Текст книги "История куртизанок"

Салли Хемингс прожила еще десять лет в арендованном доме вместе с Мэдисоном и Эстоном. Когда она умерла, они похоронили ее на афроамериканском кладбище. Ее история стала известна благодаря жизнеописаниям ее выдающегося хозяина. Однако много дополнительной (хоть и отрывочной) информации можно найти в газетах того времени и в письмах современников Салли – журналистов, политиков, ее друзей, родственников, а также в письмах бывших рабов, в частности ее сына Мэдисона и другого, не имевшего к ней отношения раба, жившего в Монтичелло, по имени Израиль Джефферсон. Сама Салли не оставила ни дневников, ни писем. До нас дошли лишь описания отдельных эпизодов ее жизни в воспоминаниях ее сына.

Сегодня мы не можем с полной уверенностью говорить о том, что Салли Хемингс состояла в любовных отношениях с Томасом Джефферсоном, хотя кровное родство с ним Эстона свидетельствует в пользу этой версии. Очевидно, однако, что злобные нападки современников Джефферсона подчеркивают презрение и страх, которые вызывали отношения между рабовладельцами и их любовницами-рабынями. Если третий президент США любил рабыню, в жилах которой текла негритянская кровь, тем самым он молчаливо отрицал распространенные в современном ему обществе представления о врожденной неполноценности чернокожих, которые оправдывали само существование рабовладения как общественного института.

Джулия Фрэнсис Льюис Диксон¹⁷

Рабыня Джулия Фрэнсис Льюис Диксон была любовницей своего хозяина, который обожал их совместную дочь Аманду Америку Диксон и сохранил память о ней и ее матери в исторических записях. Сведения о Джулии мы также находим в ее собственных показаниях, которые она давала во время грязного судебного процесса, когда семьдесят девять родственников ее покойного хозяина оспаривали доставшееся Аманде огромное наследство.

Джулия родилась 4 июля 1836 г. Она была дочерью рабыни и Джо Льюиса – мужчины испанских кровей со смуглой кожей, который, как Джулия рассказывала внукам, «считался белым». В феврале 1849 г. Джулия была миниатюрной двенадцатилетней девчушкой с кожей цвета меди, мягкими кудрявыми волосами и красивыми зубками. Она принадлежала Элизабет Диксон – матери Дэвида Диксона, самого богатого гражданина округа Хэнкок в штате Джорджия. Джулия была любимицей Элизабет. Она работала горничной в главной усадьбе, а ее комнатка находилась в маленьком доме, расположенном во дворе усадьбы Диксонов. (Большинство не имевших таких привилегий рабов жили в двухэтажном бараке, который называли «домом черномазых».)

Диксоны – овдовевшая Элизабет, которой тогда было семьдесят два года, и трое ее не состоящих в браке детей, Дэвид, Рута и Грин – жили все вместе. Дэвид, любимый сын Элизабет, сам, без посторонней помощи создал семейное состояние. К 1849 г. он владел 2010 акрами земли и пятьюдесятью тремя рабами. Формальное образование у него было невысокое, но его недостаток компенсировался любознательностью и наблюдательностью. Партнеры и конкуренты считали его знающим, но самоуверенным человеком, не допускавшим возражений, слово которого было законом.

Как-то в февральский полдень Дэвид проезжал верхом по полю, на котором играла Джулия. Он подъехал и, покоренный ее прелестью, поднял девочку с земли, усадил в седло, увез и изнасиловал. (Спустя годы он признал, что «дал промашку», изнасиловав ее.) Джулия от него забеременела и поздней осенью родила девочку, которой Дэвид и Элизабет дали эффектное имя Аманда Америка Диксон.

С самого ее рождения Дэвид души не чаял в своей светлокожей дочурке. Как только Джулия отняла ее от груди, он забрал у нее девочку, и они с матерью воспитывали ее так, как считали нужным. Аманда стала мисс Манди даже для Джулии, и большую часть времени девочка проводила в спальне, которую делила с бабушкой. По ночам она спала в специальной кроватке на колесиках, которую днем закатывали под большую кровать Элизабет. Дэвид чрезвычайно привязался к Аманде и всячески ее баловал. Он велел купать ее в коровьем молоке, поскольку в то время считалось, что от него становится светлее кожа. Он нанял преподавателя, который обучал ее чтению и письму, хоть его родных сестер никогда этому не учили. Аманда читала художественную литературу, ей давали уроки игры на фортепьяно, ее холили и лелеяли, оберегали, пылинки с нее сдували.

И тем не менее, как это ни парадоксально, она оставалась рабыней. «Черный кодекс» Джорджии запрещал освобожденным рабам оставаться в штате. Так что единственная возможность для Элизабет Диксон и ее сына сохранить около себя их любимую Аманду состояла в том, чтобы не давать ей вольную.

Все это время, подметая в доме Диксонов полы, штопая им одежду, прислуживая за столом, Джулия каждый день видела свою дочь. Она должна была рассыпаться мелким бисером перед собственным ребенком и наблюдать за тем, как девочка превращается в белую, изящную и вполне образованную папенькину дочку. По словам ее потомков, сохранивших в семейных преданиях воспоминания Джулии, она никогда не простила Дэвиду того, что он ее изнасиловал, и мстила за это, управляя им «железной рукой»¹⁸.

«Железная рука» Джулии (но не основная ее обида) была скорее желаемой ею, чем действительной. Свидетельства из разных источников указывают на то, что между Джулией и Дэвидом сложились отношения взаимной привязанности, в силу которых она заняла главенствующее положение в хозяйстве Диксонов. Ее разлучили с Амандой, но во многих других отношениях Дэвид обращался с ней как с женой, которой у него никогда не было. Он без тени смущения целовал ее на глазах у других рабов или поддерживал, когда она слезала с коня. Часто они с Джулией сидели подле камина или в спальне Дэвида, обсуждая домашние проблемы, его соображения по поводу агротехнических новшеств и планов, реализация которых со временем принесла ему известность.

По мере того как здоровье Элизабет ухудшалось, еще молодая Джулия и другая рабыня, Люси, брали на себя многие из ее обязанностей, в частности получили ключи от кладовых, где хранились сахар, виски, мясо, одежда и лекарства, а также стали присматривать за кухней, бесперебойная работа которой считалась делом особой важности. Кроме того, Дэвид передал в ведение Джулии некоторые финансовые операции, касавшиеся арендаторов и торговцев. Складывается впечатление, что она стала волевой и энергичной женщиной, участвовавшей в создании и деятельности империи Диксона. Она уважительно относилась и чувствовала очевидное влечение к человеку, ставшему отцом Аманды и определившему ее собственную руководящую роль в его жизни и его мире.

После того как он ее изнасиловал и вскоре она стала матерью, сексуальные отношения между ними продолжались. Однако ее никак нельзя было считать верной рабыней-любовницей. Она открыто сожительствовала с другим рабом Диксона – Джо Брукеном, от которого в 1853 г. родила дочь Джулиану. Тринадцать месяцев спустя Джулия переспала с Юбэнксом, белым знакомым Диксонов, носившим прозвище Док. Дэвид, видимо, спокойно относился к этим связям, поскольку не упрекал и не наказывал за них Джулию, наоборот, он даже наделял ее более широкими правами в своем домашнем хозяйстве.

По мере того как Джулия взрослела, много и хорошо работала, выстраивала отношения с Дэвидом, Джо и Доком, Дэвид богател и становился все более известным за счет агротехнических нововведений. К 1860 г. он лично владел уже 150 рабами. Сельскохозяйственные журналы публиковали его радикальные теории о правильном землепользовании путем активного применения удобрений, ротации севооборота, неглубокой вспашки и смены посевных культур – совокупность таких мер, по его мнению, могла привести к хозяйственной независимости. Рабов, как он полагал, следовало обучать более эффективным методам работы, что должно было приводить к росту их гордости и вместе с тем к увеличению производительности труда. «Я за пять минут научил раба собирать на сто фунтов больше хлопка в день, чем раньше, и он продолжит в этом совершенствоваться», – писал Дэвид¹⁹.

Как явствует из послевоенного свидетельства одного раба, сам Дэвид не всегда делал то, чему учил других. Юла Янгблад, внучатая племянница Джулии, вспоминала, что Дэвид вводил дисциплинарные меры, применявшиеся к рабам надсмотрщиками, которые не гнушались привязывать их к столбу для порки. «Когда я думаю о тех временах, мне остается только улыбаться, чтобы не разрыдаться», – говорила Юла²⁰.

Но когда дело касалось Аманды, сам факт того, что Дэвид жил вместе со своей дочерью, в жилах которой текла кровь цветной рабыни, служил вызовом обществу его времени. Когда гости спрашивали, должны ли они садиться вместе с ней за обеденный стол, Дэвид обычно кричал: «Если вы собираетесь обедать здесь, то да, черт подери!»²¹

По крайней мере одному своему знакомому он признался в том, что Аманда – его дочь. Другой гость, доктор Е. В. Альфренд, позже, давая показания в суде, сказал, что, поскольку Аманда похожа на Дэвида, он расспрашивал Джулию о том, кто родители девочки. Джулия неохотно ответила, что Аманда ее дочь. «Я сказал ей, что так и думал, и спросил ее, кто отец ее дочери», – вспоминал доктор Альфренд. Джулия колебалась, но потом призналась, что это господин Дэвид²².

В определенном смысле рабство упрощало развитие отношений Джулии и Дэвида: не важно, насколько волевым человеком она была (в любом случае, его воля была сильнее), не важно, насколько сильна была его привязанность к ней, и не важно, насколько двойственными и противоречивыми были ее чувства к нему, так как Дэвид, повелитель и хозяин Джулии, обладал абсолютной властью. И хоть Джулия горевала, когда у нее отняли Аманду, она полностью одобряла то воспитание, какое Дэвид и Элизабет дали ее ребенку.

Мы располагаем весьма скудной информацией о жизни Джулии, к тому же она запутана и противоречива, хотя вполне точно может отражать ее восприятие себя самой. Например, хоть все, кто ее знал, отзывались о ней как о чернокожей рабыне, Джулия говорила своим внукам, что она португалка (очевидно, она имела в виду своего отца, которого также называла «испанцем») и что в жилах ее нет ни капли негритянской крови.

Не сохранилось никаких свидетельств о том, что происходило с Джулией в период, предшествовавший Гражданской войне, когда возросла вероятность отделения Юга и усилились волнения среди рабов. Она, должно быть, трагично воспринимала свой статус рабыни, одновременно осознавая, что ее собственная безопасность и благополучие ее дочери зависят от благосостояния Дэвида Диксона, создававшегося трудом рабов.

У Дэвида такое моральное противоречие отсутствовало. В ходе Гражданской войны он «в ущерб себе» поддерживал конфедератов, снабжая их хлопком, беконом, зерном и крупными суммами денег. В результате состояние семьи Диксонов таяло с каждым днем. В 1863 г. в Джорджию прибыл генерал армии северных штатов Уильям Т. Шерман и оккупировал округ Хэнкок. Хоть он и не разрушил дом Дэвида – якобы потому, что там находилась престарелая Элизабет Диксон, – солдаты Шермана забрали с собой сотни кип хлопка, заготовленное про запас зерно, пятьдесят пять мулов и сельскохозяйственные машины. Плантация Дэвида была разрушена, правда, Джулии удалось спасти столовое серебро Диксонов, которое она закопала до того, как его смогли растащить солдаты.

Двадцатого августа 1865 г. Гражданская война завершилась. Рабы Диксона, включая Джулию, стали свободными людьми, но Джулия осталась с Диксонами. Возможно, принять это решение ее в основном побудило желание находиться рядом с Амандой, которая никогда не оставила бы любимого отца. Кроме того, положение рабыни не казалась Джулии совсем уж плохим, а после войны она, должно быть, считала, что жизнь может стать лучше. Вместе с тем она, видимо, думала, что никогда не сможет найти себе где-нибудь такое же ответственное и престижное (в своем роде) занятие, как работа домоправительницы в хозяйстве Дэвида. К 6 августа 1864 г., когда Элизабет Диксон умерла, Джулия стала подлинной хозяйкой разоренной плантации Диксона.

В возрасте двадцати девяти лет Джулия также готовилась стать бабушкой, потому что Аманда забеременела от своего двоюродного брата Чарльза X. Юбэнкса, белого племянника Дэвида. Из-за суровых законов штата Джорджия, направленных против смешанных браков, Аманда не могла выйти замуж за Чарльза, но они вместе поселились на расположенной неподалеку плантации, которую, не исключено, помог им приобрести Дэвид. Сына они назвали Джулианом, очевидно, в честь его бабушки Джулии.

Дэвид, как всегда решительный и изобретательный, несмотря на разорение, принялся заново создавать состояние. Он попросил прощения у правительства Соединенных Штатов, что было необходимой формальностью для возврата ему имения, и заявил – как и должен был сделать, – что «с рабством покончено навсегда»²³. Однако дома он открыто высказывал по этому поводу сожаление, поскольку, как и все бывшие рабовладельцы, после войны столкнулся с катастрофической нехваткой рабочей силы, так как чернокожие мужчины искали более привлекательную работу, чернокожие женщины стали хозяйками в собственных домах, а чернокожие дети обрели право на детство. Несмотря на эти проблемы, Дэвид продолжал упорно работать и добился успеха, производя плуги и «состав Диксона» – удобрение, которое он продавал с приличной прибылью.

В жизни Джулии произошел новый поворот. Вскоре после того, как Аманда родила второго сына, Чарльза, она неожиданно вернулась домой и сказала: «Я хочу жить с тобой, папуля»²⁴. Дэвид принял ее и построил для нее, Джулии и внуков большой дом в трехстах ярдах от собственного скромного жилища. Он сделал так, что они стали юридическими хозяевами дома, оформив договор купи и-продажи, в котором семь восьмых стоимости дома принадлежали Аманде и одна восьмая – Джулии. Впервые с младенчества Аманды Джулия получила возможность жить вместе со старшей дочерью, а ее младшая дочь Джулиана с семьей жила в собственном доме, расположенном неподалеку.

Дэвид совершил еще один поступок, который стал сюрпризом для Джулии. В возрасте шестидесяти двух лет он скоропалительно женился. Его супруга, Клара Харрис, была всего на три года старше Аманды. Брак оказался несчастливым с самого начала, поскольку хорошо образованной и состоятельной красавице-южанке пришлось поселиться в меньшем из двух домов на территории плантации, а в лучшем и большем доме жила цветная любовница ее мужа, его дочь и два внука, которых он любил без памяти. Брат Клары, Генри Харрис, давая позже показания, говорил, что Дэвид был щедр с его сестрой. Он предоставил в ее распоряжение экипаж, который запрягали парой вороных лошадей, и тратил на нее деньги без счета. Он также нанял архитектора, чтобы тот спроектировал особняк стоимостью тридцать тысяч долларов, но, по словам Генри Харриса, когда Клара лучше поняла, как обстоят дела на плантации, она решила, что ничего нового там строить не стоит.

Клара никогда не была счастлива, рассказывал на суде Харрис, но вовсе не потому, что Дэвид к ней плохо относился. Клара с мужем были просто несовместимы: городская девушка, привыкшая к активной социальной жизни, на плантации она чувствовала себя несчастной. Кроме того, у нее оказалось слабое здоровье. Генри не добавил к этому, что Дэвид не скрывал своей привязанности к Джулии, Аманде, Джулиану и Чарльзу и что Клара не могла это перенести, потому что отношения мужа с любовницей, ее дочерью, рожденной от него, и внуками нередко делали ее, законную жену, объектом насмешек.

Джулия, видимо, тоже страдала. Пусть даже не мучилась ревностью, тем не менее она наверняка хотела сохранить положение, которое занимала на плантации, беспокоилась о безопасности собственного будущего – и в любом случае, Джулия не могла не опасаться избалованной и требовательной незваной гостьи. Правда, спустя годы она клялась под присягой в ходе судебного разбирательства, на котором оспаривалось завещание Дэвида, что с некоторого времени до заключения этого брака Дэвид уже не вступал с ней в интимные отношения. «Припоминаю, что мы расстались до того, как он женился или стал подумывать о женитьбе», – сказала Джулия на суде²⁵.

Этот брак оказался непродолжительным, потому что Клара скончалась от воспаления легких, не дожив до третьей годовщины свадьбы. Жизнь Дэвида в браке и тяжесть утраты отняли у него много сил. Джулия немало времени проводила в методистской церкви в Черри-хилл, уделяя большое внимание работавшей при ней школе. В 1874 г. она убедила Дэвида, который не посещал богослужений, продать церкви три акра его земли за пять долларов. Дэвид согласился при одном условии: если земля не будет использоваться для нужд церкви и школы при ней или если дороги придут в негодное состояние, то участок возвращается в его собственность. Это трудно было назвать крупной филантропической акцией, но Дэвид сделал именно то, о чем его просила Джулия.

А в целом жизнь Джулии текла без перемен. Она продолжала оставаться доверенной домоправительницей Дэвида, как и раньше, ездила в близлежащую Спарту закупать необходимые припасы и продавать созданные на плантации продукты. Коммерческая деятельность Джулии нередко приводила ее в дом одного из друзей Дэвида, где она всегда отказывалась от приглашений хозяев присоединиться к их семейной трапезе. Она предпочитала принимать пищу вместе с прислугой в кухне. Джулия заслужила репутацию «неподдельно спокойной, безобидной женщины», которая обслуживала гостей Дэвида и скромно себя вела²⁶.

В 1885 г. Дэвид умер. Прильнув к безжизненному телу отца, Аманда простонала: «Теперь я осиротела, теперь я стала сиротой». Потом последовал кошмар, вызванный опротестованием завещания Дэвида его родственниками, поскольку он умер богатым и основную часть состояния оставил Аманде. Семьдесят девять его родственников, считавших себя обделенными, оспаривали завещание, пытаясь доказать, что Джулия оказывала на него слишком большое влияние и заставила его сделать Аманду основной наследницей. Девять месяцев спустя после смерти Дэвида Джулии задавали провокационные вопросы с презрением к ней относившиеся адвокаты ее противников. В зале суда не без злорадства обсуждались реальные и мнимые эпизоды из ее прошлого. Некоторые из них можно было трактовать не в ее пользу – например, когда она была девочкой, Дэвид во время ссоры ударил ее, а Джулия дала ему сдачи; он относился к ней не как к рабыне, а как к жене или любимой; они часто целовались у всех на глазах. Другие предположения – в частности, говорилось о том, что Дэвид рыдал как ребенок, когда Джулия грозила, что бросит его, – скорее всего, не имели под собой никаких оснований.

Для юристов Аманды трудность состояла в доказательстве того, что она была ребенком Джулии и Дэвида, потому что когда он составлял завещание, Джулия не являлась его сожительницей. Их противники заявляли обратное, а именно: она была его сожительницей и в силу этого могла оказывать на него давление. Они подвергали сомнению порядочность Джулии и подрывали доверие к ней. «[Джулиана была] ребенком чернокожего мужчины, ведь так?» – задавал вопрос адвокат противоположной стороны. «Темнокожего мужчины», – уточняла Джулия. «Разве он не был черномазым?» – настаивал адвокат. «Припоминаю, что его называли черномазым», – отвечала Джулия. Адвокаты также оказывали на нее давление в связи с тем, что трех своих детей она родила от трех разных отцов. «Такого рода услуги вы оказывали только этим троим?» – спросили Джулию. «Я никому никаких услуг не оказывала; я никогда не была дурной женщиной», – ответила она с убежденностью в собственной правоте²⁷.

Как ни удивительно, суд оставил завещание в силе, и Аманда оказалась самой богатой цветной женщиной в Джорджии. Несмотря на горе, она, истинная дочь своего предприимчивого отца, сразу же взяла в свои руки контроль над собственной жизнью. Аманда купила в Огасте роскошный особняк с семью спальнями и переехала туда. А в силу «естественной любви и привязанности, которую она чувствует и испытывает к своей матери», Аманда передала Джулии в полную собственность их дом на плантации. Продолжая отдавать должное Джулии, сын Аманды Джулиан и его жена назвали свою первую дочь Джулия Фрэнсис II. (Два года спустя у них родился сын, которого они назвали Дэвид Диксон II.)

Но семейству Джулии были суждены еще большие волнения. Аманда вышла замуж, сохранив за собой полный контроль над полученным наследством. Своему мужу, Натану Тумеру, свободному цветному, она делала щедрые подарки. Однако недуги тела, душевные травмы и семейный скандал (ее второму сыну Чарльзу, хоть он и состоял в браке, вскружила голову четырнадцати летняя дочь его нового отчима, и он попытался ее похитить) крайне ослабили ее, и в 1893 г. в возрасте сорока четырех лет Аманда умерла.

Она скончалась, не оставив завещания. Последовали новые юридические тяжбы. В 1899 г. Джулия и ее подруга Мария Нанн поехали в дом Аманды в Огасте, собрали всю находившуюся там мебель и отправили ее в Спарту, штат Джорджия, где Джулиан, внук Джулии, купил ей замечательный дом, расположенный в роще ореховых деревьев. Джулия выиграла возбужденные против нее судебные дела, и ей позволили сохранить обстановку дома Аманды. Еще она сказала своим молодым родственникам, что велела перезахоронить останки Дэвида Диксона на кладбище в Спарте и возвести на его могиле памятник.

Сожительству Джулии Фрэнсис Льюис Диксон и Дэвида Диксона предшествовало изнасилование, и ее интимные контакты, в частности связь с рабом Диксона, Джо Брукеном, возможно, стали демонстративным проявлением неповиновения ее обидчику.

А может быть, Джулия просто влюбилась. Как бы то ни было, очевидно, что она никогда не сомневалась в своей способности сохранить отношения с Дэвидом.

И тем не менее обстоятельства жизни Джулии были слишком сложными, чтобы принимать простые решения. Ее должно было радовать, что Дэвид предпочитал Аманду всем остальным родственникам, и прежде всего тем из них, которые его за это осуждали. В то же время она видела и слышала, как он обращался с другими рабами – награждал тех, кто с ним сотрудничал, но использовал хлыст, когда раб пытался действовать вразрез с его указаниями. Джулия относилась к числу тех, кто с ним сотрудничал.

Сложнее найти объяснение отношению Джулии к цвету ее кожи и происхождению. Несмотря на то что она, как известно, рассказывала внукам о своей национальной принадлежности, у нее не было оснований полагать, что в жилах ее текла негритянская кровь, – почему же в таком случае она была рабыней? Однако постоянное обсуждение темы рабства, свойственное даже Дэвиду и его белым гостям, которые непрестанно говорили о негритянской проблеме, не могло не оказывать влияния на сознание Джулии. Может быть, она гордилась цветом своей кожи с бронзовым отливом, прямыми, невьющимися волосами, а возможно, надеялась дистанцироваться от изживавшего себя рабства, как будто ее положение было какой-то ошибкой, вызванной темной кожей ее латинских предков. Не исключено, что неожиданная женитьба Дэвида на Кларе Харрис разозлила и напугала Джулию. Ее горе могло проявиться в том, что она никогда не говорила внукам о непродолжительном браке Дэвида. Как и негритянская кровь в ее жилах, недолгая измена Дэвида для нее просто не существовала.

Глубинные противоречия, лежавшие в основании мира Диксонов, вероятно, заставляли Джулию страдать на протяжении почти всей ее жизни. Оглядываясь на прожитые годы, она приходила к заключению, что ей удавалось идти по жизни в этом мире, обходя стороной грозившие ей опасности и сохраняя чувство собственного достоинства, лишь благодаря напускной храбрости, сообразительности, трудолюбию, соблюдению религиозных заповедей и – уже в старости – способности избавляться от тяжелых воспоминаний.