Текст книги "Мавры при Филиппе III"

Часть седьмая

Глава I. Заседание

Король хотел доверить Аихе свое горе, но она не могла удержать Францию от войны с Испанией. Кроме этого у Филиппа были другие тайны, которых он не смел доверить никому. Он так свыкся с властью министра, что не смел сбросить это ярмо и предать Лерму суду.

Наконец он решился позвать отца Жерома и просить его совета. Иезуит не замедлил явиться и предложил королю умолчать об этих семейных делах, уверяя, что на другой день ему будут известны дела государства, которые достаточно обличат министра, если не в измене, то по крайней мере в неосмотрительности и неспособности пользоваться доверием своего короля.

– Вам только завтра стоит сказать небольшую речь… строго и холодно, и тогда министр будет сменен. Место его можно отдать герцогу Уседе.

– Я одобряю ваш выбор! – сказал Филипп. Это ему понравилось, потому что Уседа был ему хорошо известен и не отличался особенным умом.

– Ну а вы, почтеннейший отец?

– Ваше Величество, я ничего не прошу! – смиренно отвечал иезуит. – Может быть, вы прикажете наградить меня кардинальской должностью, которая назначалась изменнику…

– Хорошо, я на это согласен, и завтра напишу в Рим. Однако вот что: мы Лерму отставим, а как поправить его политические ошибки?

– Бог нам поможет загладить их. Успокойтесь, Ваше Величество, и положитесь на наш орден. Главное теперь состоит в том, чтобы Лерма завтра был отставлен.

– За это я отвечаю! – произнес король.

– Тогда вы будете совершенно спокойны, Ваше Величество.

Отец Жером почтительно поклонился и с восхищением поспешил к графине, где его ожидали Уседа и Эскобар. Все четверо приняли необходимые меры и предупредили всех тайных недоброжелателей герцога Лермы, то есть большую часть двора и совета.

Лерма, Сандоваль и их приверженцы также провели ночь в тревоге. Они знали, что король принимал Жерома и скрывал это от своего министра. Вести вне государства были так худы, что непременно нужно было открыть все на другой день в совете. Министра оскорбляли на каждом шагу, боялись даже за его жизнь.

Таково было положение партий, когда настал великий день заседания государственного совета.

Все члены собрались, но герцога Лермы и Сандоваля еще не было. Это всех удивляло, но никто не подавал виду.

Вошел герцог Уседа, и все взоры обратились к нему как к восходящему светилу.

Большой шум возвестил приход короля. Филипп, против обыкновения, нес кипу бумаг и смотрел мрачно. Все почтительно встали и раскланялись.

– Хорошо, господа, – сказал он отрывисто, – садитесь. Нам сегодня предстоит говорить о важных делах.

Входя, он еще боялся взглянуть на Лерму, но потом, осмотревшись и заметив кресла министра и инквизитора пустыми, ободрился и сказал:

– Благодарю за исправность, господа. Вы не из тех, которые боятся показываться в минуты опасности.

Все члены переглянулись и как будто говорили друг другу:

– Теперь министр погиб.

Наступила тишина. Вошли Лерма и Сандоваль. Первый казался взволнованным, а другой мрачным.

– Прошу прощения у Его Величества и высокого совета, что заставил ждать, – сказал он, раскланиваясь.

В собрании послышался ропот. Лерма, посмотрев на членов, продолжал:

– Мою карету остановили, и народ бросал в нас каменьями, об этом я прежде всего желаю объясниться с вами. Скажите мне, кто изобрел эту молву?

– Довольно! – прервал король. – Мы знаем, что об этом думать.

– Как, Ваше Величество! – вскричал Лерма с негодованием. – Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, – отвечал король с некоторым смущением, – чтобы об этом здесь не было речи… есть другие более важные и действительные проступки и ошибки.

Голос короля ослабел от волнения, но в глазах всех неудовольствие монарха выразилось так сильно, что министр упал духом.

– Я с почтением жду упрека, Ваше Величество, – сказал Лерма.

Король, посмотрев на некоторые бумаги и стараясь укрепить голос, сказал:

– Вся Европа теперь против нас. Правда ли это?

– Правда, Ваше Величество, – отвечал министр.

– Говорят, что французский король собрал сильное войско, более шестидесяти тысяч пехоты, и что он сам будет предводительствовать им? Я думаю, что это пустой слух.

– Нет, Ваше Величество, это правда.

В собрании послышался ропот.

– Говорят и даже уверяют, что на Ломбардию уже сделано нашествие и что герцог Савойский готов напасть на нас. Верно ли это?

Герцог смешался; но Филипп, заметив это, повторил громко вопрос:

– Совершенно справедливо, – отвечал министр.

– А так как нам до сих пор это было неизвестно, то мы полагаем, что министр принял все меры, чтобы поддержать честь Испании. Скажите нам, сколько у нас вооружено кораблей? Сколько полков готово к походу?..

– Позвольте мне, Ваше Величество…

– Где собраны наши войска, и кого вы назначили командирами?

– Никто из нас не получал приказаний! – заметил Гусман.

– На границах нет ни одного солдата! – прибавил Медина.

Лерма молчал.

– Отвечайте же королю! – вскричал громко Эскалон. – Отдайте отчет в участи и славе Испании, которую он вам вверил!

– Да, отдайте отчет… я требую! – грозно вскричал король, когда увидел, что все его поддерживают.

– Говорите! говорите! – кричали члены и со всех сторон нападали на министра.

– Ваше Величество, – отвечал министр, – и вы, господа советники, могу уверить вас, что я постоянно заботился о славе и независимости Испании. Мне бы нетрудно было изложить вам подробно, что я предпринимал к защите наших владений…

В собрании раздался громкий ропот.

– Но это было бы бесполезно, – сказал министр громким голосом, покрывая говор собрания.

– Бесполезно! – вскричал Медина. – Почему?

– Потому что нам нечего бояться армии французского короля! Она не переступит за наши границы, потому что союз разрушился. Генриха уже нет на свете.

При этой вести все собрание оцепенело.

– Король французский умер! – вскричал Уседа, пораженный этим известием.

– Да! – мрачно произнес Великий инквизитор. – Умер под ножом убийцы. Сегодня меня уведомили из Парижа, что король в ту самую минуту, когда отправлялся в собор на венчание в своем экипаже, был поражен убийцей Равальяком. Мы оплакиваем смерть такого великого государя и преклоняемся пред определениями Всемогущего. Генрих погиб в ту минуту, когда заносил меч на народ, верный Богу и Святой церкви.

– Бог хранит Испанию! – сказал король, сняв шляпу и обратив глаза к небу.

– Да! – подхватил министр. – Но Бог и без этого давал нам возможность оградить себя от опасности. Мария Медичи с прискорбием смотрела на эту войну и с сожалением отказывалась от союза, который я давно предлагал ей, а теперь она сама спешит предложить нам мир. Вот ее письма.

При этих словах лица всех прояснились.

– И теперь, – продолжал министр, – вместо соперницы мы имеем во Франции дружественную и верную союзницу. Неужели вы, Ваше Величество, и вы, господа, находите, что я не забочусь о пользе и славе Испании?

– Да здравствует наш славный министр герцог Лерма! – вскричала большая часть из собрания.

Король изумился и не знал, досадовать ему или вселиться. Уседа с яростью в сердце побежал к графине и иезуитам с известием, что с этой минуты герцог Лерма снова сильный и более полновластный повелитель Испании.

Глава II. Борьба

По смерти королевы ничто уже не удерживало Кармен в Мадриде. Она, несмотря на мольбы Фернандо и слезы Аихи, уехала в Пампелунский монастырь и поспешила начать искус.

Аихе тоже нечего было делать в Мадриде. Она собралась ехать в Валенсию, к отцу, который так нежно любил ее, и послала вперед Хуаниту с известием о своем прибытии. Ее удерживала в Мадриде только болезнь Иесида.

В тот день, когда Пикильо пришел к своему брату и сказал: «Королева скончалась!», Иесид страшно вскрикнул и впал в немое бесчувственное отчаяние. Целые недели он проводил без сна и не говорил ни слова ни с Пикильо, ни с Аихой. По временам он тихо шептал имя королевы, потом, как будто испуганный, озирался, закрывал голову и бегал как полоумный. Он не узнавал никого.

Наконец Пикильо вздумал подать ему перстень с бирюзовым камнем.

Тут рассудок Иесида, казалось, воротился. Аиха удивилась, что этот талисман возвратил ее брата к жизни. Перстень этот носила королева.

– Кто тебе дал его, брат? – спросил Иесид, затрепетав.

– Та, которой уже нет; кто молится за нас.

При этих словах Иесид упал на колени.

– Она велела отдать тебе этот перстень и приказала посвятить твоим братьям дни, которые ты посвящал ей. Будешь ли ты исполнять ее волю?

– Всегда! – отвечал Иесид и поцеловал перстень.

Решили, что Иесид, как только поправится, поедет с Аихой в Валенсию. Фернандо также вскоре надеялся поселиться там в своих богатых и прекрасных поместьях.

B сердце его пробуждалась сладостная, но еще темная надежда, о которой он не смел никому говорить, и даже сам себе едва сознавался.

Неизвестно, представлялась ли эта надежда Аихе или нет, но верно то, что они не говорили друг другу об этом ни словом, ни взглядом, хотя каждый день виделись.

Отъезд был назначен, но Аиха не могла ехать без согласия короля. Она попросила аудиенции. Лерма, только что избавившийся от беды, удивлялся чуду, которое спасло его. Он торжествовал снова над своими врагами и над королем. Его безрассудство благодаря счастью сочли за высокую политику. Теперь он видел себя в более блестящем положении. Мир, надолго упроченный новыми союзами, дал ему время исправить прежние ошибки и залечить раны государства, но вместо этого он с братом своим только и думал о том, как нанести Испании последний смертельный удар. Тотчас по одержании победы на государственном совете Сандоваль напомнил Лерме обещание, данное в дни опасности, и он дал слово всей своей властью помогать инквизиции в деле изгнания мавров.

Если бы министр был в прежней своей силе, он тотчас бы принялся за другое обстоятельство, более важное – за совершенное изгнание своих врагов, иезуитов. Он понимал, откуда происходили все вымышленные клеветы, и сгорал нетерпением уничтожить заговор, главой которого был его родной сын. Он стал входить во все сам и с особенным вниманием.

Сведения, доставленные Аллиагой, оказались верными. Он их спас. Министр и инквизитор удивлялись только тому, что такой скромный, безвестный монах не имел честолюбия. Они смотрели на Пикильо как на сильного союзника, которым при случае могли воспользоваться. Случай скоро представился.

Духовник короля Гаспар Кордова умер. Отец Жером просил короля назначить на это место Эскобара, которого поддерживал и Уседа против министра и особенно против Великого инквизитора. Он хотел назначить на это место монаха из доминиканцев и предлагал своего родственника.

Но, к удивлению Сандоваля, король решительно отказал. Инквизитор, в свою очередь, также отказывался признать Эскобара, и король рисковал остаться без духовника, потому что в этих делах необходимо было общее согласие.

Лерма представил на это место Аллиагу, потому что он был способнее и лучше всякого другого и сверх того враг иезуитов. Инквизитор согласился, и король не мог отказать вторично, особенно когда ему предлагали брата Аихи. Эта тайна кроме семейства Деласкара была известна только ему и Фернандо.

Итак, монах Луи Аллиага, не помышляя о себе, через самого Лерму достиг звания королевского духовника.

Эскобар, увидя, что Пикильо вторично отбил у него место, усомнился в усердии Уседы. С этой минуты между союзниками возникли несогласия, которые министр всеми силами старался усилить. Между тем Пикильо стал духовником короля, и ему предназначено было возвышаться через своих врагов.

Сандоваль обещал помочь Лерме в изгнании иезуитов. Великий инквизитор сам этого желал, но прежде всего ему нужно было изгнание мавров. Он употреблял последнее убеждение, которое тотчас склонило министра.

Папа формально обещал пожаловать Лерму кардинальской шляпой в тот самый день, в который будет выдано повеление об изгнании мавров.

Обстоятельства благоприятствовали. Необходимо было немедленно представить королю для подписания повеление об изгнании.

Оставалось одно препятствие – любовь Филиппа к Аихе. От него скрывали, что он любит мавританку. Если же он узнал бы, то оставалось привлечь Аиху на свою сторону, или погубить ее, или наконец испугать короля, вооружив против его любимицы римский двор.

Бедный король и не подозревал этой новой борьбы. Он и без того был довольно несчастлив, принужденный не только терпеть при себе, но даже хвалить и награждать министра, которого уже не любил, а страшился и считал убийцей своей жены. Он не мог скрыть своих чувств, и Лерма легко приметил холодность и страх своего повелителя. К довершению этого горя он любил Аиху еще более с тех пор, как перестал ее видеть.

В это самое время Аиха попросила аудиенции. Филипп не заставил дожидаться.

Когда герцогиня Сантарем вошла, король побледнел. Волнение его было так сильно, что сама Аиха смутилась.

– Что вы желаете сказать мне, герцогиня?

– Я пришла поблагодарить вас за все милости и проститься…

– Проститься!.. Вы едете? – вскричал король и потом вполголоса со вздохом прибавил: – Я очень несчастлив!.. С некоторого времени беда за бедой преследуют меня… и это последний удар!

– Я не понимаю, Ваше Величество, почему мой отъезд вам так неприятен?

– Выслушайте меня, герцогиня!.. – И он на минуту остановился в нерешимости, потом продолжал: – Я люблю вас!.. В первый раз это слово срывается с моего языка… но из него вы не узнаете ничего нового… да, я давно вас люблю, и потому меня огорчает ваш отъезд… У меня было только одно удовольствие – одно утешение видеть вас.

– Но я со времени смерти королевы не была при дворе, Ваше Величество.

– Неужели вы думаете, что я этого не заметил? У меня только и есть один друг… и вас не было со мной, но вы все-таки были в Мадриде. Я мог встретить вас хоть, например, на прогулке. Этого не случалось, – продолжал он печально, – но могло случиться. Я надеялся, что это случится.

Аиха выслушала это простое признание и не знала, что отвечать. Она прошептала несколько выражений почтительности и преданности королю.

– Да! – вскричал Филипп с горестью. – К королю! Все к королю!.. То есть к тому, которого никто не любит… Я вам признаюсь, герцогиня, что у меня был только один счастливый день в моей жизни, именно тот, когда я был вашим двоюродным братом дон Августином… Не покидайте меня!..

И на глазах короля навернулась слеза, которая говорила: останьтесь!

– Останьтесь! Без вас у меня не достанет твердости изобличить изменников, которые меня окружают. Вы помните?.. Я говорил вам!.. Это все правда… Я вижу здесь только врагов… и вы хотите меня оставить!..

Филипп в невыразимом волнении упал на колени, схватил руку Аихи и, орошая ее слезами, вскричал:

– Это я! Ваш король… нет, ваш друг! Умоляю вас… Останьтесь, если хотите, чтобы царствование Филиппа было славно… останьтесь, чтобы я мог любить вас, повергнуть к вашим ногам скипетр и корону. Они для меня ничего не значат без вас!..

– Ваше Величество!.. Ваше Величество! Встаньте! – говорила Аиха. – Придите в себя и выслушайте!.. Я не могу здесь быть, во дворце, не оскорбив памяти королевы, не изменив моему долгу. Неужели вы думаете, что я могу забыть свои обязанности, свой долг? Единственное мое достояние – моя честь. Не гневайтесь, Ваше Величество, за эти слова! Ваша дружба мне дороже вашего сана. Я не честолюбива, но желаю остаться навсегда честной женщиной. Поверьте мне, если бы я уступила вашим желаниям, вы стали бы навсегда несчастливы, потому что тот день, когда я сделаюсь вашей фавориткой, будет последним в моей жизни: я убью себя.

Король содрогнулся истине этих слов, посмотрел несколько времени на Аиху с почтением, и лицо его просияло новой мыслью.

– Вы правы, герцогиня, – сказал он, вставая, – и я вам докажу, что моя любовь достойна вас. Не уезжайте. Подождите неделю. Вы, верно, не откажете в этом вашему королю, вашему другу?

Аиха поклонилась в знак согласия.

– Благодарю вас, обещайте мне также, что вы не уедете, не простившись со мной.

– Благодарю Ваше Величество за честь. Я буду ждать ваших приказаний.

– Не приказаний, а моей просьбы. Так чрез неделю я жду вас… в этот же час.

Герцогиня поклонилась и вышла. Филипп провожал ее глазами и восхищался величественным станом и гордою походкою Аихи.

– Да! – говорил он с жаром. – Она достойна того, что я желаю для нее сделать. Эту мысль она мне внушила. Теперь я спокоен, меня ничто не пугает!.. Будущее мне улыбается. Что же будет, если эта мечта осуществится? Конечно трудно… но стоит только захотеть, и можно победить все препятствия, да! я решился!..

Король имел намерение жениться на герцогине Сантарем. Чувствуя, что не может жить без достойного руководителя, он хотел, чтобы им управлял не презренный Лерма, а обожаемая им Аиха.

Глава III. Намерения короля

Для выполнения такого плана Филиппу предстояло бороться с гордостью испанской знати и строгим этикетом двора.

Но если герцогине Сантарем нельзя сделаться полновластной королевой Испанской, то ничто не мешает ей быть женой короля. Он был вдов и свободен. Надо было только привлечь на свою сторону несколько сильных в духовенстве и при дворе, и тогда все преклонят колена перед новой королевой.

Филипп не хотел доверить этого плана герцогу Лерме и в особенности Великому инквизитору, а между тем они лучше всех и могли помочь ему.

На столе у него лежала большая тетрадь с надписью: «Важное и секретное». Король взглянул на нее и вспомнил Рибейру, который в ней излагал самые убедительные доказательства необходимости как можно скорее изгнать мавров из Испании. Но она осталась не читанной.

Рибейра имел большой вес в инквизиции и во всей Испании и был тогда архиепископом в Валенсии. Король собственноручной запиской просил его немедленно приехать, но только тайно. Рибейра, думая, что это по делу об изгнании, не замедлил явиться.

– Я призвал вас по важному делу, – сказал король.

«Он, верно, читал мои предложения!» – подумал архиепископ.

– По делу, близкому моему сердцу.

– Прекрасно. Ваше Величество изволите говорить о том письме…

– Нет, я еще не читал.

– Но здесь дело идет о торжестве веры! – вскричал с жаром удивленный Рибейра.

– Мы об этом после поговорим. Выслушайте теперь меня.

И король с жаром, ловкостью и остроумием изложил свою идею; но Рибейра, поглядывая на свою нетронутую тетрадь и видя неисполнение своих планов, которые считал уже решенными, покачал головой и объявил, что дело, о котором он говорит, невозможное.

Король побледнел и, закусив губу, сухо отвечал:

– Ну, хорошо. Я не буду утруждать вас, а обращусь к кому-нибудь другому.

– Ваше Величество, я говорю по душе и совести. Также откровенно хочу говорить о деле ваших поданных.

Король не слушал.

– В записке, которую я имел честь представить…

– Хорошо, хорошо я просмотрю, – холодно перебил король и отбросил тетрадь дальше.

Рибейра понял, что сделал большую ошибку, и рассудил, что можно немного покривить душой.

– Ваше Величество, если вы желаете, – сказал он, – можно снискать одобрение людей и благословение неба великим делом, благочестивым и всеми ожидаемым. Если вы в скором времени подпишете указ об изгнании мавров, то я смею обещать, что брак ваш будет одобрен инквизицией и всеми вашими подданными.

– Согласен! – вскричал король в восхищении. – Но с условием, чтобы вы устроили это дело сами. Я не желаю говорить о нем с инквизитором и даже с министром.

– Я беру все на себя, – отвечал также восхищенный Рибейра.

– И как можно скорее!

– Обещаю Вашему Величеству и прошу только одной милости: благоволите прочесть мою рукопись.

– Хорошо, хорошо; сейчас примусь читать.

И король взял рукопись и развернул при глазах архиепископа; но, не дочитав первой страницы, опять оставил и с восторгом принялся мечтать о герцогине Сантарем и об ее удивлении, когда она придет по обещанию проститься.

Глава IV. Повеление

Рибейра между тем поспешно отправился в палаты инквизиции, где нашел Сандоваля и Лерму.

– Господа! – вскричал он с гордостью. – Дело веры выиграно! Король одобрил мои предложения, и изгнание мавров определено. Он сейчас подпишет, только стоит подать повеление.

Инквизитор и министр остолбенели от удивления и радости. Рибейра рассказал им о совещании с королем и прибавил:

– Стоит только позволить королю жениться, и он все подпишет. Я все устроил!

– Худо же вы устроили, – сказал Сандоваль с мрачным видом. – Герцогиня Сантарем – дочь Деласкара д’Альберика, мавританка.

– И даже некрещеная, – прибавил Лерма.

У архиепископа опустились руки.

– Но как же король ничего не сказал мне об этом! – вскричал Рибейра.

– Король сам этого не знает.

– Ну, так и мы не обязаны знать! Лишь бы повеление было подписано, а об остальном подумаем. Когда мавры будут изгнаны, герцогиня Сантарем туда же отправится.

На этом и порешили.

На другой день министр и духовные особы явились к королю, который ждал их с нетерпением, потому что это наступил тот день, в который Аиха, по условию, придет прощаться.

– Согласно обещанию, которое я дал Вашему Величеству, – сказал Рибейра, – мы принесли к подписанию повеление, которое может прославить ваше царствование.

И он почтительно поднес пергамент. Король пробежал его глазами и сказал:

– Я вижу, что мне предлагают изгнать значительную часть моих верноподданных… И вы, господа, подписали этот проект?

– Да, Ваше Величество.

– И вы, герцог?

– Да, это полезная мера, Ваше Величество.

– Ваше мнение тут, конечно, очень важно. А могу ли я надеяться на такое же единодушие в деле, о котором архиепископ, вероятно, говорил вам?

– Мы не видим никакого препятствия.

– Так вы сейчас составите и подпишете акт? – вскричал король.

– Да, Ваше Величество, а вы между тем потрудитесь подписать это повеление.

– Нет, господа, я прежде всего хочу отпраздновать свадьбу.

– Почему же так, Ваше Величество? – вскричал архиепископ с беспокойством. – Это очень задержит дело!

– Ничего, – сказал король. – Я хорошо понял ваши слова и, если в моем намерении есть грех и требуется искупление, то я хочу сперва согрешить, а потом уже искупить. Поэтому я думаю подписать это повеление по выходе из церкви. Так поспешите же, отцы мои, кончить дело; ведь вы согласны?

Советники переглянулись со смущением, которое еще более увеличилось, когда король твердо объявил, что не намерен ничего подписывать, ни заниматься какими бы то ни было делами до своей свадьбы; они полагали, что у короля есть подозрение и он не знает. Ничего не бывало: он просто спешил.

– Ну что же, господа? – спросил он, заметив их смущение.

– Тут есть некоторое затруднение, Ваше Величество… – сказал инквизитор.

– Какое еще затруднение? – вскричал король, бледнея.

– Ваше Величество полагает жениться на христианке?

– Конечно. А разве герцогиня Сантарем не христианка?

– Нет, Ваше Величество. Она… мавританка.

– Мавританка! – вскричал король с ужасом.

– Она дочь Деласкара д’Альберика из Валенсии и воспитана в своей вере.

– К счастью, – прибавил Лерма, – мы успели собрать справки и тем спасти Ваше Величество…

– Вы хотели заставить меня подписать изгнание, а может быть, и смерть той, которую я люблю? Я знаю, вы не любите королев Испанских! – вскричал король. – Но, господа, мы рассмотрим, действительно ли Богу угодно, чтобы я отказался от своих желаний, или будет ли приятно ее обращение герцогине Сантарем… Тогда, я думаю, нет никакого препятствия нашему союзу.

Советники вздрогнули.

– Но, – продолжал король, – знайте, что я не стану угнетать женщину, достойную моей руки. Я уважаю ее, буду защищать также и ее братьев и никому не позволю притеснять их.

– А я, – вскричал архиепископ, – не допущу Ваше Величество до отлучения от церкви!

– Мы обязаны заботиться о спасении вашей души! – прибавил инквизитор.

Но что бы они ни говорили, у короля был один ответ:

– Не подпишу этого повеления, никогда не подпишу!

Напрасно ему грозили гневом Папы, восстанием народа, он все повторял:

– Никогда не подпишу!

Но вдруг лицо его, распаленное гневом, страшно побледнело; голос замер на устах и глаза устремились на маленькую записку, лежащую на столе, которая до того времени никем не была замечена.

– Я подпишу! – вскричал король. – Извольте, господа, я подпишу!

Советники взглянули друг на друга с изумлением и радостью.

– Давайте! давайте повеление! – продолжал король.

Но вместо повеления он схватил и прочитал вторично записку, которая произвела на него такое неожиданное впечатление.

Эта записка была писана графиней д’Альтамирой, которая уведомляла короля, что Аиха его обманывает. Она любит Фернандо и едет в Валенсию для того, чтобы выйти там за него замуж.

Король задумался над запиской, а советники не могли понять такой дивной помощи. Наконец он как будто пробудился и вскричал:

– Перо! перо! подайте мне перо!

Инквизитор подал перо, министр пергамент, а архиепископ чернильницу. В эту минуту вошедший камердинер доложил:

– Герцогиня Сантарем.