер или ЛаМэньон действительно готовы попить с ним кофейку и потрепаться за жизнь.

– Что вы подумали, когда в 1979 году ЛаМэньон заявил на пресс-конференции, что у полиции нет никаких зацепок по этим убийствам? – спросил я.

– Подумал: ну и хорошо, – усмехнулся он. – Не просто хорошо, а замечательно. В смысле, можно расслабиться и прекратить озираться каждую минуту. Уж больно это было утомительно. Но мне совсем не понравилось, когда окружной прокурор сказал, что я занимался самоподвешиванием, когда ходил в походы с бойскаутами. Это вообще неправда. Пожалуйста, так и напишите в книге. Это одна из тех вещей, которые реально напрягают. Я слишком люблю бойскаутов, чтобы заниматься подобными вещами во время похода.

То, что, находясь в походе со своими бойскаутами, он задушил соседку, Рейдера вовсе не напрягало.

Разумеется, Рейдеру невдомек, что мне кое-что известно. Я же читал запись в его дневнике, в которой рассказывалось о ночных подвигах во время одного из таких походов в 1981 году. В ту осеннюю ночь Деннис не стал совать шею в петлю, а разделся, нацепил женские трусики и лифчик, опутал себя веревками и собачьими ошейниками и защелкнул на запястьях наручники. Проблема была в том, что чертов замок заклинило и снять их он не мог. Так и лежал в кузове грузовика, отчаянно извиваясь в попытках освободиться. В дневнике он писал, что боялся необходимости звать на помощь кого-то из скаутов. Но затем, в последний момент, сумел выскользнуть из наручников благодаря поту, заливавшему его с головы до ног. Он снял остальные путы, помылся и вернулся к костру – слушать истории про привидения и учить всех желающих особо изощренным способам вязания узлов.

Как и у всех преступников, у него была собственная извращенная этика. Ладно там убийства. Главное, чтобы никто и думать не смел, будто он мог заниматься самоподвешиванием в походах с бойскаутами.

Рейдер созрел. Слова извергались потоком, хотел он этого или нет. Оставалось лишь поднажать еще чуть-чуть, и он приведет меня туда, куда я хочу попасть.

Я решил поспрашивать о самых первых жертвах – животных. После ареста Рейдер давал противоречивые ответы на вопросы, занимался ли он живодерством в детстве. В дневниках Деннис затрагивал эту тему. На самых первых марафонских допросах в полиции он также подтверждал, что часто приводил зверушек в сарай по соседству, где связывал, мучил и убивал. Однако впоследствии сменил пластинку: говорил Касароне, что никогда не лишал жизни животных, поскольку слишком сильно любил их.

– Расскажите про животных, Деннис, – попросил я. – Как вы их убивали и почему всегда в сарае?

Лицо человека на экране посуровело. Он нахмурил кустистые брови.

– Понимаю, к чему вы клоните. Это же часть этого, гомицидального треугольника, наряду с энурезом и пироманией. Но я никогда не убивал животных. В жизни не стал бы. Вы знаете, я когда-то хотел стать ветеринаром? Так что я просто не мог так поступать.

Я знал, что он лжет. Но знал также, что не стоит прямо уличать в этом. Оставалось попробовать вытащить хотя бы часть правды.

– Ну хорошо, убивать не убивали, но собак и кошек все же приходилось связывать, да? – спросил я. – Почему всегда в сараях? Что в них такого, в сараях этих?

Впервые за целое утро он выглядел едва ли не пристыженным. В его понимании одно дело мучить и убивать людей, а другое – совершать такие же надругательства над животными.

– Просто в сарае мне всегда было спокойнее, – ответил он. – Как-то так. Может, потому что сараи всегда стоят поодаль от домов, отдельно, сами по себе. Там можно чем-то заниматься, и никто не будет мешать. Даже уединеннее, чем в подвале, а в подвалах мне всегда нравилось. Я много чего делал в родительском подвале.

Он остановился. Судя по изображению, опять уставился глазами в пол. Словно стыдился.

– Вообще никогда не убивал животных, – добавил он. – Правда, было дело – связал нескольких, потом мастурбировал на них.

«Интересно, почему он не хочет признаваться? – думал я. – Почему не может признаться, что мучил и убивал животных?»

Отчасти ответ на данный вопрос связан с противоречивой и нестабильной натурой преступников. Они будут подробнейшим образом излагать самые отвратительные подробности преступления, но становятся невероятно уклончивыми, когда речь заходит о какой-то мелочи. Иначе говоря, Рейдеру стыдно. В старших классах школы я достаточно много работал на фермах, чтобы получить рекомендацию для поступления в ветеринарное училище, поэтому знал: подчас, когда никто не видит, там случаются неописуемые вещи.

В Университете штата Монтана, где я некоторое время проучился, у студентов был лозунг – что-то вроде: «Это штат Монтана. Здесь мужчины – так мужчины, а овцы нервничают».

Примерно об этом и шла речь. По стыдливому выражению лица Рейдера стало понятно: в юные годы он не только убил немало животных, но, вполне возможно, еще и экспериментировал с ними в сексуальном плане. Это вывело меня на следующую тему.

– Расскажите о вашем увлечении аутоэротизмом, – попросил я.

Зеленые глаза Денниса округлились. Он заметно побледнел.

– А что это такое – аутоэротизм? – спросил он.

В очередной раз я убедился, что мы его переоценили. Судя по всему, он и знать не знал, что у его занятий с веревками в мотелях или в подвале родительского дома есть специальное название. Он подумал, что под «аутоэротизмом» я подразумеваю введение определенной части тела в выхлопную трубу автомашины. Поэтому я разъяснил медицинское значение термина, и он снова замотал головой, утверждая, что никогда не вешался, потому что это слишком рискованно.

– Да я бы и не стал таким заниматься, – сообщил он, глядя в сторону. – Это же слишком опасно. Люди умирают от такого рода вещей, а я вовсе не хотел, чтобы это произошло.

Конечно же, он лгал. Слишком часто он писал об этом занятии в дневниках, да и целый ряд надежных источников подтверждал, что оно имело место в его жизни.

Однако у аутоэротизма Рейдера была уникальная особенность. В отличие от всех других известных мне случаев, он вешался и душил себя не затем, чтобы усилить оргазм.

Мысли о том, как Рейдер вздергивал сам себя, заставили меня вспомнить о его жене Пауле. Очень многие убийцы, которых я исследовал, были женаты на женщинах, вылепленных из одного и того же теста: спокойных, добродушных, непритязательных, из тех, кто не станет копаться в вещах мужа.

И тут меня осенило: я был готов поставить ящик пива Corona (столь любимого Деннисом) на то, что как минимум однажды за тридцать с лишним лет их совместной жизни супруга застала благоверного за висельными развлечениями.

– Да уж, для вашей жены это, должно быть, ужасный удар, – произнес я.

Я осмелел, поняв, что дошел до всего сам, без какого-либо участия Рейдера. Но отрезать пути к отступлению тоже не хотел. Если разыграю карты с умом, смогу выкачивать информацию еще долго после завершения сегодняшнего интервью. У меня ведь есть посредник в лице Касароны.

Выяснилось следующее: механизм его возбуждения был устроен так, что для достижения оргазма достаточно одного ощущения удушья. Ни о чем подобном я никогда не слышал.

Поэтому я просто расплылся в улыбке из серии «веришь – не веришь, а я кое-что про тебя знаю». Он прекрасно осознавал, что я его обрабатываю, был не настолько туп.

Он понял, что я начал как-то подбираться к теме Паулы, почувствовав что-то, доселе никому не известное. Со свирепым выражением лица Деннис уставился в объектив камеры. Интервьюируя подобных Рейдеру, я всегда старался представить их лица в моменты совершения преступлений. Сейчас я думал, что на экране передо мной такое же выражение, которое видели жертвы.

– Да Паула вообще ничего не знала, – негромко огрызнулся он. – Ничегошеньки не знала… Они на нее набросились. Ей положена какая-то компенсация за продажу дома, а они не хотят давать. Надеюсь, однажды Паула простит меня за все это.

По его щекам потекли слезы. Очень трогательно, правда, только если не знать, что плакал он не из-за жены – слезы всегда предназначались исключительно ему самому.

Я позволил Деннису некоторое время упиваться жалостью к себе.

Потом сказал:

– Да нет, я не думаю, что Паула знала что-то конкретное, просто интересно, может, она однажды что-то увидела. Понимаете, есть отличия… знать и заметить – разные вещи.

– Угу, – только и промычал Рейдер.

Его взгляд уперся в какую-то точку слева от камеры, прямо перед ним. Выглядел он оцепеневшим, полностью ушедшим в свой внутренний мир. Я вновь позволил ему несколько минут побыть наедине с собственными мыслями, чтобы брошенные мной семена прижились в сознании.

– Не хотите рассказать что-нибудь еще?

Я увидел, как Рейдер снова сгибается в три погибели, чтобы утереть слезы на глазах. Когда вновь поднял голову, вид был скорее невозмутимым.

– Понимаете, в последнее время я думал, что люди могут сделать, чтобы защититься от таких, как я, и у меня получился небольшой список, – произнес он. – Думаю, в основном это вполне очевидные вещи, но могу рассказать, если хотите.