Текст книги "История куртизанок"
Автор книги: Элизабет Эбботт
Жанр: Зарубежная образовательная литература, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 37 (всего у книги 55 страниц)
Конечно, не могла, и еще до переезда туда 2 декабря 1950 г. она с радостью погрузилась в хлопоты, связанные с дорогостоящей отделкой и богатым декорированием главного дома поместья и коттеджа. Как, спрашивала Грэма уверенная в своей правоте Кэтрин, она может бросить семью и начать с ним новую жизнь? Ожесточенные ссоры продолжались. Грэм предъявлял ей обвинения, причинявшие Кэтрин острую боль: она эгоистка и эгоцентристка, она беспардонная лгунья, он ненавидит ее, ненавидит ее друзей, ненавидит те ценности, которые она разделяет. Потом он мучился угрызениями совести, жалел о том, что так себя вел, брал обратно свои злобные, обидные слова и признавался в том, что боится разрушить остатки их былой любви.
Как-то Грэм организовал встречу Кэтрин со своим братом Раймондом, врачом, надеясь, что тот с клинической объективностью попытается диагностировать природу их отношений. Раймонд сделал следующие выводы: Кэтрин никогда не оставит Гарри; ей представляется, что ее жизнь была бы гораздо более спокойной и свободной от распрей и раздоров, если бы она прекратила отношения с Грэмом, тем не менее она полагает, что ей следует продолжать связь с ним из чувства долга; скорее всего, она отъявленная лгунья.
Выводы Раймонда Грэм посчитал верными и здравыми, но его любовь к Кэтрин противоречила здравому смыслу, он в ней отчаянно нуждался, чтобы обрести ощущение того жестокого мира, которое вдохновляло его на создание великих литературных произведений. Он не мог порвать отношения с Кэтрин, а ей недоставало силы воли, чтобы с ним расстаться.
Грэм пытался сохранить отношения с ней с еще большей настойчивостью. Он купил ей кольцо от Картье и сделал на нем гравировку в виде букв «К» и «Г». С большим размахом он организовал похожую на обряд бракосочетания церемонию и обменялся с Кэтрин торжественными обетами во время утренней мессы в небольшом курортном городке Танбридж Уэллс. Впоследствии на протяжении многих лет Грэм Грин с трепетом вспоминал «тот брак», а Кэтрин носила подаренное им кольцо до конца жизни.
Нет никаких сомнений в том, что в основе их романтических отношений лежали шокирующие измены друг другу, за счет которых они отчасти проверяли силу чувств друг друга и доводили себя до такого состояния, переносить которое уже не было возможности. В итоге они дошли до того, что не могли больше выдерживать силу обуревавших их чувств. Они все время любили друг друга, но Грэм перестал быть основным любовником Кэтрин, а она со временем уже тоже не была его главной партнершей. Сказать, что она его разлюбила, было бы неверно, скорее ее любовь к нему перестала быть такой сильной, как раньше, просто за счет тех чувств, которые она питала к другим мужчинам, полагая, что их тоже любит.
Через четыре года после начала их романа Кэтрин и Грэм настойчиво пытались определить, какие их связывали на тот момент отношения, и хотя бы отчасти вернуть ту радость, которую получали от них раньше. Чтобы с определенностью смотреть в будущее, Грэм на некоторое время уехал в Индокитай, устроив самому себе некое подобие ссылки. Там он написал посвященное Кэтрин печальное стихотворение «Через четыре года», которое кончается такими словами: «Я решился пойти на последнюю хитрость, чтобы тебя забыть, но кроме тебя ни о чем не мог думать, продолжая тебя любить»91.
В сентябре 1951 г. вышла в свет книга «Конец одного романа», сюжет которой напоминал реальный роман Кэтрин и Грэма. Это вызвало громкий скандал. Гарри рвал и метал, потому что Грэм выставил на всеобщее обозрение их отношения, и это его оскорбило. Кроме того, его беспокоило, что выход книги может ему помешать получить титул лорда, который Гарри очень хотел иметь, и он запретил Кэтрин видеться с Грэмом до апреля 1952 г. (Этот запрет не распространялся на других ее любовников, которые не писали о ней книг и не собирались на ней жениться.)
Совсем по другим причинам Кэтрин решила, что им с Грэмом следует прекратить интимные отношения. Гарри к этому ее намерению касательства не имел, суть проблемы заключалась в связи Кэтрин с ее последним любовником, Томасом Джилби. Отцу Томасу удалось убедить Кэтрин в том, что годы, проведенные ею с Грэмом, были сном, и теперь ей надлежало проснуться и вернуться к нормальной жизни католички – жены и матери. Ей не нужно было рвать с ним отношения, надо было только исключить из них физическую близость.
Сестра Кэтрин, Бонте, навестила ее в Ньютон-холле и потом сообщила своему супругу, что Томас Джилби практически живет в поместье вместе с хозяевами. А когда Гарри бывает в отъезде, осуждающе добавила она, Джилби принимает на себя роль главы семейства.
Он ведет себя с Бобе [детское прозвище Кэтрин] не просто в высшей степени ревниво и властно, он держит себя с ней в высшей степени сексуально ревниво и властно, она полностью подчинена им, до такой степени, что все остальное и все остальные исключаются… Его поведение лишено достоинства, в нем чувствуется скрытая грубость и жестокость. Возникает ощущение, что он владеет телом и душой бедной Бобе и хочет, чтобы окружающим это было известно92.
У Грэма Грина появился опасный соперник.
Но даже отец Томас не был способен ни исцелить Кэтрин, ни запугать ее настолько, чтобы она довольствовалась одним мужчиной. Она уже привыкла к беспорядочным половым связям, сексуальные победы над мужчинами и волнение в крови, которое она испытывала, заставляя их себя полюбить, доставляли ей слишком сильные и приятные ощущения, чтобы она могла от них отказаться. Но по-своему она все еще любила Грэма.
На то, чтобы перестроить отношения, у них ушли годы, причем в это время и у него, и у нее параллельно развивались другие романы, включая связь Кэтрин с Томасом Джилби и увлечение Грэма овдовевшей шведской актрисой Анитой Бьёрк. После 1951 г. Кэтрин и Грэм время от времени встречались: они виделись во время путешествий или на каких-то собраниях, изредка обменивались письмами, телеграммами или телефонными звонками. В ходе поездки в Рим в 1955 г. она попыталась порвать с ним, и Грэму пришлось «всю долгую ночь и все долгое утро» убеждать ее не делать этого. В 1956 г., во время одной из нечастых любовных встреч с Грэмом, Кэтрин прошептала, что «в определенном смысле» хотела бы завершить их роман и что, даже если бы Гарри и Вивьен скончались, она все равно не вышла бы за него замуж.
Однако когда Грэм заговаривал об их расставании, Кэтрин впадала в отчаяние. После того как он вернулся из путешествия с вьетнамкой, которую один его друг назвал «необычайно изысканным миниатюрным созданием», Кэтрин сказала подруге, что пошла бы на все, лишь бы вернуть Грэма93. Но когда он к ней вернулся, у нее не нашлось ни воли, ни желания поддерживать отношения, основанные на чувстве страстной любви, к чему он очень стремился, и следить за тем, чтобы он не вступал в серьезные связи с другими женщинами. В отличие от многих других любовниц Грэма Грина, Кэтрин Уолстон не стремилась выйти замуж за этого мужчину, который в письмах подписывался «Твой муж» и на протяжении десяти с лишним лет надеялся, что однажды она станет его женой.
По крайней мере, он писал об этом во многих письмах, много раз говорил ей об этом по телефону и даже составлял документы, в которых обещал передать Кэтрин значительную часть своих доходов и предоставить ей другие выгоды. Однако молодая австралийская художница Джоселин Рикарде, у которой в 1953 г. завязался с Грином бурный роман, после которого они остались друзьями на всю жизнь, высказала такое предположение: «Он отчаянно пытался покончить с зависимостью от нее – сначала со мной, потом с Анитой Бьёрк»94. Одновременно с преследованием Кэтрин и предложениями выйти за него замуж Грэм обсуждал вопрос о свадьбе и с Джоселин.
Что значило для Кэтрин, отличавшейся от других женщин «ошеломляющей» красотой, как отмечал один из ее любовников, Брайан Уормолд, а также необычайной притягательной силой, высоким общественным положением и несметным богатством мужа, – что значило для нее любить такого непростого и талантливого человека, как Грэм Грин, и быть им любимой? Действовали ли на нее отчаянные обращения к ней как к родственной душе, которая помогла ему создать многие лучшие произведения, и постоянные мольбы выйти за него замуж сильнее, чем на случайного читателя? Ответ на эти вопросы вполне очевиден. Кэтрин уважала литературный дар Грэма, ей было приятно и лестно, что ее присутствие, само ее существование помогало ему творить. Но резкая смена настроений и яростное отчаяние, доводившее его до вспышек гнева, истощало ее силы. А когда он был с ней нежен и ласков, ему подчас тоже было свойственно утомлять ее и изводить своей требовательностью. Кроме того, он угрожал ее браку так, как не угрожал ни один другой ее любовник. Ближе к концу их отношений Кэтрин чаще предпочитала держать Грэма на расстоянии вытянутой руки, встречаясь с ним все реже и реже, когда они – иногда не без доли безразличия – пытались вернуть памятную теплоту их отношений, которые некогда озаряло пламя любви.
Усиливавшаяся отстраненность Кэтрин привела к тому, что Грэм потерял голову от любви к шведской актрисе Аните Бьёрк. Теперь он не все время проводил в Лондоне, потому что часто бывал в Швеции. Но даже когда он был с Анитой, которую обожал, Грэм писал Кэтрин, напоминая ей об их «браке» в Танбридж Уэллсе, и умолял ее вернуться к нему.
В августе 1958 г. Анита с ним рассталась. Спустя год Грэм встретил женщину, с которой его связали любовные отношения, продлившиеся тридцать один год и которую в итоге он предпочел Кэтрин Уолстон. Его роман с Ивон Кпоетта, имевшей такого же покладистого мужа, как Кэтрин, начался в июне 1960 г. А впервые они поссорились тогда, когда Грэм сказал ей, что должен уехать из Ниццы в Лондон, чтобы пойти с Кэтрин на выставку Пикассо. Ивон неохотно согласилась, но предупредила его, что ему придется выбирать между ней и Кэтрин.
Ивон дождалась своего часа, когда Грэм и Кэтрин, которая с 1961 г. стала носить титул леди Уолстон95, резко прервали отношения. Когда Кэтрин узнала, что Грэм берет с собой Ивон в Розано, некогда их любимое место отдыха, она испытала потрясение. Еще сильнее ее поразило то, что в августе 1963 г., приехав в Лондон с Ивон, Грэм не делал секрета из того, что она его новая любовница. Спустя шестнадцать замечательных и мучительных лет ее с Грэмом романа Кэтрин Уолстон получила окончательную отставку. Когда Грин предложил Кэтрин встретиться со своей новой возлюбленной, та ответила отказом.
К середине 1960-х годов алкоголь и более четырех десятилетий курения нанесли организму Кэтрин непоправимый вред. К этому времени она стала алкоголичкой, рассовывавшей бутылочки с виски по карманам, состояние ее здоровья ухудшалось с каждым днем. Мужчины уже не заглядывались на нее, когда она заходила в помещение, она лишилась сексуальной притягательности, которой обладала раньше, хоть все еще ходили слухи о том, что она служила прототипом героини «Конца одного романа».
Угасание Кэтрин совпало с концом ее романа с Грэмом Грином, но его ускорил несчастный случай в аэропорту Дублина, где она упала и сломала бедренную кость. Следовавшие одна за другой операции не приводили к восстановлению, и она с помощью виски пыталась заглушить острую боль, которая постоянно ее терзала. Ее состояние продолжало ухудшаться, и вскоре она оказалась прикованной к инвалидному креслу.
В мае 1978 г. – когда оставалось всего несколько месяцев до ее смерти – шестидесятидвухлетняя Кэтрин написала Грэму нежное письмо, проникнутое печалью. Она с сожалением заметила, что он собирался уехать на Капри, – при этом Кэтрин ни словом не обмолвилась о том, что с ним вместе должна была ехать И вон, – где они часто бывали вместе. «Как мы были там с тобой счастливы! Я никогда не забуду те времена, тот день, когда мы впервые вошли в ворота виллы», – писала она96. Дальше в письме Кэтрин вспоминала другие радостные моменты – то, как на крыше Розаио они играли в слова, как плавали под водой, курили опиум. «В моей жизни никогда не было никого, похожего на тебя, и я тебе бесконечно благодарна» – так Кэтрин закончила письмо. Она увиделась с ним еще раз, мельком. Незадолго до смерти, наступившей 7 сентября 1978 г., она вежливо отказала ему в приглашении. Кэтрин мучительно страдала от рака и хотела, чтобы он ее запомнил такой, какой она была много лет назад, в их счастливые времена.
После кончины Кэтрин Гарри Уолстон отправил человеку, который страстно хотел жениться на его жене, послание, где, в частности, писал: «Кто может сказать, положа руку на сердце, что прошел по жизни, никому не причинив боли? А ты еще дарил радость… Но ты дал Кэтрин что-то такое (не знаю, что именно), что больше не давал ей никто»97. Этот дар, которому Гарри не мог придумать название, включал в себя разные составляющие, такие, например, как страсть и чувственная любовь. Но суть его, скорее всего, составляло удовлетворение Кэтрин тем, что она служила музой возлюбленному, вдохновив его на создание нескольких замечательных произведений англоязычной литературы.
Джойс Мэйнард98
Шаловливая девчушка с улыбкой на лице, снимок которой украсил обложку выпуска журнала «Нью-Йорк тайме мэгэзин» от 23 апреля 1972 г., мягко говоря, совсем не походила на красавицу, которой вскоре предстояло стать любовницей известного пятидесятитрехлетнего писателя. С фотографии на обложке на нас смотрит этакий тощий эльф с плоской грудью, в поношенных расклешенных джинсах и свитере с круглым воротом. Одной худенькой рукой она держится за кроссовку, а другой, на которой болтаются слишком большие часы, подпирает чуть склоненную голову. Но больше всего на снимке поражает лицо девушки, обрамленное длинными, спутанными на концах темными волосами и непокорной челкой, озорное лицо без всякой косметики, с большущими глазами, в которых сквозит усталость, а взгляд с робкой радостью и не без доли удивления направлен прямо в объектив.
Джойс Мэйнард выглядела как ребенок, но содержание ее хорошо и живо написанного очерка «Взгляд на прожитое в восемнадцать лет», в котором она анализировала причины неудовлетворенности ее поколения, выросшего после Вудстока на телевизионных шоу и куклах Барби, свидетельствовало о незаурядном уме взрослого человека. Молоденькая девушка с проницательностью ученого мужа рассуждала о гражданских правах, политике, «Битлз», марихуане, женской эмансипации, «конфузе девственности» в эпоху сексуальной революции. Она с сожалением признавала, что большую часть жизни провела перед экраном телевизора: «Если бы я столько же времени занималась игрой на пианино, сколько сидела перед телевизором… я стала бы теперь прекрасной пианисткой. Комедийные сериалы с головой погрузили меня в американскую культуру. После этих лет, проведенных перед телевизионным экраном, меня не интересовали музеи Франции, архитектура Италии или литература Англии… Меня восхищали вульгарность и банальность»99.
Американские средства массовой информации и широкая публика, в свою очередь, были восхищены Джойс Мэйнард, студенткой первого курса Йельского университета. Издатели журналов толпились у двери ее дома, она получала множество заказов на публикации и наводняла прессу работами, отличавшимися утомительным простодушием и неудержимым энтузиазмом. Ее читатели были явно ненасытны. Она писала для самых популярных журналов, но самое поразительное то, что Джойс вела собственную рубрику в журнале «Нью-Йорк тайме мэгэзин».
Многие читатели связывались с ней напрямую. Одно письмо, присланное из небольшого городка Корниш в штате Нью-Гэмпшир, отличалось от всех остальных. Его автор предупреждал девушку о соблазнах поспешных публикаций и советовал Джойс развивать ее литературный дар, который издатели обязательно постараются использовать к своей выгоде. Автор послания, имя которого уже стало культовым, просил ее не распространяться о содержании его письма и в конце его поставил подпись: Дж Д Сэлинджер. Тот факт, что Джойс была одной из немногих студенток Йельского университета, которая не читала ни роман «Над пропастью во ржи», ни другие произведения Сэлинджера, ничего не менял: она прекрасно знала о его известном отвращении к популярности, и ее чрезвычайно удивило то, что он ей написал.
Переписка продолжилась. Она переросла в глубокие и пылкие отношения, продолжавшиеся девять месяцев. Они наложили неизгладимый отпечаток на всю жизнь Джойс и оказали воздействие на нынешний литературный мир благодаря ее откровенным воспоминаниям «В мире – как дома», изданным в 1998 г. Начавшееся с почти ежедневного обмена письмами общение с Джерри – так Сэлинджер стал подписывать свои послания, – вскоре стало главным делом жизни Джойс. Два писателя, оба влюбленные в слова, принялись обольщать друг друга.
Какой же должна была быть восемнадцатилетняя девушка, чтобы в письмах вызвать интерес такой знаковой литературной фигуры, как Джером Дэвид Сэлинджер? В очерке Джойс Мэйнард, опубликованном в журнале «Таймс», уже проявилась ее очевидная исключительность, которая привлекла внимание Сэлинджера, а ее образ на обложке журнала взволновал и возбудил его. Она была младшей дочерью необычайно одаренных родителей. Ее мать, Фредель Брузер, была любимым ребенком в еврейской семье, бежавшей из России от погромов и обосновавшейся в Канаде. Здесь Фредель получила премию генерал-губернатора как лучшая выпускница средней школы и продолжила двигаться к вершинам академических успехов в университете, получив докторскую степень summa cum laude[54]54
С отличием (лат.).
[Закрыть] в колледже Рэдклиф при Гарвардском университете. (Диссертацию она посвятила концепции непорочности в английской литературе.) Макс Мэйнард, ее муж, который был старше Фредель на двадцать лет и происходил из нееврейской семьи, преподавал английскую литературу в университете Нью-Гэмпшира, рисовал и пугал членов семьи (а подчас даже вызывал у них отвращение) случавшимися у него время от времени запоями и сопутствующими приступами ярости.
Фредель и Макс были в равной степени преданы детям и чрезвычайно честолюбиво относились к их воспитанию. И Джойс, и ее старшая сестра Рона выиграли конкурс журнала «Схоластик», а Рона еще написала рассказ, удостоенный премии. Хоть Джойс не отличалась большой любовью к чтению, она каждый день делала записи о произошедших с ней событиях и описывала собственные наблюдения, что, по мнению ее матери, составляло материал для обработки в будущем. Но – скорее всего, из-за сложности семейной жизни Мэйнардов – образцом счастливой семьи для Джойс служил радио– и телесериал «Отец знает лучше».
Летом перед поступлением в Йельский университет Джойс была весившей всего восемьдесят восемь фунтов[55]55
40 килограммов.
[Закрыть] худышкой, которая писала, выполняла задания и работала, придерживаясь жесткого графика, ограничиваясь одним яблоком и одной порцией мороженого в вафельном рожке в день. В начале учебного года, став студенткой, она больше всего хотела найти кого-нибудь, кто освободил бы ее от одиночества100. Когда Сэлинджер неожиданно вошел в ее молодую жизнь, он представлялся Джойс воплощением ее мечты, и она называла его «мой освободитель, моя конечная остановка»101.
Союз Джойс и Джерри оказался взрывоопасным. Джойс была наивной, талантливой, честолюбивой девушкой, не забывавшей наставления матери о том, что всякий жизненный опыт может послужить зерном, которое она перемелет своей литературной мельницей. Джерри был опытным, дважды женатым и разведенным блистательным мужчиной, чье стремление к уединению стало притчей во языцех. Как и она, он был наполовину евреем, и – в отличие от ее отца – казался типично американским папой своего сына и дочери. Кроме того (как спустя годы выяснила Джойс), его привлекали молоденькие, по-детски доверчивые женщины, которые ненадолго могли воплотить его удивительно завершенный, но надуманный образ Фиби Колфилд[56]56
Фиби Колфилд – десятилетняя сестра главного героя романа «Над пропастью во ржи» Холдена Колфилда.
[Закрыть].
Через несколько недель переписки Джерри предложил Джойс общаться по телефону. Звонки становились все более частыми, как и письма, которые он заканчивал фразой «С любовью». Хотя к тому времени Джойс уже подписала контракт на книгу и договоры с несколькими престижными журналами, эти беседы с Джерри имели для нее очень большое значение. Он пригласил ее к себе домой. Не насторожило ли это ее, по меньшей мере? Нет, вспоминала Джойс. В 1972 г., писала она, союз зрелого мужчины с молодой женщиной был обычным делом, примерами тому служат такие пары, как Фрэнк Синатра и Миа Фарроу, Пьер Трюдо и Маргарет Синклер. Но такая точка зрения не отражала истинного положения вещей, о чем свидетельствует не самое лучшее отношение современников даже к таким неудачным бракам. (Дочь Сэлинджера Пегги, которая была всего на два года моложе новой подружки отца, скептически относилась к тому, что Джойс была такой молоденькой. «Было так странно… неужели папа ее ждал все это время?., эту вроде как сестренку не от мира сего?» – писала она в автобиографических воспоминаниях102.)
А Фредель Мэйнард, наоборот, радовалась, что ее дочь общается с таким известным мужчиной. При этом для нее не имело никакого значения, что ему пятьдесят три, ей сорок девять, а Джойс – восемнадцать. Вместо того чтобы предостеречь дочь, высказать ей свои опасения или поставить условия, как сделали бы на ее месте многие родители, Фредель поддержала план дочери, сводившийся к тому, чтобы предстать перед Сэлинджером в образе растерянной, бесполой, беспризорной бродяжки. Сэлинджер, очень высокий, худой, привлекательный мужчина, откликнулся на сигнал Джойс, которой вскоре предстояло стать его любовницей.
Жизнь писателя была такой же аскетической, как и его внешность. Он изучал, практиковал и пропагандировал гомеопатию. Ел он немного, в основном свежие фрукты, овощи и орехи, сам со знанием дела готовил телячьи котлеты. Он терпеть не мог мороженое, которое обожала Джойс. Через несколько часов после встречи он поцеловал ее, потом заметил: «Ты знаешь слишком много для твоего возраста. Либо это так, либо я знаю слишком мало для моего»103.
После этого эмоционально насыщенного визита Джойс вернулась к любимой летней работе, продолжая писать редакционные колонки для «Нью-Йорк тайме» в роскошном доме у Центрального парка, где она жила. Но вместо того, чтобы сосредоточиться на работе, Джойс, поддаваясь настроению, писала Джерри, «который переселился ко мне в голову»104. Очень скоро он увез ее на машине обратно в Нью-Гэмпшир и уложил в постель.
Их первая попытка физической близости оказалась неудачной. Пятидесятитрехлетний Сэлинджер стянул со своей восемнадцатилетней любимой через голову платье и снял с худенького тела хлопковые трусики. Бюстгальтер она не носила за ненадобностью, потому что грудь у нее была совсем небольшая. Джерри снял джинсы и трусы. Презерватив он использовать не стал, а Джойс о необходимости предохранения даже не вспомнила. Она думала о том, что впервые в жизни видит перед собой обнаженного мужчину.
«Я тебя люблю», – сказал ей Джерри. Джойс повторила его слова, чувствуя, что ей был знак свыше, что она была: «Спасена. Освобождена, на меня снизошло озарение и просветление, и коснулась меня длань Господня»105. Но озарение прошло, когда Джерри попытался в нее проникнуть, а ее сократившиеся влагалищные мышцы неприступной крепостью встали на пути настойчиво пытавшегося вторгнуться в ее естество полового члена. Дело кончилось тем, что Джойс разрыдалась. Джерри не стал пытаться применять силу, чтобы в нее войти, вместо этого он накинул купальный халат, помассировал Джойс болевые точки, чтобы ослабить головную боль, потом предложил ей приготовленную на пару тыкву под соевым соусом и стакан холодной воды.
Радость Джойс превратилась в стыд, но Джерри был с ней ласков и сказал, что просмотрит литературу по гомеопатии и определит симптомы того, что происходило с Джойс, а потом найдет решение. Но на следующий день, когда они разделись и снова попытались заняться любовью, произошло то же самое. «Ничего страшного, – сказал Джерри. – Я тебе в этом помогу». А через несколько дней он признался: «Я не смог бы выдумать образ девушки, которую любил бы сильнее тебя»106.
Не доведенный до логического решения роман продолжал бурно развиваться. Джерри восхищался очерками и статьями Джойс и воспоминаниями ее матери – «Изюм и миндаль» – о еврейском детстве в нееврейских канадских прериях. Но когда он сказал юной любовнице, что его волнует ее скорое возвращение на второй курс в Йельский университет, Джойс почувствовала тревогу, которую постаралась скрыть: ей показалось, что Джерри будет настаивать на том, чтобы она покинула свое убежище в маленькой квартире в Нью-Хейвене.
Вскоре появились первые признаки того, что Джерри может с ней быть таким же резким и язвительным, как со многими другими. Он постоянно ей повторял, что ему нравится ход ее мысли, но когда в «Таймс» появились две ее передовицы, Джерри с насмешкой сказал: «Неплохо для девушки, которая выросла не на той стороне дороги в Каламазу. Я даже не мог предположить, что твой родной язык литовский»107. Он пренебрежительно отозвался о ее журналистских работах как об «истерично потешном… убийстве пишущей машинкой» и предостерег ее против того, чтобы она стала «кем-то вроде проклятого Трумена Капоте в женском обличье, который мечется от одной пустой сцены к другой»108. Он обвинил «Даблдэй», издателя воспоминаний, которые она старалась закончить, в эксплуатации ее юности. Он продолжал поиски симиллимума – гомеопатического средства, которое должно было излечить вагинизм Джойс и которое, как она заключила позже, изменило ее личность.
Джойс, не по годам разумную и честолюбивую девушку, терзало чувство вины из-за собственных недостатков, которые четко перечислил Сэлинджер, и она, по уши влюбленная в Джерри, решила уступить объединенной мощи его гения и его личности. Она вернулась в Нью-Хейвен, чтобы продолжать учебу на втором курсе Йельского университета, но на следующий день после того, как ее необщительный любовник сказал ей, что будет рад, если в своем перегруженном расписании она выберет время, чтобы его навестить, Джойс сдалась. «Приезжай и забери меня», – сказала она ему по телефону. «Ну, наконец-то», – ответил Сэлинджер109.
Так она стала бывшей студенткой, отчисленной из университета, и любовницей Сэлинджера, которая жила с ним вместе, хотя никакой симиллимум не мог помочь ей расслабить мышцы влагалища. Но чудо, на которое она надеялась, принося в жертву образование в Йельском университете, включая льготы по оплате образования и стипендию, становилось все менее реальным. В отличие от Фиби Колфилд, Джойс Мэйнард была материалисткой, она не могла подавить стремление к участию в блистательной нью-йоркской литературной жизни, хоть больше увлекалась журналистикой, чем литературной деятельностью, пекла банановый хлеб, несмотря на то что у Джерри он вызывал отвращение, и своей неопрятностью сводила на нет его упорядоченную аккуратность. Одним словом, Джерри всегда находил повод, чтобы к чему-нибудь придраться.
Несмотря на ухудшение их отношений, Джойс и Джерри каждый день проводили вместе. Они читали: она – «Женский день» и «Семейный круг», он – труды Лао-Цзы, Вивекананды, Идриса Шаха. Они писали, причем он работал в кабинете один и никогда ей не читал то, что сочинил, сразу же запирая в сейф исписанные страницы. Они занимались йогой и медитировали. Они выращивали на огороде овощи, которые вместе с замороженным горошком фирмы «Бердз ай» составляли их основную пищу. И каждый день смотрели телевизионные шоу, а нередко и художественные фильмы. По субботам они танцевали под вальяжные ритмы «Шоу Лоренса Уэлка». Что касается сексуального расстройства Джойс, препятствовавшего полноценному половому акту, Джерри решил для себя эту проблему: он научил ее доводить его до оргазма с помощью оральных ласк. «По щекам у меня катились слезы, – вспоминала Джойс, – но я не останавливалась. Я знаю, что пока продолжаю ему это делать, он будет меня любить»110.
У Джойс были проблемы и с любовью к самой себе. Она выполнила договорные обязательства перед издательством «Даблдэй», написав небольшую книгу (или большой очерк) «Глядя в прошлое». В ней она хотела рассказать историю своей жизни, но опустила некоторые существенные детали: пьянство отца, отвращение к еде и то поразительное обстоятельство, что писала она это повествование, будучи отчисленной из университета бывшей студенткой. Мало того, в то время она всячески старалась ублажить человека, у которого жила и который был старше ее на тридцать пять лет, известного писателя, называвшего ее «суетной, жадной, голодной личностью»111.
Публикация книги «Глядя в прошлое» еще сильнее настроила Джерри против Джойс. Он резко осуждал ее за любую, даже самую незначительную рекламу книги с целью ее продажи. Боясь вызвать его неудовольствие и от ужаса при мысли о том, что может его потерять, она стала есть больше обычного, причем ела все подряд, а потом боролась с перееданием, вызывая у себя рвоту. Джойс полнела и ненавидела себя за это.
Тем, кто читал «В мире – как дома», сразу становились очевидны ранние симптомы разлада в отношениях между Джойс и Джерри. Но Джойс, а может быть, и Джерри, по большому счету, не обращали на них внимания. Их сексуальная проблема оставалась неразрешенной. На Рождество им были просто противны подарки друг друга. Джерри ни с того ни с сего раскритиковал «Изюм и миндаль», назвав книгу Фредель «поверхностной и неоригинальной»112. Когда репортер журнала «Тайм» нашел номер его телефона у подруги Джойс, Джерри пришел в ярость. «Ты глупая, глупая девчонка. Ты хоть отдаешь себе отчет в том, как ты меня достала?» – спросил он113. Джойс теперь часто плакала, понимая, что может настать день, когда Джерри ее возненавидит.
Их отношения завершились в городе Дейтона-Бич, куда они поехали с двумя детьми Джерри. Это путешествие они предприняли не только ради удовольствия. Джерри хотел там встретиться с одним известным и уважаемым гомеопатом, чтобы попросить у него средство для лечения «сексуальной проблемы» Джойс. Вместо этого Джойс испытала унижение, впервые в своей жизни подвергнувшись гинекологическому обследованию, которое не выявило у нее никаких физиологических отклонений. Сеанс иглотерапии, проведенный после обследования, ей ничем не помог.
На пляже Джерри произнес заупокойную речь по их роману. Он выглядел старше своих лет. Сухо и устало Джерри сказал Джойс, что не собирается больше иметь детей. «Теперь тебе лучше уехать к себе, – продолжал он. – Только перед этим забери свои вещи из моего дома»114. Когда Джойс, как в бреду, села в такси, которое должно было отвезти ее в аэропорт, Джерри напомнил ей, чтобы перед тем, как покинуть его дом, она выключила отопление и не забыла запереть за собой дверь. Пегги, с которой Джойс жила в гостинице в одной комнате, ничего не знала о драме, разыгравшейся между ее отцом и его молодой любовницей. По ее словам, после отъезда Джойс «все шло так, как будто ее там вообще никогда не было»115.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.