Текст книги "Тайна желтых нарциссов"

XXXII

Тарлингу следовало выспаться. У него ныли все кости и мускулы, и ему настоятельно требовался покой. Но он сидел в своей комнате за столом, и перед ним, сложенные в две большие кипы, лежали дневники Лайна. Он прочел уже большую часть, и осталось просмотреть еще несколько томов.

Эти тетради были без надпечаток и линеек. Иногда одна книга охватывала два или три года. Иногда она охватывала только период в несколько месяцев. Левая кипа становилась все больше, в то время как правая убывала. Наконец осталась непросмотренной только одна книга, которая отличалась от прочих тем, что была заперта на два бронзовых замка, открытые специалистами Скотланд-Ярда.

Тарлинг взял этот томик в руки и стал перелистывать его страницу за страницей. Как он правильно предположил, это была последняя из книг, в которой Торнтон Лайн делал записи до самого дня своего убийства. Тарлинг открыл книгу, не ожидая больших результатов (и в прежних томах он ничего не нашел, кроме невероятного самомнения).

Но, хотя он предполагал, что и этот последний дневник ничего особенного не даст, Тарлинг все же внимательно читал его.

Вдруг он взял записную книжку и начал делать выдержки. Это был отчет о предложении, сделанном Лайном Одетте Райдер, которое она отвергла. Все было обрисовано весьма субъективно, с прикрасами и очень неинтересно. Потом Тарлинг дошел до места, написанного день спустя после выхода Сэма Стэя из тюрьмы. Здесь Торнтон Лайн более подробно останавливался на своем унижении.

«Стэй выпущен из тюрьмы. Просто трогательно, как этот человек почитает меня. Иногда мне хочется обратить его на истинный путь, чтобы он больше не попадал в тюрьму, но если бы это мне удалось и я сделал бы его приличным, солидным человеком, то я больше не имел бы тех чудесных переживаний, которыми я наслаждаюсь благодаря его обожанию. Ведь это так приятно – купаться в лучах обоготворения другим человеком. Я говорил с ним об Одетте. Это, во всяком случае, странное дело – говорить о таких вещах с преступником, – но он так внимательно прислушивался. Я далеко вышел из рамок поставленной себе цели, но искушение было слишком велико. Какой ненавистью пылали его глаза, когда я кончил рассказывать…

Он составил план, как он мог бы изуродовать ее красивое личико. Дело в том, что он сидел в тюрьме вместе с одним человеком, который был осужден за то, что облил девушку серной кислотой… Сэм собирался сделать то же самое. Сперва я пришел в ужас, но потом согласился с ним. Он сказал также, что может дать мне ключ, при помощи которого можно отпирать все двери. Если бы я туда пошел… в темноте… и мог бы оставить там что-нибудь подозрительное… что это могло бы быть? Но, вот это идея… Предположим, я принес бы что-нибудь китайское. Тарлинг, по-видимому, в очень хороших отношениях с девушкой… Если у нее будет найдено что-нибудь китайское, то и он заодно будет заподозрен…»

Дневник заканчивался словом «заподозрен». Это был замечательный конец! Тарлинг снова и снова прочитывал последние фразы до тех пор, пока не выучил их наизусть. Потом он захлопнул книгу и запер ее в свой письменный стол.

Он сидел еще целых полчаса, подперев рукой подбородок. Теперь он все больше и больше выяснял этот замечательный случай и разрешал загадку: строки, оставшиеся после Лайна, значительно облегчили ему задачу.

Торнтон Лайн пошел к Одетте на квартиру не по телеграфному вызову, а с исключительным намерением скомпрометировать ее и повредить ее доброй репутации. Он собирался оставить у нее маленький клочок бумаги с китайской надписью, чтобы попутно опорочить и Тарлинга.

Милбург был в квартире Одетты по другой причине. Оба встретились, поссорились между собой, и Милбург выстрелом убил его наповал.

Таким образом объяснялось также, почему Торнтон Лайн надел войлочные туфли и почему эта китайская бумажонка оказалась в его жилетном кармане, а также почему он пришел в квартиру Одетты.

Потом Тарлинг снова подумал о предложении Сэма Стэя.

Вдруг он вспомнил, что Сэм Стэй бросил в него бутылку с купоросным маслом. Это и был человек, составивший план изуродовать девушку, которая, по его мнению, оклеветала и обманула его благодетеля.

Милбург должен быть найден во что бы то ни стало! Он был последним недостающим звеном цепи.

Тарлинг принял меры, чтобы начальник полицейского поста Кеннон-Роу сейчас же известил его, как только появится какое-либо новое сообщение. До сих пор к нему еще никто не звонил, и он лично направился в Кеннон-Роу, чтобы получить последние известия из первых рук. Он, впрочем, узнал немногое. Но в то время, когда он разговаривал с полицейским инспектором, на пост пришел взволнованный шофер с заявлением, что украден его автомобиль. Такие случаи происходят в Лондоне ежедневно. Шофер подвез господина с дамой к одному из театров в Вест-Энде, и ему было приказано ждать до конца представления. После того как он высадил своих пассажиров, он пошел в маленький ресторанчик поужинать, и, когда вышел оттуда, его автомобиль успел исчезнуть.

– Я знаю, кто это сделал! – резко крикнул шофер. – И если я сцапаю этого типа, то я его тогда…

– Откуда вы знаете, кто был преступник?

– Он вошел в ресторан и вышел в то время, пока я ужинал.

– Как он выглядел? – спросил полицейский инспектор.

– Он был очень бледен. Я мог бы узнать его среди тысячи других, и, кроме того, я еще кое-что успел заметить: он носил пару совершенно новых ботинок.

Во время этой беседы Тарлинг отошел от письменного стола, но теперь подошел снова.

– Он с вами разговаривал? – спросил он.

– Да, сэр, – сказал шофер. – Я спросил его, не ищет ли он кого-нибудь, и он сказал, что нет. Потом он говорил много всякой чепухи о каком-то человеке, который был его лучшим другом. Я сидел недалеко от двери и, таким образом, разговорился с ним, полагая, что у него в голове не все в порядке.

– Рассказывайте дальше, – нетерпеливо сказал Тарлинг. – Что же произошло потом?

– Он снова вышел, и я сейчас же после этого услышал шум мотора. Я подумал, что это кто-нибудь из моих товарищей – на улице стояло еще несколько других автомобилей, – а этот ресторан посещается главным образом шоферами, и я не обратил на это внимания. Только когда я снова вышел на улицу, я увидел, что мой автомобиль исчез. Парень, которому я поручил присматривать за моим автомобилем, пошел в какую-то пивную и там пропил деньги, которые дал ему подозрительный тип.

– Похоже, что как будто это тот самый человек? – обратился полицейский инспектор к Тарлингу.

– Да, это, должно быть, Сэм Стэй. Но я не знал, что он умеет управлять автомобилем.

Полицейский кивнул.

– Я хорошо знаю Сэма Стэя. Мы три раза арестовывали его. Некоторое время он был также шофером. Вы разве не знали этого?

Тарлинг как раз утром собирался просмотреть все дела Сэма, но ему пришлось отвлечься, и он забыл об этом.

– Он далеко не уйдет: ведь вы сейчас же опубликуете приметы автомобиля. Теперь нам гораздо легче изловить его. Автомобиль он не может спрятать, и если он предполагает при помощи автомобиля скрыться, то жестоко ошибается.

Тарлинг вечером поехал обратно в Гертфорд и известил Линг-Чу о своем намерении. С полицейского поста в Кеннон-Роу он сперва пошел в Скотланд-Ярд, чтобы переговорить с Уайтсайдом. Он самостоятельно произвел розыски по поводу гертфордского убийства и собрал значительное количество подробностей по этому делу.

Когда Тарлинг пришел в Скотланд-Ярд, Уайтсайда не было в бюро, и к нему навстречу поспешно вышел дежурный сержант.

– Это было подано два часа тому назад на ваше имя, – сказал он, подавая Тарлингу письмо. – Мы думали, что вы находитесь в Гертфорде.

Письмо было написано карандашом. Его прислал Милбург, который не счел нужным скрывать своего почерка.

«Уважаемый мистер Тарлинг!

Только что я, к моему глубокому горю и отчаянию, прочел в «Ивнинг пресс», что моя возлюбленная жена Катерина Райдер убита ужаснейшим образом. Мысль об этом приводит меня в ужас, так как всего лишь несколько часов тому назад я разговаривал с ее убийцей. Я твердо убежден в том, что это был Сэм Стэй. Не думая ни о чем дурном, я рассказал ему, где в настоящее время находится мисс Райдер. Прошу вас, не теряя времени, охранить ее от этого жестокого, опасного безумца. У него, по-видимому, осталась только одна мания – отомстить за смерть покойного Торнтона Лайна. Когда до вас дойдут эти строки, то я уже буду находиться вне досягаемости руки людского правосудия, так как решил уйти из жизни, которая принесла мне так много горя и разочарования.

М.».

Тарлинг был твердо убежден в том, что Милбург не покончит самоубийством. Известие о том, что Сэм Стэй убил миссис Райдер, было для него теперь уже лишним, но сознание, что этот мстительный опасный безумец знал местопребывание Одетты, очень беспокоило его.

– Где мистер Уайтсайд? – спросил он.

– Он пошел в ресторан Кембурга встретиться с кем-то, – сказал сержант.

Тарлингу нужно было немедленно повидать Уайтсайда, он должен был лично поговорить с ним, прежде чем послать сыщиков в госпиталь на площади Кевендиш.

Он поехал на такси в ресторан и, по счастью, встретил Уайтсайда как раз в тот момент, когда тот уже собирался уходить.

Тарлинг сейчас же подал ему письмо, и Уайтсайд внимательно прочел его.

– Ну, этот не покончит самоубийством! Это уж самое последнее, что может сделать человек типа Милбурга. Он хладнокровный мерзавец. Могу себе представить, как он с полным спокойствием сел и написал это письмо про убийцу своей жены.

– А каково ваше мнение о другом деле – об угрозе по адресу Одетты?

Уайтсайд кивнул.

– Тут что-нибудь да есть, мы не имеем права брать на себя риск в этом деле. Слышно ли что-нибудь о том, где остался Стэй?

Тарлинг рассказал ему историю с украденным автомобилем.

– Тогда мы скоро захватим его, – с довольным видом сказал Уайтсайд. – У него нет доверенных людей, а без помощи сообщников практически невозможно скрыться из Лондона на такси.

Уайтсайд сел в автомобиль Тарлинга, и через несколько минут они уже прибыли в госпиталь.

Их встретила начальница, дама низенького роста, с материнской улыбкой на лице.

– Мне очень жаль, что приходится тревожить вас в такой поздний час, – сказал Тарлинг, прочтя явное неудовольствие на ее лице. – Но сегодня вечером я получил важные известия, которые вынуждают нас взять мисс Райдер под охрану.

– Вы хотите взять мисс Райдер под охрану? – спросила с удивлением дама. – Я вас не вполне понимаю, мистер Тарлинг. Я только что вышла вам навстречу с намерением отчитать вас из-за мисс Райдер. Ведь вы же знали, что она абсолютно не в состоянии выходить. Мне кажется, что сегодня утром я достаточно ясно дала вам это понять.

– Она вовсе не должна выходить, – в крайнем изумлении сказал Тарлинг. – Что вы хотите сказать этим? Не хотите ли вы в самом деле сказать, что она вышла гулять?

– Но вы же сами полчаса тому назад посылали за ней.

– Я посылал за ней? – спросил Тарлинг и побледнел. – Скажите мне, пожалуйста, скорее, что с ней случилось.

– Приблизительно полчаса тому назад, может быть, даже несколько раньше, прибыл шофер и сказал мне, что он послан из Скотланд-Ярда сейчас же привезти с собой мисс Райдер. Ее спешно желают допросить по поводу убийства ее матери.

Лицо Тарлинга нервно передернулось. Он больше был не в состоянии скрывать своего волнения.

– Разве вы не посылали за ней? – растерянно спросила начальница.

Тарлинг отрицательно покачал головой.

– Как выглядел человек, который пришел за ней?

– Весьма обыкновенно: он был ниже среднего роста и производил впечатление нездорового человека; это был шофер.

– Вы видели, в каком направлении он уехал?

– Нет, я только сильно запротестовала против того, что мисс Райдер вообще должна ехать, но, когда я передала ей известие, которое, по-видимому, исходило от вас, она настояла на том, чтобы сейчас же покинуть больницу.

Тарлинг пришел в ужас. Одетта Райдер находилась во власти душевнобольного, который ненавидел ее, который убил ее мать и который твердо решил обезобразить и изуродовать ее. Ведь он в своем безумии воображал, что она обманула его любимого друга и благодетеля и отплатила ему черной неблагодарностью за добро и заботы о ней!

Не говоря ни слова больше, Тарлинг вместе с Уайтсайдом покинул госпиталь.

– Этот случай безнадежен, – сказал он, когда они очутились на улице. – Боже мой, какая ужасная мысль! Ну, если мы захватим Милбурга живьем, то он поплатится за это!

Тарлинг сказал шоферу, куда ехать, и вслед за Уайтсайдом быстро сел в автомобиль.

– Сперва мы поедем ко мне домой и возьмем с собой Линг-Чу. Он может оказаться очень полезным. Мы теперь не имеем права опаздывать, мы должны сделать все, что в наших силах.

Уайтсайд почувствовал себя немного задетым.

– Я не знаю, в состоянии ли Линг-Чу проследить путь такси, в котором уехал Сэм Стэй, – сказал он, но, видя подавленное состояние Тарлинга, добавил гораздо более любезным тоном: – Конечно, я тоже придерживаюсь того же мнения, что мы должны сделать все, что только в состоянии сделать.

Подъехав к дому, где проживал Тарлинг, на Бонд-стрит, они взбежали наверх по лестнице. Повсюду темно – обстоятельство не совсем обыкновенное, потому что Линг-Чу раз и навсегда было приказано не покидать квартиры во время отсутствия своего господина. Но Линг-Чу, без сомнения, не было дома. Столовая была пуста. Сыщик зажег электричество, и его взгляд сразу упал на исписанный лист рисовой бумаги. Чернила еще не успели высохнуть. На бумаге стояло несколько китайских букв и больше ничего.

«Если господин вернется раньше меня, то пусть он знает, что я вышел искать маленькую молодую женщину», – с удивлением прочел Тарлинг.

– В таком случае он, стало быть, уже знает, что она исчезла. Слава богу! Я хотел бы только знать…

Вдруг он замолчал, так как ему показалось, что он услышал вздох. Он посмотрел на Уайтсайда – и тот тоже слышал этот звук.

– Разве здесь кто-нибудь простонал? – спросил он. – Послушайте-ка еще раз! – Он склонил голову и стал ожидать.

Вдруг снова раздался стон.

Тарлинг побежал к двери каморки Линг-Чу, она оказалась запертой. Он нагнулся к замочной скважине и прислушался. Снова он услышал мучительный стон. Он нажал плечом на дверь и высадил ее.

Их глазам представилось необычайное зрелище. На кровати, вытянувшись во весь рост, лежал человек, обнаженный до пояса. Его руки и ноги были привязаны к ножкам кровати, а лицо было покрыто тряпкой. Но Тарлингу прежде всего бросились в глаза четыре тонкие красные линии поперек груди. Это служило признаком, что здесь был применен метод, практикуемый китайской полицией, чтоб заставить признаться упорных преступников: легкие надрезы, сделанные острым ножом, которые только слегка задевали надкожный слой, но зато потом…

Он огляделся, ища бутылочку с жидкостью, употребляемой во время пытки, но нигде не мог ее найти.

– Кто это? – спросил он и сдернул тряпку с лица неизвестного.

Это был Милбург!

XXXIII

Мистер Милбург много пережил с тех пор, как он расстался с Сэмом Стэем, пока его наконец не нашли здесь. Он прочел в газете все подробности убийства, которое его очень опечалило. Он даже на свой лад впал в меланхолию.

Он, следовательно, отправил письмо в Скотланд-Ярд не для того, чтобы спасти Одетту Райдер, а только с той целью, чтобы отомстить человеку, убившему единственную женщину, которую он любил. Он также не имел ни малейшего намерения покончить самоубийством. Уже целый год у него готовы были паспорта на случай бегства. И исключительно с этой целью он уже задолго до этого обзавелся священническим одеянием. Он мог покинуть Англию в любую минуту. Билеты лежали у него в кармане, и, когда он отправил посыльного в Скотланд-Ярд, он уже находился по дороге к станции Ватерлоо. Там он собирался сесть на поезд, согласованный с пароходом в Гавр. Он хорошо знал, что полицейские дежурят на станции, но полагал, что под маской почтенного сельского священника его не узнают, даже если приказ об аресте уже издан.

В тот момент, когда он покупал в станционном киоске несколько газет и книг, чтобы было что читать во время длительного путешествия, он внезапно почувствовал, что кто-то положил руку на его плечо. Странная боязнь охватила его. Он оглянулся и вдруг увидел перед собой желтое лицо китайца, которого он видал уже раньше.

– Ну, мой милый, – улыбаясь, спросил Милбург, – чем могу вам служить?

– Идемте со мной, – сказал Линг-Чу, – и для вас будет лучше не поднимать шума.

– Вы, по-видимому, ошибаетесь.

– Я ни в коем случае не ошибаюсь, – спокойно ответил Линг-Чу. – Вам достаточно будет сказать полицейскому, стоящему там напротив, что я спутал вас с мистером Милбургом, подозреваемым в убийстве, и тогда я буду иметь большие неприятности, – иронически добавил он.

У Милбурга от страха задрожали губы, и его лицо стало бледно-серым.

Сопровождаемый Линг-Чу, он покинул станцию Ватерлоо. Дорога на Бонд-стрит осталась страшным сном в его воспоминаниях. Он не привык ездить на автобусе, потому что постоянно заботился о личном комфорте и в этом отношении никогда не экономил. Линг-Чу, напротив, охотно ездил в автобусе и чувствовал себя там хорошо.

За все время пути они не обменялись ни одним словом. Милбург приготовился к тому, чтобы отвечать Тарлингу, так как полагал, что китаец только послан сыщиком, чтобы привести его к себе. Но в квартире Тарлинга не оказалось.

– Ну, мой милый друг, что вам угодно от меня? – спросил Милбург. – Это правда, что я мистер Милбург, но, если вы утверждаете, что я якобы совершил убийство, то это – гнусная ложь!

К Милбургу отчасти вернулась его обычная смелость.

Сперва он ожидал, что Линг-Чу прямо доставит его в Скотланд-Ярд и что там его арестуют. Тот факт, что его доставили к Тарлингу на квартиру, он объяснял тем, что его положение не настолько отчаянное, как он представлял себе. Линг-Чу снова повернулся лицом к Милбургу, схватил его за кисть руки и повернул его приемом джиу-джитсу. Прежде чем Милбург смог понять, что случилось, он уже лежал ничком на полу, и Линг-Чу уперся ему коленом в спину. Он почувствовал, как нечто, похожее на петлю, обвивается вокруг кистей его рук, и потом ощутил пронизывающую боль, когда китаец сцепил наручники.

– Вставайте! – круто сказал Линг-Чу, и Милбург почувствовал на себе изумительную силу китайца.

– Что вы хотите со мной сделать? – испуганно спросил он, стуча зубами от страха.

Вместо ответа Линг-Чу схватил его одной рукой, а другой открыл дверь и втолкнул в маленькое, скупо меблированное помещение. Он толкнул его к железной кровати, стоявшей у стены, так, что Милбург тут же рухнул.

С изумительной уверенностью, можно сказать, даже основательностью ученого, китаец приступил к делу. Сперва он прикрепил длинную шелковую веревку к решетке над изголовьем и потом искусно надел петлю на шею Милбурга, так что тот не мог двигаться, не рискуя задохнуться.

Линг-Чу после этого положил его на кровать, снял наручники и привязал его руки и ноги к ножкам кровати.

– Что вы хотите со мной сделать? – жалобно заскулил Милбург, но не получил никакого ответа.

Линг-Чу вытащил из своей блузы страшного вида нож, и Милбург стал кричать. Он был вне себя от ужаса, но ему предстояло пережить еще более страшные вещи. Китаец заглушил его жалобный вой, бросив ему подушку на лицо. Потом он разрезал Милбургу платье по пояс и удалил его.

– Если вы будете кричать, – спокойно сказал он, – то подумают, что я пою: китайцы не обладают мелодичными голосами, и люди уже часто приходили сюда наверх, когда я распевал китайские песни, так как предполагали, что кто-то зовет на помощь от ужасной боли.

– Этого вы не смеете делать! – тяжело дыша, прохрипел Милбург. – Это вопреки закону. – Он сделал последнюю попытку спасти себя: – За это преступление вы попадете в тюрьму!

– Это меня весьма радует, – сказал Линг-Чу, – вся жизнь – тюрьма. Но вам наденут петлю на шею и вздернут на виселице.

Он снял подушку со смертельно бледного лица Милбурга, так что тот мог видеть все движения китайца. Линг-Чу с большим удовлетворением осматривал свою работу.

Потом он подошел к маленькому стенному шкафчику и вынул оттуда маленькую коричневую бутылочку, которую он поставил рядом с кроватью. Он сам сел на кровать и стал разговаривать со своим пленником. Он плавно говорил по-английски, хотя делал время от времени маленькую паузу в поисках нужного слова. Иногда он употреблял выспренние и высокопарные слова. Иногда он становился немного педантичным. Он говорил медленно, с ударением на каждом слове.

– Вы не знаете китайцев. Вы не были в Китае и не жили там? Если я спрашиваю вас, жили ли вы там, я не хочу сказать, что вы несколько недель провели в одном из портовых городов, в хорошей гостинице. Ваш мистер Лайн поступил так, и он, понятно, ничего не имел от своего пребывания в Китае.

– Я ничего не знаю про мистера Лайна, – прервал его Милбург, который почувствовал, что Линг-Чу каким-то образом ставил его в связь с дурным поведением этого человека.

– Хорошо, – сказал Линг-Чу и хлопнул себя плоским лезвием ножа по руке. – Если бы вы жили в Китае, – я хочу сказать – в настоящем Китае, – тогда бы вы, быть может, имели понятие о нашем народе и о наших особенностях. Общеизвестно, что китайцы не боятся ни смерти, ни боли, это, понятно, немного преувеличено, потому что я знал многих преступников, которые боялись и того и другого.

На секунду его тонкие губы скривились в улыбку, как будто он с удовольствием вспомнил о подобных ужасных сценах. Но потом он снова сделался серьезным.

– С точки зрения европейца, мы все еще очень необразованны, но, по нашему собственному мнению, мы обладаем старой культурой, которая стоит гораздо выше культуры Запада. Это я собираюсь втолковать вам.

Милбург онемел от ужаса, когда Линг-Чу приставил к его груди острие своего ножа. Но китаец держал нож так легко, что Милбург едва ощущал его прикосновение.

– Мы ценим права личности не так высоко, как европейцы. Например, – объяснил он заботливо Милбургу, – мы не очень нежно обращаемся с нашими пленными, когда мы того мнения, что, применяя некоторую силу, мы можем добиться у них признания.

– Что вы собираетесь делать со мной? – в ужасе спросил Милбург, которому вдруг пришла в голову жуткая мысль.

– В Англии, а также в Америке, хотя американцы уже немного хитрее, преступника после ареста подвергают только продолжительному допросу. При этом он имеет возможность врать своим судьям, сколько угодно его фантазии. Ему предлагают вопросы, и спрашивают его без конца, и не знают, говорит ли он правду или лжет.

Милбург тяжело дышал.

– Теперь вы поняли, куда я клоню?

– Я не знаю, чего вы хотите, – дрожащим голосом ответил Милбург, – я знаю только, что вы собираетесь совершить ужасное преступление.

Линг-Чу сделал ему знак замолчать.

– Я совершенно точно знаю, что я делаю. Послушайте только, что я вам сейчас скажу. Приблизительно неделю тому назад ваш шеф, мистер Торнтон Лайн, был найден мертвым в Гайд-парке. На нем были только рубаха и брюки, и кто-то положил ему на грудь шелковую рубашку, чтобы унять кровь. Он был убит в квартире маленькой молодой женщины, чье имя я правильно не могу произнести, но вы знаете, о ком я говорю.

Милбург неподвижно уставился на китайца и после этих слов слабо кивнул.

– Он был убит вами, – медленно сказал Линг-Чу, – потому что он открыл, что вы его обокрали, и вы боялись, что он предаст вас в руки полиции.

– Это неправда, – заревел Милбург. – Это ложь! Я говорю вам, что это неправда!

– Это мы сейчас узнаем, правда ли это или нет.

Китаец сунул руку в карман. Милбург широко раскрытыми глазами наблюдал за ним, но тот вынул только серебряный портсигар. Линг-Чу взял сигарету и молча курил, все время глядя на Милбурга, потом он поднялся, подошел к шкафу, взял оттуда довольно большую бутылочку и поставил ее рядом с маленькой коричневой.

Линг-Чу докурил сигарету и бросил окурок в пепельницу, стоявшую на камине.

– В интересах всех участвующих, – медленно и спокойно сказал он, – чтобы правда выплыла наружу. Это в интересах моего почтенного господина Ли-Иена – охотника на людей, а также и в интересах почтенной маленькой женщины.

Он взял нож и склонился над полумертвым от ужаса Милбургом.

– Ради бога, отпустите меня! – закричал он, и его слова потонули в рыданиях.

– Это не принесет вам большого вреда, – сказал китаец и провел своим ножом четыре линии по груди Милбурга. Острый кинжалообразный нож, казалось, едва дотрагивался до кожи пленника, но красные следы, отнюдь не более яркие, чем если бы Милбург почесался, ясно видны были на теле. Пленник чувствовал только щекотку, а потом легкую жгучую боль. Китаец положил нож на стол, а потом взялся за маленькую бутылочку.

– В этом сосуде находится экстракт из нескольких растений, причем здесь больше всего испанского перца. Но это совсем другой перец, чем ваш. Это особая разновидность, которая растет только в нашей стране. Здесь, в этой бутылке, – он показал на большую, – находится особое китайское масло, которое сейчас же успокаивает боль, вызываемую этой перечной тинктурой.

– Что вы собираетесь делать, вы – собака, дьявол?

– Я буду маленькой кисточкой медленно смазывать эти места перечной тинктурой. – Он коснулся груди Милбурга своими длинными пальцами. – Совсем медленно, миллиметр за миллиметром. Тогда вы почувствуете боли, каких никогда не испытывали. Вы всю жизнь будете вспоминать об этом: боль пронижет вас с ног до головы. Я часто думал о том, как это просто – узнавать правду, и если вы вообразите, что лишаетесь от боли рассудка, то все-таки еще не сойдете с ума.

Китаец медленно откупорил бутылочку, обмакнул маленькую кисточку в жидкость, и Милбург с ужасом увидел, как он вытащил ее из горлышка. Линг-Чу внимательно наблюдал за пленником, и, когда этот большой человек открыл рот, чтобы закричать, он быстро воткнул ему в рот платок, который с невероятной быстротой вытащил из своего кармана.

– Погодите же, погодите! – прохрипел, глотая слова, Милбург. – Я должен вам сказать кое-что, что ваш господин должен знать.

– Так, это очень хорошо, – холодно сказал Линг-Чу и снова вынул платок из его рта. – Итак, теперь говорите мне, но только правду.

– Что я должен вам сказать? – спросил Милбург, у которого от страха крупными каплями выступил на лбу пот.

– Вы должны сознаться, что убили Торнтона Лайна, – это единственная правда, которую я желаю услышать.

– Но, клянусь вам, что я не убивал его! Клянусь вам, слышите, я говорю правду! – воскликнул Милбург, обезумевший от страха и ужаса. – Нет, погодите, погодите же, – заскулил он, когда Линг-Чу снова взялся за платок. – Вы знаете, что случилось с мисс Райдер?

– Что случилось с мисс Лайдел? – быстро спросил Линг-Чу. (Китайцы не выговаривают буквы «р».)

Затаив дыхание и слабым голосом Милбург рассказал, как он встретился с Сэмом Стэем. И в своем испуге верно передал слово за словом весь свой разговор с ним.

Линг-Чу, сидя на кровати, прислушивался к его словам. Когда Милбург закончил, он отставил бутылку в сторону и закупорил ее.

– Моему господину угодно, чтобы маленькая молодая женщина не находилась в опасности, – сказал он. – Сегодня вечером он не возвратится, поэтому я должен сам пойти в госпиталь. С вашим допросом можно еще подождать.

– Отпустите меня! – воскликнул Милбург. – Я хочу помочь вам.

Линг-Чу покачал головой.

– Нет, вы останетесь здесь, – сказал он с угрожающей улыбкой. – Я сперва пойду в госпиталь, и, если все в порядке, я снова вернусь к вам. Тогда мы посмотрим, в чем вам следует сознаться.

Он вынул из шкафа чистое белое полотенце, покрыл им лицо своей жертвы и брызнул на него несколько капель из третьей бутылочки, которую он также вынул из шкафа. Милбург потерял сознание и не мог больше вспомнить ничего, пока, приблизительно через час, он не поглядел в удивленное лицо Тарлинга.