Текст книги "Мавры при Филиппе III"

Глава VI. Заключение мира

В тот же день вечером, придя в кабинет короля, Аллиага нашел там Уседу, который в пылу усердия уже успел арестовать секретаря бывшего министра Кальдерано. Разнесся также слух, что он предлагал отдать под суд своего отца, но король не согласился и при входе Аллиаги бросил это повеление в угол. Уседа потупил глаза.

– Прекрасно, Ваше Величество, – сказал Аллиага, – надо всегда повиноваться голосу сердца. Я пришел предложить другое повеление, которое, надеюсь, вы одобрите и вы тоже, министр. Много крови пролито в горах Альбарасина! Не насильственными мерами можно принудить мавров сложить оружие, а кротостью и убеждением. Я предложил бы Вашему Величеству ехать самим, чтобы заключить этот мир, но прикажите сперва дон Августину прекратить военные действия.

Король велел герцогу распорядиться.

– Я желаю повергнуть на рассмотрение Вашего Величества еще одно предложение для пользы государства.

– Говори, Аллиага! – сказал король.

– Есть люди, которых вы прежде удостаивали вашим доверием, но которые, к сожалению, вовсе не заслуживают его: это иезуиты Жером и Эскобар. Жером уже клеветал Вашему Величеству на герцога Лерму.

– И, быть может, будет клеветать на других! – вскричал с живостью Уседа, вспомнив о страшном доносе.

– Я позволю себе напомнить Вашему Величеству рапорт об ордене иезуитов, не очень давно составленный герцогом Уседой, который утверждает, что изгнание их необходимо.

– Так ты думаешь Аллиага, что мысль изгнать иезуитов – счастливая мысль? – спросил король.

– Прекрасная, Ваше Величество, только не надо их угнетать и оставить их имущество неприкосновенным.

– Я бы конфисковал имение, – заметил Уседа.

– Зачем это? – возразил Аллиага. – Мы их изгоняем не за преступление, а за вредное учение, которое до имущества вовсе не касается!

Уседа поспешил согласиться с мнением королевского духовника и обещал на другой день отправить повеление.

Король прочитал несколько писем, что с ним редко случалось, и, между прочим, одно письмо вдруг привлекло его внимание. Он прочитал его, с трудом переводя дыхание, лицо его побледнело, руки задрожали.

– Что с вами, Ваше Величество? – вскричал Аллиага в испуге.

– Посмотри, посмотри, это письмо от маркиза Касорены! – отвечал король.

– От губернатора Валенсии?

– Да, да, читай…

Аллиага начал читать письмо и тоже побледнел: первое слово, поразившее его, было имя Аихи.

Часть десятая

Глава I. Встреча Аихи

Когда Бальсейро бросил Педральви и капитана Джиампиэтри в море, он хотел похитить сокровища Дальберика, но, к сожалению, Деласкар был слишком благоразумен, чтобы взять их с собой. Они лежали в безопасности, в подземелье Вальпараисо. Забравшись в трюм, бандиты открыли, что в судне оказалась течь, Бальсейро велел выкачивать воду и убавить груз. Сам же, размахивая топором, подходил к каюте Деласкара. Вокруг него попадало несколько окровавленных трупов, это были верные слуги Деласкара. Другие же бандиты поспешили принять участие в этой кровавой жатве и, увлекая убитых и раненых, бросали их в море. Это капитан Бальсейро называл: убавить грузу.

Наконец Бальсейро ударом топора разрубил тонкую дощатую дверь в каюту, и Аиха увидала сверкающее оружие бандитов, ворвавшихся вслед за капитаном в каюту. Бальсейро бросился схватить Аиху, но Деласкар загородил ее собой и так крепко сжал в своих объятиях, что Бальсейро не мог разнять его руки. Бандит занес над головой Деласкара топор, Аиха вскрикнула и, вырвавшись из объятий отца, бросилась к ногам изверга, но было поздно. Топор сверкнул, и старик с раздробленным черепом повалился мертвый.

В эту минуту судно дрогнуло от сильного толчка, сев на мель или на подводный камень. Бандиты оставили труп Деласкара. Раздался пушечный выстрел, и ядро перешибло большую мачту, которая с треском обрушилась на палубу. Это случилось потому, что следившая за этим судном казенная яхта «Вера-Круз» подавала несколько раз сигналы, на которые не обращали внимания. Раздосадованный этим упорством, капитан «Вера-Круз» в виде более убедительного увещевания послал ядро и приказал спустить две шлюпки с вооруженными людьми. Когда Бальсейро выскочил на палубу, то увидел военную яхту и солдат. Он поспешно свистнул, бандиты сбежались на зов атамана, который велел всем спасаться и первый бросился в спущенную шлюпку. Товарищи последовали его примеру и многие пустились вплавь. Вскоре все они выбрались на землю и скрылись в ближнем лесу. Военные шлюпки между тем причалили к Сен-Лукару, где оставались только Аиха, Хуанита и их женщины.

Яхтой командовал молодой капитан дон Лопез де Сильва. Он охотно принялся исполнять приказание губернатора, служить герцогине Сантарем, которая была в отчаянии.

Ее поспешили перевести на королевскую яхту и капитан де Сильва по случаю бури прибыл в Валенсию через две недели после этого дня.

Аиха снова увидала свою родину и, хотя обращались с нею почтительно, но она очень изменилась. Ее тревожило возвращение в Испанию по повелению короля. По приезде в Валенсию маркиз Кесарена по королевскому повелению встретил ее и спросил, где желает она остановиться перед отъездом в Мадрид. Тут она узнала, что дом Деласкара сожжен и Сандоваль убит маврами, а вместо него назначили Рибейру. Тогда она объявила, что намерена отправиться в Пампелуну, в Благовещенский монастырь, настоятельницей которого была в то время Кармен д’Агилар. Но так как не было возможности проехать по Валенсии, то Аиха решилась на той же самой яхте продолжать путь морем до Барселоны, чтобы потом проехать сухим путем через Каталонию.

Вицерой был в восхищении от этого плана и, простившись с Аихой, поспешил домой, чтобы скорее написать королю подробный рапорт о своих действиях. Это-то самое письмо распечатывал и читал Филипп, когда герцог Уседа объяснил ему политические меры против друзей бывшего министра. Король ничего не слушал, у него была одна только мысль, что герцогиня Сантарем находится в Благовещенском монастыре в Пампелуне, и он решился ехать туда с Аллиагой. На другой же день было объявлено, что король едет обозревать провинции.

Глава II. Возвращение Фернандо и Иесида

Аиха благополучно прибыла в Барселону. Кармен приняла ее с радостью, как свою подругу детства. Хуаниту также приняли очень гостеприимно: Аиха жила в келье своей сестры, и они не разлучались. Кармен рассказала ей все что знала.

Спокойствие их было нарушено неожиданной гостью; приехала графиня д’Альтамира, не знавшая, куда скрыться от угрызений совести. Она решилась ехать к племяннице и очень изумилась, найдя там Аиху, смертельного своего врага. Жить в изгнании скучно, а стараться погубить врага – может доставить некоторое развлечение, и графиня решилась посвятить все свое время этому занятию.

B то время король находился уже в дороге; единственное развлечение от скуки состояло в беседе с Аллиагой, но Филипп не говорил ни о ком, кроме герцогини Сантарем. При новом министре он сделался удивительно смелым и рассуждал, что королю приличнее жениться тайно, чем открыто взять любовницу. Затруднение представлялось только в крещении Аихи. Наконец они прибыли в маленькой город Калигорр, знаменитый победой, одержанной христианами в первый раз над маврами. Прибытие двора взволновало весь город. Король остановился в доме коррехидора, а Аллиага – в частном доме. Подойдя однажды к окну, Аллиага заметил на дворе нищего музыканта и бросил ему несколько монет; было очень темно, нищий показался ему подозрительным, и он, чтобы разглядеть черты его лица, вышел сам на улицу и пошел за ним следом. Незнакомец направил шаги в уединенную улицу, где остановился и, обратившись к Аллиаге, с чувством сказал:

– Пикильо, брат наш!

Пикильо узнал Педральви, протянул к нему руку и отвечал:

– Я не могу признать за брата того, кто изменил своему слову. Я поручил тебе охранять инквизитора Сандоваля, а смерть его сделалась новым гонением для нас.

Педральви поспешил оправдаться, рассказав ему страшную сцену в пещере, где погибло столько несчастных.

– Возможно ли? – вскрикнул Аллиага с изумлением. – Разве дон Августин не получил королевского повеления прекратить военные действия?

Тут Педральви рассказал о бедственном положении войска Иесида на вершине неприступной горы; как наконец он решился на смерть и начал сражаться, как Рибейра уговаривал солдат и мавры почти потерпели поражение. Он приказал арестовать не только Иесида, но и Фернандо д’Альбайду, которого отправили в Мадрид, в темницу инквизиции, в числе мавританских пленных. В ту минуту, когда пришло королевское повеление о прекращении военных действий, одни уже были возведены на аутодафе в Валенсии, другие, в числе которых находился и Иесид, прибыли в Сарагоссу, где их ожидала такая же участь. Таковы были вести, которые Педральви сообщил Аллиаге. Сам же Педральви, отправленный с первой партией пленных в Альфанскую гавань, дорогой бежал и скрылся от преследования. Узнав, что король едет в Пампелуну, он отправился туда в уверенности найти Аллиагу.

Минуты были драгоценны; Аллиага в тот же вечер побежал к королю и доказал ему, как вредны жестокости Рибейры, как они чернят имя короля перед всеми подданными и в особенности перед герцогиней Сантарем, которая никогда не простит смерти ее брата Иесида.

Король написал письмо к Рибейре, чтобы Иесид Дальберик и Фернандо д’Альбайдо немедленно были присланы в Пампелуну, где король разберет сам их вину. Рибейра, испугавшись этого повеления, тотчас отправил Фернандо и Иесида в Пампелуну. Испанцы даже обижались, что им отказывают в удовольствии увидать порядочное аутодафе. Таково было расположение умов в то время.

Между тем как через Мадридские ворота въезжал король, через Сарагосские ввозили Фернандо и Иесида.

Толпа, раздраженная против мавров проповедями инквизитора Рибейры, при виде Иесида, военачальника мятежников, так озлобилась, что инквизиционная стража едва могла удержать ее от нападения. Пленников поспешили отвести в Пампелунские палаты инквизиции. Иесид удивился, что имеет для себя убежище в таком месте.

Глава III. Пожар

Графиня д’Альтамира, испытав опалу и видя падение герцога Лермы, а через несколько дней и всего иезуитского ордена, понимала, что три такие решительные удара могли быть нанесены только очень твердой рукой. То была воля Аллиаги. Духовник и герцогиня Сантарем одни в эту минуту имели полную власть над королем. Один посредством своего ума, другая – через свою красоту. Этих двух врагов нужно было низложить, а так как графиня не могла исполнить этого одна, то надо было найти новых союзников.

Графиня начала с того, что стала усердна, набожна, она слушала проповеди архиепископа, инквизитора, садясь всегда в первых рядах под самой кафедрой. Проповедник также был человек, то есть создание, доступное самолюбию, в особенности же авторскому самолюбию, самому тщеславному из всех. Внимание графини д’Альтамиры польстило Рибейре, и когда она попросила его быть впредь ее духовником, он с радостью благодарил ее за доверие.

Вступив в сношения с инквизитором, графиня д’Альтамира легко разожгла в нем вражду к Аллиаге. Эта вражда уже была готова, когда графиня сообщила инквизитору, что она без прискорбия не могла видеть, как ее племянница Кармен, сделавшись настоятельницей Благовещенского монастыря, дает у себя приют герцогине Сантарем и другим мавританкам. Это, по ее мнению, был неслыханный позор и оскорбление святыни.

Графиня приняла к себе на службу Латора и почти совсем посвятила его в тайны своих планов, но ей необходимо еще было найти отважного человека из таких, кому нечего терять и который не дорожил бы своей жизнью. Латор отыскал ей такого человека. То был отставной капитан, бывший во многих сражениях, на суше и на море; он только что воротился из Африки, куда возил изгнанных мавров. Его корабль «Сан-Лукар», превосходной конструкции, претерпел крушение на службе правительству, а министр отказывал капитану в вознаграждении.

Читатели, конечно, уже узнали в нем достойного капитана Бальсейро. Когда графиня д’Альтамира растолковала ему, что дело идет о погибели Пикильо и герцогини Сантарем, он так обрадовался, что вызвался служить ей даром. Когда графиня подала ему кошелек с золотом, он принял его, но только не для себя, а для своих товарищей – весь экипаж еще был при нем. Это обстоятельство очень понравилось графине столько же, сколько ловкость, отважность и бескорыстие рыцаря, который присягнул ей на верную службу. Таким образом, новые знакомцы разошлись в восхищении друг от друга.

Аллиага с королем въехал в Пампелуну.

Король немедленно хотел увидать Аиху, и Аллиага с трудом уговорил его отложить это свидание до другого дня.

Было уже темно, и посреди мрака часть неба вдруг осветилась большим заревом. По положению места всем казалось, что зарево находится под горой Сан-Кристоф. Поднялась тревога, тут по всему городу и ударили в набат.

Король торопливо позвонил и в то же время спросил:

– Что там такое? Что это значит?

– Пожар, Ваше Величество.

– Где? Что горит?

– Благовещенский монастырь, – отвечали ему.

Король вскрикнул от ужаса и почти без памяти упал в кресло.

Когда он потом с судорожным трепетом оборотился, чтобы спросить духовника, Аллиаги уже не было; он с первой вестью о пожаре бросился бежать к монастырю.

Благовещенский монастырь стоял на горе Сан-Кристоф, которая возвышалась над всем городом. Хуанита, встревоженная, прибежала сказать, что из окон переднего фасада видно, как несметная толпа народа приливает к воротам монастырской ограды. Скоро в самой келье настоятельницы услыхали крики:

– Отоприте! Отоприте!

– Не отпирайте, я запрещаю, – отвечала Кармен нескольким монахиням, которые пришли за приказаниями. – Прежде узнаем, чего они хотят.

– Это и я вам могу объяснить, – подхватила графиня д’Альтамира, вбегая в келью своей племянницы. – Пампелунская чернь озлобилась против вас и требует выдачи еретичек, которых вы довольно нерассудительно приютили у себя. Всему городу известно, что вы дали пристанище мавританкам.

– Я никогда не выдам их! – отвечала Кармен, загородив собой сестру и Хуаниту.

– Графиня права! – холодно заметила Аиха. – Сестра и я видели смерть и ближе этого! Вся Испания предала нас проклятию, она же должна служить нам и могилой. Мы не хотим, чтобы оказанное нам гостеприимство повредило нашим благодетельницам. Пойдем, Хуанита, пойдем, и отдадимся в руки палачей!

– Я не позволю! я не позволю! Держите, не пускайте ее! – вскричала Кармен, обращаясь к стоящим на пороге монахиням. – Подайте мне поскорее мое платье, самую богатую мою одежду.

И облекшись в знаки своего достоинства, настоятельница вышла к монастырской двери в сопровождении всего своего причта.

При виде этого сонма девственных затворниц в белых одеждах, смело и торжественно шедших навстречу к неведомой грозе, в рядах буйной толпы вдруг воцарилась на минуту мертвая тишина.

Кармен воспользовалась этим обстоятельством и подошла к решетчатым воротам.

– Что вам нужно? зачем вы пришли? – спросила она.

– Выдайте нам еретичек! – дерзко отвечал один из зачинщиков, стоявший впереди. – Выдайте! Они должны умереть!

То был Хуан Батиста Бальсейро.

– Мы не можем выдать тех, кому оказали гостеприимство, – отвечала Кармен.

– Выдайте, или страшитесь нашего гнева!

– Мы страшимся прогневить только Бога, когда выдадим их.

– Выдайте их или самим вам не миновать смерти! – закричал Бальсейро, с яростью потрясая решетку. – Не то мы разломаем ворота!

Кармен отступила, потом величественно выпрямилась и с необыкновенной твердостью сказала:

– Первый, кто осмелится нарушить наши права и переступит через этот священный порог, будет проклят на земле и на небе!

Толпа с ужасом отхлынула. У решетки остались только Бальсейро и человек десять его товарищей, бандитов.

– Анафема будет на вас! – грозно продолжала Кармен, поднимая руки. – Слышите ли? Анафема!

Народ упал на колени, и многие в страхе удерживали капитана Бальсейру и его товарищей.

– Отойдите! оставьте их, – говорила она. – Слышите, вам грозит вечное проклятие!

– Хорошо же! – вскричал он с досадой. – Мы не переступим через этот священный порог, но найдем средства выпроводить вас иначе! и истребим еретичек.

– Давай! Давай! Давай их сюда! – закричал народ, снова подступая.

Неподалеку от монастыря жил кузнец. Бальсейро со своей шайкой отправился туда, и толпа последовала за ним. Через несколько минут они воротились с горящими головнями, которые побросали на стены и на крыши монастыря. Пожар вспыхнул вдруг в двадцати местах, и сильный, порывистый ветер раздул его так, что нечего было и думать о прекращении.

Великий инквизитор с испуга не знал, что делать, что приказать. Министр Уседа совсем потерял голову. Один Аллиага сохранил присутствие духа. Отчаяние предало ему хладнокровия.

Он приказал всей инквизиционной страже и всем альгвазилам, какие оказались налицо, немедленно отправиться на пожар для сохранения порядка, а тушить приказывал обывателям. Но из них очень немногие решились на это.

– Ваши же собственные дома загорятся! – заметил им Аллиага. – Вы видите, какой сильный ветер. Весь город состоит из деревянного строения. Он может весь сгореть! Если этого хотите дождаться, пожалуй, оставайтесь в бездействии.

И он скрестил руки.

– Пойдемте, ребята! – вскричали пампелунцы и побежали за ведрами.

Аллиага не бежал, а летел. Он остановился тогда только, когда ужасное зрелище представилось его глазам во всем своем блеске.

Молодая настоятельница, увидав, что народ и даже зачинщики буйства, Бальсейро и его товарищи, отошли от ворот, поспешила назад в свою келью, к Аихе.

– Мы спасены! – сказала Кармен. – Они не посмеют ворваться в ограду и оскорбить святыню монастыря, успокойся, сестрица, опасность миновала!

Но скоро багровый свет пожара ударил в окна кельи и открыл истину. Испуганные монахини прибежали умолять настоятельницу, чтобы она не медлила и скорее спасалась сама.

– Бегите! – говорили они. – Теперь еще есть время! Народ пропускает всех принадлежащих к монастырю.

– Так пойдем, сестра, – сказала Кармен Аихе.

– Нет, нет! – кричали монахини, умоляя герцогиню. – Не выходите так! Они не пустят вас! Они бросают в огонь всех ваших женщин!

– В таком случае идите одни. Я остаюсь. У меня есть средство уйти от убийц.

– Каким образом?

– Я подожду, пока эти стены обрушатся на меня.

– И я тоже! – прибавила Кармен.

Ни просьбы Аихи, ни слезы монахинь не могли поколебать решимости молодой настоятельницы.

Пламя свистело, горящие головни и искры с треском сыпались со всех сторон. Толпа зрителей стояла молча, неподвижно, чтобы не потерять из виду ни одного обстоятельства страшного зрелища; каждый уже наперед рассчитывал мгновение, когда келья настоятельницы исчезнет в пламени.

В эту минуту с двух разных сторон два человека, одинаково нежданные и не зная друг о друге, бросились в самый пыл пожара. Судя по шляпе с пером и галуном, одного должно было принять за офицера и знатного барона. Другой же был монах.

Офицер нес лестницу, которую достал в соседнем доме. Монах пробирался прямо по дымящимся развалинам, чтобы спасти погибающих девушек или сгореть вместе с ними. Оба, впрочем, шли с одинаковой отважностью прямо в огонь. Оба устремляли глаза на одну цель и, казалось, не думали о собственной своей опасности.

Офицер, подойдя к стене, уже близкой к падению, тщетно старался прислонить лестницу – горящие балки и обломки соседних стен совсем завалили помост и разрушили крыльцо. С другой стороны, несколько поперечных балок еще связывали одну стену кельи с соседней церковной стеной. Монах взобрался на эту стену и, не задумавшись, в минуту пошел по опасному тлеющему мосту через огонь, который пылал у него под ногами. Монах шел по нему спокойно, как по церковному помосту.

Голова его была обнажена. Горящие кругом стропила ежеминутно грозили раздавить его. Он об этом не заботился. Ноги и руки его были уже обожжены, но он этого не чувствовал. И вскоре он был уже в двух шагах от девушек, которые стояли на коленях и молились.

– Ты меня ждала, сестра моя, ты меня звала, – сказал он, – я здесь!

И, не ожидая ответа, он поднял Аиху на руки и унес.

В это же самое время Кармен вскрикнула:

– Фернандо! Фернандо! – и бросилась к офицеру, который подошел с другой стороны.

Он взобрался в келью по подставной лестнице и принял в объятия трепещущую от страха и радости кузину, потом спустился тем же путем, осторожно прикрывая плащом свою ношу от огня и дыма.

Аллиага также пошел назад по горящему мосту. На этот раз он трепетал, потому что на руках у него была Аиха, а под ногами страшная огненная бездна. При всем том он был невыразимо счастлив: он прижимал к своей груди любимую сестру и был уверен, что умрет вместе с ней, если не успеет спасти ее.

Бог, по-видимому, хранил их, потому что едва они прошли несколько шагов по двору, последнее здание рухнуло, и огромный столб огня и дыма взвился на воздух.

На месте Благовещенского монастыря осталась груда тлеющих развалин.

При виде страшной опасности, от которой Аиха так чудесно избавилась, вспомнив свою отважность, Аллиага зашатался и сел отдохнуть, прошептав:

– Слава Богу! Теперь я готов умереть!

Но вдруг ему обняли голову, и он упал без чувств.

За несколько минут до этого Великий инквизитор Рибейра также прибыл на пожар. Заметив Аллиагу, он сухо сказал окружившим его инквизиционным служителям:

– Помогите нашему брату, а эту женщину, – продолжал он, указывая на герцогиню Сантарем, – отведите в палаты инквизиции. Сегодня мы ничего не можем решить. Завтра помолимся Богу, чтобы он вразумил нас, что нам с ней делать.

В это время пришли люди, которые ходили в город, на берег Арги, за водой. Монастырь уже был превращен в груду пепла. Толпе не на что было смотреть, и все разошлись, восклицая: «Да здравствует Рибейра, Великий инквизитор!»