Текст книги "На краю света"

– 42 –
2011

Последний вопрос Джульетт долго висел в воздухе после ее ухода. То есть никакого триггера не было, да? От невысказанных обвинений в квартире казалось тесно, как будто они наполнили все уголки, высосали воздух даже из-под дивана и между полосками жалюзи, и в конце концов Мэри едва могла дышать от нахлынувшей паники. Она не ожидала от Джульетт, что та будет изливать ей свою столь тщательно скрываемую до того приязнь, но и подобных обвинений не ожидала тоже.

На то, чтобы заснуть, у Мэри не было никаких шансов. В голове роились сотни предположений, которые она даже не смела додумывать до конца: Джим попал в аварию, стал жертвой преступления. Она представляла себе его тело на обочине дороги или в темной аллее; барахтающимся в реке в поисках спасательного круга. Если она и допускала робкое предположение, что это было некоторым образом добровольно – что Джим ушел по собственной воле, – то тут же отмахивалась от него. Она знала Джима. Он не ушел бы, не попрощавшись.

Но ясно было, что Джульетт в это не верит. Она заронила семена сомнений и укрепила их настолько, что они теперь расцветали. Мэри заставила себя снова вспомнить последний разговор с Джимом. На нем были носки, которые она подарила ему к последнему Рождеству, радужно-полосатые от пятки до пальцев. Всякий раз, когда он надевал их, это вызывало у нее улыбку. С единственным исключением – когда он не просто выскользнул из ботинок, а выскользнул из ее жизни. Он подвел ее, когда она так в нем нуждалась. Если бы он только признал это, она никогда не сказала бы того, что сказала. Никогда бы так не распустилась.

Когда над городом завиднелся рассвет, Мэри поняла, что должна что-то делать, чтобы держать в узде свое чувство вины. Но что? Помочь в расследовании она никак не могла. Джульетт обозначила это достаточно ясно. «Ближайшие родственники», – сказала она, словно опуская перед Мэри занавес над частной жизнью семейства Уитнелл. Лишь потому, что Мэри не была первой в чертовой очереди в биологическом или законном смысле, разве ее горе стоило меньше? Разве она несла не свою ношу?

Она подумала, не говорили ли Ричард и Джульетт что-нибудь такое насчет того, чтобы они не поженились, что могло как-то настроить Джима против нее? Она могла себе такое представить. Осторожней, сынок. Это ведь навсегда. А может, это у нее уже паранойя. Они с Джимом были достаточно взрослыми, чтобы решать такие вопросы самим. Сам факт, что они не хотели никаких торжеств и прочей свадебной суеты, ни о чем не говорил. Мэри с трудом удержалась, чтобы не позвонить Джульетт и не заорать: «ШЕСТЬ ЛЕТ!!!» – в монотонное гудение телефонных линий. Это же должно что-то да значить, с формальностями или без.

Боясь, что она все-таки может это сделать, Мэри попыталась занять руки перебиранием стопок бумаг на кухне, на кофейном столике, под спутанными клубками проводов в ящиках, в надежде найти какую-нибудь записку. Ничего. Она не понимала, хорошо это или нет. Может быть, это означало, что он все же не собирался сделать ничего плохого; его куда-то позвали, и он просто забыл их известить. Это не самое страшное, что бывает, говорила она себе. Он рано или поздно вернется, поджавши хвост. Главное, чтобы с ним ничего не случилось.

Когда стемнело, у Мэри уже кружилась голова. Злость прошла, и последняя надежда тоже. Она целый день не ела, не сделала и глотка воды. Она не могла успокоиться – все тело гудело от напряжения, а голова была настолько переполнена, что она не могла додумать до конца ни одной мысли, прежде чем ее сменяла другая. Она как будто провалилась во временную дыру, в какой-то другой, параллельный мир, где каждая ее косточка дрожала от нетерпения, но больше никто не видел необходимости что-то предпринять.

Один день стал двумя, два – тремя. Наверное, Мэри все же иногда засыпала, но на такие короткие промежутки, что ей не хватало ясности отличить кошмары во сне от них же, но наяву. Джульетт прислала сообщение, что была в полиции. Дело открыли, его ведут полицейские, и она должна вскоре ожидать их визита. Как ни странно, эти подробности вовсе не вызвали в Мэри такого ужаса, как то, что Джульетт совершенно не интересовало, как она себя чувствует. Что, Джульетт совсем уж не могла заставить себя задать ей, Мэри, такой простой вопрос?

Когда прибыла полиция, она едва заметила их. Один из офицеров сел с Мэри в гостиной и задал ей те же самые вопросы, что и Джульетт. Когда она в последний раз видела Джеймса Уитнелла? И показался ли он ей нормальным? Знает ли она о каких-либо осложнениях на работе или между ними? Повторяя ответы на все эти вопросы, Мэри могла бы нажимать кнопку «Вкл» на диктофоне с заранее записанными фразами. Ее разум находился за пределами этой комнаты. Он был далеко от их квартиры, от полицейского, проводящего пальцем в перчатке по поверхностям в их спальне и собирающим в прозрачный пакетик различные предметы. Он был далеко от Илинга. Он был там, где Джим. Мэри надеялась, что ему хватит двух свитеров.

Полицейские ушли, принеся свои извинения. Мэри подумала, не признали ли они таким образом свое поражение. Она знала, что шансы на возвращение пропавшего в целости и сохранности тают с каждым прошедшим часом, а недельный срок приближался с огромной скоростью. Что будет после этого? Они считают, что Джим начал где-то новую жизнь и ему просто не хватает духу сообщить об этом тем, кто остался в прежней? Мэри написала Джульетт сообщение, что к ней полиция приходила. Две галочки показали, что ее сообщение прочли, но ответа не последовало.

Ей никогда еще не было так одиноко. Прожив в Лондоне пять лет, Мэри все еще отговаривалась тем, что у нее нет времени завести своих отдельных друзей. У нее была работа, Джим и редкие встречи с его университетскими друзьями. Но со всеми этими сложностями со здоровьем Джима и тем, как это изолировало их обоих, Мэри было трудно создать себе какую-то сеть необходимой поддержки. Она не могла обсуждать депрессию Джима с кем-нибудь из знакомых и вряд ли могла довериться незнакомцу на пятничном сборище одиноких холостяков Лондона.

Кроме того, ее жизнь не казалась ей тесной, а одиночество не действовало на нервы. До сих пор. Мэри подумала, не позвонить ли маме – но что она ей скажет? Я поехала на твой юбилей, а Джим сбежал, едва я отвернулась? Мама слишком хорошо ее знала. Она, в отличие от полицейских с их фиксацией на времени и передвижениях, будет задавать правильные вопросы. Она спросит, что же на самом деле произошло. Вы поссорились, куколка? Вот, что она спросит, и у Мэри не хватит сил огорчать ее правдой о своем поведении.

После визита полиции к ней никто не приходил, и, когда через три недели и пять дней в дверь постучали, Мэри была так изумлена этим звуком, что позабыла подойти к двери. Послышался новый стук, за ним еще. Наверное, судебные исполнители – в клинике хотят знать, сколько еще им сохранять контракт с Джимом. Она этого не вынесет. Ей так не хотелось снова почувствовать эту боль в горле, которая совершенно точно была сигналом ее тела о том, что невозможно плакать и разговаривать одновременно.

– Мэри, – раздался голос из-за двери. Мэри посмотрела в дверной глазок. – Мэри, это я, Ричард. Ричард Уитнелл. Отец Джеймса.

Мэри распахнула дверь. Взгляд Ричарда опустился с ее лица на ее руки.

Она держала в руках счет за газ, вернее, письмо, извещающее о том, что он просрочен. Он был привязан к банковскому счету Джима. У них никогда не было совместной карточки, и у нее не было возможности выяснить состояние этого счета. Может, он уже пуст? Или он пуст уже несколько недель? Сам факт, что Джим мог заранее, за несколько месяцев, планировать разбить ее сердце, отозвался у нее в груди новым, острым приступом боли.

– Ничего, если я зайду? – напомнил Ричард.

Кивнув, она отступила в сторону. Он прошел в гостиную, где Мэри держала телевизор включенным ради фонового шума – какую-то из программ, где знаменитости разной степени известности обсуждали последние новости. Мэри смотрела с порога затуманенными глазами, как они жестикулировали над первыми страницами газет, в которых не было ни слова о Джиме. Если бы он был женщиной или младенцем, то его бы уже искали вертолеты, патрули, поисковые собаки. Люди бы оглядывались через плечо, идя в позднее время от автобусной остановки к дому. Но, поскольку пропал взрослый мужчина, все решили, что он просто сбежал – и что в этом виновата женщина, живущая с ним.

– Ты знаешь, где пульт… от этого? – перебил Ричард, занятый поисками выключателя, рассуждения Мэри. У нее не было сил помогать ему. – Не беспокойся, нашел. – Ричард вытащил пульт, завалившийся между подушками на диване. Он поискал на нем кнопку «Выкл», но в конце концов отключил только звук.

– Как ты? – спросил он, тяжело опускаясь в кресло.

Мэри лишь пожала плечами.

– Ужасно.

– Знаю. – Он опустил глаза. На нем были спортивные штаны, а лицо побледнело до зелени, как у человека, который несколько недель так же, как Мэри, не видел солнечного света. – Ты извини, что мы не общались с тобой. Это Джульетт, она…

Злобная, подумала Мэри. Мстительная. Мечтает, чтобы меня вообще не существовало. Ну что же, и это взаимно.

Ричард остановился на слове:

– Мучается. Сэм, а потом… еще это. Это невозможно. Послушай, Мэри, может, ты присядешь?

Что-то сгустилось в атмосфере комнаты. Мэри покачала головой, как упрямый ребенок перед лицом сурового родителя, потерявшего все. Ричард больше не смеялся грохочущим смехом, не отпускал замечаний насчет ее происхождения. То, что он собирался сказать, потрясло его настолько, что они стали равными.

– Боюсь, у меня есть новости, – наклонившись вперед, Ричард уперся локтями в колени. Мэри почувствовала, как пол уходит из-под ног, и перед ней остаются только плавающие в воздухе руки Ричарда и его громкий голос. Не может быть хороших новостей у человека, который слишком испуган, чтобы их сообщить.

– Он умер?

Ричард сглотнул, его кадык дернулся под складками провисшей на шее кожи.

– Да?

Он приоткрыл рот, облизнув языком уголки рта.

– Да? Да ради всего святого, скажите же!

– Он не умер, – наконец произнес Ричард. – Все это гораздо сложнее. Полиция обнаружила Джима, но, боюсь, он не собирается возвращаться домой. – Мэри будет повторять себе эти слова следующие семь лет. Она будет помнить их всю свою жизнь. – Мне очень жаль, Мэри. – Сказал Ричард, подымаясь. Он подошел обнять ее, но она отшвырнула его руки.

– Вы мне врете, – прошипела она.

– Клянусь, я не вру, – Ричард, подняв руки, отступил на пару шагов, словно пятясь от бешеной собаки. – Полиция все объяснит тебе лучше, чем я. Они ждут тебя, мы их предупредили. Пожалуйста, Мэри, позвони им. – Порывшись в кармане, он вытащил визитку и положил посередине кофейного столика. – Это прямой телефон, звони когда захочешь. – И снова добавил, как будто это могло хоть чем-то помочь. – Мне очень жаль.

– 43 –
2018

Никто не знал, что сказать. Никто даже не шевелился.

Наконец Тони прокашлялся.

– Да, ну и наворотили. Это уж точно. Но эти двое приехали издалека, и, думаю, уж чашку чая-то ты можешь им налить, прежде чем отправишь их восвояси. – Враждебность Джима ничуть не уменьшилась. – Может, это как раз тот шанс наконец во всем разобраться? – предположил Тони.

Джим затряс головой. Он не мог выглядеть еще более разъяренным, ну разве что, если распял бы их тут же на стене.

– Полчаса, не больше. Ясно? – выплюнул он, глядя Киту прямо в глаза.

– Да. Спасибо, мы понимаем. И полностью уважаем ваше решение. – Элис слегка пнула Кита ногой по голени, чтобы он заткнулся.

– Когда закончите, в гостинице вас ждут комнаты. Уже слишком поздно отправляться в обратный путь, – проговорил Тони.

– Спасибо, – ответила Элис, сдерживая желание обнять его. Его щедрость в той ситуации, куда они его загнали, была исключительной.

Тони подождал, чтобы они зашли в дом, прежде чем помахать рукой на прощание.

– Хорошего возвращения.

– А ты не останешься на концерт?

– Тебе не идет язвить, Сэм. И ты это знаешь. – Не стал глотать наживку Тони. Когда за ним захлопнулась дверь, Элис подумала, хорошо бы Тони не испортил из-за всего этого свои отношения с Джимом. Они многим ему обязаны.

Внутри домика было темно. Элис прошла за Китом по небольшому коридорчику – справа была маленькая гостиная, где на чем-то, похожем на обрубок пня, стоял телевизор, два кресла и круглый обеденный стол с двумя деревянными стульями. Налево была кухня, где на плите свистел чайник. На рабочем столе лежала единственная вещь – щербатая бежевая кружка с синей картинкой, изображающей какую-то морскую сцену.

– У меня есть другая кружка, если хотите, – Джим заметил, куда смотрела Элис.

– Спасибо, было бы здорово.

– Можете сесть вон там. – Это был скорее приказ, а не приглашение, и Элис поспешила за Китом, чтобы сесть в кресла в гостиной. Когда она садилась, Кит сделал ей большие глаза, как бы подчеркивая, насколько он чувствует себя не в своей тарелке. А Элис-то надеялась, что именно он может начать разговор.

Джим вернулся, неся две кружки чая, которые протянул Элис и Киту. Сам же, взяв один из обеденных стульев, поставил его так, что они теперь сидели треугольником. Он вытянул ноги, поставил локти на колени и оперся на них всем весом.

– Ну и?

Элис покосилась на Кита, который вполне успешно изображал кролика, застывшего в свете фар. Похоже, начинать разговор придется ей.

– Мы друзья Мэри. Я не знаю, видели ли вы что-нибудь в Интернете, но она несет вахту ради вас. Каждый день она стоит возле станции Илинг Бродвей с этой табличкой. – При упоминании станции Джим плотно зажмурил глаза. Какое бы воспоминание это ни вызвало, оно, вне сомнений, было болезненным. – На ней написано ваше имя. Она делает это – я имею в виду вахту – уже семь лет.

Произнеся это вслух, Элис сама поразилась тяжести сказанного. Семь лет. Она взглянула на Джима, понимает ли он, но он сидел с закрытыми глазами.

– Но несколько недель назад все усугубилось. Кто-то снял Мэри на видео, когда она была расстроена – даже рассержена, – и выложил этот ролик в соцсети. Он вызвал широкий отклик… – Видел ли его Джим? Здесь, в глубинке, с легкостью можно быть совершенно оторванным от всех событий в Сети. Да и вообще от всего мира.

Прежде чем Элис успела спросить, Джим перебил ее.

– Я знаю. Я видел это видео. Но только когда Тони об этом сказал. Это было первое, что я услышал про Мэри. В смысле, с тех пор, как я ушел. – Он все еще не поднимал головы.

– О… – Этого Элис не ожидала. Если он видел эту запись, пусть даже совсем недавно, какого же черта он не вышел на связь? Когда она уже открыла рот, чтобы спросить об этом, он прервал ее.

– А вы – удачливые репортеры, которым удалось меня найти.

– Нет! – Элис так торопилась оборвать его вывод, что у нее вырвался крик. Она – совсем другое дело. Она весь мир перевернула, чтобы найти его. Как бы ей ни хотелось сохранить свою работу, она не дошла бы до такого, если бы корни ее мотивации не были глубже, чем просто профессиональная хваткость. – Я уже говорила, мы – друзья Мэри. Мы хотели помочь ей и подумали, что лучшим способом сделать это будет найти вас. Мы взяли отпуск. И подумали, что сможем использовать подсказки, которые появились в Интернете после этого видео.

– Что ж, мои поздравления. Вы поймали меня. – Голос Джима был мертвым, а тон таким сухим, что, казалось, он всосал весь воздух из комнаты.

– Тони называет вас Сэмом, – заметил Кит в попытке как-то нарушить воцарившееся молчание.

– Иногда приходится начинать с чистого листа, – Джим выглянул в небольшое окно у них за спиной. Кит повернул голову, чтобы посмотреть, что он там увидел, но за окном без занавесок – только глубокая, сплошная ночная деревенская тьма. – Новая личность. Все сначала.

Его враждебность сменилась чем-то более расплывчатым, и это почему-то было еще неприятнее. Ни Кит, ни Элис не знали, что сказать дальше. У них было столько вопросов – может, даже слишком много, – но ни один из них не казался сейчас подходящим. Прежде чем они смогли что-то придумать, Джим как будто вернулся в комнату и сосредоточился на Элис.

– Если вы друзья Мэри, то почему же вы не знаете, что случилось?

– Мэри очень скрытная. А мы не хотели на нее давить…

– И приехали сюда? Чтобы что? Привезти меня обратно? Как трофей?

– Нет, все совсем не так. – Кит поднял руки, повернув их ладонями к Джиму, словно пытаясь умиротворить его. – Мы просто хотим получить ответы. Для Мэри.

– Так она их знает.

Кит переглянулся с Элис, с явным облегчением заметив, что она озадачена точно так же.

– Надо полагать, вы хотите, чтобы я и вам их озвучил?

Элис кивнула. У нее тряслись руки, и она обхватила кружку плотнее.

Джим перевел дух и снова уставился в пол.

– Я не мог выносить ход вещей. Я испортил все на работе – меня собирались уволить. Я слишком много пил, приходил на работу пьяным… Мэри должна была знать об этом; может, не о том, что было на работе, но о том, что я снова пью. Не то чтобы это было из-за нее. Нет, она ни при чем. Никто не виноват, кроме меня.

Он так прикусил нижнюю губу, что Элис ждала, что оттуда польется кровь.

Но было бы нечестно, чтобы из-за моих ошибок страдали другие. А я не мог ничего исправить там, в Лондоне, в том окружении. И у меня был только один выход. Обрубить все связи со старой жизнью, чтобы выжить. Я больше не мог жить не своей жизнью.

– Так почему же вы не расстались с ней? – спросил Кит.

Для разнообразия, разумный вопрос, облегченно подумала Элис.

– Я пытался. Несколько раз. Мне было так стыдно, что я нагружаю ее своими проблемами. Но она не слушала. Вы же знаете, какая она – сильная, настойчивая. Господи, да ее бы не сняли на это видео, если б она такой не была. Я любил в ней это, но из-за этого было совершенно невозможно сказать ей, что мне надо уйти. Она как будто была глуха к моим словам. И мне было проще сдаться и остаться, хотя бы на время. Но в конце концов оставаться ради нее стало невозможно – это пожирало то, что осталось от наших отношений, и мне пришлось уйти… – Элис, не убежденная, сидела с каменным лицом. – Я не оправдываю себя, – добавил Джим. – Я отвечаю на ваш вопрос.

– Значит, вот так просто ушел? Оставив Мэри гадать, что случилось, на целых семь лет? – сдерживаемая злость наконец прорвалась в словах Элис. Ничего нет хуже, чем оказаться брошенной в неизвестности.

– Она знает.

– Что?

– Полиция разыскала меня примерно через месяц после ухода. Я знал, что они рано или поздно сделают это. Они сказали, что родители объявили меня в розыск и что отвечающий за это офицер сообщит им, что я жив и здоров. Но не скажет, где я; они обещали не раскрывать этого. Но они обещали передать, что я не хочу, чтобы меня нашли. И, насколько я понял, всю эту информацию через родителей передали и Мэри. Так что она все знает. Должна знать.

В голове Элис мысли крутились одна за другой. Передали ли родители Джима эту информацию? Мэри описывала их холодными, но никто не может быть настолько жесток, чтобы не сообщить жизненно важные новости. Но какие еще есть варианты? Если они сказали Мэри, но она все равно несет вахту в своем отрицании, то это вопрос веры – веры в возможность человека передумать.

Некоторые предпочитают видеть то, что хотят. Прозвучали в голове Элис ледяные слова, сказанные Гасом в его похожем на дворец офисе. Знал ли он тоже секрет Джима? Но это неважно – ведь это Мэри была той, к кому привязалась Элис; Мэри, чью честность она уважала. Может, это было эгоистично, но Элис ощутила всплеск раздражения; она-то думала, что они родственные души – выжившие в жуткой неизвестности исчезновения, – а теперь Джим говорит, что Мэри, возможно, и не была такой уж слепой, как казалась.

– Вау! – произнес Кит. – В смысле, мы и не знали…

– Иначе вас бы тут не было. Ну да.

– Значит, вы больше ее не любите? – Элис казалось, что разбивается ее собственное сердце. В груди была невыносимая тяжесть, а к глазам подступали слезы.

– Нет, – тихо ответил Джим. – Я любил ее. Очень. Было время, когда я думал, что мы всегда будем вместе. И я верил в это. Но я не должен был этого говорить. И я на собственном горьком опыте понял, что ничто не вечно. Даже любовь. Разлюбить тоже можно.

Элис сглотнула. Она не позволит себе расстроиться. Лучше она будет злиться – сердиться, срываться, бесконечно разочаровываться. Как он смеет жить дальше, когда Мэри рвется в клочья, ожидая его?

– И вы не скучаете по ней?

– Иногда да, конечно, скучаю. Она принесла в мою жизнь больше счастья, чем кто-либо еще. И какое-то время мне этого хватало. Но моя голова помешала нам, как всегда. И, когда это случилось, она не могла этого исправить. Никто не может этого сделать. И, в конце концов, мне пришлось сделать то, что я сделал. И я не вернусь. – Наступило молчание. Затем: – Это не то, что вы хотели услышать, верно?

Кит попытался возразить, но реальность была написана на лицах у них обоих. Элис могла не представлять, куда и почему ушел Джим, но если в ее мечтах было что-то постоянное, так это была картина их воссоединения. Тут были и слезы, и радость, но, самое главное, Джим с распростертыми объятиями и Мэри, наконец падающая в них. Элис, девица, вечно гордящаяся своим прагматизмом – само воплощение антиромантики – оказалась захвачена этой любовной сказкой, от которой не могла избавиться даже тогда, когда та разбивалась на куски перед ее глазами.

Джим снова с непроницаемым лицом уставился в окно. Элис буквально тряслась от злости и разочарования. Как могут люди считать, что им можно вот так срываться и уходить в чужие жизни? Это казалось ей непостижимым. Это бессердечно, жестоко, это подлее подлого. Ей стоило всех ее сил прикусить язык и не накинуться на Джима за то, что он такой эгоист, что он разрушил жизнь Мэри. Почувствовав это, Кит поднялся и положил руку ей на плечо, почти потянув Элис за собой.

– Думаю, мы должны идти, – сказал он. – Вы не хотите ничего с нами передать? Для Мэри?

С минуту стояло молчание. Элис была в ярости. Джиму было нечего сказать, и не то чтобы она была удивлена этим. Трус – он и есть трус.

– Передайте, что это все не имеет отношения ни к ней, ни к тому, что она сказала в последнем нашем разговоре. Я не хочу, чтобы она терзала себя из-за этого. Это не сыграло никакой роли, я все решил гораздо раньше.

– Что?..

Казалось, Джим не расслышал Элис. Или так, или же он просто не собирался больше отвечать на ее вопросы.

– Скажите ей, что мне очень жаль. Скажите, чтобы она жила дальше. – Когда он сумел оторвать глаза от окна и посмотреть на Элис, они блестели. – Она всегда заслуживала гораздо лучшего, чем я.