Текст книги "На краю света"

– 39 –
2011

Такси на кругу качнуло вправо, и Мэри показалось, что ее сейчас стошнит. Вообще-то, у нее был крепкий желудок, так что, наверное, дело было в волнении. На всякий случай она пошире приоткрыла сумку. Сумка была дешевой, из искусственной кожи, ручки уже начали облезать. Если дойдет до худшего, и ее вырвет, не жалко будет выбросить.

Брелок для ключей в форме клевера, который она внезапно, повинуясь капризу, купила в дьюти-фри, блеснул в свете фар обгоняющей их машины. Мэри зажала его в кулаке, чувствуя, как края металла впиваются в руку. Ей так сейчас нужна была удача. Что там с Джимом? Наверняка лежит в постели. Она подумала, ел ли он хоть что-то. В такие времена, как сейчас, Мэри всегда покупала готовую еду для микроволновки, зная, что готовить для него будет слишком сложно. Морозилка буквально трещала по швам.

Она должна была сердиться. Из всех случаев, когда Джим ее подводил, надо же было выбрать именно этот, за пять минут до прихода такси, чтобы ехать в аэропорт и лететь на Мамин Большой Юбилей. Но она уже изжила всю ярость. Мэри зажмурилась и попыталась вычеркнуть из памяти все то, что наговорила ему. Да мне гораздо лучше без всего этого… дерьма. Тебе не кажется, что я заслуживаю от тебя чего-то получше? Размах ее язвительности поражал сейчас ее самое.

Джим же между тем, казалось, вообще не заметил ее всплеска. Его лицо было застывшим. Онемелым. Может, это было еще хуже, подумала Мэри – что он не был и вполовину так потрясен, как она сама? Даже после того, как она прекратила свои излияния, Джим подошел поцеловать ее в лоб. Она просто ужасная. Наговорить такого Джиму, когда было ясно как день, что ему очень плохо. Она просто ужасна, ужасна – об этом не может быть двух мнений.

Чем быстрее она попадет домой, тем быстрее сможет возместить ему свой промах. За выходные она успела раз двадцать написать Джиму сообщения с извинениями – из ванной; пока мама заваривала чай; пока она сама делала вид, что проверяет пирог, – и всякий раз стирала их, не послав. Такая ссора требовала извинений лицом к лицу, и Мэри это понимала.

– Чартс-роуд, верно? А то могу срезать тут справа, будет быстрее…

– Да-да, сорок шесть. Спасибо, – пробормотала Мэри.

Она тоже не нашла лучшего момента, чтобы сорваться. Две недели назад Джим был плох, как никогда раньше. Это был его день рождения, сорок два года. Он не хотел никаких отмечаний, но, хоть Мэри и уважала его желания, про Ричарда с Джульетт сказать этого было нельзя. Они заказали кейтеринг к себе в Ноттинг-Хилл, ужин на четверых. Джим в основном гонял по тарелке салат из утки с апельсином, и Мэри пришлось взять себя в руки, когда симпатичная девушка, обслуживающая их за столом, выбросила все это в помойку.

– Знаете, я так надеялась, что у нас к этому времени будут внуки, – сказала Джульетт, разливая по бокалам последнюю (третью) бутылку вина.

Джим попытался пресечь эту дискуссию – «Мам, я прошу тебя», – но в его голосе не звучало должной убедительности. Мэри подумала, что он делает это исключительно по привычке. Они с Мэри уже устали за последние годы выслушивать мнения посторонних о своих отношениях. А уж конкретно в этот момент было и так трудно вращать колеса, без того чтобы оглядываться на постоянные напоминания о том, чего они оба решили не делать.

У Мэри на кончике языка вертелся вопрос, понимает ли Джульетт, насколько вот это постоянное давление угнетает Джима. Все эти ожидания от своих мальчиков – Сэма и Джеймса, – упавшие с плеч двух сыновей на спину одному. Не говоря уж о том, что Джим не хотел всего этого. И уже не впервые Мэри подумала, что человек может вынести только одну жизнь.

В конце концов они ушли, унося с собой два куска торта в какой-то поцарапанной пластиковой коробке – Джим отказался от десерта, сославшись на головную боль. Всю дорогу в метро до дома Мэри держала его руку в своих, стараясь как-то вернуть ему покой. Но, вернувшись домой, он тут же лег, и его молчание было громче, чем любое возмущение тем, как прошел этот вечер.

На следующее утро Мэри принесла торт им в постель вместе с кофейником, и Джим, увидев его, просиял. Но он дал ясно понять, что не желает обсуждать все то, что говорили его родители. Он поцеловал ее, поцелуй продлился, и внезапно кофе уже остыл, а они так и лежали под одеялом, обретая путь друг к другу посредством касаний и вкуса. Что угодно, лишь бы не говорить.

Она должна была бы догадаться, что визит Джима на мамин юбилей был бы далек от добровольного.

Мэри была вынуждена вернуться в реальность. Таксист резко свернул налево, и ей пришлось схватиться за ручку чемодана, чтобы тот не улетел в другой конец машины.

– Вот так, двадцать девять фунтов шестьдесят.

Она даже не поняла, что они уже приехали в Илинг и таксист тормознул возле их подъезда. Поднеся клевер к губам, Мэри быстро поцеловала его на удачу и засунула во внутренний карман сумки. Расплатившись, она выбралась на тротуар.

Шторы были полностью раскрыты, и августовское солнце заливало кухню. Ей не было видно ничего, кроме стола, но ясно было, что Джим не работает за ним, как часто делал. Вставал ли он вообще с постели те тридцать шесть часов, что ее не было дома? Одна, крошечная, часть Мэри не была уверена, хватит ли ей сил попытаться вдохнуть в Джима какую-то жизнь в девять вечера в воскресенье. Но все остальные части страшно хотели увидеть его снова.

Она повернула ключ в замке и бросила сумку на пол.

– Привет? – Интересно, почему она шепчет? Если Джим спит, он все равно проснется от стука двери. – Привет! – Мэри зажгла свет в коридоре. В конце него – раскрытая дверь в спальню и пустая, безупречно застеленная кровать.

Задним числом она потом уже думала, не в этот ли конкретный момент уже поняла, что случилось. Джим в жизни не застилал за собой постель, и уж точно не стал бы этого делать во время своих темных периодов, когда он забирался обратно под одеяло примерно через полминуты после того, как расправлял его.

Но Мэри пока старалась сохранять спокойствие. Наверняка найдется разумное объяснение тому, куда пришлось уйти Джиму. Она открыла верхний ящик прикроватного столика. Там, куда он обычно клал на ночь свой телефон и бумажник, было пусто.

Она попыталась сказать себе, что он мог пойти с Гасом в бар, хотя не могла припомнить, когда он в последний раз встречался с кем-либо из друзей по собственной воле.

У Мэри зазвенело в ушах. Звук стал таким громким, что даже заглушил тяжелое биение ее пульса. Что это – повторение той двухлетней истории с практикой? Или что-то еще хуже? Она отодвинула дверцу шкафа со стороны Джима.

Там лежали его вещи, но их было меньше, чем пару дней назад. Исчезли два толстых шерстяных свитера и походный рюкзак, тот самый, с длинными лямками, которые вечно раздражали Мэри, потому что выпадали из шкафа и путались под ногами.

Но это не значит, что она хотела, чтобы рюкзак исчез. Особенно если это означало, что Джим исчезнет с ним вместе.

В коридоре, в шкафу, на место лег последний кусочек этого кошмарного пазла. Мэри схватилась рукой за шею, как будто это могло помочь ей выдержать всю тяжесть рушащегося ей на голову мира.

Десять, пятнадцать минут она простояла так, застыв в шоке. Она никогда в жизни не поехала бы в Белфаст, если бы не такой повод… Долг – это одно, но что, если приходится рваться между Джимом и собственной плотью и кровью? Все равно надо было ей позвонить и остаться в Илинге. Тому, что она сделала, нет оправданий. Никаких.

Набирая наконец номер родителей Джима, Мэри попыталась вспомнить, когда же звонила им в последний раз. И не могла вспомнить. По крайней мере, она никогда не делала этого самостоятельно, а когда Джим передавал ей трубку, дело не заходило дальше вымученных приветствий. Она подумала, что это в ее характере – взять номер на всякий случай даже представления не имея, что это будет за случай. Ответили через пять гудков.

– Джульетт Уитнелл.

– Это Мэри.

– Что случилось? – Ее голос был резким, и дрожь в нем, когда голос вопросительно поднялся, напомнила Мэри, что Джульетт тоже была матерью. Матерью, уже потерявшей одного сына.

– Я не знаю, где он. – Слова вырывались из нее сухими рывками. Каким-то образом то, что она произносила это вслух, заставляло все становиться гораздо более реальным. – Когда я вернулась, его уже не было.

– Откуда вернулась?

– Из Белфаста. У мамы был день рождения. Шестьдесят. Джим должен был поехать со мной, но… заболел. Он не смог поехать, и я полетела одна. Меня не было только одну ночь, а теперь я вернулась, а его тут нет…

– Успокойся. Я тебя плохо слышу. Смотри, ты уверена, что он просто не вышел куда-то? Ну, не знаю там, на работу или с друзьями?

Мэри прижала одну руку ко рту, а пальцы другой обводили маленький прямоугольник пространства, где только что умерли ее надежды на то же самое. Это было совсем не так, как в прошлый раз, с неудавшимся пикником. Совершенно не так.

– Исчез его паспорт, – сказала она, еле шевеля сухим, шершавым языком в пересохшем рту. Паспорт никто не трогал со времени их поездки в Прованс прошлым летом. – Он не говорил мне, что собирается куда-то ехать.

– 40 –
2011

Джульетт приехала одна.

– Ричард уехал играть в гольф, – объяснила она, когда Мэри открыла ей дверь. – Он не должен был вернуться до завтрашнего вечера, но сейчас он уже на пути в Лондон.

У Мэри не было ни времени, ни желания что-то убирать, и она увидела, как Джульетт рассматривает кухню. Джим, может, и прибрал постель, но в кухне по всем поверхностям были разбросаны кофейные капсулы, пластиковая коробочка от одного из замороженных ужинов торчала из-под крышки мусорного ведра. Мэри пожалела, что не догадалась о его ментальном состоянии по этому бардаку, превышающему его обычное пристрастие к курице масала.

– Я приехала, как только смогла.

Мэри впервые видела Джульетт без макияжа и в состоянии, отличном от безупречного. Ее шелковая блузка была помятой, как будто ее выхватили из ближайшего ящика, чтобы надеть вместо пижамы. Странным образом, это напугало Мэри еще больше.

– Ты позвонила в полицию?

– Еще нет, – ответила Мэри.

Она стояла у окна, глядя на телефонную трубку, как будто та, зазвонив, могла бы вернуть их в реальность. Все не имело никакого смысла. Они же говорят про Джима, про человека, который обещал ей быть рядом до самого конца. И если он не врал, то, значит, все это просто сон, дурная фантазия. Господи, ну почему ее никак никто не разбудит? Она обернулась к Джульетт, но та стояла замерев, с каменным лицом.

– Я позвоню?

Мэри кивнула.

– Тогда мне нужны детали. Ты можешь перечислить мне, когда ты видела Джеймса последний раз, не упоминал ли он о каких-то планах? И что именно пропало? Я уверена, они обязательно захотят поговорить и с тобой. – Она была странно спокойной. Мэри удивилась бы, как ей это удается, если бы в ее голове оставалось место для чего-либо, кроме полного ужаса.

При руководстве Джульетт Мэри чувствовала, как снова становится ребенком, но ребенком, лишенным родительской заботы. Она непроизвольно отключилась от звонка Джульетт, воспринимая его как фоновый шум работающего телевизора или плач новорожденного в квартире наверху.

Мэри страшно хотелось оказаться снова дома, с мамой, чтобы та сказала ей, что все будет хорошо и что она сделает все, чтобы это так и было. Но что бы сказала мама обо всем этом? Это ведь она научила Мэри секрету хранить отношения – быть вместе, несмотря ни на что, в добре и в худе. А Мэри не могла бы сказать, что поступила так во время последнего разговора с Джимом, умчавшись на такси без лишнего слова.

– Мэри?

– Извините. Извините. – Она обернулась от окна к Джульетт, готовясь взять у нее трубку, чтобы ответить полиции на все вопросы, которые, как она знала, те будут задавать ей снова и снова, пока она не начнет сомневаться в каждом своем звуке.

Телефон выпал из рук Джульетт.

– Они говорят, что пока не могут ничего сделать.

– Что?

– Очевидно, он в зоне малых рисков. Они говорят, нужно подождать семьдесят два часа. Если хотим, мы можем обзвонить больницы… – Казалось, самого этого слова оказалось достаточно, чтобы она сорвалась. Резервы Джульетт истощились, и в ту же секунду она согнулась, стиснув зубы, как будто пыталась сдержать вой, рвущийся из нее наружу. Обхватив рукой ее невозможно хрупкое тельце, Мэри дотащила ее до дивана.

Они сидели там молча. Ни одной из них не было комфортно, но им не хватало сил что-то изменить. Когда часы на плите показали одиннадцать, Джульетт освободилась и поправила выпавшие из-под заколки волосы.

– Они спрашивали, были ли у него проблемы дома. – Ее голос был холодным и ровным.

– И что вы сказали? – Мэри не могла понять, почему полиция спрашивает это у его родителей. Джим был взрослым человеком. Может быть, Джульетт неправильно назвала им его возраст…

– Я сказала, что спрошу у тебя. – Слезы в глазах Джульетт высохли. Мэри вспомнила, как увидела ее впервые, как она умела держать всех, кто не был ее ближайшим членом семьи, в странном, но непреодолимом отдалении. – Они сказали, может, ему нужно было уехать. От какой-то ситуации. Или от кого-то?

– Нет… ээ… нет. Вовсе нет.

– Смотри, дело в том, что все это кажется странным. – Джульетт отодвинулась на дальний конец дивана и повернулась к Мэри лицом. Внезапно разговор с полицией показался Мэри предпочтительней. – Он собирался поехать на этот ваш семейным праздник, а потом… отказался. Почему? Почему он это сделал?

Потому что он болен, подумала Мэри. У него депрессия. Потому что ему было так плохо, что он едва голову мог повернуть. Джульетт вообще что-то в этом понимает? Что психическое здоровье – это не та проблема, которую можно решить, просто заплатив кучу денег специалисту? Мэри сомневалась в этом, иначе почему бы Джиму было не рассказать родителям о своих мучениях? Им хотелось, чтобы их единственный сын был сильным, здоровым и благополучным. Они не хотели, чтобы с ним нянчилась его подружка, которая, по их мнению, никогда не была достойна его. И, насколько Мэри понимала, они с готовностью обвинят ее во всех его мучениях.

– Он устал, у него был стресс, и… я не знаю… Я не хотела настаивать. Я думала, будет лучше, если он проведет эти выходные здесь, один, чтобы прийти в себя. Я бы и сама не поехала, если бы не мамин юбилей.

Джульетт, конечно, не волновали причины Мэри. Она водила пальцами по болевому узлу над бровью.

– То есть ты хочешь сказать, у Джима не было никаких причин уходить от всего этого?

Когда она развела руками, жестом охватывая все вокруг, Мэри заметила, что в этот круг попало все, от мягкой обстановки комнаты до тихой улицы за окном. Но все это категорически не включало ее, Мэри.

– То есть никакого триггера не было, да? – настаивала Джульетт.

Мэри заставила себя встретиться с ней взглядом. Она чувствовала себя виноватой до кончиков ногтей, но последнее, что ей было нужно, – чтобы об этом узнала Джульетт. При первых же признаках ее причастности к исчезновению Джима Джульетт, без сомнения, выдаст ее полицейским следователям, желательно в наручниках. Она, конечно, и не заслуживала ничего лучшего, но сейчас Мэри надо было оставаться здесь. Она должна быть дома, быть готовой и ждать возвращения Джима.

Джульетт не торопилась прервать воцарившееся молчание. Единственным утешением Мэри было то, что Джульетт не может услышать слова, бесконтрольно проносящиеся у Мэри в голове. Чушь собачья. Заслуживаю чего-то получше тебя. Неужели они вырвались из нее всего лишь вчера? Она была готова на все, чтобы только взять их обратно.

– Нет, – ответила Мэри. – Ничего.

– Ладно. – Джульетт поднялась и отряхнула руками свои джинсы. – Мне надо возвращаться домой.

К кому? Один сын погиб, другой исчез, а муж все еще едет по шоссе из Сент-Эндрюса. Кто угодно другой остался бы. Любая другая свекровь. Но вместо этого они будут маяться без сна порознь. Страдать, но врозь.

– Я дала полиции наши телефоны для контакта, – добавила Джульетт. – Мой и Ричарда. Как ближайших родственников. Если будут какие-то новости, мы тебе сообщим. Не выключай телефон.

И Джульетт ушла.

– 41 –
2018

– А ты уверен, что мы поступаем правильно? – Элис подвинула свой стул поближе к Киту; ей хотелось обнять его, после всего что он рассказал о своей работе и психическом состоянии, но его тело было напряженным и жестким.

– Как-то поздновато для этого – он уже здесь, – Кит указал на лодку, и Элис схватила его за руку, прежде чем кто-нибудь на борту успеет заметить их. Они были слишком далеко от места, куда причалила лодка, чтобы разглядеть, похож ли на Джима кто-то из разгружающих сети. На всех мужчинах была одинаковая одежда – шерстяные шляпы, болотные штаны и резиновые сапоги.

– Ладно-ладно. – Кит высвободился и убрал руку. – Расслабься, а?

Мало что в жизни так раздражало Элис, как просьба расслабиться. Она как раз недавно поняла, что просто физически не способна на такое. Она была слишком нервной, слишком напряженной. И тот факт, что Тони сказал, что им придется подождать еще часа три, прежде чем Джим освободится и вернется домой, тоже ничуть этому не способствовал.

– Нет, но правда же?

– Что правда? – спросил Кит.

– Ты думаешь, мы правильно поступаем? Я не могу избавиться от мысли, что здесь должна быть Мэри, – Элис неопределенно взмахнула рукой в сторону Кита.

– Привет.

– Ну ты же меня понял. Это же ее Джим, верно?

– Люди – это не собственность.

– Да. Но они имеют обязательства.

Он вздохнул, не раскрывая рта и раздув ноздри. Элис не могла понять, как кто-то может одновременно так бесить и быть таким привлекательным. И когда это Кит начал раздражаться на нее? Все должно быть совсем даже наоборот.

– Ты же сама сказала, что Мэри не должна знать про наши поиски – про эту поездку. Мы договорились, что не хотим будить в ней надежды, – заметил Кит.

Элис кивнула. Это было невозможно отрицать, пусть даже Кит и не знал ничего о разговоре, который состоялся у них с Мэри во время последней встречи возле станции, пока все остальные члены «НайтЛайна» убирали свои таблички. Последнее, что Мэри тогда сказала Элис, никогда не выходило у нее из головы: Я прошу тебя перестать искать Джима.

– Но что же мы ему скажем? – продолжал Кит. – Ну, в смысле, что можно сказать человеку, который решил исчезнуть с лица земли, не говоря ни слова?

У Элис были предположения на тему, что они могут спросить у Джима. Потому что, даже притом что она знала, что ее отец жив, здоров, имеет семью и, возможно, гораздо более счастлив, чем был когда-либо счастлив с ней и ее матерью, даже притом что сама она пережила это, – всегда оставался один вопрос, на который не находилось исчерпывающего ответа.

– Может, просто – почему? – прошептала Элис.

– Н-да, в самую точку. Кратко. По делу. Прямо как ты сама, а? – Кит улыбнулся, но не так широко, как раньше. У Элис болела душа за него, и за то, как он боялся огорчить родителей. Кит продолжил: – У тебя здорово это получается, Элис. Можно подумать, что ты уже занималась такими вещами.

Он наклонил голову, и его обветренное лицо приблизилось к ней. В нем не было ни следа осуждения. Он понимал, что значит быть уязвимым. Как это может быть больно. Так что Элис может сказать ему, почему она здесь. Может объяснить, что те же причины, по которым она не может позволить ему – и вообще никому – приблизиться к ней, те же причины не дадут ей покоя, пока она не отыщет Джима. Она может позволить Киту стать самым первым, кто узнает ее по-настоящему.

Она открыла рот.

– Я пойду хоть чипсов куплю, а? Не знаю, как ты, но я помираю с голоду. – И Кит умчался заботиться об их желудках еще до того, как Элис сумела отыскать нужные слова.

Было уже за шесть, когда Тони сказал, что готов отвести их к Джиму. Судя по всему, он так и продолжал пить весь день, но при этом, ведя их вверх по холму от паба, он двигался на удивление ловко. На улице не было фонарей, и Элис потребовалась изрядная сила воли, чтобы подавить в себе желание начать светить себе под ноги фонариком в телефоне – чем меньше внимания они будут привлекать со стороны, тем лучше.

– Так как же вы познакомились с Джимом? – поинтересовался Кит. Они шли гуськом по узкой колее, оставленной колесами грузовика среди полей. Пастуший пес Бенджи трусил впереди, за ним шел Тони, потом Элис, потом Кит.

Повисло неловкое молчание. Было невозможно сказать, услышал Тони вопрос или нет.

– Джима-то?

Элис обернулась через плечо на Кита и едва не споткнулась о торчащий камень. Он поймал ее руку и не отпускал, пока она не выровняла шаг.

– Мы тут в округе зовем его по-другому.

– О-о. – Элис подумала, не застудила ли она голову. Она никогда не лезла за словом в карман, но сейчас ее голова была готова взорваться, переполненная выяснениями отношений с Китом, возможной близостью Джима и детскими воспоминаниями, о которых она надеялась больше никогда не думать.

– А как же вы его тогда зовете? – Слава богу, что хотя бы у Кита не отмерзли мозги, хоть он и был в одной майке. Он так и не попросил ее вернуть ему куртку, хотя шел, обхватив себя руками и сунув ладони под мышки.

– Думаю, это вам лучше у него самого спросить.

– А вы давно его знаете? – Кит не понимал намеков. Ну, или же был до чертиков настойчивым. Элис подумала, что из него получился бы отличный журналист, если он действительно решил распрощаться с банковским делом.

– Да уж давненько. Он тут уже несколько лет.

– И все рыбачит?

И все рыбачит? Иногда то, что срывалось с языка Кита, просто бесило Элис. Его выбор выражений на треть состоял из словаря романа XIX века, а на две трети – из гугл-переводчика. Интересно, каким же образом его социализировали в детстве – если вообще этим кто-то занимался.

Тони что-то согласно буркнул. Ну, значит, все рыбачит.

– А вы с ним близки?

Элис с трудом удержалась, чтобы не пнуть Кита по голени. Нельзя допустить, чтобы Тони разозлился на них из-за этого допроса. Они уже так близки к тому, чтобы найти Джима. Вернуться к Мэри без ответов теперь, когда до Джима было рукой подать, будет просто невообразимо. Элис такого не переживет.

Тони вдруг резко остановился, и Элис потребовалась пара секунд, чтобы понять, что они подошли к воротам коттеджа. За ними была небольшая лужайка, если так можно было назвать эти заросли нестриженой травы, а на другом ее краю стоял одноэтажный домик. Мягко говоря, неприметно. Элис была уверена, что не смогла бы найти его снова без помощи Тони.

– Так это тут? – спросил Кит.

Элис давно не чувствовала себя так нехорошо. Сердце стучало как молот, в животе страшно противно тянуло и ныло. Ей нужен был туалет. Или хорошее обезболивающее. А в идеале и то и другое. Ей страшно хотелось, чтобы она с самого начала никогда бы не лезла в эту историю.

– Вы тоже пойдете? – спросила она у Тони, постучав его по плечу и едва сдерживаясь от желания вцепиться в него.

– Я сегодня не рассчитывал на ссору. Но она так и так все равно меня найдет. Я доведу вас до двери, не дальше.

На двери была старая кованая ручка, и, когда Тони постучал, стук был таким громким, что тот, кто был внутри, вне сомнения, не мог его не услышать. Ощущения Элис были телескопическими, как всегда бывало в основные моменты ее жизни – хорошими и плохими одновременно. Все, к чему она стремилась последние несколько недель, все ее надежды зависели от следующих нескольких секунд.

– Тони.

Бенджи кинулся к человеку, появившемуся на пороге. У него была густая борода, темная, с просвечивающей первой сединой, волосы спадали на воротник, завитки, откинутые со лба, были заправлены за уши. Он был немолод и потрепан. Но все остальные приметы совпадали. Это был он. Это безошибочно был человек с украденной Элис фотографии. Шрам над бровью был на месте, и это место так и не заросло волосами.

– Кто это?.. – Они смотрели, как Джим осознает происходящее. Расширив глаза, он попытался захлопнуть дверь. Осознав, что на ее пути оказалась нога Тони, он выдохнул сквозь зубы, как поезд, тормозящий у платформы.

– Впусти их, Сэм. Они ненадолго.

Кит тоже застыл на месте, не в силах даже кивнуть.

– Какого черта? Я думал, ты будешь стеречь меня.

– Я стерег. Стерегу, – ответил Тони, но далеко не уверенно. Момент был очень личным, и даже присутствовать при этом было неловко, почти кощунственно. Элис опустила глаза, глядя на свои ноги. Она заметила небольшую, с пятицентовик, дырку, появившуюся у пальца в холщовой ткани кедов.

– Ты врешь.

– А ты – нет? Ты сказал, что все у тебя дома знают, что ты тут. Ты сказал, что твоя женщина тоже знает.

– Она знает, – ответил Джим.