Текст книги "История куртизанок"

Ари, который шутил, говоря, что оперные арии звучат так, будто повара-итальянцы во все горло распевают слова рецептов ризотто, не было дано оценить музыкальное и драматическое дарование Марии. Даже когда она потрясала публику непревзойденным исполнением арий Нормы в одноименной опере Беллини, где речь шла о жрице друидов, которая была тайной любовницей римского проконсула, Ари не мог заставить себя досидеть до конца представления. Как-то во время приема, который он организовал после спектакля, Онассис ясно дал понять, что приглашенные гости для него важнее, чем женщина, в честь которой был устроен прием.

Но Мария была счастлива угождать требовательному любовнику, с радостью выполняя любую его прихоть. Она постриглась и стала пользоваться контактными линзами, потому что ему так хотелось. Она позволила себе восстать против суровой оперной дисциплины, которую раньше неукоснительно соблюдала. Она плавала в бассейне на яхте «Кристина», танцевала и пила, могла до поздней ночи болтать с любимым Аристотелем. Она принимала все меньше приглашений на выступления (одно из них было приурочено ко дню рождения Джона Фицджеральда Кеннеди, и там ее перещеголяла Мэрилин Монро, появившаяся на публике в почти прозрачном платье) и все реже упражнялась, что не шло на пользу ее голосу.

Несмотря на пылкую любовь и финансовую независимость – Марии была отвратительна мысль о том, чтобы брать деньги у Ари, она всегда старалась сама покупать себе драгоценности и наряды, а также платила за полеты на самолетах его компании «Олимпик эйрлайнз», – семья Аристотеля, настрой которой определяли Артемида и двое детей Ари, винила ее за то, что он развелся с Тиной, и относилась к ней с ненавистью. Александр и Кристина с издевкой называли ее «уродиной» и «большой задницей».

Возникали и другие неприятности. Мария была расстроена и обижена тем, что Онассис не взял ее в круиз вместе с Черчиллями, куда пригласили Ли Радзивилл – удивительно красивую младшую сестру Жаклин Кеннеди. Аристотеля чрезвычайно интересовали ее связи с американским президентом, и Мария была убеждена в том, что ее любовник вступил с Ли в интимные отношения. В 1963 г. Ари сослал Марию в Париж, чтобы самому развлекать на «Кристине» Джеки Кеннеди.

И тем не менее, несмотря на ту боль, которую она испытывала, понимая, что ее отодвинули в сторону, Мария продолжала преданно исполнять роль любовницы Ари. Выступала она все реже, но когда в Лондоне в трагической опере «Тоска» она спела «Vissi d’arte, vissi d’amore», ей удалось передать бурю страстей, которые были присущи не только истории Флории Тоски, но и ее собственной жизни.

Убийство Джона Фицджеральда Кеннеди в 1963 г. обозначило начало того кошмара, которым стало для нее состязание с Джеки Кеннеди, оказавшейся тогда самой привлекательной в мире вдовой. Расчетливое ухаживание Ари и за Ли, и за Джеки обеспечило ему приглашение в Белый дом на траурную церемонию по случаю похорон Джона Кеннеди, где присутствовали Бобби и Тед Кеннеди, а также другие близкие люди бывшего президента. После этого он стал заметно грубее в отношениях с Марией. Он презрительно отзывался о ее ослабевшем голосе как о сломавшемся свистке. Иногда он поднимал на нее руку, но всегда получал сдачи. По мере того как их ссоры учащались и становились все более ожесточенными, Мария признавалась друзьям, что ее приводит в ужас мысль о потере первого мужчины, который дал ей почувствовать себя женщиной и удовлетворял ее сексуально.

В 1966 г., после того как привязанность к ней любовника ослабла, Мария освободилась и от Батисты. Ради этого она отказалась от американского гражданства и приняла вместо него греческое, поскольку Греция признавала только браки, заключенные гражданами Греции в греческих церквях. Наконец-то она стала незамужней и могла выйти замуж. Ей отчаянно этого хотелось, чтобы узаконить отношения, которые теперь представлялись ей более греховными и менее прочными, чем раньше, но Ари отказался на ней жениться. Желая как-то смягчить отказ, сведя ситуацию к пустячной обиде, или – что было для нее еще страшнее – сделать ей прощальный подарок, он купил Марии элегантную квартиру в Париже и оплачивал ее содержание. Тем временем репортеры из отделов светской хроники подмечали, что Онассис все чаще проводил время в компании Жаклин Кеннеди.

Мария была не в состоянии состязаться с вдовой. В 1968 г. Ари обманом заставил певицу сойти с «Кристины» на берег, а вместо нее пригласил на яхту Джеки и вступил с ней в непростые переговоры, которые завершились их нелепым браком без любви. Шестидесятичетырехлетнему жениху нужны были известность и обширные связи тридцатидевятилетней вдовы; а ей было необходимо защитить своих детей от убийц, и она была готова принести себя в жертву в обмен на огромное состояние, которое обеспечило бы им неуязвимость.

А как же Мария? Даже выяснив нелицеприятную правду, она уступила настойчивым просьбам Ари о встречах с ним в перерывах между его визитами к Джеки. Либо он полагал, что Мария будет продолжать ухаживать за ним и обожать его, несмотря на перспективу его брака с Джеки, либо, как считали многие близкие ему люди, на деле он никогда не собирался жениться на Джеки – ему нужно было лишь выставить напоказ их близость.

Когда Ари с Джеки выясняли отношения или флиртовали, Мария навещала подруг и ждала его телефонных звонков. Если он ей не звонил, она впадала в депрессию. О своих горестях Мария рассказала в интервью Джону Ардоину, музыкальному критику еженедельника «Даллас морнинг ньюс». Она была одинока, ее никто не любил. В течение девяти лет она терпеливо вела «скрытную» и «унизительную» жизнь в качестве любовницы.

У Ари тем временем возникали собственные проблемы. Чем настойчивее Джеки требовала заключения брака, тем больше Онассис сомневался в правильности такого шага. В панике он умолял Марию спасти его, появившись в Афинах: Ари считал, что это неизбежно разозлит Джеки и та улетит обратно в Соединенные Штаты. Мария отказалась. «Ты сам в это ввязался, – сказала она Онассису, – сам из этого и выбирайся»⁸⁶. Позже Мария узнала из газет о том, что брак состоялся.

Спустя неделю после женитьбы на Джеки Кеннеди Ари появился под окном квартиры Марии и громко свистнул. Сначала она не обратила на него внимания, но вскоре сменила гнев на милость, хотя от физической близости с ним отказалась. Вместо этого она занялась восстановлением своей карьеры. Главная роль, сыгранная ею в фильме «Медея», вызвала восторженные отзывы критиков.

Ари упрашивал Марию вернуться к прежним отношениям. За ужином он сжал ей ногу и сказал, что предпочитает «большие, толстые ляжки Марии» «мешку с костями», то есть Джеки. Ари с Марией возобновили интенсивные отношения, но без секса, хоть не отказывали себе в объятиях и поцелуях. При встречах и во время продолжительных телефонных разговоров Ари жаловался Марии на Джеки. К 1970 г. он без смущения ухаживал за ней на людях, либо нарочито бравируя их отношениями, либо рассчитывая на то, что сообщения в прессе о возобновлении их с Марией романа станут для Джеки побудительным мотивом для развода. Но Джеки, которая прекрасно знала о том, что он хочет от нее избавиться, на эту уловку не поддалась.

В какой-то момент Мария, находясь в состоянии душевного смятения, испытывая отчаяние при пугающей мысли о том, что Ари снова ее бросит, проглотила слишком много снотворных таблеток, которые постоянно принимала, чтобы лучше спать. В результате, хоть и ненадолго, ее положили в больницу, из-за чего, по ее собственным словам, Мария чувствовала себя униженной.

Но Ари не собирался лишаться единственной женщины, кроме матери и сестры, которая его действительно любила. Его брак был пародией на супружеские отношения, но по греческим законам для развода требовался повод, а Джеки вела себя как примерная супруга, и даже если бы Ари попытался к ней придраться, ему бы это не удалось. Если слухи о том, что он пробовал от нее откупиться, имели под собой основания, это у него тоже не получилось.

В 1973 г. в авиационной катастрофе погиб его любимый единственный сын, и Ари охватила глубокая печаль. Через несколько дней в квартире Марии он рыдал от горя и вспоминал о смерти их собственного младенца. Вернувшись на остров Скорпиос, он ночью пошел гулять с бродячей собакой, которой рассказывал о своем несчастье. На могиле Александра он выпил узо[69]69
  Узо – греческий анисовый ликер.


[Закрыть] и долго что-то говорил, обращаясь к погибшему сыну. По словам близких подруг Марии, он умолял ее выйти за него замуж, но не дал письменного обязательства на ней жениться.

Мария всегда была готова утешить опечаленного любовника, но только не в постели. Для собственной сексуальной самореализации и – более того – для самоутверждения Мария, не делая из этого секрета, завязала роман с красавцем мужчиной, известным оперным тенором Джузеппе ди Стефано. Их связывала не только физическая близость, но и профессиональные отношения. Сотрудничество их было ужасным, печальным, порой приводившим в замешательство содружеством слабеющих голосов, бурных скандалов и отмененных представлений, поскольку Мария принимала слишком много прописанных ей лекарств. Во время этих печальных событий жизнь Марии организовывали служащие Ари, и каждый день он в течение нескольких часов говорил с ней по телефону, утомляя ее бесконечными рассказами о безрассудных расходах Джеки, ее приятелях-извращенцах, сухости и бессердечии.

Жизнь Ари проходила гораздо быстрее, чем жизнь Марии. Он постоянно горевал о кончине Александра и был неизлечимо болен (глазной формой миастении, из-за чего ему приходилось заклеивать пластырем веки). Ари проводил оставшееся ему время, наводя порядок в своей финансовой империи и разъясняя положение вещей неуравновешенной дочери Кристине, которой предстояло занять в этой империи место погибшего брата. Он написал новое завещание, призванное защитить Кристину и ограничить притязания Джеки на его состояние. Ари не упомянул в нем Марию, поскольку еще раньше распорядился о пожизненной оплате ее расходов на квартиру, к тому же он знал, что ее финансовое положение было очень неплохим. Очевидно и то, что он руководствовался правилами приличия, ведь Мария была всего лишь его любовницей. Тем не менее он мог бы как-то отметить ее заслуги, например как это сделал У. Р. Херст, когда назвал Мэрион Дэвис своим дорогим другом, поскольку она, несомненно, заслужила памятный подарок из его несметного состояния.

В начале 1975 г. Ари был доставлен в парижскую больницу для операции, которая на деле оказалась лишь попыткой отсрочить его кончину. Когда он находился в клинике при смерти, Мария делала все возможное, чтобы с ним увидеться. Она звонила в больницу каждый день и умоляла его друзей что-нибудь предпринять. Но Кристина, все еще убежденная в том, что Мария стала причиной развода ее родителей, запретила ей туда приходить.

За несколько дней до смерти Ари Мария уехала из Парижа в Палм-Бич во Флориде. Там 15 марта она узнала о том, что ее любовник умер. Скорбя по нему, она открыто носила траур, и многие доброжелатели присылали ей открытки и телеграммы со словами утешения. «Внезапно я стала вдовой», – с горечью вспоминала Мария⁸⁷.

Она не могла отправиться на похороны на остров Скорпиос, где на семейном кладбище Онассисов Ари предали земле рядом с сыном. Ей пришлось вернуться в Париж, где она вела уединенный образ жизни. Смирившись со смертью Ари, Мария стала задумываться о возобновлении своей карьеры. Еще какое-то время она иногда продолжала встречаться с ди Стефано, поскольку, по ее словам, в отсутствие «настоящего мужчины» у нее не было никого лучше него. Однако когда она осознала, что больше не было нужды показывать Ари, какая она великая певица и желанная женщина, Мария бросила и оперу, и ди Стефано.

После смерти Ари жизнь Марии в основном ограничивалась ее квартирой, где она смотрела по телевизору вестерны, играла в карты, вела бесконечные разговоры со своими слугами, Брюной и Ферручио, принимала опасное количество таблеток снотворного и забавлялась со своими пуделями. Она постоянно вспоминала годы романа с Ари. «Он меня и в самом деле любил, – сказала она своей подруге Франсуазе Валери. – В постели не врут»⁸⁸.

Мария Каллас скончалась 16 сентября 1977 г. Причина ее смерти осталась неизвестной, но Николас Гэйдж, ее биограф, отмечал, что незадолго до кончины она сообщала о значительной потере веса, и он полагает, что великая оперная певица вполне могла прибегнуть к радикальным мерам, которые ослабили ее и убили.

«Каллас, скончавшаяся в возрасте 53 лет, пронеслась по небосклону и очень рано сгорела. Но что это были за годы!» – восхвалял ее критик «Нью-Йорк тайме» Гарольд Чарльз Шонберг⁸⁹. Шонберг восхищался драматическим музыкальным гением, навсегда изменившим стандарты и ожидания оперного мира. Сама Мария оценивала свою судьбу по-иному. Она признавала, что в ее жизни господствовал – и определял ее ход – артистический дар. Но еще большее значение она придавала своей роли любовницы Аристотеля Онассиса, который, как она считала, незадолго до смерти пришел к выводу о том, что она была самой большой любовью его жизни.

Мэрилин Монро

Как мужчины королевских семейств в Европе, так и президенты США, самые могущественные люди в современном мире, часто обзаводятся любовницами. С той лишь разницей, что избранные чиновники должны обладать более высокими моральными качествами, чем знать королевской крови. Это обязывает хозяев Белого дома быть весьма осмотрительными даже в отношениях с гламурными женщинами, связь с которыми в иных ситуациях они могли бы с гордостью демонстрировать. До недавнего времени президенты, если они избегали серьезного нарушения приличий, могли рассчитывать на защиту от вездесущих репортеров и – в силу этого – от осуждения американским электоратом. Но такой иммунитет, конечно, не распространяется на слухи и пересуды, которые ходят между политическими врагами и союзниками, друзьями, инакомыслящими родственниками и уволенными слугами. Однако нарушавшие супружескую верность президенты знали, что, в отличие от репортеров, история не забудет их прегрешений на сексуальной почве.

Билл Клинтон лжет, говоря о том, что его отношения со стажировавшейся в Белом доме Моникой Левински положили конец всякому участию средств массовой информации в освещении частной жизни избранных народом Америки чиновников. Как это ни странно, Моника оказалась не наградой за успех, которой можно было хвастаться, а скорее смешливым и болтливым недоразумением. В отношении нее можно применить фразу одного из героев романа Филиппа Рота «Людское клеймо»: «Это не Глубокая глотка. Это Болтливая пасть»⁹⁰.

Один из предшественников Клинтона, всеми уважаемый президент Джон Фицджеральд Кеннеди, был выдающимся бойцом сексуального фронта, буквально воспринявшим высказывание собственного отца Джо Кеннеди о том, что его сыновья «должны спать с женщинами так часто, как только смогут». Джон Кеннеди имел связи с кинозвездами, женами коллег, светскими львицами, сотрудницами Демократической партии, секретаршами, стюардессами, манекенщицами, танцовщицами и проститутками. В Джорджтауне, общественном и жилом сердце Вашингтона, о сексуальной ненасытности Кеннеди ходили легенды. «Я не могу уснуть, если не пересплю с женщиной», – признался он Клер Бут Люс⁹¹.

Потребность Джона Кеннеди в том, чтобы «переспать», определялась лишенным эмоционального содержания желанием быстрого оргазма, который снимал мышечное напряжение и на какой-то момент освобождал его от боли в спине, хронически терзавшей его с детства, а также вынуждавшей его во время полового акта лежать на спине под партнершей. Что она ощущала, его абсолютно не интересовало, и потому было широко известно, что он «ужасен в постели»⁹². Актриса Энджи Дикинсон, о связи с которой Кеннеди говорил с гордостью, с издевкой заметила: «Близость с Джеком составила самые памятные пятнадцать секунд моей жизни»⁹³.

Джон Фицджеральд Кеннеди был избран президентом в начале сексуальной революции – в самое подходящее время для мужчины с его сексуальными склонностями. Писательница Нина Берлей называла Вашингтон при Кеннеди «фаллоцентрическим миром», где генитальные метафоры применялись на каждом шагу при описании различных ситуаций или образа действий: тому, кто заслуживал наказания, следовало «отрезать яйца» или «кастрировать» его, «дать по яйцам» означало проучить кого-нибудь, а «схватить за яйца» – приструнить. В Белом доме при Кеннеди расхожими стали такие словечки, как «половой член», «трахнуть», «яйца» и «ублюдок».

В этом мире, пронизанном сексуальностью, Джону Кеннеди хотелось получить больше, чем просто оргазм. Как и его отец, он был одержим чем-то вроде идеи небесного гламура, существующего только в Тинсельтауне. Джон Кеннеди мечтал завести любовницу никак не менее известную, чем знаменитая Глория Свенсон. В 1960-х годах такой женщиной была восхитительно сексуальная и талантливая кинозвезда Мэрилин Монро⁹⁴.

Соединение Президента и Богини стало победой страсти и дерзости над здравым смыслом. И этот мужчина, и эта женщина с одинаковой решимостью игнорировали существовавшие между ними вопиющие различия. Он был красивым и любимым президентом. Она – восхитительной и обожаемой кинозвездой. Жена и дети не могли его остановить, а она тем более не видела в них препятствия для отношений с президентом. Он твердо решил одержать самую блистательную победу, какую только знал Голливуд. Она ни от кого не скрывала, что стремится покорить внимательного и могущественного мужчину, который мог сделать то, что другим не было дано: обосновать само ее существование.

Социальная и финансовая пропасть разделяла миры, сформировавшие Джона Фицджеральда Кеннеди и Норму Джин Бейкер, более известную под именем Мэрилин Монро. Норма Джин родилась в 1926 г. неподалеку от Голливуда в Калифорнии. Мать ее звали Глэдис Монро, она родила Норму Джин, находясь в затруднительном и грустном положении: отец малышки, Стэн Гиффорд, отказался на ней жениться. Незамужние матери в то время подвергались сильнейшей дискриминации, и потому Глэдис отдала Норму Джин на воспитание бывшим соседям, которым платила за это пять долларов в неделю. Она навещала ее каждую субботу, но, как вспоминала Мэрилин, никогда ее не обнимала, не целовала и не называла себя ее матерью.

На самом деле Норма Джин была третьим ребенком Глэдис. Первого она зачала, когда ей было четырнадцать лет; отказавшись делать аборт, Глэдис с молчаливого согласия матери вышла замуж за отца ребенка, Джаспера Бэйкера, мужчину значительно старше ее, который взял ее в жены без особого желания. У них родился сын, а меньше чем через два года у них появилась дочка.

Брак оказался непродолжительным и несчастливым. Молоденькая супруга была никчемной домохозяйкой. Бэйкер постоянно закладывал за воротник и нещадно ее колотил. После развода он похитил у нее детей и надругался над сыном, как некогда надругался над Глэдис. Глэдис его выследила и попыталась вернуть себе опекунство над двумя детьми, но у нее ничего не вышло.

Вернувшись в Калифорнию, на Венис-Бич, Глэдис, которая была не в силах совладать со своими чувствами, пустилась в загул и безумно влюбилась в Стэна Гиффорда. Она мечтала о свадьбе, но разведенный Гиффорд ни за что не хотел брать на себя какие бы то ни было обязательства, так что Глэдис его оставила и вскоре вышла замуж за норвежского рабочего Эдварда Мортенсена. Ценой стабильности, которую она искала в союзе с Мортенсеном, была невыносимая скука. Через четыре месяца Глэдис его оставила и возобновила отношения с Гиффордом. Когда она забеременела, Гиффорд ее бросил. Глэдис дала Норме Джин фамилию Мортенсена, стремясь скрыть тот факт, что девочка была незаконнорожденной.

Спустя годы Глэдис продолжала искать утешения в загулах. Узнав о том, что ее четырнадцатилетний сын умер мучительной смертью на руках отца, она была совершенно подавлена и опустошена. Ее близкая подруга вспоминала, что «основной проблемой, которая вела к ухудшению психического состояния Глэдис, было чувство вины и угрызения совести»⁹⁵. Глэдис прошла религиозное обращение в Церкви Христа Всезнающего и однажды сказала восьмилетней Норме Джин, которая все еще жила у чужих людей, что построит для них двоих прекрасный дом.

Два месяца Норма Джин жила со своей замечательной мамой в их прекрасном белом домике. Чтобы проще было выплачивать ипотечный кредит, Глэдис сдала второй этаж. Однажды ее квартирант сделал с Нормой Джин что-то сексуальное, что-то такое страшное, о чем она попыталась рассказать маме. Но Глэдис рассерженно сказала, чтобы она прекратила жаловаться на их «прекрасного жильца», и Норма Джин все глаза выплакала и долго не могла заснуть – так ей хотелось умереть. Она не умерла, но стала заикаться.

Вскоре после этого у Глэдис случился сильный нервный срыв, и ее поместили в психиатрическую лечебницу. (Спустя годы ей поставили диагноз: параноидная шизофрения). Прекрасный белый домик был продан за долги матери. Норма Джин кричала и заикалась, когда ее увозили в Лос-Анджелес, где отдали в сиротский приют и присвоили ей номер 3463.

Подруга ее матери Грейс мечтала о том, чтобы как-то убедить нового мужа позволить Норме Джин жить вместе с ними. До этого директор приюта рекомендовал Норме Джин какое-то время пожить в семье. Она снова стала кем-то вроде приживалки и жила в девяти разных семьях, связанных с приютом, пока не утратила юридический статус сироты.

Норма Джин росла в ужасающей нищете. Она жила в семьях бедных простых людей, которые в годы Великой депрессии, стремясь выжить, брали на воспитание сирот, за что получали небольшие деньги от государства. Норму Джин купали последнюю и первую ругали, если что-то было не так. У нее было два одинаковых комплекта одежды: выцветшие синие юбки и белые кофточки. Ее часто называли «мышка», но в мечтах своих она была так прекрасна и ослепительна в одеждах алого, золотого, зеленого и белого цветов, что люди останавливались и смотрели на нее, когда она проходила мимо.

В конце концов Грейс смогла взять ее к себе, и Норма Джин поверила, что наконец обрела настоящий дом. Пять месяцев спустя пьянство мужа вынудило Грейс отправить Норму Джин к своей тетке. Тетка Грейс, Ана, жила скромно, но любила девочку и заботилась о ней, а Норма Джин ее обожала. Однако за пределами жизнелюбивого и религиозного дома Норме Джин приходилось сталкиваться с суровой реальностью. В школе издевались над ее двумя одинаковыми приютскими костюмами, а мальчишки прозвали ее «Норма Джин – срам один»⁹⁶. Друзей у нее там было совсем немного, а школу она ненавидела.

В церкви Норма Джин пыталась побороть в себе странную и пугавшую ее фантазию: ей хотелось снять с себя одежду и стоять обнаженной перед Господом и людьми. Эта фантазия, по ее словам, не вызывала у нее «ни стыда, ни чувства греховности». «Мечты о людях, которые на меня смотрят, – вспоминала впоследствии Мэрилин, – делали меня менее одинокой… Я стыдилась своей одежды – неизменного, выцветшего, синего одеяния нищеты. А нагая я была такой же, как другие девочки»⁹⁷.

В один прекрасный день Норма Джин стала еще меньше похожа на других девочек. Постепенно под белой кофточкой ее тело округлялось и обретало женские формы. Она как-то одолжила у одной девочки свитер и пошла в нем в школу: с тех пор никому никогда не приходило в голову называть ее «срам один». Тело ее стало своего рода чудом, которое она украшала помадой и тушью для ресниц. Куда бы она ни шла, люди таращили на нее глаза, и теперь она понимала, что Норма Джин из сиротского приюта стала кем-то другим.

Тем не менее проблемы Нормы Джин еще не закончились. Тетя Ана не могла больше о ней заботиться. Это значило, что ей еще два года предстояло провести в детском доме, до тех пор, когда она достигнет восемнадцати лет – если только ее парень, служащий компании «Локхид» Джимми Догерти, которому уже исполнился двадцать один год, не пожелает на ней жениться. Грейс сделала Джимми предложение, и тот его принял. После свадьбы Норме Джин очень нравилось заниматься любовью, и она с радостью отдавалась Джимми в самых разных местах и в любое время, как только у нее возникало желание, а желание у нее возникало часто. «Даже раздевание перед сном почти всегда выглядело эротичным, и… если я принимал душ, а она открывала дверь, всегда происходило одно и то же: мы тут же начинали заниматься любовью», – вспоминал Джимми⁹⁸.

Еще Норма Джин любила дом и содержала его в чистоте и порядке. Она делала Джимми бутерброды, клала любовные записки в коробки с обедом, который он уносил с собой на работу, старалась вкусно готовить, часто делала горох с морковью, потому что ей нравились контрастные цвета. Она специально ставила свои плюшевые игрушки и кукол повыше на разные предметы мебели, чтобы им было лучше видно, как все хорошо обустроено в ее счастливом доме. «У нее не было детства, это было ясно, – позже говорил Джимми. – Когда я смотрел на нее, у меня возникало ощущение, что ее слишком долго никто не любил, что много лет до нее никому не было дела»⁹⁹.

В то время шла война, и Джимми решил пойти в армию. Норма Джин была вне себя от горя, но он от своих намерений не отказывался. Она переехала к его матери и получила работу на авиационном заводе. Как-то раз, когда Норма Джин в рабочем комбинезоне стояла на сборочной линии, ее «открыл» капрал Дэвид Коновер, фотограф, снимавший жизнь в Америке военного времени. Ее мечта о том, чтобы на нее смотрели с обожанием, начала воплощаться в действительность.

Джимми приехал домой в отпуск, но когда срок его закончился, Норма Джин опечалилась. Тогда она решила позвонить отцу, которого никогда не видела, но телефон которого как-то умудрилась найти. Перед тем как повесить трубку, Гиффорд заявил, что говорить им не о чем, и попросил ее больше никогда ему не звонить. На протяжении нескольких дней после этого разговора Норма Джин рыдала в голос и никак не могла утешиться.

Как «вдова» военного времени Норма Джин начала работать моделью, и эта деятельность привела ее в киностудии Голливуда, где она сначала снималась во второстепенных ролях, а потом получила широкую известность, причем стала не просто знаменитой актрисой, а звездой первой величины. Она научилась со вкусом одеваться и правильно применять косметику, привлекательно укладывать вьющиеся светло-каштановые волосы, обаятельно демонстрировать лучистую улыбку и бьющую через край чувственность. Она заработала первые в своей жизни реальные деньги и съехала из дома свекрови, которая осудила этот ее поступок. Когда Джимми предъявил ей ультиматум: съемки или брак, – она выбрала съемки.

Норма Джин постоянно скучала по печальной, больной матери. Она взяла Глэдис к себе и жила с ней. Пока душевная болезнь не вынудила Глэдис вернуться в лечебницу, они с дочерью пытались наладить отношения, которых на деле у них никогда не было.

Норма Джин постоянно заботилась о своей карьере. Она уступила тем, кто уговаривал ее осветлить волосы, и обнаружила, что блондинкам легче получить работу. Ее пригласили на киностудию «Твентис Сенчури Фокс», и Норма Джин стала исполнять эпизодические роли, получая 125 долларов в неделю. Следуя советам тех, кто рекомендовал ей придумать для себя более звучное имя, она стала называться Мэрилин Монро. Стремясь улучшить свою игру, она изучала актерское мастерство, молча сидя на занятиях с декоративной собачкой и максимально сосредотачиваясь. А дома с той же целью читала книги, точно так же, как в тот недолгий период, когда была только домохозяйкой, не ходила на работу и просматривала энциклопедии.

Норма Джин сознательно и целеустремленно становилась Мэрилин. Она снялась в нескольких фильмах, и в 1950 г., в конце концов, обратила на себя внимание, сыграв роль любовницы коррумпированного юриста в детективе Джона Хьюстона «Асфальтовые джунгли», вышедшем на экраны в том же году. Статус кинозвезды, которой Норма Джин уже стала – причем даже для себя самой, – Мэрилин обрела в 1952 г., после того как блистательно сыграла в картине «Стычка в ночи» вместе с Барбарой Стэнвик.

По мере того как популярность ее росла, развивался опрометчивый роман Мэрилин со знаменитым бейсболистом Джо Ди Маджо. Несмотря на то что Джо был маниакально ревнив и ему претил образ жизни Мэрилин, 14 января 1954 г. они зарегистрировали брак. Когда Ди Маджо испытывал приступы ревности и отчаяния, он гневно выговаривал молодой жене, а иногда даже пускал в ход могучие кулаки. Брак оказался быстротечным и глубоко несчастливым. Он завершился разводом 3 октября 1954 г.

Следующим супругом Мэрилин стал драматург Артур Миллер, человек столь же известный – по крайней мере, так же ей неподходящий, – как Джо Ди Маджо, Как ни удивительно, присущие признанному интеллектуалу здравые предчувствия обреченности изменили ему, и в июне 1956 г. они с Мэрилин сыграли свадьбу. Попросту говоря, автора пьесы «Смерть коммивояжера», создателя образа Вилли Ломена, очаровала чувственная прелесть Мэрилин. Он с восхищением отмечал: «Она чем-то сродни магниту, притягивающему сущностные качества мужчины-самца»¹⁰⁰. Его сестре казалось, что Мэрилин лучится радостью, и, скорее всего, так и было. На оборотной стороне свадебной фотографии Мэрилин написала: «Надежда, надежда, надежда».

Надежда покинула союз Миллера и Монро так же быстро, как и счастье. Вскоре Мэрилин поняла, что ее новый супруг, которого она называла Па или Полли (Джимми Догерти был у нее Папочкой, Джо Ди Маджо – Па), стал сомневаться в том, что правильно поступил, женившись на ней. Он жалел ее как женщину-ребенка, терзаемую своими демонами, но ее ненасытные эмоциональные потребности душили его творческую энергию. Он называл ее шлюхой и говорил ей, что у него нет простого ответа на замечание Лоуренса Оливье о том, что она «назойливая сучка».

Что касается актерского мастерства, Мэрилин находилась в прекрасной форме – если судить по ее завершенным работам. Между тем режиссеры, с которыми она работала, и коллеги считали, что она становилась все более эксцентричной, всегда опаздывала (иногда вообще не появлялась на съемочной площадке), грубила, вела себя вызывающе и надменно, была рассеянна, не могла запомнить простые слова. Тони Кертис, которого она день за днем заставляла себя ждать во время съемок фильма «В джазе только девушки», со злостью говорил, что к сороковому дублю романтической сцены целовать Мэрилин ему доставляло такое же удовольствие, как если бы он целовал Гитлера.

Брачная авантюра Мэрилин к тому времени достигла такой стадии напряжения, что восстановить нормальные отношения уже было невозможно. Несколько раз она пыталась кончить жизнь самоубийством. У нее случился выкидыш, и она очень из-за этого переживала. У нее было много связей с другими мужчинами, включая Джона Кеннеди, которые она не старалась скрывать. Несмотря на сеансы психотерапии, она погружалась в трясину отчаяния, и этому способствовало ее злоупотребление алкоголем и увлечение наркотиками. Когда после неудачной попытки самоубийства подруга спросила ее, как она себя чувствует, Мэрилин срывающимся голосом ответила: «Жива… не повезло»¹⁰¹. В 1961 г. в день инаугурации Джона Кеннеди Мэрилин улетела в Мексику, чтобы там получить развод.