Текст книги "История куртизанок"

«СЕЛЬСКИЕ ЖЕНЫ» В КОЛОНИАЛЬНОЙ АМЕРИКЕ³

Покахонтас, героиня одной из самых романтических историй Северной Америки, была красивой и пылкой дочерью могущественного вождя индейского племени. В мае 1607 г. двенадцатилетняя девочка наблюдала за тем, как ее отец готовился казнить английского капитана Джона Смита – основателя и руководителя колонии в Чесапикском заливе. Но Покахонтас, в которой грубоватый, но обаятельный белый человек мог вызвать чувство подростковой влюбленности, бросилась к служившему плахой камню, прикрыла собственным телом голову бородатого офицера и потребовала сохранить ему жизнь, что и было сделано.

Несколько лет спустя колонисты похитили Покахонтас в ходе вооруженных столкновений с ее соплеменниками и сделали девушку заложницей. Однако относились они к ней с уважением, подобающим дочери влиятельного отца. Их отношение настолько ее поразило, что Покахонтас приняла христианство, получив после крещения имя Ребекка. Тогда же она влюбилась в одного из поселенцев, которого звали Джон Рольф. С согласия отца и губернатора Виргинии она вышла за него замуж.

История Покахонтас исполнена благородства и романтики, и то обстоятельство, что она скончалась в двадцать с небольшим – до того, как Рольф устал бы от нее, – придает завершению этой истории еще более трагичный оттенок. Однако отношения тысяч других индейских женщин с белыми колонистами, ставшими их спутниками, были далеко не такими идиллическими. Даже если белые мужчины по индейским обрядам сочетались браком с местными жительницами, они относились к своим «сельским женам» так, как если бы те были их любовницами.

Жизнь в пограничных областях Северной Америки, как и во внутренних ее районах, где в основном занимались охотой и торговлей пушниной, была суровой. Враждебная природа временами насылала слепящие снежные бури. Каменистые земли было трудно обрабатывать. Неумолимая зима приходила в положенные ей сроки, и за ней следовал голод. Опасность подстерегала повсюду: и в лесной чаще, откуда медведи и другие звери изгоняли незваных гостей, и в мрачных поселениях, которым грозили набеги враждебных местных племен. Повсюду царила атмосфера одиночества и страха; женщины, остававшиеся на изолированных от мира фермах, нередко лишались рассудка.

В изменчивом мире лесной глуши колониальной Северной Америки судьба пушных факторий, христианских миссий и любых других поселений могла зависеть от того, как их руководители – и индейцы, и белые – ладили между собой. Но согнанные с насиженных мест индейцы, которых губили завезенные европейцами болезни и алкоголь, и нетерпеливые белые, уверенные в своем расовом и моральном превосходстве, не всегда могли найти пути для того, чтобы стать верными союзниками друг друга. Достаточно часто их разделяла непримиримая вражда.

В начале XVII в., когда жила Покахонтас, племенная структура индейских народов еще оставалась достаточно архаичной, в ней явственно прослеживались традиции матриархата, а в руководстве племен большую роль играли сильные и авторитетные женщины⁴. Европейские пришельцы неверно истолковывали культурные обычаи местного населения, в частности те, которые касались женщин. Колонисты, прибывшие из Европы, с неодобрением воспринимали образ жизни, при котором женщины имели равные с мужчинами права на развод. Европейцы считали неприемлемыми элементы туземного матриархата, полагая, что неверность женщин объясняется их властью: мужчина мог быть уверен, что его кровь течет в жилах детей его сестры, говорили они, но в отношении жены такой уверенности у него нет.

Тем не менее некоторые европейцы, обычно те, которые занимались пушной торговлей, близко знакомились с образом жизни местного населения, и кое-кто из них даже перенимал его. Значительно больше колонистов просто приспосабливались к местным обычаям, когда это соответствовало их интересам. Торговцы пушниной, например, часто женились на местных женщинах, соблюдая туземные ритуалы, и эти «сельские жены» становились их сексуальными партнершами, кухарками, переводчицами и проводницами, а также обеспечивали связь с мужчинами своих племен.

В первые годы освоения американских земель единственными доступными для большинства колонистов женщинами были местные жительницы, а позже женщины смешанного происхождения. Белые дамы приезжали в колонии гораздо реже, чем мужчины, почти всегда лишь в тех случаях, когда их приглашали родственники или будущие супруги. Одинокие колонисты-мужчины оказывались перед выбором: воздерживаться от половых связей до тех пор, пока смогут себе позволить жениться на белой женщине; пользоваться услугами проституток; жениться на туземной женщине и остаться с ней в браке или позже бросить ее, когда подвернется возможность жениться на белой женщине.

На этот счет колонистам часто давали разъяснения правительственные учреждения, компании, занимавшиеся пушной торговлей, и военные власти. Компания Гудзонова залива, например, сначала запрещала вступать в брак с туземками, потом терпимо относилась к смешанным бракам, в то время как конкурировавшая с ней Северо-Западная компания такие браки поощряла. На деле, тем не менее, представители этих компаний, как и другие торговцы пушниной, часто бросали своих жен-индианок и детей, которых те от них рожали.

И для белых мужчин, и для местных женщин возможность вступления в брак друг с другом имела как свои преимущества, так и свои недостатки. Больше всего изъянов заключал в себе целибат, соблюдение которого ставило под угрозу само выживание мужчины. Это объяснялось тем, что туземные женщины были бесценными партнершами, необходимыми для успешного занятия пушной торговлей. Они знали, как выживать в условиях дикой природы. Они были переводчицами с разных языков, могли разъяснить значение обычаев и знакомили мужей со своими родственниками. Они мололи кукурузные зерна и пекли из муки лепешки – основную пищу индейцев, запасали еду к суровой зиме. Они мастерили мокасины и снегоступы – важнейшие составляющие снаряжения торговцев пушниной. Они предупреждали о готовившейся измене тех, кто выдавал себя за их союзников.

Индейские женщины тоже могли многое получить от своих белых партнеров, например доступ к таким вещам, как металлические чайники и хлопковые ткани. Это избавляло их от такой утомительной работы, как кипячение воды с помощью раскаленных камней и дубленой кожи. В качестве посредниц они завоевывали влияние как среди белых, так и у местных племен, причем иногда превращали это влияние в подлинное могущество. Они обожали безделушки и дешевые украшения, которые дарили им их торговавшие пушниной мужья, и постепенно забывали распространенный среди индейских женщин обычай доедать то, что после трапезы оставляли им мужчины.

Однако, в отличие от своих белых сестер, туземные женщины платили более высокую цену за свои брачные союзы. Оказываясь в фортах поселенцев, эти женщины подчинялись установленным там правилам и попадали под влияние предрассудков чуждой им культуры белых людей, неизменно основанных на невежественных и унизительных представлениях о местной цивилизации. Поскольку белые мужчины не практиковали половое воздержание в противоположность индейцам, которые таким образом контролировали рождаемость, эти женщины беременели гораздо чаще, чем их сестры. Это приводило к множеству осложнений и страданиям при рождении детей, а также к преждевременному старению. Здоровью этих женщин наносили непоправимый вред неизвестные индейцам болезни и спиртное. В отличие от местных матриархальных обычаев, им приходилось передавать детей под контроль мужей, как было принято в патриархальной Европе.

Но самой тяжелой, неизбывной их проблемой было то, что их бросали, и местные женщины постоянно боялись потерять любимого человека. Такие опасения оказывались вполне обоснованными. Белые мужчины повсеместно бросали своих жен-индианок и снова женились – либо на туземках, либо на белых женщинах. Иначе говоря, значение брака его участники воспринимали по-разному. Индианки ожидали от белых мужей верности, а те постоянно их огорчали, вступая в связи с другими женщинами.

До XIX в. индейцы одобряли заключение таких союзов, полагая, что они способствуют установлению выгодных и даже привилегированных торговых отношений. Некоторые племена требовали для себя коллективного права выбора подходящих мужей, в других общинах эти вопросы решались на основе личных предпочтений. Но все настаивали на оформлении отношений à la façon du pais – в соответствии с традициями страны.

Эти обряды отчасти напоминали европейские обычаи. Будущий муж должен был нанести визит родителям невесты и получить их согласие на заключение брачного союза. После этого родственники невесты назначали за нее выкуп – обычно это была одна лошадь. Потом жених выкуривал церемониальную трубку с потенциальной будущей родней или со всеми членами племени. Тем временем родственницы невесты готовили ее к новой роли – счищали с нее медвежий жир, меняли традиционную индейскую одежду на новый наряд, часто выдержанный в европейском стиле. В конце концов, жених – новый «мужчина скво», как называли белых мужчин, женатых на туземных женщинах, – сопровождал свою нареченную домой. С этого времени он считался ее мужем, а она становилась его женой.

Мужчины, которые не обращали внимания на эти обычаи или не хотели их соблюдать, могли дорого за это расплатиться. «Все племена соблюдают более или менее одинаковые обычаи, – писал один престарелый торговец пушниной. – Если кто-то умыкнет девицу без согласия ее родителей, он очень рискует – за это ему вполне могут проломить голову»⁵.

Перспективы брака были самыми разными. До начала XIX в. многие мужья считали себя юридически связанными семейными узами, и английские суды предпочитали с этим соглашаться. Если работодатели белых мужчин пытались заставить их избавиться от смущавших их туземных жен, многие от этого отказывались и решительно защищали законность своих браков.

Серьезные проблемы возникали у «мужчин скво», которые были служащими компании, а не занимались независимым предпринимательством. Выход на пенсию обычно означал для них возвращение в родную страну, что приводило к разрыву многих супружеских союзов. «Сельских жен» считали «ненастоящими», и общество белых людей не желало пускать их на свою территорию. Большую роль здесь играл расизм, и те же люди, которые искали расположения местных жителей на диких и необжитых землях Америки, испытывали шок, когда узнавали, что в Европе по соседству с ними поселилась индейская женщина.

Некоторые женатые мужчины оставались жить на туземных территориях. Другие прибегали к «выключению» – выдавали своих внезапно ставших обременительными жен замуж за недавно прибывших переселенцев, которые еще не успели обзавестись подругами. Были и такие, которые просто уходили и больше в местах прежнего проживания не появлялись. Когда мужья-европейцы бросали жен-идианок, те вместе с их детьми-полукровками возвращались в свои племена, где их с радостью принимали обратно, причем никто не клеймил позором ни женщину, ни детей. На деле соплеменники нередко даже приветствовали их возвращение, потому что детей их они считали более сообразительными и смелыми, более умелыми охотниками и спешили как можно скорее приобщить их к жизни племени.

В первые десятилетия XIX в. значительно возросло число взрослых смешанного происхождения и усилилось влияние миссионеров, выступавших за соблюдение строгих нравственных норм. Демографические сдвиги и изменившееся экономическое положение выявили слабые стороны браков, заключенных в соответствии с традициями страны.

Критическое отношение к таким бракам не привело к их исчезновению. Белые мужчины продолжали рассматривать индейских женщин скорее как объекты сексуальной эксплуатации, чем как спутниц жизни. Через некоторое время пересмотр статуса «сельской жены» существенно изменил положение тысяч женщин. В особенности это коснулось людей со смешанной кровью, которые не имели такой защиты и такого чувства собственного достоинства, как чистокровные индейские женщины. Униженные тем, что их считали любовницами, а не супругами, «сельские жены» иногда даже лишали жизни собственных новорожденных детей, полагая, что не смогут вырастить их в одиночку.

Метиска Салли Фидлер была типичной «сельской женой» XIX в. В 1818 г., когда жизнерадостный Вильям Вильямс, комендант одной из факторий Компании Гудзонова залива, решил проводить время в ее обществе, Салли обрадовалась и быстро заключила с ним брак в соответствии с обычаями страны. Она полагала, что была его женой. После того как Салли родила от Вильямса двух детей, а его самого перевели в другую факторию, она поняла, что обманута. Вильямс оставил ее и их общих детей и вызвал свою жену-англичанку, поскольку того требовало его новое положение.

Преемник Вильямса, Джордж Симпсон также вступал в отношения с женщинами смешанного происхождения. Одной из первых его сожительниц стала Бетси Синклер, которая, как и Салли Фидлер, полагала, что они с Симпсоном состоят в браке. Симпсон, однако, называл ее «своим предметом… ненужным и дорогим придатком», а о других «сельских женах» отзывался как об «индейских любовницах». Симпсона не смягчило даже отцовство. Хотя Бетси родила ему дочку, он продолжал рассматривать сожительницу как товар. Когда его перевели в другую факторию, Симпсон «перевел» и Бетси – передал своему другу Джону Дж. Мактавишу. Делайте с Бетси что хотите, сказал он ему, поставив при этом лишь одно условие: он не хотел, чтобы она стала «объектом всеобщего пользования», при этом, очевидно, имея в виду сексуальное удовлетворение любого, кто этого захочет.

Следующий роман Симпсона (в отличие от его встреч на одну ночь) начался совершенно случайно. Но чем больше проходило времени, тем сильнее и глубже становились его чувства к Маргарет Тэйлор. Маргарет родилась в 1805 г. (по другим источникам, в 1810 г.) от Джорджа Тэйлора, сотрудника Компании Гудзонова залива, и его «сельской жены», местной женщины по имени Джейн. Маргарет была одним из их восьмерых детей, которые оказались покинутыми, когда в 1815 г. Джордж один вернулся в Англию, даже не взглянув на прощанье на жену и детей и не обеспечив им никакой материальной поддержки.

Джейн смогла выжить потому, что осталась со всей своей большой семьей в фактории Компании Гудзонова залива. Когда туда в качестве коменданта приехал Симпсон, он нанял брата Маргарет, Томаса, который стал его слугой. В 1826 г., когда Маргарет исполнился двадцать один год, настал ее черед стать одной из многочисленных «сельских жен» Симпсона.

Почти сразу же Маргарет зачала от него ребенка. Еще до его рождения Симпсон куда-то уехал по делам, оставив одному из своих подчиненных, Мактавишу, следующие циничные указания: «Прошу вас, проследите за предметом: если он произведет что-то в положенный срок и с правильным цветом, пусть о них позаботятся, но если что-то будет не так, пусть они сами думают о себе»⁶.

«Предметом» он назвал замечательную женщину, настолько ему преданную, что после возвращения Симпсон признал и стал поддерживать их сына Джорджа. Вскоре после рождения Джорджа-младшего в их отношения вмешались родственники Симпсона: они обвинили его в том, что он роняет собственное достоинство, живя с туземной любовницей, несмотря на то, что, как того требуют приличия, он ее где-то скрывал. Но Симпсон уже очень привязался к Маргарет, чтобы лишаться ее постоянного присутствия. «Предмет является для меня большим утешением», – признавался он Мактавишу⁷.

Когда Маргарет вынашивала их второго сына, Симпсон вернулся в Англию, где собирался провести отпуск. Перед отъездом он позаботился о том, чтобы обеспечить свою «сельскую жену», Джорджа-младшего, ребенка, которому предстояло родиться, и даже ее мать, а с братом Маргарет он обращался как с шурином. Его обожаемый «предмет» был этим очень доволен.

Однако во время пребывания Симпсона в Англии его чувства к Маргарет остыли, и он влюбился в свою кузину Френсис Симпсон. Маргарет с детьми были забыты. На свадьбе Симпсона никто не упомянул о том, что при беременной и верной Маргарет Тэйлор ему бы, наверное, не стоило жениться на кузине.

Еще до того, как Симпсон вернулся в Канаду, Маргарет, как и все остальные жители поселения, узнала, что он приедет вместе с молодой женой. Симпсон, тем не менее, принял меры к тому, чтобы Маргарет с детьми не встретилась с Френсис. Очевидно, он полагал, что его жене это не понравилось бы, может быть, она даже пришла бы в ужас от того, что он состоял в браке с индианкой, возмутилась бы тому, что он любил туземную женщину, или стала бы опасаться, что он вновь воспламенится страстью к Маргарет.

Нам неизвестно, знала ли Френсис о Маргарет и маленьких мальчиках – сводных братьях ее с Симпсоном детей. А если она о них знала, возможно, ей не приходило в голову, что Маргарет как «сельская жена» Симпсона рассчитывала (или, по крайней мере, надеялась) оставаться вместе с ним до конца своих дней.

Но Симпсон о Маргарет не забывал. После того как они с Френсис со всеми удобствами обосновались на новом месте, он сделал так, что Маргарет вышла замуж за Эмебла Хога, одного из его бывших voyageurs – торговца пушниной, который позже переквалифицировался в каменщики. Бывшую «сельскую жену» и Хога он наделил землями по берегам реки Ассинибоин. «Лакомый кусочек коменданта, Пегги Тейлор, также вышла замуж за Эмебла Хога, – презрительно замечал один современник, – до чего же упали здесь нравы… от комендантши до распутницы»⁸.

В качестве миссис Эмебл Хог Маргарет прожила еще пятьдесят лет. Как это ни удивительно, один из ее сыновей позже написал, что по происхождению она была шотландкой, при этом допустив ошибку, которую, как полагает Кристина Велч, ее потомок, сознательно сделала сама Маргарет. Если допустить, что Велч права, получается, что Маргарет решила отказаться от своей туземной крови, чтобы защитить дочерей от предательства со стороны белых мужчин, пренебрегавших женщинами смешанного происхождения, мужчин, которые относились бы к ним так же, как Джордж Симпсон относился к ней самой.

И действительно, бессердечное поведение Симпсона составляет своего рода поворотный момент в развитии института «сельского брака». До этого времени подобные отношения считались одной из форм гражданского брака. Но когда в XIX в. общественное тщеславие разрушило это представление и все большее число белых мужей отказывалось от взятых на себя обязательств в отношении их туземных жен, институт «сельского брака» превратился в фарс. Теперь мужчины знали: женщины боятся становиться любовницами, которых в любой момент могут заставить убраться вон. Именно поэтому Симпсон, когда рядом с ним была Френсис, уничижительно отзывался о «сельских женах» других мужчин – называл их «предметами для анального секса» или «предметами для всеобщего пользования». Эти ужасные слова произносил человек, который когда-то любил Маргарет Тэйлор⁹.

Жертвой такого рода расизма стала и сестра Маргарет – красавица Мэри. Ее молодой белый поклонник узнал, что в ожидании его предложения руки и сердца она отвергла предложение другого мужчины. Он настолько встревожился, что послал друга сказать ей, что никогда не возьмет в жены женщину смешанного происхождения, даже такую красивую, как она.

Еще раз Мэри испытала унижение после путешествия в Англию, где собиралась сочетаться браком с немолодым белым мужчиной, который обещал на ней жениться. Но «жених» нарушил обещание, предложив ей стать его любовницей. Мэри отказалась и вернулась домой, где впала в глубокую депрессию, беспокоившую ее друзей. Как и Мэри, они понимали, насколько несправедливой оказалась ситуация и насколько беспомощны были она и другие туземные женщины перед лицом настойчиво их домогавшихся белых мужчин, которые совращали их и даже любили, но не могли или не хотели бросать вызов общественному мнению, осуждавшему их за то, что они женились на индейских женщинах вместо того, чтобы просто сожительствовать с ними.

Против туземных женщин было и англиканство, нетерпимое течение христианства, завоевывавшее все более прочные позиции в Северной Америке благодаря миссионерам, обращавшим индейцев в новую веру, священнослужителям, а также их ярым светским сторонникам. Англиканские священники презирали «сельских жен», называли их предметами, а личности регистрировали по общим родовым признакам (то есть как безымянных туземцев, полукровок или метисов), как будто эти женщины не были настоящими людьми со своими собственными именами. Один особенно фанатичный школьный учитель-англиканец, Джон Макаллум, говорил ученикам, что они должны изгонять из общества своих матерей, если те не связаны священными узами брака с их отцами.

Белые женщины, которых в поселениях Северной Америки становилось все больше, также поддерживали расовые предрассудки. Они с презрением называли местных женщин скво, хотя их неприязнь объяснялась скорее завистливым признанием красоты туземных женщин и боязнью конкуренции, поскольку непосредственность индианок в плане интимных отношений делала их весьма серьезными соперницами в борьбе за сердца неженатых белых мужчин.

Исключение составляла немногочисленная элитная группа девушек смешанного происхождения, чьи белые отцы пытались покончить с расовой дискриминацией, из-за которой оказались разбитыми жизни многих туземных женщин. Такие отцы давали своим дочерям образование и готовили их к жизни в обществе белых, причем делалось это с таким расчетом, чтобы у мужчин смешанного происхождения почти не оставалось шансов получить их руку и сердце.

Некоторые беспристрастные судьи безуспешно пытались принудить белых мужчин жениться на их «сельских женах» и выделять им одну треть своей собственности. Отвергнутым любовницам, которые слишком поздно уяснили, что «сельские жены» юридически женами не являются, не оставалось ничего другого, как возвращаться в свои племена, где им была обеспечена бескорыстная повседневная забота.

Понятие «сельский брак» возникло на почве отношений между местными женщинами и мужчинами-колонизаторами. Оформление отношений в соответствии с местными традициями и гарантии законности рождения детей в таких брачных союзах создавали впечатление, что подобные браки удовлетворяют запросы и потребности обеих сторон и культур. Но подчиненное положение «сельской жены» как женщины и туземки разрушало исходные благие намерения, лежавшие в основе таких отношений. Жертвами оказывались женщины, обманутые в своем представлении о том, что они были женами, в то время как на деле мужья считали их любовницами.