Текст книги "На краю света"

– 27 –
2018

Вечером в воскресенье на станции было тише, чем обычно. Было несложно заметить Мэри на ее обычном месте. Она казалась измученной, но все равно держалась гордо и прямо. Элис отметила, что Мэри не пропустила ни дня своей вахты, даже после появления видео в сети. Вот это твердость.

– Элис? – Табличка в руках Мэри даже не шелохнулась.

Элис не ответила. Вместо этого она встала рядом с Мэри, расстегнула сумку и извлекла свое творение. Ее почерк был не таким ровным, как у Мэри, и на букве «Д» ее рука дрогнула, отчего изгиб внизу буквы получился вдвое толще всего остального. Но это было не существенно.

Мэри прочла: «ДЖИМ, ВЕРНИСЬ ДОМОЙ». Она ответила не сразу, и Элис ощутила тревогу. Напортачить один раз – неловкость; дважды – злонамеренность.

– Ну, по крайней мере, ты написала все верно, – наконец заметила Мэри. Ее глаза были влажными, а голос дрожал, и скрыть это было трудно.

Прошлым вечером, пока Кит заканчивал красить остальные таблички, Элис написала всем волонтерам «НайтЛайна» про то, что они задумали. Она придумала эту штуку частично как извинение, частично – чтобы показать Мэри свою солидарность. И в смысле последнего тут было чем больше, тем лучше. Она не просила RSVP[8]8
  RSVP – это акроним французской фразы Répondez s’il vous plaît, означающей буквально «Будьте добры ответить», или «Пожалуйста, ответьте».


[Закрыть] – лучше не выяснять, насколько ее теперь ненавидят Тед и Олив. Если Элис придется сделать все в одиночку, что ж, это будет не идеально, но уж как будет. Самое главное, она все равно покажет Мэри, что ей не наплевать ни на нее, ни на Джима. Элис крепче поставила ноги.

Но вскоре после этого на светофоре впереди возникла какая-то суета. Кит бежал через дорогу, явно не обращая внимания на гудящие машины, между которыми он протискивался, а Олив пыталась поспеть за ним. Элис испытала прилив облегчения, хотя Олив старалась не встречаться с ней взглядом. Это ради Мэри, напомнила себе Элис, это все не ради твоего эго. Она кивнула на сумку у себя под ногами, и Кит вытащил оттуда еще две таблички.

Стоя вот так, они стояли рядом. Элис вдруг сообразила, что люди могут подумать, что они устроили небольшой флешмоб. Прохожие начали останавливаться и присматриваться, как делают водители, проезжающие мимо аварии. Оказывается, это тяжело – стоять, копируя безупречную позу Мэри. Да еще под таким прицелом взглядов. У Элис зачесались ноги в сандалиях, и она наклонилась, чтобы ослабить ремешок. Когда она выпрямлялась, к ее сумке протянулась рука. Большая, с темными волосками у оснований пальцев. Ногти с глубоко въевшейся под них грязью.

– Я не думала, что ты придешь, – сказала Элис.

– Я и сам не думал. – Выглядел Тед неважно. Казалось, за прошедшие с момента собрания тридцать часов, его глаза запали еще глубже. Элис подумала, не отослать ли его домой, но решила, что лучше прикусить язык.

Элис искоса взглянула на Мэри, которая смотрела прямо перед собой, куда-то за треугольник парка, за огни проезжающих машин, в сторону мигающих вывесок череды магазинов. Элис дала Теду табличку, и он пристроился за Китом.

Они простояли не очень долго, когда один из зевак сделал фото. Боковым зрением Элис заметила, что Мэри поежилась. Последнее, что ей было нужно, так это напоминание о видео или сцена, которая сможет вызвать новый прилив внимания в Сети. Элис отругала себя за то, что не подумала о том, какой они могут вызвать эффект.

– Не закончить ли нам? – спросила Элис, оборачиваясь к остальным и одновременно закрывая Мэри собой.

Четыре пары глаз повернулись к Мэри. Она слегка кивнула.

Прежде чем кто-то успел возразить, Тед выпалил:

– Мэри, можно тебя проводить? – Его голос звучал неуверенно. – Мне надо столько тебе объяснить.

По Бродвею с пыхтением и визгом проезжали автобусы, но все остальное, казалось, замерло не дыша.

– Хорошо, – ответила Мэри. Трудно сказать, как она отнеслась к этому предложению. Но, опять же, это между ней и Тедом. Элис попыталась сдержать любопытство – когда-нибудь оно ее прикончит. – Но дай мне одну минутку. Я хочу поговорить с Элис.

– Конечно, – ответил Тед.

Они с Олив отошли чуть подальше, в сторону лотка с кофе. Кит уже стоял в пятидесяти метрах с другой стороны, глядя в свой телефон. Он казался потрясенным, и Элис страшно хотелось узнать, в чем дело, но сейчас она не могла.

Несмотря на то что все они находились в общественном месте, Элис внезапно ощутила себя очень одиноко. Сейчас ей скажут, что она ужасная и что лучше бы Мэри никогда ее не встречала…

– Спасибо тебе за это. И за все, – Мэри положила ей на локоть прохладную руку.

– О, – слова вдруг застряли у Элис в горле. Она ожидала совсем не этого. – Наоборот, я должна перед тобой извиниться.

– Я благодарна тебе, – продолжила Мэри, заправляя в пучок выбившуюся прядь волос. – За беспокойство с этими звонками. Я хотя бы убедилась.

– В чем убедилась?

– Что иногда лучше не знать всего до конца.

– Правда?

Мэри кивнула.

– Неизвестность не всегда самое худшее в мире. Особенно когда правда может уничтожить тебя.

Элис не могла поверить своим ушам. Мэри не может так думать. Она сама не понимает, что говорит. Та открытка на шестнадцатилетие, может, и была худшим сюрпризом в жизни Элис, но, по крайней мере, она выпустила ее из тьмы неведения. Развеяла ее тревоги. Открыла для нее путь к принятию. Если бы только Элис могла найти слова, чтобы рассказать это Мэри.

– Так что я прошу, чтобы ты перестала искать Джима.

– Что – погоди… Что ты имеешь в виду?

Элис почувствовала, как досье Кита прожигает холстину рюкзака у нее за спиной. Она ведь еще даже не начала обсуждать предмет их будущей экспедиции.

– Я все сказала, Элис. Прекрати его искать.

С этими словами Мэри повернулась и пошла в сторону Теда, прежде чем Элис успела остановить ее. Скоро они оба исчезли в толпе вывалившихся из автобуса пассажиров.

– Черт! – Элис пнула стопку бесплатных газет, лежащую в углу у входа на станцию. Она хотела совсем не такого результата. Извиниться было очень важно, но Элис вообще-то надеялась использовать извинение как предлог для того, чтобы, восстановив доверие Мэри, получить ее благословление на поездку, которая обеспечит ее историю. Но вместо этого она ясно и четко услышала – Мэри не хочет, чтобы она продолжила искать Джима.

Но почему? Что Мэри имела в виду, говоря, что неизвестность не всегда самое худшее в мире? Наверное, в ней говорит страх. Элис знала, что пути неведения могут быть комфортными, но они так ненадежны. Особенно когда дело касается твоего рассудка. В этой ситуации Элис могла судить лучше, чем Мэри. Мэри поймет, чем она руководствовалась, Элис уверена, что поймет. Ведь невозможно знать, что именно тебе нужно, когда ты ослеплен волнением.

Элис взглянула на табличку в своих руках. «ДЖИМ, ВЕРНИСЬ ДОМОЙ» – этим было все сказано. И вот она, готовая пуститься в путь, который приведет именно к этому. Это все решает. Элис поедет без одобрения Мэри. Когда она принесет Мэри то, что ей нужно, Мэри ее простит. Кроме того, она все равно уже не может отказаться от поездки. Она сказала Джеку, что ее не будет на работе, и она вернется со статьей. А Кит уже все распланировал.

Кстати, а где он сам? Элис надо узнать у него, когда они завтра выезжают. Она огляделась и увидела, что он отошел дальше по улице, не отрывая взгляда от телефона. Что происходит?

– Все в порядке? – догнала его Элис, засунув табличку в сумку.

– Все получилось отлично, – ответил Кит. Было понятно, что он ее не слышал.

Я не об этом спрашивала, подумала Элис, но ничего. Если Кит не собирается ничего с ней обсуждать, она просто выяснит, что ей нужно, чтобы пойти домой собираться, и на этом успокоится.

– Когда мы завтра?

– В восемь? – пожал плечами Кит. – Чем раньше мы выедем, тем лучше. – Он отключил телефон и потер руками глаза. Когда он опустил руки, он выглядел менее ошарашенным, словно его лицо скрылось за облаком, заслонившим его переживания. – Я видел, ты говорила с Мэри – надо полагать, ты прощена? Что она сказала?

Элис отвела взгляд. За какую-то долю секунды она решила, что не будет – не может – говорить Киту, что Мэри сказала ей прекратить поиски Джима. Моральный компас Кита был откалиброван гораздо лучше ее собственного, и если он узнает об этом, то, без сомнения, все прекратит. Но он не понимает Мэри так, как она. Он не понимает, что ее инстинктивная боязнь узнать правду будет во много раз перевешена облегчением от ее осознания.

– О, эээ, ничего особенного. Ну, значит, завтра утром начинаем расследование.

– Расследование? Теперь это так называется?

– Так и есть, Кит.

– Ладно-ладно.

– Я не сдамся, – добавила Элис. Она попыталась вытеснить из памяти недавнюю беседу с Мэри – ее прощение одновременно с твердой инструкцией прекратить поиски. – Это все в интересах Мэри.

– Ты знаешь, что ты похожа на терьера? – слегка рассмеялся Кит. – Тебе когда-нибудь говорили, что ты зря просиживаешь в этом онлайн-маркетинге? Ты должна была быть журналистом.

Теперь настала очередь Элис изображать радость на лице. Интересно, сколько всего может выдержать ее совесть? Кит не должен узнать про ее дневную работу. Пока они не отыщут Джима. А потом? Она надеялась, что он сумеет отыскать в своем огромном сердце силы простить ее.

– Буду иметь в виду.

– 28 –
2018

Мэри с Тедом молча шли в сторону парка. Между ними возникло невысказанное соглашение, что грядущее объяснение слишком неловко, чтобы начинать его, перекрикивая уличный шум и гомон выходящих из пабов подвыпивших посетителей. Когда они пришли, Мэри выбрала скамейку в дальнем конце от входа, достаточно укромную, где, как ей казалось, им никто не помешает. Тут были особенно густые кусты и деревья – может быть, это тоже поможет очистить воздух.

Вчерашние разоблачения Элис не столько вырвали почву из-под ног Мэри, сколько повернули землю под ней на сто восемьдесят градусов так, что она головой вниз рухнула в пространство самобичевания. Не должна ли она была догадаться? Какие признаки она упустила? Задумываясь об этом, Мэри снова и снова представляла уставившиеся на нее четыре пары преисполненных жалости глаз – Тед, Элис, Олив, Кит. Никому не нравится оказаться тем, кто что-то узнает последним. Мало что выставляет тебя таким дураком.

Интересно – дураком или безумцем? И разве это не две стороны одной медали? Она должна была понять, что ей просто очень хочется услышать в телефоне голос Джима. Но семь лет ожидания могут многое сделать с человеком. Это восемьдесят четыре месяца надежд, что все вдруг окажется дурным сном, две тысячи пятьсот пятьдесят пять дней ожидания, что он в любой вечер может вернуться домой, – и одному богу известно, сколько часов безответной мольбы. Для Мэри у этих звонков просто не могло быть иного объяснения.

Ну и, глядя назад, тот факт, что голос Теда был похож на голос Джима, тоже не способствовал восстановлению. Начав думать об этом, Мэри поняла, что их разница в возрасте была немногим больше года, и их акценты мало отличались. А качество телефонной связи никогда не было особо хорошим. Теперь – что именно было сказано. Что он потерян, что Мэри – его надежное место. Даже оправдание выпивкой так и кричало: «Джим». Возможно, все же Мэри была не столько сумасшедшей, сколько окруженной мужчинами, которые пытались ей помочь.

– О, у меня, кстати, есть вот что, – засунув руку глубоко в карман своих карго-шорт, Тед вытащил «Твикс».

– Спасибо, – ответила Мэри.

Минуту-другую они молча ели шоколадку. Мэри пыталась успокоиться, фокусируясь на каких-то мелких окружающих их подробностях – трещинах на тридцати сантиметрах скамейки между ними, шорохе обертки от мороженого у нее под ногой, грязи под ногтями у Теда. Это были те же грубые руки, которые с такой готовностью полчаса назад держали сделанную Элис табличку, пусть даже и слишком высоко, чтобы ее разглядел кто-то, кроме великанов.

Несмотря ни на что, Мэри улыбнулась. То, что Тед пришел – естественно, страшно смущенный, – значило очень многое. Вне зависимости от его поступка, Мэри знала, что у него золотое сердце. Ей просто хотелось понять, почему он это сделал.

Она посмотрела на Теда, теребящего свои руки. Он выглядел как побитая собака – слабым, униженным, наказанным. Она должна была вывести его из этого состояния. Сначала самый важный вопрос.

– Зачем? – спросила она.

– Зачем… зачем я звонил?

Мэри резко кивнула.

– В первый раз просто по ошибке. Честно. – Тед повернулся к Мэри, но она смотрела прямо перед собой. – В тот день я вернулся от родителей, зашел в свой дом… Там никогда раньше не бывало так тихо. Эта тишина… От нее было больно. Так больно. – Он потер напрягшиеся жилы на шее. – Я подумал, глоток-другой поможет мне расслабиться, но он только напомнил мне, как я по тебе скучал. И тут мне пришла эта идея. И прежде чем подумать, я уже позвонил, и ты ответила, и внезапно мы начали разговор. После Бев мне было тяжело. Я так рано ее потерял, это убивало меня, но, едва начав справляться с горем, я получил огромное количество новых проблем. Я работал целыми днями, а потом возвращался в пустой дом. Мне так не хватало… Не знаю – наверное, чтобы меня кто-то выслушал.

– Но зачем, – на сей раз голос Мэри прозвучал жестче, – зачем звонить мне?

– Разве не очевидно?

Мэри уставилась на Теда. Он смущенно нахмурился, и его брови образовали на лбу две линии, похожие на шаткие ножки кофейного столика.

– Мэри, ты мне нравишься.

Она почувствовала, что краснеет. Ее злость растаяла, сменившись смущением.

– Романтически? – уточнила она.

Он кивнул.

– Ты уже давно мне нравишься, Мэри. Я пытался как-то…

Она перебрала в памяти предыдущее общение с Тедом, пытаясь сосредоточиться на том, что было в последний год или два, когда ей стало казаться, что он начал приходить в себя, когда его утрата перестала быть центром его существования. Он всегда пытался поговорить с ней до начала смены в «НайтЛайне», но Мэри всегда объясняла это тем, что она приходила туда самой первой. И было бы невежливо не поддержать светскую беседу…

– А наши воскресные прогулки – главное событие месяца для меня! А потом ты позвала меня на мой юбилей в кафе, и я начал думать, что, может, это взаимно. И ты так заботилась обо мне, когда мне было плохо. Но я не был уверен – мы просто друзья или тут что-то большее?

Мэри взглянула на него, надеясь, что он не ждет ответа на этот вопрос. Она с трудом переваривала полученную информацию. Но Тед продолжил:

– Ты была такой доброй и интересной, и рядом с тобой мне всегда было так спокойно. Когда мы были вместе, мои проблемы куда-то отступали. А я так устроен, что это не так-то просто. Ты никогда не говорила про Джима, и я понимал и уважал это. Он часть тебя, ты его любишь. Я никогда не хотел вынуждать тебя отказаться от этого. Но это не мешало мне хотеть стать к тебе ближе. Я просто надеялся, что ты сможешь взглянуть на меня по-другому. И я знал, что это возможно – любить того, кто ушел, и одновременно испытывать чувства к кому-то еще. Тот мой первый звонок был безумной, пьяной идеей, но какая-то часть меня, должно быть, надеялась, что от моего голоса в тебе что-то всколыхнется, и ты дашь мне шанс… Я думал, что уже исчерпал все остальные возможности…

– Но почему ты просто не сказал, что я тебе нравлюсь? – Все раздражение Мэри окончательно ушло, и ее голос был тихим, увещевательным.

– Мне не хотелось напугать тебя. Нет, не совсем так. Я сам боялся. Боялся сказать тебе, что я чувствую. Никому не хочется услышать прямой отказ.

У Мэри в горле встал твердый комок. Как выясняется, она не единственная, кто чувствует себя счастливее, предпочитая жизнь под завесой сомнений ослепляющей боли ясности.

– Но теперь я знаю, что так ничуть не лучше. Честное слово, я знал это уже после первого же звонка. Поэтому, позвонив снова, я пытался извиниться. Но у меня не получилось. Все только запутывалось, и я влип – чем дальше, тем меньше я понимал, как же мне из этого выбраться.

– И Элис помогла тебе найти выход, да? – Мэри заглянула ему в глаза.

Его глаза улыбались.

– Она – это нечто. Надо отдать ей должное. – Он вспомнил вспышку праведного гнева Элис, там, посреди бумажных стаканчиков сока на лужайке. – Мне даже в голову не пришло, что ты можешь подумать, что тебе звонил Джим, – добавил Тед. – Я совсем не хотел тебя обманывать. И не подумать об этом было очень глупо и эгоистично с моей стороны.

Протянув руку, Мэри положила ее поверх его сжатых кулаков.

– Я сама себя обманула. Не вини себя в этом, – сказала она.

Мимо их скамейки, покачиваясь, шел бездомный с помятым бумажным стаканчиком в руке. Когда он поравнялся с ними, Тед, порывшись в кармане, вытащил пару фунтов.

– Держи, приятель, – сказал он со знакомой теплотой в голосе. Человек удалился. Они снова замолчали.

– Мне надо как-то заняться собой, – наконец сказал Тед. – Я в плохом состоянии. Я думал, что смогу справиться, но все это показало мне, что нужна настоящая помощь. – Он выдохнул. – Казалось бы, я управляю кризисным кол-центром и вроде как должен лучше разбираться в таких делах, но нет.

– Совсем не обязательно, – ответила Мэри. То, что волонтеры «НайтЛайна» помогают другим людям в беде, не означает, что у них нет своей собственной.

– И я хочу, чтобы ты знала, что я ничего от тебя не ожидаю. Ничего такого, – сказал Тед ровным голосом. – Можешь мне поверить, я упустил свой шанс. И я не жду, что ты простишь меня. Я должен это заслужить. Но ты знай – если ты мне позволишь, я это сделаю. Когда бы ты ни была готова.

Мэри начала было отвечать, но ее прервал пронзительный свист, знаменующий начало игры в футбол в другом конце парка.

– Я же говорю, что я тебя простила, – повторила Мэри. Она пока не могла осознать, что испытывает по поводу откровений Теда, особенно его романтических порывов. Но она знала, что говорит совершенно искренне, от всей души. – Думаю, мы оба можем забыть об этом и жить дальше.

Если бы только забыть обо всем остальном было так же просто.

– 29 –
2009

Джим вернулся домой только в семь вечера.

– Мэри?

Она лежала со своей стороны дивана, положив руки под голову. Если она и сумела уснуть, то не заметила большой разницы – так близко кошмары из снов подобрались к ее новой реальности. Она раскрыла глаза – первое, на что упал ее взгляд, были два сэндвича, размокшие в пластиковой обертке. Пикник. Джим. Его непонятное отсутствие на работе. Он не был в клинике целую неделю.

– Что случилось? – спросил он.

Она медленно поднялась и села. Комната кружилась вокруг нее, и она чувствовала, как шея гнется под тяжестью головы.

– Ты заболела?

Джим подошел и положил ладонь на ее лоб. Мэри подумала, могла ли вся та умственная энергия, которую она извела, мучая себя вопросом, куда он пропал, вызвать подъем температуры. Казалось странным, если это окажется не так. Она глубоко вдохнула и услышала запах виски, который, как она знала, и должен был присутствовать. Как она могла не замечать его раньше?

– А ты? – спросила она. И вытолкнула ногой из-под стула пакет, который забрала в клинике.

– Что это?

– А это ты мне скажи. Мне его отдала секретарша в вашей клинике. Я зашла туда, чтобы принести тебе ланч.

– И что они сказали? – спросил он, когда тишина уже настолько пронзила Мэри, что она едва сдерживалась от крика.

– Что тебя не было в клинике всю неделю.

Джим потянулся рукой к щеке Мэри, но она резко отшатнулась. В его голосе звучала боль, но она знала, что не должна поддаваться на это. Он врал, что ходит на работу. Врал. И даже прикосновение человека, который владеет ее сердцем, этого не изменит.

– Ну да, – сказал он.

– Почему?

– Что почему?

– Почему ты мне не сказал? Какого черта вообще тебя не было на работе? Какого черта ты мне врал, почему допустил, чтобы я как дура пришла туда вот так? – Мэри слышала, как ее голос, поднявшись на целую октаву, резким звоном отозвался в ее собственных ушах. Она встала и отошла к окну, чтобы немного успокоиться. Она стояла спиной к Джиму, но видела в отражении окна, что он опустил голову, как побежденный, ожидающий своего палача. Ей было ненавистно, что он делает ее этим палачом. – А? – нетерпеливо спросила она. Если уж он собирался ее уничтожить, так пусть ему хватит человеческого достоинства сделать это быстро.

– Я нездоров.

– Как? Где? Что у тебя болит? – повернулась она к нему.

– Не знаю, – слова вырывались из Джима, как осечки при выстреле из ружья.

На какую-то секунду Мэри перенеслась во времени назад, в тот момент, когда Джим впервые рассказал ей про Сэма. Это было максимально откровенно, когда он открылся ей о состоянии своего психического здоровья. С тех пор, подумала Мэри, Джим никогда ничего не говорил про свое настроение, свои мысли – за все время, что они были вместе, потому что она открыла для него новую эру – более радостную и обнадеживающую. Ну как она могла быть такой наивной?

Она уже выучила, что путь к доверию Джима должен быть выстлан мягчайшей тканью. И все еще верила в это. Но как? Она чувствовала себя разъяренной, преданной, разочарованной. Ей тоже было больно. Она раскрыла рот, но не находила подходящих слов.

– Мэри, я не знаю, – продолжил Джим, поняв, что у нее нет для него нужных слов. – В последнее время я ощущал себя… потерянным. Я думал, я смогу преодолеть это. Но не смог. Я не могу избавиться от чувства, что меня вообще не должно быть на земле.

Джим решил, что этой ночью ему будет лучше спать на диване. Это был первый раз, когда они спали врозь, находясь под одной крышей. Они не прибегали к этому даже тогда, когда Мэри прошлой зимой свалилась с гриппом, и так чихала и кашляла всю ночь, что сама просила Джима уйти спать в гостиную. Или когда еще годом раньше у него был ротавирус. Тогда Мэри считала, что они всегда во всем вместе. Теперь же она не была так уверена в этом.

Заснуть, зная, что Джим всего в нескольких метрах от нее, было невозможно. Но в эмоциональном смысле он никогда не был так далек. Она не могла понять, как же она не заметила, что ему так больно и плохо. Какие знаки она пропустила? А еще хуже, у нее не укладывалось в голове, как, почему Джим предпочел ничего не говорить ей. Она не осуждала его – ну, или ей так казалось. Она всегда хотела, чтобы Джим мог жить такой же наполненной жизнью, как та, что он открыл для нее. Потерян. Это слово крутилось у нее в голове, как теннисный мячик в стиральной машинке. Как это может быть? Она же была его якорем…

Должно быть, Мэри все же задремала под утро, потому что не слышала, как Джим поднялся. Какое-то время она лежала не шевелясь. Иначе Джим, несомненно, зайдет к ней. Начнутся новые извинения, обещания больше никогда не врать. Пролежав так десять или пятнадцать минут, Мэри услышала скрип ножки стула по половице внизу. Она насторожила уши в ожидании шагов по небольшому пролету, ведущему к их спальне. Ничего. Она взяла стакан с водой и снова опустила его на тумбочку с силой, достаточной, чтобы он уж точно услышал этот звук.

Опять ничего.

Джим сидел в кухне, на самом дальнем от входа стуле, в одной руке кружка, другая пролистывает что-то в компьютере.

Минуту-другую Мэри просто смотрела на него, стоя в дверях. Он мог вести себя как хотел, он ведь не был посторонним в их кухне. Над его правым ухом под сорокапятиградусным углом торчал привычный вихор. Сколько раз она целовала его туда.

– Доброе утро, – поздоровался он, заметив наконец появление Мэри. Вопросительно взглянув на нее, он протянул руку вправо, за чистой кружкой. Она кивнула, остановившись у края стола. – Хорошо выспалась? – спросил Джим.

– Неплохо. А ты?

Она не понимала, как Джим может вести с ней светскую беседу. Мэри совершенно не хотелось, чтобы он страдал, но хоть какое-то подтверждение того, что он осознал всю тяжесть случившегося вчера все же не повредило бы. Строго говоря, если у них еще была надежда на то, чтобы вернуться к нормальной жизни, это было даже необходимо.

– Ага. Ну, не хуже обычного, – Джим поднялся и шагнул к тостеру. На полпути, повернувшись к ней спиной, он произнес среди наступившей тишины: – Я не могу дать тебе то, что тебе нужно.

У Мэри замерло сердце. Она, должно быть, ослышалась. Или не так поняла услышанное. Она имела в виду совсем не это. Джим наполовину скрылся за выступом стены.

– Что… Что ты сказал? – Послышался глухой стук откидной доски для хлеба, которую опускают на стол. Через секунду Джим появился снова. Он смотрел в пол.

– Я не могу быть таким, как тебе нужно. Я не могу быть там и тогда, когда нужен тебе. Не в моем теперешнем состоянии.

– Постой, погоди. Что ты имеешь в виду? Я никогда…

– Я знаю. – Джим умиротворяюще приподнял руку. – Но я стараюсь быть честным. Я не могу передать, как я обо всем этом сожалею. Врать, где я нахожусь, когда должен быть на работе, было плохо, я это понимаю. Это само по себе нехорошо, не говоря уже о том, чтобы подводить и тебя. Ты этого не заслуживаешь.

– Так где же ты был?

– Что?

– Где ты был? – повторила Мэри, – когда ты должен был быть на работе?

– Да просто бродил.

– И пил?

– Немного, – признался Джим. – Мне нужно было побыть одному. На работе считают, что у меня желудочный вирус. Я не могу в таком состоянии принимать пациентов. Я думал, если я на недельку скажусь больным, это даст мне время собраться с мыслями.

Мэри заметила, как быстро он перевел разговор с темы спиртного. И, хотя она отчасти хотела продолжить расспросы, но все-таки прекрасно понимала, что это только маска. Эдакая дымовая завеса, чтобы скрыть нечто гораздо более глубокое. У Джима было что-то не так с головой. Совсем не так. И Мэри сделала ошибку, обращая внимание на симптомы, вместо того чтобы вскрыть корень проблемы. Проблема Джима была не в алкоголе, она была в том, что происходило в его прекрасной, загадочной голове.

– И вот я думал, – продолжал он. – Всю неделю. В основном о тебе. Я не могу тянуть тебя вниз. Не могу. Я слишком люблю тебя. Потому я и говорю, – его голос дрогнул, – что хочу освободить тебя, чтобы ты могла найти кого-то, кто дал бы тебе все, чего ты достойна. Кого-то, с кем тебе было бы лучше.

Мэри потянулась к нему, но он увернулся.

– Я не хочу ничего лучше, хотя… – Мэри сама себя ненавидела. Умолять – это не для нее. Она ощутила поднимающееся в ней отчаяние, которое меняло все ее представления о себе. Если Джим уйдет, ей не будет хорошо. Теперь, когда она узнала, каково это – быть любимой им. – Я хочу тебе помочь! Я хочу исправить это. Пожалуйста, позволь мне.

Джим посмотрел на нее блестящими глазами. Мэри увидела, как в его зрачках качнулось ее отражение. Всем, чем она была сейчас, она стала благодаря ему.

– Я дам тебе все, что нужно, – ты только скажи что. – Мэри чувствовала, как сложные составляющие Джима просачиваются сквозь ее пальцы. – Я могу быть гибкой. Мы многое можем сделать. Можем с кем-то поговорить – можем уехать на какое-то время… – Она ни за что его не отпустит, даже если в результате своих усилий окажется в синяках, с разбитым в кровь лицом. – Ну пожалуйста.

Как раз, когда Джим собрался ответить, раздался звонок в дверь, за ним ритмичный стук, гудок и крики Гаса с улицы, которые ни с чем не спутать.

На лице Джима отразилось смущение. Стиснув кулаки, он прижал их к глазам, как бы сдерживая боль. Он медлил, как бы раздумывая, не проигнорировать ли своего старинного друга. Но свет из кухни был виден с улицы. И Гас был настойчив. Джим подошел к окну и распахнул его.

– Черт возьми, Джеймс, старик, я знаю, в приглашении было написано «нарядно-повседневно», но тебе не кажется, что ты слегка переборщил с «повседневностью»? – На Джиме был неплотно запахнутый халат, из-под которого виднелась резинка трусов. – Мы все же едем ребенка крестить, так что не надо так пугать малыша… как там его назвали?

Крестины.

Мэри совсем забыла, где они должны были быть сегодня. У одного из друзей Джима родился сын. Олли, так, что ли? Или так зовут их старшего? Она купила подарок несколько недель назад – плюшевого кролика с ангельски нежной шерсткой. Когда она в январе купила такого ребенку Мойры, он отлично подошел. Это было три месяца назад. С тех пор Мэри не разговаривала с Мойрой. Как вышло, что она позволила им потеряться? Ей так сейчас была нужна сила лучшей подруги.

– Эээ… точно. Дай нам пять минут, – Джим захлопнул окно и повернулся к Мэри, сжав губы в слабом подобии улыбки. – Слушай, давай поговорим об этом потом? Не думаю, что мы сейчас сможем избавиться от этих крестин. Я не знаю, что можно было бы сказать Гасу.

Мэри кивнула.

– Так что давай сначала закончим с этим, – добавил Джим уже тише.

Она не была уверена, говорил ли он с ней или сам с собой. Прежде чем она поняла это, Джим уже направился в сторону ванной.

Если мое сердце выдержит так долго, подумала она, глядя ему вслед.