Текст книги "Арбайт. Широкое полотно"
Автор книги: Евгений Попов
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)
Глава XXVI
ПРО ПРОТОПОПА
Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно о том, что Плоть тормозит движение Духа и что это, может быть, даже и хорошо. Без тормозов ведь можно уехать слишком, совсем-совсем далеко.
В Советском Союзе, конечно же, был тоталитаризм, с этим может спорить только подлец, дурак или безумец. Но как живые микроорганизмы заводятся даже на планете Марс при отсутствии подходящей для того атмосферы, так и в СССР кой-чего все же было.
Например, существовали на излете, когда Брежнев уже окончательно потерял форму лица и души, различные подпольные литераторы, живописцы сомнительных картин и даже неофициальные театрики по квартирам, в том числе по коммунальным, да, да – по коммунальным, где, по выражению В.Высоцкого, «на тридцать восемь комнаток всего одна уборная».
Юный Гдов, которого никто тогда не знал, кроме тех, кому это требовалось по службе, однажды попал на такое театральное представление – по блату и знакомству со знаменитым (впоследствии) драматургом Л.П. (женского пола).
Андеграундное авангардистское зрелище эпохи застоя было посвящено нелегкой судьбе протопопа Аввакума. Сейчас, когда мотивы энергичного хамства окончательно превалируют в человеческих отношениях, на этот спектакль зритель вряд ли попер бы и антреприза скорей всего прогорела б. А тогда на лестничной площадке заранее оговоренного адреса кучковались люди, человек пять, которых Гдов лично не знал, но понимал, что они, кутаясь в дубленки, являются знаменитостями московского мира театра и кино, столь далекого (пока) от Гдова.
В урочный час врата коммуналки распахнулись, зрители двинулись по длинному тусклому коридору, где висели цинковые тазы, корыта, лыжи, ржавые велосипеды. Примерно как на модной (ныне) инсталляции концептуалиста Ильи Кабакова. Прошли в некую комнату, совершенно пустую, где встали в центре, все шесть человек, включая Гдова. Впрочем, комната не была идеально безмебельной: в правом углу ее покоился раскрытый, относительно громадный, окованный железными полосами сундук.
В левый угол комнаты вышел широко известный в узких кругах артист З., похожий на царевича Алексея с картины художника Ге, где царь Петр допрашивает сына перед тем, как его убить. Гдов потом с З. подружился, выпили вместе декалитры водки и портвейна, но это было потом.
А тут артист З., дергаясь и припадая к полу, как подстреленная хулиганами птица, принялся бормотать текст, который невоцерковленный человек мог бы свободно принять за православную молитву. А на самом деле это были цитаты из «Жития» мятежного протопопа, те самые, где наличествует слово «блядь». Артист З. вдруг сделал стойку на руках, продолжая отчетливо артикулировать «Житие», и на руках же чуть-чуть сместился вправо, где принял естественное, а не спортивное человеческое положение. Духовное чтение возобновилось. Зрители тоже чуток сместились, вытягивая шеи. Таким образом артист З. обошел по часовой стрелке практически всю комнату, после чего пронзительно вскрикнул, как загубленная все теми же хулиганами чайка или подстреленный заяц. И, свершив чудо акробатизма, нырнул в сундук, захлопнув за собой тяжелую его крышку.
Воцарилась мертвая тишина, и Гдову стало смешно при мысли о том, что соседям по коммуналке когда-нибудь надоест такое высокое искусство, вершащееся под носом у этих простых людей раз в неделю по воскресеньям, после чего нужно мыть за гостями полы. И они однажды вызовут сюда наряд ментов, которых в те времена народ именовал мусорами и лягавыми. Гдов хихикнул. Знатные зрители перед тем, как молча разойтись, глядели на него брезгливо, с недоумением, как на потенциального стукача, затесавшегося на этот пир духа по недоразумению, а то и чьей-либо халатности.
Это Гдов тогда хихикал, а сейчас вот так разволновался, что уже не мог больше работать и день в этот.
ПОСЛЕ ЧТЕНИЯ ГЛАВЫ XXVI ПРЕДЛАГАЮ ОБСУДИТЬ СЛЕДУЮЩЕЕ
1. Превалируют ли в нынешних человеческих отношениях мотивы энергичного хамства?
2. Что нынче превалирует в человеческих отношениях?
3. Любите ли вы авангардное искусство? Отчего его так не взлюбили большевики?
4. Чем объясняется тот странный факт, что соседи по коммуналке не донесли ментам на подпольных театралов? Известны ль вам другие примеры подобного благородства простых людей по отношению к запрещенным (тогда) деятелям искусства и так называемым диссидентам?
5. Как вы думаете, сошел бы с ума протопоп Аввакум, чудом оказавшись в современном социуме?
Глава XXVII
КАК ВЕСТИ СЕБЯ СВИДЕТЕЛЮ НА ДОПРОСАХ В КГБ
Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно о хитрости и подлости советской власти, которая загипнотизировала, как удав, даже так называемых диссидентов. И они сильно растерялись, когда ее не стало. Некоторые и до сих пор в себя не пришли, кто еще среди живых.
Эту хитрожопую власть нынче вовсю используют в качестве бренда различные креативщики, такие, например, как владельцы шашлычной «Антисов», что на Ленинградском проспекте столицы.
Которых быстро-быстро окоротило местное начальство, дабы не глумились над святыми понятиями, если хотят, как люди, «пилить бабло». Был и такой скандал осенью 2009-го! Кстати, подлинные борцы за идею так быстро не сдались бы – сели в психушку, отправились на эшафот. А эти тут же сняли вывеску «Антисов» да еще оправдываются – мы, дескать, товарищи, ничего дурного в виду не имели. Ах, как все и вся измельчало!
А ведь какие замечательные люди украшали Страну Советов! Вот, например, был такой великий гражданин упомянутой страны Альбрехт Владимир Янович, дай ему Бог здоровья, если он еще не умер. Именно Альбрехт, обладая аналитическим и ехидным умом, сочинил для простого советского народа гениальную инструкцию о том, как вести себя свидетелю на допросах в КГБ, чтоб его, с одной стороны, не посадили, а с другой, чтобы он сам кого ненароком не заложил. «У нас самый демократический в мире Уголовный кодекс, – говорил Владимир Янович на своих подпольных лекциях, которые он читал по разным городам и весям красной державы. – В результате допроса кагэбэшник должен получить от меня ноль информации. НОЛЬ, подчеркиваю, а не МИНУС или ПЛЮС. Вот почему, если он спросит меня, кто написал “Евгения Онегина”, я Пушкина никогда не заложу».
«Следователь: Откуда у вас Евангелие?
Свидетель: От Матфея».
Гдов вспомнил этот классический диалог, которым гордился Альбрехт, равно как и тем, что Владимир Янович множество раз был свидетелем по чужим антисоветским делам и ни разу не перешел в разряд обвиняемых.
Работал он, как рассказывали, диспетчером на автобазе, а также исполнял обязанности председателя товарищеского суда родного предприятия. Но когда окончательно насолил гэбэшникам своей правозащитной эрудицией, то они его и засадили все же за антисоветчину – профессионалы всегда любителя переиграют. Да, да, вроде бы он все же еще жив в отличие от многих других, в Америке, говорят, поселился Владимир Альбрехт, все учение которого сводилось к нехитрому постулату: всегда, везде, всем говори правду, одну только правду, и Бог тебе поможет.
Гдов побывал на одной из его лекций перед тем, как председатель товарищеского суда получил в 1983 году трешник за «клевету на общественный строй» (в лагере еще три с половиной добавили за «хулиганку», умней ничего придумать не могли, уроды; вышел уже при Горбачеве в 1987-м, в 1988-м уехал). Лектор упоенно зачитывал квартирным слушателям искрометные протоколы собственных допросов, сам смеялся в остроумных местах текста, призывал слушателей никого и ничего не бояться.
Гдову показалось, что отважный законник-крючкотвор чуть-чуть теряет бдительность, писатель спросил его, когда разрешено было задавать вопросы:
– Хорошо. Вы обыграли следователя. Вы возвращаетесь с улицы Дзержинского домой, и вам на голову падает кирпич. Ваши действия?!
Альбрехт не на шутку рассвирепел.
– Вы провокатор! – яростно выкрикнул он, обратив в сторону Гдова сухой палец.
«Собственно, вот и упал тогда символический советский кирпич на уважаемого Владимира Яновича», – пробормотал Гдов.
И так разволновался, что уже не мог больше работать день и в этот.
СПОСОБНЫ ЛИ ВЫ, ПРОЧИТАВ ГЛАВУ XXVII, ОТВЕТИТЬ НА ПРИВЕДЕННЫЕ НИЖЕ ВОПРОСЫ
1. Кто такие были советские диссиденты? Чем они отличаются от нынешних оппозиционеров?
2. Каково происхождение этого иностранного слова, легко вошедшего в русский язык и навсегда в нем оставшегося?
3. Каких других знаменитых диссидентов всех времен и народов вы знаете?
4. Не устарело ль на сегодняшний день учение Альбрехта? Конструктивно ль оно? Годится ли для взаимоотношений с нынешними властями?
5. Нужно ли всегда, везде и всем говорить правду, одну только правду? Помогает ли Бог тем, кто это делает?
Глава XXVIII
ЕСТЬ ТРАДИЦИЯ ДОБРАЯ
Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно, опровергающее расхожее мнение о том, что в России чего бы из краденных у себя на родном заводе деталей трудящиеся дома ни собирали, получается пулемет, какую бы партию ни организовывали – получается КПСС, какое бы общество ни строили – получается Советский Союз. Задача, поставленная им самому себе, была трудная, практически невыполнимая.
«Вот все справедливо утверждают, – думал Гдов, – что последние выборы были безобразно сфальсифицированы, приводя примеры многочисленных злоупотреблений, допущенных теми, кто именуется административным ресурсом, то есть начальниками и начальничками всех мастей и рангов. Всё правильно: кого-то вообще внаглую к выборам не подпустили, отказав в регистрации, где-то вбрасывали бюллетени, куда-то возили на автобусах организованную гопоту, чтобы голосовала как надо. Пойманные за руку, жулики начинали петь песни протеста, что это единичная ошибка, недоразумение, никак не влияющее на общий результат. С особым цинизмом утверждали эти дураки, что их оппоненты действуют на руку врагу, что надо уметь проигрывать, а проигрывая, вести себя с достоинством.
Потому дураки, – продолжал думать Гдов, – что явно перестарались и в какой-то степени разбили себе лоб, когда их попросили молиться неизвестно чьему богу. Можно даже представить себе следующую, совсем не фантастическую сцену. Вызывает кто надо подчиненного ему кого надо и устало говорит ему: “Ты, что ли, совсем на голову больной? Тебе чё сказали? Чтоб ты выборы провел как надо! Но не так же, чтоб как получилось. А получилась чуть ли не однопартийная система, после которой выборы объявляются недействительными и их надо заново проводить, умаляя международный престиж России, стремящейся встать с колен. Тебе что, козлу, мешало, если два-три лоха из оппозиции будут где-нибудь наверху штаны протирать и щеки надувать? Погнал бы тебя под задницу коленом или поганой метлой, да уж больно привык к тебе, уроду! И где других взять, такие же фофаны, как ты, никак не хотите, суки, помнить песню времен тревожной нашей юности, когда все мы были шестерками при старых, тех еще коммунистах-ретроградах:
Есть традиция добрая
В комсомольской семье:
Раньше думай о Родине,
А потом о себе”.
Только о себе и думают, стяжатели! С другой стороны, и эти прогрессивные тоже хороши, тоже родом если не из тревожной юности, то наверняка из дебильного детства, – вдруг обозлился Гдов. – Ведь я кого ни спрошу из знакомых жалобщиков на “кровавый режим гэбни”, получается, что никто из них на выборы-то и не пошел, все равно, дескать, результаты подтасуют. Так чего ж ты тогда, гражданин Федерации, обижаешься, что тебя нагребли, если сам засбоил, поленился себя от дивана оторвать? Разумеется, никакого торжества демократии ты бы не получил, но и такого унизительного беспредела – тоже. Ведь когда СВОЕ отнимают, то и у мирной кошки шерсть дыбом становится. И подделать результаты технически куда труднее, когда на избирательный участок не два-три чудика притащились, а сотни креативных граждан, тоскующих по демократии. И выбор из четырех, трех, даже двух худых вариантов – это все-таки выбор, а не безнадега…»
Гдов вспомнил, как в короткое время работы старшим научным сотрудником Центральной научно-исследовательской экономической лаборатории Министерства цветной металлургии СССР, занимавшей в городе К. здание сталинской «шарашки» около действующей тюрьмы, его назначили агитатором и сказали, что, пока отведенные ему две улицы не проголосуют, он обязан находиться на избирательном участке. Смышленый Гдов взял тогда передвижную урну и направился на эти две улицы в Покровке, где жили исключительно блатные и отсидевшие по лагерям. Гдов стал колотить в деревянные ставни, запиравшие окна их низеньких деревянных домиков с высокими завалинками, сзывая контингент на выборы. Похмельное ворье в майках и черных сатиновых трусах постепенно выползало на жаркую летнюю улицу, оглашая ее нецензурной бранью и антисоветскими высказываниями в адрес коммунистической партии, ее руководителей, руководителей, собственно, всей е… советской страны. Но когда Гдов объяснил, что он, упаси Боже, не коммунист, не руководитель, а лицо еще более подневольное, чем они, потенциальные избиратели быстро успокоились, дружно проголосовали, и Гдов был свободен уже в девять часов утра, а к вечеру напился.
Одно плохо, теперь, по прошествии стольких лет, он никак не мог понять смысла этой истории, неведомо зачем всплывшей в его мозгу. И так разволновался, что уже не мог больше день работать и в этот.
ВОПРОСЫ ПО СОДЕРЖАНИЮ ГЛАВЫ ХХVIII
1. На чью бы сторону вы встали в споре о том, стоит иль нет идти в наши дни на выборы, если их результаты непременно будут подтасованы? Ходили ль вы на предыдущие выборы? Пойдете ль на следующие?
2. Окоротит ли когда-нибудь высшее начальство тех, кто, нарушая Конституцию и Уголовный кодекс РФ, деятельно, с особым цинизмом и размахом участвует в фальсификации итогов голосования?
3. Известны ли вам случаи, когда такие фальсификаторы были наказаны? Выбор из двух худых вариантов – это все-таки выбор или безнадёга?
4. Зачем вообще устраивают выборы, тратят на это деньги, если начальство и без выборов может делать решительно всё, что хочет?
5. Кто был самым подневольным и убогим в Советской стране? Кто сейчас самый подневольный и убогий в нашей стране?
Глава XXIX
СТАЛИНСКИЕ ВНУЧАТА
Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно на тему коллективизации русского крестьянства. Что оно сначала жгло барские усадьбы, помогло большевикам заделать и усугубить их переворот, а потом крестьян раскулачили, частью поубивали, частью позагубили, загнав в колхозы или выслав на Север «пасти белых медведей», «давить жопой клюкву» (советский фольклор, из него слова не выкинешь).
Когда Гдов был ребенком и жил в городе К. на улице имени убиенной Колчаком революционерки Ады Лебедевой, его часто посылали с сеткой-авоськой за насущными продуктами вдоль по этой улице в магазин № 15, который на углу. Сейчас там самый городской центр и уже ничего хорошего на этой улице нет, кроме богатых домов точечной застройки, а тогда многие обитатели этой улицы, простые люди, держали для личных нужд скотину – коров, кур, свиней, телочек. Помещение для содержания подобных животных в Сибири называется «стайка». Простые люди, понятно, большей частию попадали в Сибирь не по своей воле.
Гдов жил в доме под номером 35, а в деревянном строении номер 17 за высоким забором, увенчанным слабым количеством колючей проволоки, размещались апартаменты кулака Дзюбина, ухитрившегося не только выжить, но и пережить Иосифа Виссарионовича Сталина, главного подлеца Страны Советов.
С дочкой этого кулака, маленькой Светочкой Дзюбиной, Гдов учился в одноэтажной начальной школе им. В.И.Сурикова. Гдов был отличник. Светочка была у Гдова на дне рождения. Ели винегрет, колбасу, пирог с капустой, «хворост», пили ситро, чай, играли в «почту» и «море волнуется». Папаша-кулак привел ее, а потом забрал, хмурый и неразговорчивый.
Ребенок Гдов шел вдоль высокого кулацкого забора. Внутри бесновалась злая собака. Гдов дразнил-дразнил собаку, размахивая пустой авоськой ровно до тех пор, пока сетка не зацепилась за колючую проволоку.
– Ну что? Додразнился? Мешала тебе собака, да? – услышал он из-за забора тягучий грубый голос невидимого Дзюбина.
Сетка исчезла.
– Отдайте, – заныл Гдов. – Сетка не моя, – зачем-то соврал он.
– Правильно. Теперь она моя, – цинично подтвердил кулак.
Красная была сетка, в смысле – красного цвета, потертая, сероватая. Пластиковых пакетов тогда еще не было. Тогда много чего не было, что сейчас есть.
Сталин вот был. Дело в том, что музей такого пламенного вождя помещался в городе К. все на той же улице Ады Лебедевой, но в доме под номером 23, между домами 35 (Гдов) и 17 (кулак Дзюбин). Сам Сталин помер в 1953 году. В 1916 году его везли через город К., из Туруханской ссылки, где он пребывал вместе с Яковом Свердловым. (Свердлов потом утверждал, что Коба был тип неприятный, у него сильно пахло от ног. Однако недолго утверждал, потому что тоже помер, хоть и в 1919 году, но успев разогнать Учредительное собрание, расказачить казаков и убить царскую семью.) Везли, чтобы сдать в солдаты Первой мировой войны. Однако Сталин от армии ухитрился откосить, а тут и Февральская революция подоспела, за ней грянул октябрьский переворот.
5 марта 1953 года рыдающая матушка направила Гдова в музей Сталина подать новопреставленному великому соседу за то, что он умер, охапку зеленых веточек мещанского растения аспарагус (Asparagus plumossus), что росло у них на окне в глиняном горшке. Ведь живых цветов тогда в Сибири зимой-весной не водилось, не то что сейчас.
Горе! Горе! Рыдающие сотрудницы музея записали фамилию Гдова в толстую «Книгу отзывов», что он первым во всем городе сделал такое богатое приношение усопшему. А вечером об этом его подвиге уже рассказывали в детской радиопередаче «Сталинские внучата» – местном аналоге столичной «Пионерской зорьки».
– Граждане свободной России! Вяжите меня! Я тоже внес свои две копейки в копилку тоталитаризма! – возопил Гдов.
Кривлялся, конечно же, но все же так разволновался, что уже не мог день больше работать и в этот.
ПРОЧИТАВШЕМУ ГЛАВУ XXIX ПРЕДЛАГАЮТСЯ ВОПРОСЫ
1. Виноваты ль и крестьяне в том, что случилось с Россией после 1917 года? Вообще кто-нибудь в этом виноват или свершилось то, что должно было свершиться?
2. Знакомо ли вам слово «авоська»? Как вы полагаете, кто впервые ввел в обиход это советское слово?
3. Знаком ли вам фильм «Партийный билет»? Имеет ли к нему какое-либо отношение кулак Дзюбин? А поэт Эдуард Багрицкий?
4. Какие еще цветы, кроме аспарагуса, выращивали на своих окошках советские мещане, ухитрившиеся в ХХ веке, несмотря на тяготы его, пережить практически всех начальников нашей страны?
5. Хорошо ли поступил кулак Дзюбин, отобрав у ребенка авоську? Кто в этом тексте назвал Иосифа Виссарионовича Сталина главным подлецом Страны Советов – Дзюбин, Гдов, автор? Правоверна ль эта жесткая характеристика или были (есть) в нашей стране подлецы и покруче?
Глава XXX
КОГО СЧИТАТЬ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЕЙ
Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно из истории русской интеллигенции, которая домахалась красным флагом до того, что очухалась только в ГУЛАГе, но суровый этот урок впрок ей совершенно не пошел, хоть кол ей на голове теши!
Гдов колебался. Считать ли интеллигенцией двух пожилых людей, которых он знал, когда был еще относительно молод?
Один из них, отец его приятеля-актера К., родом был из крестьян отдаленных уголков Московской губернии, достиг в жизни лишь звания доцента несущественного московского вуза, в тюрьму не попал. Говорил, что не за что было. Ну да тут уж он или ошибался, или лукавил. Ведь мало кто в ГУЛАГ действительно влетал за дело, остальные так это, ни за что. Ни за что тянули адские сроки, а не попали б в жернова – рассуждали бы как доцент. Рисовали бы стенгазету, ходили на партсобрания гневно осуждать какого-нибудь очередного врага Страны Советов. Он мужик-то хороший был, доцент, любил рыночный творожок, вырезал из газеты «Труд» смешные случаи про рыбалку и сбор грибов, однажды рассказал Гдову памятную историю из собственной комсомольской юности.
Суть этой истории заключалась в том, что троцкистская оппозиция тех лет, которая всерьез, надолго и взаимно ненавидела Сталина, решила собрать свое сборище в одном из рабочих клубов Марьиной Рощи, там, где сейчас синагога. А комсомольским сталинским орлятам их старшие партийные орлы поручили это антинародное мероприятие сорвать. Правильная молодежь сначала затеяла потасовку в дверях со старыми оппозиционными чертями, но тем не привыкать, они тоже ребята были боевые, не хуже, чем сталинисты, прорвались в зал и там торжественно расселись по рядам. (Помнится, Гдов, слушая взволнованного ветерана, впервые меланхолически отметил тогда, что, если бы в тридцатые годы ХХ века Троцкий Сталина нагнул, а не наоборот, – оно, может, еще и хуже вышло бы. А может, и нет, но то, что лагеря все равно были бы полные под завязку, что при Троцком, что при Сталине, лично у него никаких сомнений не вызывало.) Троцкисты только-только завели было с трибуны свое обычное «бу-бу-бу», ругая товарища Сталина, что он предал завоевания Октября, как молодежь им тут же вырубила свет путем обрезания главного несущего кабеля, но и это еще не было финалом. Хитрый враг, оказывается, запасся свечами. Троцкисты эти свечи зажгли и принялись петь «Интернационал», от звуков которого тени присутствующих романтично колебались. Что ты с такими негодяями сделаешь? Однако сталинская молодежь догадалась и тоже взялась за этот партийный гимн, но с нарочитым опозданием на одну строчку. К примеру: если троцкисты уже поют «Весь мир голодных и рабов», то сталинисты всего лишь заводят «Вставай, проклятьем заклейменный». От такого визга, рева нервы у троцкистов не выдержали, и враги покинули свое сборище. У троцкистов нервы вообще были нежные, отчего Сталин их и переиграл.
А вот отец другого товарища Гдова, старого писателя А., был перед Второй мировой войной большим советским начальником в городе Казани, отчего и сидел бессчетно, лет, наверное, двадцать пять, не меньше. Сажали, выпускали, снова сажали. Потом Хрущев разоблачил культ личности, старика реабилитировали, душевно извинились перед напрасным зэком, заново выдали честному коммунисту партбилет, который он принял с благодарностью, потому что очень любил революцию.
– Не могу, не могу я с ним! – иной раз хватался за голову старый писатель А., которого в нежном пятилетнем возрасте поместили в приют для детей врагов народа. – Сколько ж папаше еще надо было бы сидеть, чтобы окончательно очухаться? Вот беседуем. «Брежнев говно?» – «Говно». – «Хрущ говно?» – «Говно?» – «Сталин говно?» – «Выродок, убийца, блядь и говно». – «А Ленин?» – «Ильича не трожь! Ильич – это святое!»
Отец писателя А. тоже был из крестьян. Окончил институт красной профессуры. Знал Троцкого. А кто тогда Троцкого не знал, если Лев Давидович был одно время самым главным советским начальником?
– Подальше надо от начальничков держаться всегда, – пробормотал Гдов примерно в 2009 году.
И так разволновался, что уже день не мог больше работать и в этот.
ОБМЕНЯЕМСЯ МНЕНИЯМИ ПО ПОВОДУ ГЛАВЫ XXX
1. Кого же все-таки мы можем считать интеллигенцией? Осталась ли она вообще в России или начисто растворилась во времени и пространстве? Считать ли интеллигенцией хотя бы одного из двух описанных Гдовым стариков? Знаете ли вы каких-либо знаменитых современных интеллигентных людей? Знаете ли вы простых современных интеллигентных людей? Как вы считаете, лично вы – интеллигент?
2. Каков, по вашему мнению, был процент сидевших в СССР ни за что? Каков аналогичный процент таких людей в современной России?
3. Чем троцкисты отличаются от сталинистов? Было бы в нашей стране еще хуже, если бы Троцкий победил Сталина?
4. Жалко вам старика, которого бессчетно сажали, выпускали, снова сажали, а он все равно любил революцию? Не следует ли слова «говно» и «блядь», им употребленные, заменить в тексте отточиями или изобразить в виде «гвно» и «блд»?
5. Надо ли держаться подальше от любых начальников? Существуют ли вообще хорошие начальники?
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.