Текст книги "На краю света"

Спустя полгода

Мэри встала у входа на станцию Илинг Бродвей, под бетонным козырьком, слева, там, где она не мешала бы продвижению торопящихся пассажиров. Был один из первых мартовских дней, и даже сейчас, в шесть вечера, солнечные лучи продолжали освещать окрестность. Довольная выбранным местом, Мэри оглядела вид, который знала, как собственное отражение.

Если прищуриться от солнца, то можно было разглядеть тот паб, где полгода назад Элис рассказала ей правду, которой она пыталась всеми силами избежать. Этот момент до сих пор казался настолько разрушающим, что Мэри так и не поняла, как ее тело смогло исполнять какие-то жизненные функции. Сердце продолжило биться, легкие – вздыматься, издавая неровные вздохи. Но среди мятущегося в ее голове хаоса потери, горя и стыда она осознавала, что это все. Конец. Рубеж, хоть и достигнутый на семь лет позже, чем можно было бы ожидать.

И теперь, стоя возле станции с пустыми руками, Мэри размышляла о странных путях, которыми, несмотря на все усилия, жизнь всегда разделяется на до и после. Разделяющий удар можно лишь оттянуть. Она ощущала это, возможно, сильнее прочих – до встречи с Джимом, после его исчезновения. А между ними, обретенное с помощью Элис, самое важное разделение – до и после принятия того, что произошло с Джимом.

До – никакие из слов Ричарда не имели смысла, и никакие из фраз не относились к представлениям Мэри о человеке, который был ее основой, ее домом, ее всем. Как Джим мог захотеть не возвращаться домой? Что бы ни говорила полиция, это не могло быть решением человека, находящегося в здравом уме. Кто-то другой, кто-то отчаявшийся, и уж точно не тот, кто объявил в том пабе в Портраше, что всегда будет рядом с Мэри, везде, на краю света или в Илинге.

Но после заявлений Элис Мэри была вынуждена пересмотреть свое прошлое с точки зрения, которую никогда раньше не рассматривала. Она начала с перебора открыток Джима. Если раньше Мэри делала это в поисках золота – отыскивая блестящие кусочки их былого счастья, – то теперь она заставила себя замечать и пустую породу. Не пил ли он во время этих бизнес-поездок? Не были ли эти слова извинением за утрату, которая, как он знал, должна наступить? И, хотя эти упражнения рвали ей сердце, Мэри пришлось принять более реалистичную картинку их совместной жизни. Это заставило ее лишь больше оценить прелесть золотых дней, потому что, когда рушатся стены, что могут значить горькие вздохи?

Она постаралась обновить в памяти все хорошее, сделанное ей Джимом. Затем заставила себя найти столько примеров собственной доброты, сочувствия и гибкости, сколько смогла. Одной из причин, почему она не смогла найти в себе силы подтвердить в полиции заявления Ричарда, был страх, что это знание сможет разрушить ее самооценку. Но теперь она стала другим человеком. Сильнее. Она каждый вечер ходила по лезвию боли там, на станции, и это закалило ее.

И она наконец нашла в себе силы заглушить голос, говорящий, что, если бы ее было достаточно, Джим до сих пор был бы с ней, потому что глубоко внутри она всегда знала, что это не было так линейно. Никакие хорошие качества Мэри не могли уравновесить хроническую депрессию Джима. Мы столько ждем от любви. Но, как и все мы, она может подвести. И Мэри на горьком опыте узнала, что любовь не может спасти от всего. Но она может показать нам, что мы можем начать спасать себя.

Этот процесс человек может начать только сам, хотя Мэри была признательна Элис и Киту за все, что они для нее сделали. Это был нелегкий труд. Через два дня после их возвращения, проборовшись сорок восемь часов с остатками своего горя, Мэри решила отказаться от квартиры в Илинге. И вместе с новыми заботами к ней пришло странное облегчение. Найдет ли она работу? Как без нее справятся в «НайтЛайне»? Что будет с ее друзьями оттуда? Она сказала себе, что все равно будет дружить с ними, как бы там ни было.

Ее новое жилье было всего в часе езды на поезде от Лондона, но с тем же успехом могло быть в другом полушарии. За те же деньги она смогла снять квартиру побольше, тоже на первом этаже, и поэтому с садиком. Теперь, когда ей некуда было идти после работы в местном универмаге, она начала привыкать к понятию свободного времени. Она готовила сложные блюда по кулинарным книгам, которые разыскивала на благотворительных распродажах или в местных букинистических магазинчиках. Потом выходила в садик и смотрела на закат, для себя, а не для кого-то. Оказалось, что сердцу нужно не только время, но и пространство.

Первым гостем Мэри в ее новой загородной жизни стала мама. Хотя за эти семь лет Мэри время от времени ездила в Белфаст и они перезванивались, Мэри так никогда и не рассказывала ей, что сказала Джиму в их последнее утро. Она не могла поведать маме, что ей сказали родители Джима и что она так и не сходила в полицию за подтверждением. Мэри оставила маму во тьме незнания, так же как своих коллег и команду «НайтЛайна».

Но храбриться очень утомительно, и, только рассказав обо всем этом маме с зажатой в дрожащих руках чашкой, Мэри осознала, как же давило на нее это решение вынести все в одиночку. Она чувствовала, как с каждой сказанной фразой с нее снимается груз. Мама слушала все молча. И только потом, когда Мэри высказалась и сидела, прерывисто дыша, словно только что взобралась на гору, мама сказала:

– Я горжусь тобой, куколка.

Мэри толком не знала, какой реакции она ждала, но совершенно точно не этой.

– Что ты имеешь в виду?

– Это непросто, сделать то, что сделала ты. Вот так вот подняться и выбраться. Прошлое – в прошлом, и ты не должна корить себя за него. Я тобой горжусь. И больше мне сказать нечего.

Окончив этот разговор, они на удивление быстро вернулись к своим прежним отношениям. Мама рассказывала обо всем, что происходит дома, – внуки и ее безумное расписание. Они пили теплое белое вино на ковре в саду, а выпив по полбутылки каждая, пытались заниматься садоводством. Тед выдал подробнейшие инструкции о том, как надо разбивать клумбы, но Мэри позабыла большую часть его советов. И это стало отличным поводом писать ему все новые сообщения.

В конце концов мама с Мэри начали так хохотать, что им пришлось совсем оставить свои не слишком усердные попытки садоводства. Они строили планы, как Мэри теперь будет приезжать в Белфаст почаще – и снова постарается возобновить свою дружбу с Мойрой, – а потом, уже перед тем как ехать в аэропорт, мама дала Мэри конверт. «Благодарственная открытка», – сказала она. Мэри поставила ее на каминную полку, чтобы прочесть после того, как проводит маму.

Вечером Мэри открыла конверт, и там оказался вложенный в открытку чек на тысячу фунтов. Он вылетел из открытки и упал на ковер. Твой Да немножко отложил для всех вас, было написано в открытке. Купи себе что-нибудь. Ему бы этого хотелось. Сначала Мэри была так тронута и благодарна, что даже не представляла, на что потратить эти деньги. Она никогда не была охотницей ни до вещей, ни до обладания ими. А потом до нее вдруг дошло – ей нужен предмет, к которому она всегда была привязана больше всего, предмет, позволяющий ей создавать новые миры.

Купив швейную машинку, Мэри начала делать свою первую карту из ткани со времени исчезновения Джима. Она нагородила столько страхов вокруг того, что будет испытывать за шитьем, какие это может пробудить воспоминания, но в реальности все оказалось намного проще. В центре этой новой карты была станция Илинг Бродвей. От нее простирались артерии жизни Мэри в последние несколько лет: «СуперШоп», парк, где Тед признался ей в своих чувствах, «НайтЛайн». Всех их связывали тропинки, по которым Мэри ходила бессчетное количество раз, с каждым шагом думая, когда же закончатся разочарования и что-то новое сможет пустить корни в ее жизни.

Ответ на это лежал в последнем штрихе – стебельчатом шве. Издали стежки, накладывающиеся один на другой, выглядели совсем как сжатые руки. Мэри вышивала их руками. Она была обязана Элис. Обязана им всем. После стольких лет, когда она думала, что должна нести свой крест в одиночку, Мэри нужны были дружеские руки, чтобы показать ей другое, светлое будущее. Сегодня плод ее труда обретет новый дом, но пока он лежал во внутреннем кармане рюкзака – и ткань гораздо мягче прикасалась к плечам, чем та картонная табличка.

Что до таблички… Сейчас она должна быть где-то на бумагоперерабатывающей фабрике или, возможно, уже превратилась в коробку для хлопьев или бумажное полотенце. Расстаться с ней было совсем не легко, но это был еще один из тех моментов, предвкушение которых было труднее, чем реализация. Но все так или иначе приходит к своему естественному концу. Так же как и любовь, подумала Мэри. Нет никаких гарантий, что отношения будут длиться вечно. Но то, что люди все равно идут на это, не боясь рисков, может быть, и есть самое прекрасное.

– Мэри! – К ней бежал Тед, размахивая рукой. – Я с трудом тебя узнал – эта прическа!

– О-о. – Она провела рукой по волосам, пальцы на секунду замерли там, у основания шеи, где заканчивались обрезанные пряди. Это была короткая стрижка, которую Мэри увидела, когда листала журналы в очереди в парикмахерской, и которую показала мастеру в момент нахлынувшего безумия. – Ну, и что скажешь?

– Ты просто потрясающая, – удивился Тед. – В смысле, потрясающе выглядишь. Тебе очень идет.

Мэри опустила глаза в надежде, что так румянец исчезнет быстрее. Подняв их, она увидела, что Теду почти так же неловко от своих слов, как ей самой, и от этого ей полегчало.

– Я рад снова тебя увидеть, – сказал он, пробираясь через толпу желающих выпить после работы, стоящих возле паба с кружками в руках. – Прости, что не смог приехать помочь с посадками в прошлые выходные. Приезжал Тим, его нужно было возить, и… Но я по тебе скучал. Ну, в смысле, что я не смог приехать.

– И я тоже. – Посмотрев на Теда, она с удивлением отметила, что на нем была нормальная рубашка, а не очередная тенниска. Он закатал рукава, открыв бицепсы. Очень даже красивые.

– Думаешь, это оно? – Тед взглянул на экран телефона, потом снова на дом перед ними. Это был один из больших домов, стоящих не на улице, а в глубине огромного участка, далеко от дороги. – Это не может быть…

Прежде чем он успел договорить, открылась дверь и появилась Элис. Она выглядела моложе. Подойдя ближе, Мэри поняла, что она была совсем не накрашенной, без тени косметики.

– Мэри! Я так соскучилась! – Измениться могло многое, но не отношение Мэри к личному пространству. Ей все еще требовалась пара секунд, чтобы смириться с объятиями. Она попыталась отвлечься, определяя запах духов Элис – грейпфрут? Или что-то похожее, цитрусовое и свежее. – Ты наш почетный гость.

Элис повела Мэри по ступенькам в дом. Тед шел за ними. Вид был просто ошеломляющим – колонны по обеим сторонам от входа, огромные картины в рамах на стенах в коридоре – Мэри с Тедом приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не ронять челюсти на каменный мозаичный пол. Они пришли в кухню, где у плиты стоял Кит с кухонным полотенцем через плечо. Он подошел и поцеловал Мэри в щеку. И он тоже пах грейпфрутом.

Пока Мэри размышляла о таком совпадении, Кит вернулся от холодильника, куда относил бутылку Теда, и обнял Элис за талию. Похоже, это их путешествие прошло не зря.

– Кит, ты никогда не говорил, что живешь по-королевски, – заметил Тед, подходя к стеклянным дверям, ведущим в сад, и оглядывая его.

– Мог бы купить себе джинсы без дыр, – заметила Олив, сидевшая за столом, которого не было видно от двери. Она листала глянцевый кулинарный журнал, страницы которого громко шуршали.

– Gracias[11]11
  Спасибо (исп.).


[Закрыть], – ответил Кит, округляя глаза так, чтобы Олив не заметила. – Это дом родителей, но я решил, что на сегодня он сойдет и нам, раз уж у нас праздник.

Раскрыв рот, Тед уставился на безымянный палец Элис.

– Вы не о том подумали, – сказала Элис. Она так быстро отвергла предположения, что даже Кит улыбнулся. – Я нашла новую работу.

Прочитав статью Элис, Мэри была очень впечатлена. Она была тонкой, но бьющей в точку, и анонимные портреты Джима, Теда и Кита были представлены очень точно. Как она могла не заметить, что Элис – журналист? Это объясняло ее настойчивость и постоянное любопытство. Через два дня Мэри ответила на письмо, спросив Элис, почему та не написала более простую историю – куда и почему исчез Джим. Это было бы неправильно – вот что ответила Элис. Мэри была рада, что ее доверие к Элис все же не было обмануто.

Но сегодня они отмечали гораздо больший прорыв. Элис продала эту статью как фрилансер и на волне успеха получила место постоянного колумниста в большой газете. Она узнала об этом, когда была в гостях у мамы на выходных. Их вновь приобретенная близость еще не утратила для Элис свою прелесть. Она гораздо больше узнала об отце – теперь его имя больше не было запретным. Слышать все это было не легко, но мама особенно подчеркивала, что он всегда любил Элис, даже когда был не в состоянии показать свои чувства.

Элис была так занята на новой работе, что ей пришлось на время оставить «НайтЛайн». Это было упущением, но оно отчасти компенсировалось тем, что в результате вызванного статьей резонанса прошел слух, что организация скоро получит независимое финансирование. Но, как все повторяли, говорить об этом пока было рано. Ничего еще не ясно, а пока Олив и Кит отвечают на звонки, и Тед тоже вернулся к этой работе.

После полугода опасений, как они к этому отнесутся, родители Кита на удивление хорошо приняли известие, что он бросил вытягивающий душу банковский мир. Кит вернулся к родителям и будет жить в их доме, пока снова не встанет на ноги. Тед упомянул, что Кит подумывает переучиться на психолога, что подтолкнуло Мэри спросить, как дела у него самого. Лучше, ответил Тед, хотя Мэри и сама видела, что это так, потому что он просто сиял.

Даже среди всего этого шума, смеха и выпивки Мэри было легко уйти в себя за этим праздничным ужином. Она знала, что никогда не сможет забыть Джима. Он стал такой же частью ее жизни, как кровь в ее жилах, воздух в легких. Она думала, где он (Элис не сказала ей, а она, в свою очередь, и не спрашивала). Она думала, один ли он или нашел кого-то нового. Она думала, успокоился ли он – и что это может означать в его случае.

Она провела рукой по накрытому Китом столу. В самом центре лежала карта, сшитая ею для Элис, своего рода благодарность. Да, там был Илинг, но было и большее – сеть путей и железных дорог, парков, равнин и зданий, которые были свидетелями ее сердечных мук и которые видели ее первые шаги на пути к их исцелению. Мэри посмотрела на четыре лица, сияющие и звенящие столовыми приборами над картой. Она никогда не вернется обратно, но координаты этого места выгравированы в ней на всю жизнь.

– У меня объявление, – откашлялся Кит. Все, включая Элис, занервничали. – Если мы сумеем выйти в сад, то я сложил там костер. Ну, произвел весеннюю расчистку и подумал…

Он схватил правой рукой коробок спичек, и Мэри увидела, как рука Олив крепче сжала свой бокал с вином. Должен быть издан какой-то закон, запрещающий Киту занятия пиротехникой.

Тед осторожно забрал у него из руки опасный предмет.

– Почему бы мне не взять эту честь на себя, а?

Олив покосилась на Мэри, как бы говоря, что они чудом избежали необходимости вызывать пожарную команду. Они рассмеялись, и Олив прошла за Китом и Тедом в сад.

– Ты идешь? – спросила Элис, выходя из дверей.

Все остальные уже сгрудились вокруг того, что, как поняла Мэри, и было костром. Их силуэты освещались светом луны.

– Минутку, – она улыбнулась, показывая Элис, что все в порядке и что она не расплачется, оставшись одна. Больше такого не случится. – Не ждите меня, я сейчас.

Наконец, оставшись в кухне одна, Мэри вытащила из внутреннего, застегнутого на молнию кармана рюкзака, письмо. С тех пор, как Элис полгода назад отдала его ей, Мэри перечитала его больше раз, чем была бы готова признать.

Она расправила бумагу на столе и начала читать в последний раз.

Дорогая Мэри,

сегодня я увидел твоих друзей. Кит, Элис – они замечательные. Я рад, что у тебя есть такие друзья. Которые могут защищать тебя и заботиться о тебе так, как не смог я. Когда ты будешь читать это, они уже вернутся домой. Надеюсь, кто-то из них будет рядом с тобой в эту минуту. Мне всегда было страшно думать о том, что ты одна.

Я видел видео, и, прежде чем ты сгоришь от смущения, позволь сказать тебе, что это была одна из лучших твоих минут. Ты всегда вдохновляла меня. И я не мог поверить своим глазам, увидев это. Я никогда тебя не стоил, не говоря уже о той самоотверженности, которую ты проявила за эти годы. Мне страшно жаль, что родители ничего не передали тебе, и мне совестно, что я не сделал большего, чтобы убедиться, что это дошло до тебя. Ты не должна была меня ждать, с табличкой или без. Я так хотел бы вернуть тебе все эти часы, но, поскольку это невозможно, позволь сказать тебе спасибо. То, что меня столько времени любила такая женщина, как ты, всегда будет величайшим достоянием моей жизни.

Но меня беспокоит еще одна вещь, и я хочу использовать эту возможность, чтобы прояснить ее. Если в твоей вахте есть хоть какая-то доля искупления, то, пожалуйста, пожалуйста, оставь это. Мне бы хотелось, чтобы наше последнее общение осталось для тебя счастливым воспоминанием. Мне бы хотелось как следует обнять тебя. Сказать тебе, какая ты потрясающая и что ты, без сомнений, подарила мне лучшие годы моей жизни.

Но никто из нас был не в состоянии сквозь боль увидеть всю природу наших отношений. В моем уходе нельзя винить ни единую часть тебя. Лишь меня и мой безумный, ненормальный мозг. Не казни себя. Ты прекрасна, умна, талантлива. Я надеюсь, ты сделаешь много-много карт и они найдут свое место в галереях по всему миру. Если на твоем пути встретится кто-то, кого ты захочешь видеть в своей жизни, я надеюсь, он будет понимать, как ему повезло.

Знай, что со мной все в порядке. Знай, что тебя не в чем винить. Знай, что ты заслуживаешь только самого лучшего в жизни.

Береги себя,

Джим.

Закончив читать, Мэри взяла письмо. Ее рука не дрогнула. Бумага потерлась от бесконечного складывания и расправления, так что легко разорвалась на восемь частей. Она засунула обрывки в карман брюк. Вышла в сад. Остальные подвинулись, давая ей место у огня. Тед присматривал за пылающим адом, но поднял взгляд, услышав ее шаги. Он подмигнул Мэри, и в его глазах сияли отблески пламени.

Прежде чем кто-то успел вовлечь ее в разговор, Мэри нагнулась и вытащила последние куски той жизни, которую давно пора было оставить позади. Она не знала, что несет ей будущее, но была уверена в том, чего – вернее, кого – в нем не будет. Она всегда будет счастлива, что встретила Джима. Она все равно предпочла бы шесть лет с ним тому, чтобы семи лет без него не было. Она была благодарна за все, чему он ее научил, что дал ей, но теперь для Мэри настало иное время, которое, хотя и задержалось дольше, чем нужно, но все равно пришло. Принятие – не его ли она ожидала все эти годы?

Она вытащила из джинсов обрывки письма и бросила их в огонь, наблюдая, как они вспыхивают. Впервые с тех пор, как Джим ушел, она не испытывала сожаления. Мэри смотрела, как бумажки чернеют и крошатся по краям, сжимаются, распадаются в пепел и улетают, подхваченные ветром. Джим свободен, и она теперь тоже. Когда с глаз упала пелена, Мэри уверенно поднялась на ноги и шагнула вправо.

Тед взял ее за руку. Мэри поняла, что остальное – в ее руках.