Текст книги "Мавры при Филиппе III"

Глава III. Акт

Через несколько дней после этого происшествия тюремный смотритель инквизиции дон Мануэло Эсковедо получил записку Сандоваля внести в списки молодого монаха и проводить к герцогу Лерме для сообщения важных сведений. Пикильо уже совершенно отчаивался, но эта записка отворила ему ворота инквизиции. Все страдания, которые он претерпел в жизни, не могли сравниться с теми, какие он испытал в эти восемь дней. Он был почти подле Аихи, но не мог помочь ей. Теперь он свободно мог бежать к ней и отвратить ее смерть.

Подписав акт вступления в орден доминиканцев, он в сопровождении чиновника инквизиции отправился к герцогу Лерме, жившему в королевском дворце.

Долго он дожидался, потому что принимал секретарь и любимец Лермы, к тому же много было посетителей. Пикильо хотел говорить с самим Лермой, потому что не мог вверить государственную тайну секретарю. Он решился еще подождать и отправился в сад, где, прогуливаясь, не приметил, как очутился перед большим цветником самых редких и дорогих растений.

Пикильо чуть было не наткнулся на молодого человека, который срывал цветы в букет и так был занят своей работой, что не приметил прихода монаха.

– Кто вы? Что вам нужно? – спросил он вдруг, выпрямившись.

Пикильо смутился и не знал, что отвечать. Но молодой человек, рассмотрев одежду ордена святого Доминика, переменил выражение и почтительно поклонился.

– Извините, сеньор, – сказал Аллиага, – я, кажется, заблудился. Позвольте спросить… вы здешний?

– Да, я здешний! – отвечал незнакомец с улыбкой.

– Так будьте добры, покажите, как мне вернуться в приемную залу министра. Мне очень нужно его видеть, но кажется, нет никакой возможности, потому что там много народу.

– Я вам могу помочь!.. – сказал незнакомец.

– Как сеньор! Вы имеете здесь такое влияние? Благодарю вас! Сделайте милость доставьте мне случай видеться с министром, нельзя ли сейчас?

– Теперь нельзя. Но если хотите, то можете видеться с королем.

– С королем! – вскричал Пикильо с радостью, но потом одумался. – Да, но это всё не то!.. Дело касается более министра, ну да, впрочем, все равно! даже лучше, если я могу говорить с королем.

– И прекрасно, так пойдемте со мной.

И они пошли к королевским покоям.

Глава IV. Духовник королевы

– Как ваше имя, почтеннейший отец? – спросил дорогой незнакомец.

– Луи Аллиага.

– Аллиага! – вскричал он и остановился. – Вы не родственник ли Пикильо Аллиаге? Я бы очень желал знать, где он.

– Это я сам, сеньор.

– Вы!..

Незнакомец посмотрел на Пикильо так пристально, что тот смутился.

– Так это вас иезуиты принудили вступить в монашество, как мне говорил д’Альбайда?

– Да, сеньор, – отвечал Пикильо с удивлением, – но я, кажется, вижу вас в первый раз.

– Может быть, и я тоже.

– Почему же вы принимаете такое участие?

– А! – возразил незнакомец с улыбкой. – Я это делаю из любви к вашему другу Фернандо… Вас тоже знает и герцогиня Сантарем.

– О ней-то я и хочу говорить с королем.

– Неужели? Но скажите, в чем дело?

– Она в опасности… ее хотят убить.

– Кто эти несчастные, которые смеют замышлять? – вскричал незнакомец вне себя. – Горе им за одну мысль!

Пикильо обрадовался, что нашел такого покровителя.

– Злодейство это замышляют люди сильные и самые знатные при дворе.

– Сс!.. тише! молчите! – перебил незнакомец, схватив Аллиагу за руку.

По аллее проходили офицеры и придворные, они почтительно поклонились незнакомцу.

– Д’Альбайда, подите сюда! – крикнул он одному из них.

При этом имени Аллиага вздрогнул от удивления, а Фернандо затрепетал от радости, что нашел в Буэн-Ретиро друга, которого считал погибшим в руках иезуитов.

– Пикильо! – вскричал он. – Пикильо, с вами государь?

– Король! – вскричал изумленный Аллиага.

– Он сам, – отвечал Филипп, приглашая знаком молодых людей в крытую аллею, где их никто не мог слышать. – Я дал вам слово доставить свидание с королем. Теперь говорите; но помните, что никто не должен знать о нашем разговоре.

– Что случилось, Ваше Величество? – спросил встревоженный Фернандо.

– Составляется заговор против Аихи, подруги королевы, которую я уважаю и почитаю… против герцогини Сантарем! Ее хотят убить.

– Аиху? – вскричал Фернандо, побледнев от ужаса.

– Да! – отвечал Пикильо. – Ей грозит большая опасность.

– Кто же посмел? – спросил Фернандо, положив руку на эфес шпаги. – Приказывайте, Ваше Величество, я готов пожертвовать жизнью.

– Хорошо, Фернандо, хорошо, благодарю, – сказал король, взяв его за руку, – но успокойся. На тебя я могу положиться. Против нас действуют люди сильные.

– Всё равно! мы изобличим их! – вскричал Фернандо.

– Мы вырвем Аиху из рук врагов! – воскликнул Пикильо.

– Да! мы спасем ее! – прибавил король с жаром. – Назовите нам злодеев, и кто бы они ни были – я сейчас прикажу арестовать их.

– А я исполню повеление Вашего Величества, – прибавил Фернандо.

Пикильо знал всех лиц; но нельзя было опозорить тетку Фернандо и Кармен, а через нее и все семейство.

– Ваше Величество, выслушайте меня, – сказал он, – и поверьте истине моих слов. Я говорю пред Богом и вами. Я знаю всех участников в этом заговоре, но… не могу открыть…

– Почему? – спросил с гневом Фернандо.

– Мой долг и священные обязанности не позволяют, – отвечал Аллиага, посмотрев на друга.

– А! Вы, верно, на исповеди узнали эту тайну? – спросил король.

– Да, Ваше Величество… – поспешно отвечал Аллиага, ухватившись за эту мысль.

– Но как же спасти? – вскричал король и Фернандо.

– Я один спасу, если позволите. Я даю клятву, что исполню это или сам умру! Аиха моя сестра.

Король посмотрел на Фернандо, и тот подтвердил слова монаха. Филипп воскликнул:

– Хорошо, я вам дам подписанный моей рукой акт, которым вперед одобряю все ваши меры к уничтожению замыслов врагов герцогини. Но для этого вам нужно быть на свободе.

– Ему надо дать место при дворе, – прибавил Фернандо.

– Да, конечно. Теперь есть одно вакантное место у королевы, но оно зависит от инквизитора и от министра. Я знаю, что Лерма обещал Уседе дать это место кому-то из его клиентов.

– Если только за этим остановка, – скромно заметил молодой монах, – то я надеюсь получить место духовника королевы.

– Вы? – вскричал удивленный Фернандо.

– Вы? – повторил король. – Вы надеетесь заставить Лерму нарушить слово? Я бы не мог этого сделать, а я… король.

– Если Ваше Величество позволит мне испытать, – отвечал также скромно Пикильо, – то я надеюсь успеть.

Король и Фернандо с удивлением взглянули друг на друга.

– Да, вы сейчас можете приступить к делу. Вот и герцог идет сюда, – сказал Филипп, увидя входящего Лерму, который издали старался угадать, что за люди беседуют с королем. Подойдя ближе, Лерма узнал д’Альбайду и нахмурился, новое и совершенно неизвестное ему лицо монаха произвело еще более неприятное впечатление на временщика, который беспокоился малейшей тенью между им и королем.

– Любезный герцог, – сказал ему король, – этот монах имеет до вас просьбу, и я желал бы, чтоб она была исполнена.

Министр почтительно поклонился, и король с Фернандо пошли по аллее.

Лерма и Пикильо, оставшись одни, долго смотрели друг на друга, наконец герцог с гордостью произнес:

– Ну что же, какая просьба?.. Я ничего не могу сделать!

– Я еще не сказал, чего прошу, – с удивлением произнес Пикильо.

– Я знаю, вы ищете места, но у меня нет. Все розданы, заняты!

– В таком случае позвольте попросить…

– Чего еще?

– Позволения оказать вам большую услугу.

– Мне?

– Да, вашей светлости.

– Кто же вы? – спросил с удивлением герцог.

– Монах Луи Аллиага.

– Аллиага! – повторил герцог, обозревая его с головы до ног. – Так это вы просили свидания со мной по важному делу? Отчего же не передали его моему секретарю и, добиваясь места, не хотите ожидать?

– Я ничего не добиваюсь, а хочу только оказать вам услугу.

Герцог вдруг смягчился, и лицо его прояснилось; они вышли в аллею, противоположную той, по которой пошел король с Фернандо.

– Говорите, – сказал министр, – я слушаю! – И пошел тихо по аллее.

– Против вас давно составлен заговор, – произнес Пикильо, следуя за герцогом. – Вас хотят свергнуть… это все очень обыкновенно, но непостижимым, невозможным покажется вам имя того, кто начал этот заговор.

– Кто же это? – спросил герцог встревоженный.

– Это… герцог Уседа… ваш сын.

Несчастный отец вскрикнул, и этот первый крик, вырвавшийся у него, был крик скорби. Но вдруг герцог пришел в ярость и, схватив Пикильо за руку, сказал:

– Я давно подозревал это!

– Вы!.. неужели? – вскричал изумленный Пикильо. – С герцогом Уседой участвуют еще графиня д’Альтамира и иезуиты: аббат Жером и приор Эскобар.

– Ну, так и есть! – произнес, смягчаясь, Лерма. – Графиня – мой смертельный враг, а сын за ней ухаживает. Я знал это, но не верил. Я увижу, я узнаю… мы поговорим после об этом. Благодарю вас, почтенный отец. Прощайте… Вы, кажется, просили места?

– Но вы сказали, что их нет свободных.

– Может быть, найдется. Через ваше открытие вы всегда найдете у меня место.

– Я прошу быть духовником у королевы.

Герцог старался скрыть замешательство, но, помолчав, ответил:

– Да! Я бы очень желал… Но это зависит от Великого инквизитора. Вы, кажется, недавно в этом ордене?

– С сегодняшнего утра только.

– И как же вы просите первого места при дворе?

– Я еще не кончил, ваша светлость.

– Как! То, что вы сказали…

– Еще ничего не значит, – холодно отвечал Пикильо. – Тут дело шло только о министре, которого неблагодарный сын хочет свергнуть. Падение не новость, и неблагодарные – не редкость! – прибавил Пикильо, взглянув на герцога так, что тот смутился. – Но я теперь сообщу вам еще одно обстоятельство гораздо важнее, потому что это касается не одного министра, а судьбы целой Испании. Я хочу сказать, что Испания погибнет, если вы не поспешите принять должных мер, и… если только еще не поздно.

Тут Пикильо сообщил герцогу все планы Генриха Четвертого, которых Лерма даже и не подозревал. Герцог не сделал ни малейшего приготовления к отражению грозы для Испании. Не было ни одного вооруженного судна, ни одного порядочного полка под ружьем. Даже не было гарнизонов на границе; а между тем Генрих начинал приводить свой план в исполнение и собирался выступить в поход.

Герцог, бледный, едва переводил дыхание.

– Откуда у вас все эти сведения? – спросил он дрожащим голосом.

– Это тайна. Но сведения самые верные. Извольте справиться.

– Да, я справлюсь… но… королю это известно?

– Нет, я ему не говорил, потому что он не любит заниматься делами государства.

– Ну, хорошо. Так вы не скажите никому об этом? Вы обещаете?

– Если угодно, клянусь!

– Так вы будете духовником королевы, – сказал министр твердым голосом. – Хорошо, что я еще не отдал приказ. Вот он.

И, вынув из кармана бумагу, он разорвал ее на мелкие части.

– Я обещал это место в распоряжение герцога Уседы.

Но вдруг министр вздрогнул.

– Что с вами? – спросил Пикильо.

– Ничего, – отвечал герцог и тотчас же оправился. – Вот и он идет.

Действительно, в это время герцог Уседа вышел из дворца и направился в ту сторону, где стояли Лерма и Пикильо.

Пикильо полагал, что будет страшная сцена, но ничего не было. Министр принял сына с ласковой улыбкой:

– Вы пришли с просьбой определить вашего клиента на место духовника королевы? Но, к несчастью, я не могу распорядиться этим местом.

– Но вы мне обещали, батюшка, – произнес Уседа, изменившись в лице.

– Да, – холодно отвечал министр, – но нынче нельзя ручаться за возможность сдержать слово.

– И даже мне? Вашему сыну!

– Что ж делать? Лучше не угодить сыну, чем кому другому. Сын будет скорее снисходителен к моему положению. Я был принужден. А вы хотели отдать это место Эскобару?

– Да. Он этого достоин…

– Конечно; вы должны уважать его: у него в руках ваша совесть, – сказал министр с таким выражением, которое мог понять только один Пикильо. – Король сам назначил этого молодого доминиканца Луи Аллиагу, и мне нельзя же противиться назначению Его Величества…

Уседа с изумлением и бешенством посмотрел на Пикильо, но встретил такой грозный взгляд, что должен был отвернуться. Министр приветливо пригласил монаха поспешить во дворец.

Заметив короля и Фернандо, Уседа, пристыженный и рассерженный, побежал навстречу Филиппу. Он постоянно пользовался милостью короля и теперь с сожалением стал жаловаться на несправедливость и оскорбление, которых он сделался жертвой.

Король посмотрел на Фернандо с неописанным удивлением и весело сказал Уседе:

– Как! Ваш отец не сдержал данного слова?

– Не сдержал, Ваше Величество. Он мне сейчас объявил, что вы принудили его предпочесть мне какого-то бродягу, неизвестного монаха.

– Но вы этому не поверили. Вам известно, что герцог и ваш дядюшка Сандоваль сами назначают людей на эти места, а я только утверждаю их выбор?

– Но этого теперь вы не сделаете, Ваше Величество.

– Почему? Я не люблю противиться вашему отцу, и особенно тогда, когда дело идете об определении такого даровитого и достойного доминиканца, как уверяет дон Фернандо д’Альбайда.

При этих словах все трое подошли к тому месту, где оставался Пикильо, и король, положив руку на плечо молодого монаха, произнес:

– Да будет всем известно, что мы утверждаем выбор министра и, уважая дарования и благонравие, назначаем Луи Аллиагу духовником при особе нашей супруги.

Сказав это, король дотронулся до шляпы и ушел с Фернандо в покои.

Герцог Уседа остался совершенно смущенный.

Пикильо подошел к нему и, пристально взглянув в глаза, произнес:

– Вы сами желали, чтоб я был монахом. Не вините же никого в этом, но помните, что вы напрасно выгнали меня из своего дворца. Бывают случаи, что и маленький человек необходим большому.

Между тем герцог Лерма, встревоженный и испуганный всем до крайности, побежал к брату Сандовалю, которого нашел в большом восхищении. Великий инквизитор полагал, что любовь короля к Аихе уничтожила влияние королевы, а потому и надеялся, что теперь можно привести в исполнение давно задуманный проект об уничтожении мавров. Но Лерма доказал им, что в настоящее время обстоятельства еще менее благоприятны, потому что любовь короля к Аихе, дочери Деласкара д’Альберика, становилась новой преградой. Надо было подумать не о ничтожных внутренних врагах, а о настоящем неприятеле, который подходил извне и угрожал всей монархии. И он рассказал о протестантской Лиге, славу которой составлял король Французский и признавался, что при настоящем состоянии армии и казны нельзя будет загородить Генриху дорогу в Мадрид.

– Так само Провидение доставит нам какое-нибудь средство! – вскричал инквизитор.

– Папа, инквизиция? – возразил министр. – Нет, тут нельзя на них надеяться.

– Но если буря минует, если она отвратится прежде, нежели успеет поразить, согласны ли вы будете помогать нам в великом деле во славу веры и отечества?

– О! тогда конечно… – отвечал министр.

Он в эту минуту был согласен на все.

– Так поклянитесь, что если войны не будет, если дела с Францией устроятся, вы приступите к изгнанию мавров.

– Клянусь.

– И посвятите этому делу все наши условия, все средства государства.

– Клянусь.

– Ну хорошо, любезный брат. В таком случае есть надежда. Бог защитит нас.

И Великий инквизитор пошел молиться, а Лерма стал думать, как оградить себя, если уж нет средств спасти Испанию. Он уже два года принадлежал к духовному званию. Он мог бы лишиться места министра, но кардиналу еще оставалась надежда быть папой, Лерма очень желал добиться кардинальства. Он уже хлопотал в Риме, но теперь нужно было подвинуть скорее это дело, и потому он поспешил писать в Рим.

Между тем Пикильо вышел из дворца свободным и имел сильное покровительство. Другой бы на его месте был ослеплен счастьем, но он не был честолюбив. Духовник королевы, почти властелин над Лермой, потому что имеет важные тайны, он, сын Геральды, мавр, бродяга, может быть так же могуществен, как сам министр и инквизитор, и это его не занимало! У него была одна только мысль: спасти Аиху, если еще не поздно.

Прежде свидания с обожаемой сестрой Пикильо поспешно отправился к графине д’Альтамире, но та была больна и никого не принимала.

– Она должна принять меня! – строго возразил монах. – Скажите ей, что я Луи Аллиага.

Имя это, вероятно, и здесь произвело особенное впечатление, потому что через несколько минут отец Луи Аллиага был в покоях графини.

Глава V. Хрустальный флакон

Графиня действительно была нездорова, что доказывала бледность лица и впалые глаза. Она очень переменилась.

– Это вы! – сказала она Аллиаге. – Какими судьбами?

– По вашему делу, графиня. Я сейчас вам объясню. Вышлите вашу горничную.

– Для вас, почтеннейший отец? – спросила графиня с насмешливой улыбкой.

– Нет, для вас!

Графиня приказала горничной выйти.

Когда двери затворились, Аллиага продолжал:

– Графиня, вы дали клятву погубить девушку, которую я поклялся защищать. Эта девушка – моя сестра, Аиха.

– Что за мысль? – сказала графиня с надменной улыбкой. – Для чего мне давать клятву погубить герцогиню Сантарем! Ей не нужно моего содействия… она любимица короля…

– Да, она любимица короля, но сумеет оградить свою честь и доброе имя, – перебил Пикильо. – Вы хорошо сказали, она не нуждается ни в чьем содействии. Но нелегко ей оградить свою жизнь от покушений подлых убийц.

– Что вы говорите? – вскричала, вздрогнув, графиня.

– Ваше встревоженное лицо достаточно объясняет все, что я хочу сказать. Но мы здесь не в монастыре у иезуитов.

– В самом деле, вы уже вышли? – сказала графиня, стараясь быть спокойной. – Говорят вы бежали оттуда?

– Да, графиня, у всякого свой вкус: мне там не понравилось. Но есть знатные дамы, которые в этом отношении не похожи на меня… Однако оставим в покое иезуитов и их обычаи, зачем намеки и извороты! Будем лучше говорить откровенно. Аиха вам мешает, и вы поклялись уничтожить ее.

– Я! – вскричала графиня с негодованием.

– Вы хотите убить ее…

– Послушайте, какая клевета…

– Отравить!

– Сеньор Пикильо! Ваша новая одежда не защитит вас. Я жестоко накажу за это оскорбление.

И она хотела позвонить, но Пикильо схватил ее за руку и принудил сесть.

– Сперва выслушайте. Если бы я хотел погубить вас, я не был бы здесь, а подал бы жалобу в суде инквизиции, и тогда вы и все сообщники ваши были бы под пыткой. Но вы, тетка Фернандо и Кармен; вы сестра моего благодетеля дона Хуана, и это вас спасает. Я буду молчать, но только с условием: откажитесь от вашего намерения, если это еще не поздно, если, – продолжал он, пристально глядя на смущенное лицо графини, – если вы еще не исполнили его.

– Я! – повторила графиня, и все тело ее трепетало. – О каком намерении говорите вы?

– Вам оно известно лучше меня и Богу также!

И важным торжествующим голосом, как судья, Пикильо прибавил:

– У вас хрустальный флакон, который вы получили от отца Жерома?

Графиня вскрикнула.

– С золотой крышкой, осыпанной изумрудами?..

Графиня закрыла лицо руками.

– В этом флаконе яд… медленный, но смертельный.

Графиня упала на колени и протянула руки.

– Вот теперь вы на своем месте, – продолжал Пикильо. – Но не просите меня, не мне, а вашему благородному брату обязаны вы помилованием. Он видит нас обоих в эту минуту. Его именем я требую, графиня, отдать мне флакон.

– Отдать! – вскричала графиня, бросив на Пикильо блуждающий от ужаса взгляд.

– Да! Отдать сейчас же. Я не могу оставить вам этого смертельного оружия против моей сестры.

– Но… отец мой…

– Я требую! – грозно вскричал Пикильо. – Или брат ваш не защитит вас, и я не прощу.

Графиня, шатаясь достала из небольшой шкатулки флакон и подала Пикильо. Но монах, увидев, что уже четверти жидкости нет, вскричал:

– Яд употребляли! – И он побледнел и зашатался.

Графиня бросилась к нему, но весь гнев его возвратился:

– Преступление совершено! Теперь я не обязан ни щадить, ни миловать вас! – вскричал Пикильо и пошел к дверям.

Графиня упала ему в ноги.

– Клянусь вам Богом и всеми святыми, что не употребляла его! Жером так мне отдал.

Пикильо остановился.

– Аихе нечего опасаться, клянусь вам! – продолжала она. – Если вы думаете, что я вас обманываю, если малейший вред будет причинен герцогине Сантарем, то вы всегда имеете возможность отмстить мне.

– Да, это правда. Ничто не остановит моего мщения. В этом вы можете быть уверены. Скажите Жерому и Эскобару, что я прощаю их с условием не оскорблять Аиху. На этом условии мы заключаем мир, а если нет, то между нами будет непримиримая война. Прощайте.

В этот же вечер изумление и страх овладели почтеннейшими отцами Хенаресского монастыря.

Никто не мог придумать, каким образом Пикильо узнал тайну. Эскобар вышел из себя, когда узнал, что Аллиага отбил у него место духовника королевы. Почтенные отцы так озлобились, что дали торжественный обет вражды до гроба.

Но еще главной тайны Пикильо не знал, а потому это несколько успокоило как графиню, так и иезуитов.

При свидании с Пикильо радость Аихи была так сильна, что в одну минуту вознаградила его за все страдания. Она ему доверила все свои радости, все горе, все тайные мысли, и Пикильо целые дни проводил подле Аихи. Она сама убрала его покой и библиотеку со всею роскошью. Подле своей сестры и Кармен Пикильо нашел опять счастливые дни своей жизни.

Но Кармен более всех была весела и счастлива, потому что наступил срок ее свадьбы с Фернандо. Она надеялась увеличить свое счастье, получив благословение из рук своего друга.

– Ах, – возразил Пикильо, – я, напротив, опасаюсь, что принесу и вам несчастье, которое меня всюду преследует.

– Но мы не расстанемся, – сказала Аиха, – и Иесид будет с нами всегда.

И она объяснила ему, что уже давно решила никогда не выходить замуж.

Но, несмотря на клятвы графини, Пикильо не мог быть спокоен. Каждый день он всматривался в черты лица Аихи сначала с сомнением, но потом со страхом и трепетом, и стал замечать, что она изменилась. Аиха действительно день ото дня становилась бледнее и слабее. Кармен и Иесид ничего не примечали. Фернандо почти никогда не вглядывался в нее. Но от проницательного взгляда Пикильо не могло укрыться страдание Аихи. Он видел ясно ее изнеможение и замечал, что она через силу старалась казаться веселой.

В один вечер Пикильо остался наедине с сестрой. Долго и пристально смотрел он на нее, а сам бледнел и дрожал.

– Что с тобой, братец? – спросила она. – Зачем ты так смотришь на меня?

– Мне кажется, что ты больна.

– Я? – сказала Аиха, покраснев. – Нисколько!

– Нет ли у тебя тайного, внутреннего страдания? Я, кажется, угадываю.

Аиха, только что покрасневшая, вдруг побледнела как смерть.

– Ты напрасно скрываешь. Скажи мне, что ты чувствуешь? – вскричал Пикильо.

– Ах! не спрашивай! – вскричала Аиха почти на коленях.

– Я знаю, какая опасность угрожает тебе.

– Нет, братец, опасности нет.

– Есть, я знаю, и если еще время не ушло, я лучше открою тебе истину.

И Пикильо рассказал ей об ужасном замысле; о том, как открыл эту тайну, и о своем свидании с графиней.

– Только-то! – сказала Аиха, когда Пикильо кончил.

– Как! – вскричал Пикильо, изумленный ее спокойствием. – Разве ты не поняла, что тебя хотели отравить?

– Слышала… Дай бог, чтоб это было так, братец! – вскричала она вдруг, как будто помешанная. – Напрасно ты остановил графиню… Пусть бы она кончила.

– Что такое?.. Я ничего не понимаю!

– Это потому, – говорила она, приходя в себя, – что я сумасшедшая!.. У меня здесь и здесь (и она приложила руку к сердцу и к голове) бывает такая боль, что я часто думаю о смерти… Но это пройдет, клянусь тебе. Успокойся, братец.

– Нет, я не могу быть спокойным. Ты помнишь… с того времени, о котором я тебе говорю… не была ли ты где-нибудь вместе с графиней? Не принимала ли чего из ее рук… какого-нибудь питья?

– Нет!

– Странно, а яд употребляли! – вскричал Пикильо.

– Покажи мне его. Я хочу посмотреть из любопытства.

– Посмотри.

– Странно! – сказала она, рассматривая хрустальный флакон и приподнимая его.

– Что ты хочешь делать?

– Мне хочется его разбить.

– Нет, не разбивай. Он необходим для страха графини и улики в ее преступлении.

– Ну, так я спрячу его.

– Пожалуй, но только будь осторожнее.

– Не беспокойся, братец, я всегда осторожна.

Но Пикильо, несмотря на это обещание, продолжал наблюдать, и чем ближе месяц подходил к концу, тем более казалось, что болезнь Аихи развивается все сильнее и сильнее. И, кроме брата, никто не замечал этого. Оставалось два дня до свадьбы, и королева, принимавшая живое участие в этом деле, хотела почтить эту свадьбу своим присутствием и желала, чтобы она совершилась с приличной пышностью в дворцовой церкви. Об этом она сказала своему духовнику, которого с первой минуты приняла очень благосклонно.

Накануне свадьбы Кармен Пикильо отправился в инквизицию за получением бумаг на должность духовника королевы. В приемной было мало народа. Но в числе толпы какой-то незнакомец, только что вошедший в приемную, заметив, что у двери кабинета теснится много народу, вдруг вскричал:

– Пустите! Пустите!..

Толпа с удивлением раздвинулась, и незнакомец вошел медленно в кабинет.

Через некоторое время дон Мануэло Эсковедо выдал отцу Луи Аллиаге документ.

В это время незнакомец вышел так же важно, как и вошел.

– Вы знаете лично этого господина? – спросил Аллиага у правителя дел.

– Нет. Знаю только, что он француз Равальяк и теперь возвращается во Францию.