Текст книги "Мавры при Филиппе III"

Глава III. Планы Эскобара

В досаде, что напрасно потерял целый вечер с непобедимым неприятелем, Эскобар рано утром ушел из трактира и не простился с королевским духовником.

Он поспешно продолжал свой путь с намерением выполнить первый свой план и надеялся лучше сладить с Сандовалем, учеником Доминика, а не Лойолы.

Эскобар поехал в Куэнсу, где надеялся застать Великого инквизитора, но на половине дороги у Альбарасинских гор иезуита остановила цепь испанских часовых. Офицеры полков передового отряда генерала дона Августина де Мехии не советовали ему продолжать опасный путь через горы.

В это время привели одного схваченного мавра, которого капитан дон Диего Фахардо вздумал употребить как проводника к предводителю мятежников Иесиду д’Альберику, чтобы получить за его голову двадцать тысяч червонцев.

Пленному мавру грозили смертью на медленном огне. Он долго не решался на выбор, и наконец за жизнь и свободу согласился вести испанцев в такое место, где они могли захватить и истребить все главные силы инсургентов вместе с их предводителем.

Эскобар воспользовался советом не ехать через горы и отправился в Куэнсу по другой дороге.

Он нашел Сандоваля в Вальпараисо.

Предложения, которые Деласкар д’Альберик сделал министру, чтобы заставить отменить повеление об изгнании, доказывали, что мавры очень богаты. Выпустить из рук такие богатства была бы величайшая глупость.

Носились слухи, что будто бы Деласкар увез свои сокровища. Но судно, на котором отправлялось семейство д’Альберика, было тщательно обыскано и ничего не найдено.

Следовательно, все имущество скрывалось в каком-нибудь из домов богатого мавра. Подозрение пало на великолепную дачу в Вальпараисо, где было любимое жилище Деласкара.

Поэтому Великий инквизитор Сандоваль и отправился туда. Но все его поиски были тщетны. Он увидал жилище мавра, устроенное великолепно и убранное с царской роскошью, нашел множество великолепных и дорогих картин, статуй, мраморных и бронзовых ваз, много дорогой утвари, но золота не нашел. Чеканной монеты – ни одной.

О существовании подземелья мавританских царей знали только Деласкар и Иесид. Королева Маргарита, верная своему слову, унесла эту тайну с собой в могилу. Все сокровища мавров погибли для испанской казны.

Все решительно мавры перед изгнанием похоронили свои сокровища в недрах земли, предпочитая лучше никогда не найти их, чем оставить в руках гонителей.

Поэтому Лерма и Сандоваль вместо желаемых результатов получили за свой подвиг только всеобщую ненависть и негодование Европы.

Кроме этого молва об отравлении королевы росла все более и более. Инквизитору уже писали об этом из Рима, и министр беспрерывно получал письменные увещевания.

– Оправдайтесь и докажите вашу невинность! – кричали ему со всех сторон.

Но как оправдаться? Какие представить убедительные доказательства? Где их найти? Этого не могли придумать ни Сандоваль, ни Лерма. Они видели явную свою погибель.

Великий инквизитор был жертвой всей этой тревоги, когда в Вальпараисо явился к нему Эскобар.

– Я знаю, зачем вы пришли, – сказал Сандоваль, – но уже поздно!

И он взял со стола одну бумагу и с улыбкой продолжал:

– Вы видите, почтеннейший брат, что я занимался вами. Доклад составлен очень хорошо, ясно, точно. Он клонится к немедленному изгнанию вашего ордена из всех испанских владений с предоставлением права их лишиться где угодно. Доклад этот министр прислал мне для подписания, а я отправлю его королю. Через минуту депеша будет послана, – прибавил инквизитор, взяв сургуч и печать и подвигая ближе зажженную свечу.

– Нет, ваше высокопреосвященство, – холодно сказал Эскобар, – депеша не будет послана.

Сандоваль посмотрел на иезуита с удивлением и потом сурово спросил:

– Это что значит?

– Это значит, что вы слишком рассудительны и не захотите выслать из государства людей, которые в эту минуту одни только могут спасти честь вашу и министра.

– Что это значит, брат Эскобар? – вскричал инквизитор с возрастающим изумлением, но уже не так строго. – Объяснитесь.

– Не могу, пока вижу это! – отвечал иезуит, указывая на доклад. – Он перепутывает мои мысли.

– А, понимаю, – сказал Сандоваль, – но мне нужны доказательства.

– Я могу доказать одним словом.

– Каким?

– Указать на истинных виновников.

– Говорите, брат Эскобар. Я вас слушаю.

– Я уже докладывал, что меня смущают и помрачают мои мысли…

Инквизитор взял доклад и сжег на свечке.

– Теперь извольте. Я предвидел это и желал избавить от нового труда.

– Что это значит?

– То, что я уже составил новый доклад. Вот он.

И иезуит подал инквизитору бумагу, которую тот с нетерпением прочел.

Это действительно был доклад. Но не такой, как первый. Здесь таланты, благочестие и добродетели ордена иезуитов превозносились до небес, много говорилось о чрезвычайных заслугах. Польза и необходимость присутствия иезуитов доказывались самым осязательным образом, и все доказательства вели к тому, чтобы утвердить их пребывание в Испании навеки.

– Да, да, понимаю, – сказал с досадой Сандоваль, но потом прибавил с любезностью: – Может быть, я и не откажусь… даже одобрю и подпишу этот доклад, но не теперь; я еще не имею причины верить…

– Положим так. Но позвольте и мне подражать вам. Я открою покуда половину тайны.

– Отчего же не всю?

– Это от вас будет зависеть.

Инквизитор, трепеща от нетерпения и любопытства, сделал Эскобару знак, чтобы он сел и приготовился слушать.

– По смерти духовника королевы… – начал Эскобар, – это было именно в воскресенье… королева была у обедни, в капелле короля… В этот самый день совершилось преступление вот каким образом. Возвращаясь из капеллы в свои покои, королева изволила проходить по залам нижнего этажа. За ней шла большая свита, герцог Лерма шел с ней рядом. Было очень жарко. Королева жаловалась на жажду, и министр сам побежал в другие комнаты, чтобы приказать подать пить, а королева села на диван. Герцог вбежал в комнату, в которой дремала, сидя на диване, одна придворная молодая дама и перед ней на столе стоял серебряный поднос со стаканом лимонада… Это обстоятельство, по-видимому, пустое, но требует важных объяснений. Молодая дама, я имя ее не скажу, вы сами догадаетесь, не нравилась многим знатным особам при дворе потому собственно, что произвела впечатление на одного из знатнейших. За несколько минут до прихода герцога одна рука, тоже никому кроме меня не известная, опустила несколько капель яда в этот лимонад. Убийцы думали, что она выпьет его, как проснется, но вышло иначе. Когда министр вошел, она в испуге вскочила и, узнав, чего он желает, сама предложила этот стакан. Министр схватил и подал его Ее Величеству. Он не знал, что там был медленный, но убийственный яд, от которого через два месяца королева умерла. Вот от этого и происходят все слухи, отсюда и страшное обвинение, которое тяготеет над вами.

– А, понимаю! – сказал Сандоваль, побледнев от этого рассказа.

– Теперь вы все знаете, – прибавил иезуит.

– Напротив. Я не знаю имен…

– И вы не угадали?

– Нет.

– Ну, так вашему высокопреосвященству стоит сделать только один знак… – И ловкий иезуит глазами указал на доклад, который нужно было подписать.

Инквизитор понял и взял перо. Пока он выводил первые буквы своей подписи, Эскобар вполголоса, с расстановкой, говорил:

– Особа… бросившая яд в стакан герцогини Сантарем, была графиня д’Альтамира. А тот, кто управлял этим заговором, племянник ваш… герцог Уседа…

Инквизитор вскрикнул и уронил перо, не кончив подписи.

«Ах, рано сказал!» – подумал иезуит.

– Мой племянник! – вскричал Сандоваль. – Сын министра? Но почему вы знаете?

– Я знаю от них самих, – отвечал Эскобар, взяв печать и сургуч и подкладывая их под руку инквизитора. – Я духовник герцога Уседы, а Жером – духовник графини. Он вам это докажет. У меня с собой бумага, на которой он написал все дело собственноручно и которую я тоже готов подписать.

– В самом деле! – вскричал с радостью инквизитор.

– И сейчас же здесь подпишу… однако извините, я мешаю вам приложить печать к докладу.

И он с почтительным поклоном отступил.

Инквизитор отдал иезуиту подписанный доклад королю, а Эскобар подписал и отдал свой страшный донос.

– Никому это не известно, кроме вас и меня? – спросил инквизитор.

– Никому. Я просил свидания у герцога-кардинала, но не получил, а потом хотел сообщить вам эту тайну через кого-нибудь из ваших.

– Через кого же?

– Через Луи Аллиагу.

– Несчастный! Что ты хотел сделать?..

– Но я не сделал, потому что он сказал мне, что ненавидит вас и министра и намерен обоих свергнуть.

– Он вам сказал это?

– Да, но я, разумеется, не поверил.

– Да, да! Он человек опасный!

– И очень хитрый, это видно. Его трудно понять.

– И он, неблагодарный, замышляет нашу погибель?

– И нашу тоже! – со смиренным негодованием прибавил иезуит.

– Он общий враг наш, и опасный враг, тем более что мы сами определили его королевским духовником.

– Но разве нельзя свергнуть?

– Испытаем по крайней мере, может быть, и удастся.

– А мы готовы помочь вам, ваше высокопреосвященство…

– Благодарю. Воспользуемся вашей услужливостью.

Иезуит почтительно поклонился и поцеловал руку Великого инквизитора. Этим он запечатлел союз Лойолы и Доминика на погибель аббата Луи Аллиаги.

Глава IV. Мавры и испанцы

Хитрый приор братства иезуитов своим умом достиг всего, чего желал: покровительства герцога Лермы, сохранения своего ордена в Испании, союза с инквизицией, даже верной погибели своих друзей-изменников. Он поехал в Хенарес, объяснил все подробности дела отцу Жерому и стал ждать, что будет.

Инквизитор, совершенно уверенный, что можно оправдать себя и брата перед лицом Испании и Римского двора, поспешил окончить свои дела, которые его задерживали в Валенсии, и поехал в Мадрид.

Несколько раз он перечитывал донос, подписанный отцом Жеромом и Эскобаром, и придумывал, как бы, оправдав себя, сохранить честь своего семейства, предать суду графиню д’Альбамиру и спасти Уседу.

Пикильо хотел в день отъезда Эскобара тоже пуститься в дорогу; он получил от короля депешу, на которую следовало отвечать. Пикильо принялся писать; в это время вошел Гонгарельо, встревоженный вестями, которые разнеслись повсюду: Борредо был взят и разграблен; около последнего убежища мавров, Альбарасина, собрались войска. Дон Августин де Мехия действовал очень решительно и, казалось, хотел сдержать слово, данное герцогу Лерме – кончить в несколько дней войну совершенным истреблением мавров.

Пикильо трепетал при мысли об Иесиде; он с своим неопытным и слабым войском должен был отбиваться от старых испанских полков, которые воевали уже двадцать лет в Италии, Франции и Нидерландах. Бедный монах, не видя никакой надежды на победу мавров, старался уже выпросить им или прощение, или выгодные условия.

Вот об этом-то и писал он королю. Вдруг ему помешал страшный шум за воротами гостиницы.

Это вели остаток жителей Борредо, человек шестьдесят пленных, которых зрители Караскоса преследовали криками, бранью и каменьями. Несчастные были в самом жалком положении: покрытые грязью и кровью, изнуренные усталостью, они едва держались на ногах. Пикильо спросил, куда ведут их, и сержант отвечал ему: в Оканью.

Пикильо уговорил сержанта остановиться на некоторое время в сарае и дать им отдохнуть. Пленных отвели в сарай к совершенному неудовольствию жителей Караскоса, которые лишились таким образом наслаждения потешиться над еретиками.

По распоряжению Пикильо пленных накормили и напоили. Через некоторое время вдруг послышался конский топот, и сержант Молино тотчас догадался, что это едет дон Августин со своей свитой, следивший за всеми действиями своих отрядов.

Сержант Молино очень испугался и объяснил трактирщику, что считает себя погибшим, а тот передал это сейчас аббату Луи Аллиаге, который велел пригласить генерала к себе. Трактирщик с радостью исполнил это поручение.

Дело шло к вечеру. Дон Августин, отдав свои последние приказания офицерам, отправился в комнату аббата Аллиаги.

Пикильо принял его очень ласково и завел разговор с ним о военных действиях. Время шло незаметно, вскоре обед был готов. Пикильо пригласил генерала разделить его с ним. Дон Августин спокойно принялся кушать; ему и в голову не приходило, что он сидит близко от нарушителя дисциплины, а сержант Молино о том только и молился, чтобы Бог пронес тучу. К несчастью, окна столовой выходили на улицу, а там бушевала чернь, у которой отняли потеху.

– Что это значит? – спросил генерал, прислушиваясь.

– Вероятно, какая-нибудь ссора, – хладнокровно отвечал Пикильо.

Но скоро шум на улице увеличился, нашлись буяны, которые не ограничились одними криками, дело дошло до каменьев. Несколько оконниц в столовой разбились вдребезги, и один камень даже упал на стол. Генерал велел позвать альгвазила, и сеньор Москвито, трактирщик, не посмел ему возражать.

Генерал налил себе вина и продолжал беседовать. Через минуту альгвазилы вошли. В одном из них Аллиага узнал сеньора Корденио де ла Тромбу – того самого, который несколько дней назад собирался повесить цирюльника Гонгарельо.

– Сеньор Корденио, вас ли я вижу! Вы уже возвратились из Валенсии…

– Нет, ваше преподобие. Мои арестанты избавили меня от этого труда.

– Каким же это образом?

– Вы приказали им развязать руки, а дорогой мы только и слышали о бунтовщиках, которые собрались в город под предводительством Иесида д’Альберика.

– В самом деле? – спросил генерал.

– Точно так, ваше превосходительство. И когда мы подошли к горам, все мои арестанты вздумали бежать. Нас было всего двенадцать человек…

– И вы не сладили с ними? – вскричал генерал.

– Как же было сладить!.. двенадцать человек мы убили… а остальные все ушли к Иесиду.

– Ну, это еще не беда! Мы найдем их и с Иесидом, и на этот раз ни один не уйдет. За это я вам ручаюсь. А между тем прогоните эту глупую толпу от дома.

– Мы уже пытались, ваше превосходительство, но не можем одолеть. Они непременно хотят…

– Чего?

– Хотят, чтобы выдали им пленников…

– Каких пленников?

– Да тех, которых ведет сержант Молино.

Дон Августин пожал плечами и отвечал:

– Этот отряд теперь уже должен быть в Оканье. Пусть желающие отправятся туда искать их, но вряд ли застанут.

Пикильо совершенно разделял мнение генерала, однако же ничего не сказал.

– Министр приказал расстрелять всех до одного, – прибавил дон Августин.

Пикильо вскрикнул от ужаса, и второй его мыслью была благодарственная молитва к Богу, который внушил ему остановить пленных.

– Расстрелять! – повторил он.

– Да, так угодно министру и Его Величеству, – спокойно отвечал дон Августин. – Объявить это крикунам, и они, я думаю, успокоятся.

– Нет, ваше превосходительство, они не поверят.

– Как не поверят! Отчего же?

– Оттого, что пленные еще здесь, в этой гостинице, в сарае, что на заднем дворе.

– Как, разве сержант Молино убит? – спокойно спросил генерал.

– Нет, ваше превосходительство, – смиренно отвечал трактирщик. – Он сейчас обедал со мной.

– Позвать сержанта!

– Позвольте, генерал, это совершенно бесполезно, – возразил Пикильо, – я один виноват. Я убедил сержанта дать небольшой отдых пленным, потому что они едва тащились.

– Вы, аббат, исполняли свой долг как служитель церкви, но сержант Молино не исполнил своего как солдат. Он завтра отправится на две недели под арест. А теперь, покуда, сеньор альгвазил, прикажите ему от моего имени идти с пленными, куда приказано.

– Но чернь растерзает несчастных! – вскричал Аллиага.

– Это дело сержанта, – хладнокровно отвечал дон Августин. – Ему приказано сегодня доставить их в Оканью, и он доставит.

– И доставит затем, чтобы расстрелять? – вскричал Аллиага.

– Мы, люди военные, исполняем только приказания и не рассуждаем.

– Избить беззащитных пленников?.. такое приказание…

– Жестоко, правда, однако не безрассудно! По крайней мере они не пойдут помогать Иесиду и его ничтожной шайке, как те, которых вы освободили.

Тут шум под окнами усилился. На улице и на дворе показались огни. Чернь, очевидно, хотела поджечь сарай, где находились мавры.

При первой мысли о пожаре трактирщик выбежал и, трепеща не за пленных, а за свой запас хлеба и за дом, красноречиво пустился убеждать толпу, которая состояла большей частью из его же соседей и знакомцев. Дон Августин де Мехия между тем открыл окно на двор и увидел несчастного сержанта, который с восемью солдатами стоял перед сараем в боевом порядке.

– Сержант! – вскричал генерал. – Отведи пленных, куда приказано, и если не доставишь хоть одного, то ответишь головой. Марш!

Отдав это приказание, дон Августин по-прежнему спокойно сел за стол; в эту минуту вбежал трактирщик, которому в тот день суждено было беспрестанно являться с выражением страха и смятения. Он был бледен как мертвец и едва дышал.

– Ваше превосходительство!.. Мавры спускаются с гор и вступают в город… Грабят и режут всех, кто под руки попадает.

– Мавры! – повторил генерал, пожав плечами. – Какой вздор! – И он спокойно налил две рюмки: сперва аббату, потом себе.

– Уверяю вас, ваше превосходительство! Они спустились в долину.

– Но с которой же стороны? – спросил дон Августин с нетерпением.

– Со стороны Оканьи.

– Не может быть!.. Туда именно я сегодня утром отправил колонну дона Диего Фахардо. У него тысяча двести лучших наших солдат и шесть орудий. Этого достаточно, чтоб остановить всю армию мятежников.

– Однако ж, кажется, он не остановил, потому что мавры уже здесь, в городе, и все жители спасаются бегством… слышите, слышите?..

В отдаленных улицах раздалось несколько ружейных выстрелов.

– Странно! – сказал генерал. – Однако ж надобно посмотреть, что там такое.

Зловещий гул и крики усилились, и по временам довольно хорошо можно было различать вопли мавров:

– Аллах! Аллах! Смерть христианам, смерть испанцам!

Генерал поспешно, но спокойно встал, взял свою шпагу и приготовился выйти.

Тут вбежал какой-то офицер, одежда его была в беспорядке, кровь текла из нескольких ран.

– Останьтесь, останьтесь, генерал! – кричал он.

– Это вы, дон Диего! Что это значит? – спросил Мехия.

– Останьтесь! Не выходите! – продолжал дон Диего Фахардо. – На крыльце несколько наших офицеров и восемь солдат сержанта Молино. Они выдержат первый напор, пока вы успеете скрыться.

– Мне скрываться? – возразил Мехия с надменной улыбкой. – Вы с ума сошли, дон Диего, опомнитесь. Что случилось? Почему вы оставили ваш пост, ваших солдат?

– Моих солдат! – вскричал Диего с бешенством и отчаянием. – Мои солдаты все убиты, уничтожены!

– А ваша артиллерия, ваши снаряды?

– Все в руках мятежников!

– Не может быть!

– Я сам говорил себе: этого не может быть! – вскричал Диего, обтирая рукою кровь со лба. – А между тем эта кровь – моя… О! предатели! проклятые предатели! Не будь этого, всем бы им вместе не победить капитана Фахардо.

– Кто же вам изменил?

– Проводник! Наши солдаты схватили одного мавра, а я вздумал употребить его как вожатого и за это обещал ему даровать жизнь. Часа два мошенник водил нас по узким ущельям и крутым острым утесам, потом вдруг остановился и закричал: «Сюда, братья, сюда! За жизнь мою я предаю вам врагов! Берите, бейте их!» Я тут же застрелил его. Но в то же время узкое ущелье, в которое мы зашли, было завалено огромными глыбами камней, сброшенных сверху. Что против этого было делать храбрости и дисциплине? Сражаться не было средств, вперед идти невозможно и назад также. Мавры осыпали нас каменьями с высоты оврага, а мы стреляли на воздухе и то недолго. Вся моя колонна раздавлена, размозжена самым ужасным образом!.. Нас, человек двадцать не больше, ушло кое-как с неимоверными усилиями, но мавры преследовали нас до сих пор… Бежать! Бежать от мятежников! Такого позора я никогда вообразить не мог… И это, может быть, еще не все, они уже овладели городом…

– А вот увидим, – отвечал дон Августин, который выслушал рассказ так же спокойно, как некогда Филипп Второй выслушал весть об уничтожении Великой Армады. – Вы, может быть, еще ошибаетесь, дон Диего?

На улице раздались крики радости и победы, которые доказывали, что Диего не ошибся.

– Аллах! Аллах! Смерть христианам! – Этот вопль покрывал все прочие.

Через несколько минут ворота и двери гостиницы были выломаны. Мавры осадили крыльцо, защищаемое сержантом Молино и остатками колонны дона Диего.

Испанцы обнажили шпаги, но Аллиага вперед их бросился к двери в ту самую минуту, когда мавры, как прорвавший плотину поток, хлынули в комнату.

– Стреляй в монаха! – кричали они, увидав Пикильо, стоявшего с поднятыми руками-щитом перед испанцами.

Один мавр уже прицелился было в него, как вдруг какой-то молодой человек высокого роста и, по-видимому, из начальников, поспешно ударил по поднятому ружью. Выстрел раздался, и пуля прошибла оконницу.

– Стой! – вскричал мавр громовым голосом. – Уважайте его как самого Иесида.

– Да, да! – вскричали многие голоса в толпе. – Это он! Это наш избавитель! Это аббат Луи Аллиага!

И Пикильо узнал того верного слугу Иесида, которого встретил под конвоем альгвазилов вместе с Гонгарельо.

Альгамар махнул рукой. Все товарищи его вышли. Дон Диего Фохардо от ран и изнеможения упал на стул. Дон Августин старался оказать ему помощь. Между тем Аллиага в другом конце комнаты вполголоса разговаривал с мавром.

– В последний раз, когда я видел тебя, – говорил Альгамар, – ты называл нас братьями, и мы брату не изменим. Приказывай, что мы должны сделать для тебя?

– Пощади этих двух испанцев, которые хотели защищать меня.

– Хорошо. Кто бы они ни были, они будут свободны и невредимы.

– Благодарю. Теперь поспешите освободить наших братьев от жителей Борредо, они заперты в сарае.

– Они уже свободны.

– Еще одно слово. Хотя вы и победили, однако ж послушайтесь меня, не оставайтесь долго в Караскосе – в окрестностях стоят многочисленные отряды. По первому известию они могут окружить вас.

– Не беспокойся. Мы спустились в долину только затем, чтоб запастись провизией. Мы успели захватить несколько стад, и по приказанию Иесида нынче же воротимся в горы.

– Тем лучше, а мне непременно нужно повидаться с Иесидом. Как бы это сделать?

– Иесиду нельзя покинуть нас и прийти к тебе.

– Я приду к нему в горы, но только не сегодня и не с вами. Завтра я приду один.

– Хорошо. Я буду ждать тебя у трех белых утесов. Но кто проводит тебя туда?

– Гонгарельо. Он хорошо знает эти горы.

– Так до завтра, брат!

– До завтра.

Весь этот разговор происходил скороговоркой и вполголоса, в десяти шагах от генерала. Потом Альгамар поспешно вышел к своим, которые уже начинали кликать его. Аллиага подошел к генералу и стал помогать ему привести в чувство Диего.

Наконец капитан пришел в себя и, вспомнив опять про утреннюю свою прогулку, со стыдом и отчаянием закрыл лицо руками и заплакал.

– Ну, полно, полно! – сказал с важностью генерал. – Мужайся. Мы еще исправимся. Никто не помешает вам драться насмерть при первом случае, который не замедлит представиться.

Говоря это, дон Августин де Мехия прохаживался взад и вперед по комнате, что-то рассчитывая и время от времени посматривая на часы.

– О чем вы думаете, генерал? – спросил Аллиага.

– Я думаю, что если мои приказания будут с точностью исполнены, то шестьсот человек кавалерии под начальством Гомеса де Сильвы сегодня вечером должны пройти через Караскосу на Оканью. Бог даст, они не опоздают, и мы поспеем захватить всю эту сволочь. Ни один не уйдет!

На дворе гостиницы затрубили в рог, и в ту же минуту этот сигнал повторился во всех концах города. Это Альгамар собирал своих людей, брал с собой добычу и освобождал из плена братьев. Некоторое время еще слышались отдаленные звуки рогов, повторяемые эхом соседних гор. Потом глубокая тишина сменила военный шум и сцены грабежа и истребления.

Давно уже все стихло. Дон Августин отворил окно на двор и кого-то кликнул; слабый голос отвечал ему – это был сержант Молино.

– Что прикажете, генерал?

– Где хозяин трактира?

– Убежал или спрятался, я думаю, он в сарае, забрался под солому.

– Так позови альгвазила де ла Тромбу.

– Он убит, ваше превосходительство, и товарищи его тоже.

– А твои солдаты?

– Все до одного убиты.

– А ты?

– Ранен, ваше превосходительство…

– Опасно?

– Надеюсь, что нет.

– Ну, так поспеши вылечиться.

– Постараюсь, ваше превосходительство.

– Потом отправься на неделю под арест.

– Слушаю, ваше превосходительство.

В отдалении послышался конский топот.

– Это они! – сказал дон Августин. – Это дон Гомес. Жаль, что поздно!

– Отчего же? – с живостью вскричал Диего. – Еще можно пуститься в погоню.

– Нет, я не намерен пускаться ночью в горы, знакомые неприятелю и незнакомые нам. Довольно и того, что он пошутил с нами сегодня, – прибавил он, бросив строгий взгляд на капитана. – Подождем лучше до завтра и теперь дойдем только до Оканьи.

Через четверть часа Гомес де Сильва с своим отрядом переходил через Караскосу. Дон Августин присоединился к нему с капитаном Диего, который с трудом держался на лошади. Во всю дорогу генерал слова не проронил о том, что случилось. Прибыв в Оканью, он сказал только окружающим офицерам:

– Завтра сражение, господа! – и, обращаясь к Диего, прибавил: – Утешьтесь, завтра наверстаете, капитан.