Текст книги "Мавры при Филиппе III"

Глава VI. Перемена обстоятельств

Герцог Лерма сдержал слово, данное королеве. Он не покидал короля ни на минуту. Король занемог и слег в постель, в сильном жару.

На следующее утро министр пришел к своему сыну с сияющим лицом, так что тот затрепетал от страха.

– Я все знаю! – сказал он. – В доме д’Альтамиры живет девушка по имени Аиха, подруга Кармен, дочь убитого в Ирландии офицера, сирота, воспитанная доном Хуаном д’Агиларом. В нее-то и влюблен король.

– Не может быть! – вскричал Уседа в остолбенении. – Как же это могло случиться?

– Не знаю. Я пришел тебя попросить разведать об этом…

– Хорошо… я попытаюсь…

– Постарайся в особенности узнать, что за девушка эта Аиха, каков ее характер и правила, чем можно польстить ей, богатством или почестью?

– Что, батюшка, вы хотите?

– Докончить то, что графиня начала и не сумела.

– Поди, мой друг, узнай обо всем и приходи ко мне.

Уседа, встревоженный и изумленный, отправился к графине, а Лерма к королю.

Король все еще лежал в постели. Он провел ночь в лихорадке. Лерма стоял у него в ногах и смотрел с сожалением на монарха. Даже слеза, слеза министра прокатилась по щеке и упала на одеяло. Король это заметил и понял, что он знает о его страсти и пришел утешить его. Король все время скрывался от своего министра-наставника, потому только, что ожидал укоров и нравоучений, и вдруг теперь с радостью увидел, что страшился совершенно напрасно. Доверенность к Лерме снова воскресла, и он рассказал ему странное приключение на охоте, встречу в павильоне с очаровательной девушкой, которая принимала его за дона Августина, – одним словом, все.

– Так вы, Ваше Величество, вовсе не знаете, кто эта девушка? – спросил министр.

– Не знаю. В том-то и несчастие!

– Успокойтесь, Ваше Величество… Я знаю, кто она.

– Ты знаешь? О, говори… говори!..

– Это сирота, которую дон Хуан д’Агилар воспитал… подруга Кармен…

– А, вот где ошибка! Вот отчего они обе были на гулянье! Но как же ее зовут?..

– Аихой.

– Аихой? А не Кармен? Могу ли я ее видеть? Нет ли препятствий?

– Есть, но мы восторжествуем!

– О, ты мой единственный друг! От тебя зависит мое счастье!

И король выздоровел.

Между тем Уседа рассказал графине, каким образом министр все разузнал.

Имя Аихи очень поразило графиню. Она не могла понять, каким образом случилась эта подмена, и поклялась расстроить план министра. Она побежала к Аихе и рассказала, какой против нее кроется недостойный замысел.

– Объяснитесь, графиня, – холодно сказала Аиха, – вы говорите, что в меня влюблен король, где же он видел меня?

– Не знаю. Я у вас хотела спросить или у Кармен. Я не могу понять, почему вчера она не узнала дона Августина, с которым провела целый вечер.

– Что вы говорите, графиня! Этот дон Августин…

– Был сам король.

– Король? Вы это знаете наверняка? – воскликнула Аиха с трепетом.

– Отчего вы побледнели?

– Это понятно! – отвечала Аиха. – В павильоне вашего гостя, дона Августина, принимала я, а не Кармен.

– Вы! – вскричала графиня, побледнев от гнева.

– Я.

– Но с какой же целью? С каким намерением?..

– Это случилось нечаянно, и никакого намерения не было.

Графиня тотчас возымела подозрения, она начала утверждать, что это было сделано с умыслом, чтобы заманить короля в свои сети. Аиха при этом упрекала ее, что она сама хотела продать королю свою племянницу, чтобы достигнуть власти, и потому послала ее в павильон и притворилась больной.

– А вы, как великодушная подруга, – сказала на это графиня, – похитили бесчестье, вы решились вместо нее воспользоваться плодами позора? Какое дивное самоотвержение!.. Вы сами решились сесть на королевский престол и быть могущественной фавориткой!

Аиха взглянула на нее с презрением и отвечала:

– Я никогда не буду фавориткой короля. В этом вы можете быть уверены.

Эти слова породили в душе графини такой луч надежды, что гнев ее почти в ту же минуту рассеялся.

– Если бы вы понимали меня, графиня, – продолжала Аиха, – вы бы также знали, что я привыкла считать позором и унижением то, на что в вашем кругу, при дворе, смотрят как на великую честь. От этой чести я сумею, поверьте, остеречься. Но теперь, графиня, прошу вас меня выслушать. Из уважения к крови, которая течет в ваших жилах, из признательности к моему покровителю, дону Хуану д’Агилару, я никому, даже Кармен, не скажу, что я открыла. Но если вы станете продолжать вашу интригу и расстроите брак Кармен с Фернандо, тогда берегитесь, я все открою и обличу всю вашу низость! Потребую суда у королевы и даже у самого короля, – прибавила она насмешливо. – Теперь я все сказала.

Графиня не нашлась, что ответить, и вышла из комнаты в сильном гневе, придумывая мщение.

Дело приняло совершенно другой оборот. Насколько Лерма прежде старался удержать короля от любви, настолько же теперь старался развивать в нем эту страсть. Он решился во что бы то ни стало привлечь Аиху ко двору. Графиня старалась действовать напротив.

Что касается отца Жерома и Эскобара, то они всегда были готовы помогать графине и, отправляясь на свои новые места в великолепный Хенаресский монастырь, говорили:

– Хорошо, что мы раньше потребовали вознаграждения! Такие места редки, а милость королевская непостоянна!

Однажды утром, после завтрака, Кармен оставалась в гостиной с графиней и Аихой, они разговаривали о Фернандо, вдруг вошел лакей и доложил о приезде первого министра герцога Лермы. Дамы очень удивились. Вошел герцог и очень вежливо объяснил, что король дал ему поручение, которое он обязан выполнить. Он обратился к Аихе и, увидав ее правильные и прекрасные черты лица, выразительность глаз, нисколько не удивился и понял любовь короля, опасаясь только того, чтобы эта любовь не сделалась для него со временем гибелью.

– Сеньора, у вас есть родители? – спросил он.

– Я сирота, герцог, – отвечала Аиха.

– Однако не совсем одинокая, – возразила Кармен, – она моя сестра.

– Ваш батюшка, Диего Лопес, был храбрый воин и служил офицером в испанской пехоте?

Аиха утвердительно кивнула; графиня выразила удивления.

– Диего Лопес убит под балтиморскими стенами, во время экспедиции дона Хуана д’Агилара в Ирландию?

– Точно так, герцог.

– Его Величеству эти обстоятельства были совершенно неизвестны, он узнал через меня. Награда, которую следовало дать храброму воину, по праву принадлежит его дочери, и потому я предложил Его Величеству дать сеньоре Аихе достойное положение под королевским покровительством.

– Какое же это положение, смею спросить? – насмешливо возразила графиня.

– Я предложил составить для сеньоры Аихи приличную партию, выдать ее замуж.

– Замуж! Меня? – вскричала удивленная Аиха.

– Да, сеньора. Герцог Сантарем, один из богатейших и знатнейших владельцев в Португалии, просит вашей руки.

– Неужели? – вскричала Кармен с радостью.

– Дряхлый старик! – заметила графиня. – Я его давно знаю.

– Нет, вы ошибаетесь, – возразил министр, – старик давно умер, жениться желает его сын, молодой герцог Сантарем, красавец и ловкий кавалер. Он может доставить невесте огромные имения в Испании и Португалии, замок близ Толедо, дворец в Мадриде и сверх того титул герцогини.

Графиня не могла верить всему этому, не подозревая чего-нибудь.

Герцог в самом деле принадлежал к первым фамилиям в государстве, и, выйдя за него, Аиха могла бы возбудить зависть графини д’Альтамиры.

Но она между тем оставалась хладнокровной и не обнаружила ни радости, ни удивления.

– Благодарю вас, герцог, – сказала Аиха, подумав. – Поблагодарите также от меня Его Величество за то, что он удостаивает заботиться о моей судьбе. Но на такое важное дело нельзя решиться в одну минуту, я прошу сроку десять дней…

– Невозможно, сеньора! Ни король, ни герцог Сантарем не могут ждать так долго. Умоляю вас…

– Мне необходимо десять дней для размышления… – возразила решительно Аиха.

Министр почтительно поклонился и вышел. Покуда слышался стук отъезжавшей кареты, графиня д’Альтамира с удивлением смотрела на хладнокровие Аихи и с досадой говорила про себя:

«Право, будь эта девочка султаншей, она не могла бы говорить с министром надменнее».

Аиха вышла, не сказав ни слова графине.

– Что ты намерена делать? – спросила Кармен, когда они вошли в свои комнаты.

– Хочу отказаться, – отвечала Аиха.

– А если король обидится!

– У меня впереди еще десять дней, я надеюсь, Бог внушит мне добрую мысль.

Аиха ушла в свою комнату и заперлась на ключ. Недолго думая, она поспешила к письменному столу, где что-то начала писать.

Теперь нам следует разъяснить, как герцогу Лерме пришла мысль выдать ее замуж. Мы уже сказали, что он искал средства сдержать данное королю слово и во что бы то ни стало представить Аиху ко двору, но так, чтобы никто не возражал против этого.

За несколько дней перед тем он получил важные депеши из Лиссабона от дона Фернандо д’Альбайды, который уведомлял его, что скопища бунтовщиков наконец рассеяны и трое из зачинщиков: граф Помбаль, маркиз д’Аталая и герцог Сантарем – схвачены и отправлены в Мадрид под конвоем.

Молодой герцог Сантарем был сын того самого знатного португальского барона, о котором мы уже говорили вначале; того самого, который однажды на охоте в горах Алентехских останавливался у жены контрабандиста, Херонимы, и по несчастью оставил по себе живую память в лице народившегося капитана, Хуана Батиста Бальсейро.

Он был храбр, ловок и умен.

От скуки он принял участие в заговоре португальского дворянства против Испании. Не понимая хорошенько целей – занимался этим от скуки и тогда только опомнился, когда дон Фернандо его арестовал и отправил под конвоем. Министр Лерма старался выполнить свои планы и потому предложил герцогу Сантарему для единственного спасения жениться или умереть позорной смертью. Жениться для смягчения нрава и успокоения страстей, как говорил он, потому что тогда не будут его так остерегаться, зная, какое влияние произведет умная женщина на мужа. Сантарем изъявил желание, министр переговорил с королем и объявил через три дня, что король выполнит его просьбу и назначает ему в невесты дочь храброго офицера, убитого в Ирландии, сеньору Аиху Лопес. Сантарем согласился, и его отвели в другую камеру, более удобную и лучше освещенную, чем первая.

Герцог между тем отправился к Аихе, и мы видели, какой был результат его посещения.

Король хотя был в отчаянии от проволочек, однако же не мог надивиться на искусство своего министра. Этот брак стоил ему дорого, но не было другого средства к обеспечению Аихе приличного положения при дворе, и он утешался тем, что Аиха не может любить человека, за которого выходит по расчету. К тому же он навсегда оставался под уголовным судом, который во всякое время можно было поднять против непокорного. Это казалось ему великим дипломатическим подвигом, и он не переставал удивляться славному уму министра, которому поручил судьбу Испании.

Наконец десятидневный срок миновал для Аихи. Графиня с нетерпением ожидала министра.

– Я пришел за вашим ответом, сеньора, – сказал он, входя.

– Мне очень совестно, что я заставила вашу светлость так долго дожидаться…

– Ничего, сеньора, но я надеюсь, что вы сообщите мне хорошие вести.

– Не думаю, ваша светлость, чтобы вы остались мною довольны. Обдумав, я нашла, что я не могу согласиться на ваше предложение.

– Невозможно? – воскликнула графиня.

Она вовсе этого не ожидала и потому очень удивилась.

Герцог был менее смущен, нежели ожидала графиня, он смотрел на Аиху спокойно.

– Я не сомневаюсь, – сказал он медленно, – что в продолжение десяти дней, вы, сеньора, взвесили все выгоды и невыгоды этого брака, но, думаю, что забыли некоторые обстоятельства… такие… которые бы вам не позволили колебаться ни на минуту, и если вы, сеньора, удостоите меня разговора наедине…

– Как, герцог, свидание наедине?!

– Мои лета делают его безопасным, оно продлится несколько минут…

Кармен и графиня вышли.

Аиха осталась наедине с герцогом Лермой. Разговор продолжался менее четверти часа и, когда герцог вышел, то никто не мог бы прочитать на его лице ни поражения, ни торжества. Он раскланялся с дамами и уехал.

Графиня и Кармен поспешили в гостиную.

Аиха даже не слышала, как они вошли, она стояла неподвижно и казалась очень печальной.

– Аиха, сестрица, что с тобой? – вскричала Кармен.

– Оставь меня… Оставь, умоляю…

– Скажи, что он тебе говорил?

– Не могу, не могу!

И как будто стараясь разогнать тревожные мысли, она провела одной рукой по лбу, другую прижала к груди и сказала с твердостью:

– Да, делать нечего, я выйду за Сантарема, это необходимо!

Часть пятая

Глава I. Опасности

Мы оставили Пикильо Аллиагу в карете между монахами.

Положение его было довольно неприятно. Он, конечно, не желал согласиться на насильственное крещение. Он также и Аихе обещал не поддаваться такому принуждению, и после того, как д’Альберик признал его за сына, а Иесид назвал братом, нельзя было отречься от их веры и принять другую.

Он думал, что будет заключен в темницу инквизиции подобно Хуаните и Гонгарельо и надеялся на своих друзей, которых Педральви известит по прибытии в Мадрид. Аиха и дон Фернандо, думал он, найдут средства его освободить.

Пикильо догадался, что его везут в Валенсию. Часа через три они остановились и пошли вместе с Рибейрой к полуразрушенному замку, прежде построенному маврами и потом обращенному Рибейрой в монастырь. Настоятелем его был отец Ромеро, с помощью которого Рибейра крестил. Айгадорский монастырь называл он своим виноградником.

Здесь, в тесной келье, Пикильо в продолжение целого месяца каждый день слушал проповеди и увещания Ромеро.

На тридцатый день отец Ромеро, окончив проповедь, спросил:

– Прозрел ли ты, сын мой?

– Нет.

– Не хочешь принять крещение?

– Нет!

– Ну, да будет же над тобой воля Божия! Я сделал все, что мог. Не сеятель виноват, что жатва не всходит, надо хорошенько вспахать. Завтра мы этим займемся.

Пикильо ожидал следующего дня с некоторым любопытством. В назначенный час вместо отца Ромеро вошел колоссального роста доминиканец Акальпухо, человек с глупым и зверским лицом и с длинной плетью из ремней, с железными гвоздями на концах. Это был пахарь. Пикильо узнал, что он пришел затем, чтоб дать ему десять ударов плетью, и потом каждый день прибавлять по одному, если он не согласится креститься. И он хотел уже подойти к несчастному; холодный пот выступил на лбу у Пикильо, но вдруг он вспомнил, что у него осталось еще одно средство к спасению. Он нашел в своем кармане несколько монет, которые Бальсейро, верно, забыл, и незаряженный пистолет. Подумав, он решился завести разговор с монахом.

– А скажи-ка, что вы делаете с теми, которые и после вашей пытки не хотят креститься?

– Продержим месяц под плетью, потом, если не сдадутся, отсылаем в инквизицию.

– А там что же?

– Там уже дело не наше! Обратятся, так хорошо, а нет, так и на костер случается попадают.

– Значит, ты еще не настоящий палач? Настоящие там, в инквизиции. Но скажи, какое ты получаешь содержание за эту душеспасительную должность?

– Какое наше содержание!.. Живем как отшельники. От архиепископа идет по одному реалу в день на брата.

– Хочешь, я тебе буду давать в день по три?

– Как по три?

– Да вот начнем сегодня. Вот тебе три реала, и каждый раз, когда ты придешь, я буду давать тебе по столько же, чтобы ты не беспокоился со своей плетью.

Акальпухо взял машинально поданные деньги и разинул рот от удивления.

– Согласен ли ты? – спросил Пикильо.

– Пожалуй, отчего ж не согласиться?.. Мне же меньше хлопот!

– И мне тоже. А когда пройдет месяц, то ты объявишь, что не мог обратить меня… Понимаешь?

– Понимаю.

Акальпухо согласился, он с точностью приходил каждый день к арестанту и получал по три реала.

С тех пор как этот палач сделался поверенным, Пикильо часто говорил с ним о побеге и за помощь обещал богатую награду. Акальпухо рад был услужить, но выпустить арестанта из крепости не было никакой возможности. Для этого надо было подкупить не только всю братию, но даже и самого отца Ромеро, он своеручно отпирал и запирал тронные двери, когда выпускал кого-нибудь из своих подчиненных.

Глава II. Освобождение. – Свадьба

Пикильо желал и ждал своего отправления в инквизицию, откуда надеялся освободиться скорее.

Второй месяц был на исходе, и по расчету, с ежедневными прибавками ему следовало получить тридцать восемь ударов плетью, а денег оставалось ровно девять реалов на выкуп спины от пахаря. Он боялся, что ему нечем будет откупиться, а даром Акальпухо ничего не сделает.

В таком положении были дела, когда монастырский привратник пришел доложить отцу Ромеро, что за воротами стоит отряд альгвазилов, присланных от Толедского коррехидора, дона Хосе Кальсадо, по приказанию архиепископа Рибейры. Ромеро поспешил впустить альгвазилов. Их было человек десять под предводительством сержанта, рослого, смуглого мужчины с огромными черными усами. Сержант объяснил, что прислан от архиепископа Рибейры, который приказал немедленно отвести всех арестантов к нему в Валенсию.

– Но отчего же его высокопреосвященство прислал так рано! У нас не всем еще новообращенным вышел срок.

– Не могу знать…

– Пойдемте, я вам сдам…

– А сколько их всех, почтеннейший отец?

– Пять человек; все жиды…

– А как же коррехидор, отдавая приказание, упоминал о каком-то мавре?

– Да, да, есть и мавр… страшный еретик!.. Закоснелый… Его отправить еще нельзя, срок не вышел, остается три дня.

– Как нельзя? Видь я вам говорю, что приказано забрать всех и как можно скорее отправить. Особенно этого еретика мавра, его-то и велено стеречь строже… Архиепископ знает, что он закоснелый еретик.

– Знает! Знает! Я вчера ему писал… Верно, он хочет испытать…

Отец Ромеро повел альгвазилов во второй внутренний двор, и за несколько минут с рук на руки сдал им своих арестантов: пятерых жидов и Пикильо Аллиагу, который сначала удивился, что избавился так скоро от пахаря. Но имя инквизиции приводило его в ужас, и он страшился, что его ждет впереди.

Конвой с новообращенными пошел по горным тропинкам, избегая даже больших проселочных дорог, и это не удивляло Аллиагу, ему казалось только странно, что альгвазилы очень торопятся, по временам оглядываются и понукают несчастных жидов, которые тащились в совершенном унынии.

Пройдя таким образом час, они вышли на проселочную дорогу, которая перекрещивалась с двумя другими большими дорогами. Тут отряд остановился.

Сержант подошел к жидам и сказал:

– Теперь можете идти, куда вам угодно. Вы свободны!

Жиды вытаращили глаза.

– Что же? Слышите ли, – продолжил он с улыбкой. – Вы свободны!..

Несчастные не верили.

– Вы на воле. Вот дорога в Валенсию, к архиепископу Рибейре, а вот другие две, по которым можно уйти дальше.

Жиды поклонились и со всех ног пустились бежать в рассыпную; ни один из них не побежал по дороге в Валенсию.

Пикильо не знал, что подумать об этом. Сержант скинул с себя черный плащ, широкополую шляпу и длинные усы.

– Педральви!.. Это ты, мой друг, Педральви! – вскричал Пикильо, бросаясь к нему на шею.

Мнимые альгвазилы тоже сбросили с себя костюмы, и Пикильо узнал в них некоторых из работников Деласкара д’Альберика и между ними мавра Сиди-Сагала, которого кормил обедом в гостинице «Золотой фазан».

– Друзья мои, братья, как я вам обязан! – повторял Пикильо, пожимая им руки.

– Ты ничем не обязан нам, – возразил Педральви, – напротив, мы еще в долгу у тебя, кроме того, что обязаны служить тебя, как сыну Деласкара д’Альберика! – прибавил он, прошептав ему на ухо.

– Но каким же образом вы проникли в мою темницу?

– Сейчас расскажу, а прежде всего нам надо позаботиться самим о безопасности. Ребята, уберите эти маскарадные платья куда-нибудь подальше, да ступайте домой разными дорогами, чтобы не было никакого подозрения.

Работники сняли плащи, бросили в глубокую пропасть между утесов и разошлись в разные стороны. Педральви развязал узелок, в котором у него была одежда пилигрима, приготовленная для друга. Пикильо нарядился и мог так спокойно продолжать путь, потому что это платье в Испании, почиталось таким же священным, как монашеская ряса.

– Ну, я тебя немножко провожу, а потом мы расстанемся, – сказал Педральви, мне надо воротиться домой, а ты спеши в Мадрид. Тебя там ждут.

– Кто?

– Разумеется, сеньора Аиха!

– Аиха? А откуда ты знаешь?

– Я узнал через горничную королевы… через Хуаниту.

– Ты видел Хуаниту?

– Нет еще! Два месяца я искал тебя. Но я писал о нашем приключении, она рассказала сеньоре Аихе и Кармен, они очень о тебе беспокоились.

– О, мои ангелы-хранители! – воскликнул Пикильо.

– Они старались отыскать тебя и думали, что ты в темнице инквизиции, об этом мне писала Хуанита. Но Иесид сказал, что найдет, и не жалел золота. Он отыскал монастырь, где Рибейра проповедует еретикам свою веру, и узнал все подробности, хотел даже купить монастырь, а нет – так силой взять и разрушить до основания. Я предложил воспользоваться изобретением бандита Бальсейро и штука, благодаря Богу, удалась. Иесид сам хотел участвовать в этой экспедиции, но важное дело заставило его отправиться в Мадрид – всем нам грозит, какое-то несчастие.

– Несчастие? Какое?

– Не знаю. Иесид тебе все расскажет. А Хуанита пишет, что Аиха и Кармен в отчаянии и часто, вздыхая, говорят: «Хоть бы Пикильо был с нами!»

– О Боже! – воскликнул он. – Все, кого я люблю, нуждаются во мне, а я сидел в темнице! Прощай же, Педральви, прощай!.. Иди к Деласкару, иди к моему отцу, он теперь остался один, а я поспешу в Мадрид к Иесиду и Аихе.

Педральви по поручению Иесида снабдил Пикильо деньгами и оружием, и друзья расстались.

Пикильо в одежде пилигрима безопасно дошел до Мадрида, но не нашел там ни Иесида, ни Аихи, ни Кармен, они уехали в Толедо, с кем и для чего, никто не знал. Но и этого для Пикильо было достаточно, чтобы отыскать их. В этих разъездах прошло три дня.

Между тем в Валенсии и в Толедо, также и Айгодорском монастыре происходила страшная тревога. Отец Ромеро узнал, что его обманули, и получил большой выговор от архиепископа. Начались розыски; схвачено несколько подозрительных людей в одежде альгвазилов, принадлежавших к шайке капитана Бальсейро. Самого капитана едва не схватили, он принужден был переодеться на случай капитаном испанской пехоты.

Пикильо продолжал путешествовать в одежде пилигрима.

Не доезжая полумили до Толедо, он заметил богатое имение с замком и деревней на склоне горы. В замке, по-видимому, происходило что-то необыкновенное, потому что весь народ стекался туда в праздничных нарядах. Все суетились и готовились к пиру.

Пикильо подошел к толпе деревенских девушек, они его тотчас пригласили во двор к богато накрытому столу, где угощали всех желающих. Пикильо не мог отказаться от вина, которое ему поднесла одна из девушек, и, усевшись за стол с поселянами, начал расспрашивать их.

– Кому принадлежит этот замок? – спросил он.

– Герцогу Сантарему, португальскому дворянину, – отвечали девушки. – У него много имений в Испании, но он прежде никогда здесь не бывал, приехал в первый раз, свадьбу играет.

– Чью же свадьбу?

– Свою.

– А на ком женится?

– На какой-то сеньоре из Мадрида.

– Что, она богата?

– Кажется, приданого нет.

– Так, верно, красавица?

– Да… только бледная такая бедняжка, должно быть, скучает!.. Хоть бы раз улыбнулась, что это невеста! И герцог не совсем весел, все поглядывает вокруг, как будто ждет беды какой!.. Верно, не по любви женится. Вот уж я бы ни за что так не вышла замуж!..

– Неужели? – сказал Пикильо. – Ну а когда же будет свадьба?

– Да вот сейчас начнется… Слышите звонят… А, вон и народ повалил в часовню.

В самом деле толпа хлынула в домашнюю церковь, которая примыкала к главному зданию замка и имела два входа. Церковь была очень мала и не могла вместить всех любопытных. Многие принуждены были остаться снаружи, перед отворенной дверью.

Пикильо после долгих усилий пробрался внутрь, но и там за теснотой ничего не мог видеть. Наконец обряд кончился. Толпа взволновалась, чтобы дать проход молодым, и раздвинулась так, что Пикильо очутился в первом ряду, подле колонны.

Они пошли мимо. Пикильо, как только взглянул на молодого, невольный трепет овладел всем его телом, ему казалось, что он видит призрак или лишился рассудка. Богатый герцог, португальский дворянин, окруженный вассалами, украшенный орденами, был капитан Бальсейро, вылитый Бальсейро.