Текст книги "Мавры при Филиппе III"

Глава V. Гнев и ревность короля

Король бросил перо и вскричал с гневом:

– Герцогиня Сантарем! А! очень рад! Пусть войдет. Извините, господа… Мы после кончим.

Все вышли.

В эту минуту король пылал ревностью и при входе Аихи он был бледен и губы дрожали от волнения.

– Что с вами, Ваше Величество? – спросила испуганная Аиха.

– И еще спрашиваете!.. Неблагодарная!

И тогда вся кровь его прилила к сердцу, весь гнев от страсти и страданий вырвался одним потоком.

Это был уже не тот равнодушный повелитель, а оскорбленный ревнивый любовник. Взбешенный Филипп забыл свой сан и все на свете. Осыпал Аиху упреками, угрозами, ненавистью и кончил тем, что упал к ее ногам в упоении от гнева и любви.

Аиха напрасно старалась укротить бурю, которой никак бы не поняла без имени Фернандо.

– Чем я заслужила упреки Вашего Величества? – наконец сказала она.

– Чем? Вы дали слово Фернандо… Разве не за тем и едете в Валенсию, чтобы выйти за него замуж?.. Отвечайте же мне!.. Отчего вы не отвечаете?

– Оттого что вы не даете отвечать, Ваше Величество. Позвольте я…

– Позволить! – вскричал король. – Я вас умоляю на коленях сказать мне правду.

– Я не знаю, Ваше Величество, кто мог обвинять меня в любви к Фернандо…

– Так это неправда? – вскричал король и протянул руки с восторгом.

Аиха отступила и, опустив глаза, сказала:

– Правда, Ваше Величество.

– И вы смеете признаваться… мне!

– Да. Но этим и ограничивается мое преступление, клянусь вам! Я никому не давала слова. Я еду в Валенсию не за тем, чтобы выйти замуж, а свидеться с отцом… Мой отец Деласкар д’Альберик – мавр.

– Знаю.

– Он воспитал меня в вере своих предков.

– Знаю, знаю! – произнес король с досадой. – Так вы никогда не выйдете за Фернандо?

– Я этого не говорю, Ваше Величество.

– Как! – вскричал король с новой яростью. – Даже этой надежды нет для меня!.. Так что же вы говорили?

– Я сказала, что теперь ни за что на свете не соглашусь быть его женой.

– Почему же именно теперь?

– Потому что он был женихом моей сестры, моего лучшего друга, и я никогда не выйду за него, покуда могу думать, что Кармен еще любит его.

– Но ведь Кармен собирается идти в монастырь?

– Она уже вступила.

– Кто дал позволение?

– Королева.

– Я бы не позволил. Но после, – продолжал король с гневом, – после, когда Кармен пострижется. Что вы намерены делать?

– Не знаю.

– Неправда! Вы знаете. Отвечайте, что вы тогда сделаете?

Аиха преклонила колено и кротко отвечала:

– Тогда, быть может, я попрошу у вас позволения выйти замуж…

– У меня!

– Да. Вы слишком добры и, верно, не откажете.

– Я! – вскричал король. – Я соглашусь!.. Но вы не знаете, что я сам хотел жениться на вас! – прибавил он почти с отчаянием.

– Вы?.. Возможно ли?

– Спросите Лерму, спросите инквизитора! Они вам скажут, что я хотел сделать вас королевой Испанской.

– Но я бы этого не желала! – живо возразила Аиха. – Я слишком уважаю Ваше Величество, и вам нельзя унизиться до брака с своей подданной. Испания бы стала порицать вас, а инквизиция предала бы проклятию. Я – мавританка!

– Так что же?

– Они ненавидят нашу веру.

– А я… я люблю тебя! Посмотри, вот повеление, которое они заставляют меня подписать, об изгнании твоих соплеменников… твоего отца!..

– Возможно ли! Вы не подпишете его, Ваше Величество? – вскричала Аиха.

– Никогда! если ты будешь любить меня… будешь моей!..

– Я не могу, Ваше Величество, нарушить своего долга.

– Так и я не могу! – вскричал король вне себя. – Мой долг велит быть неумолимым.

– Умилосердитесь! – вскричала Аиха, упав на колени. – Умоляю вас!

– Я тоже умолял тебя, но напрасно.

– Я не буду любить его больше… я отказываюсь.

– Этого мало… я умру без тебя.

Аиха страшилась делать возражения, чтобы больше не раздражить короля, а потому сложила руки и только шептала:

– А честь моя? мой долг!

– Честь! – вскричал Филипп вне себя. – Честь твоя принадлежит мне… а твой долг спасти отца. Если уж моя страсть бессильна над тобой, то я посмотрю, что сильнее: ненависть ли к королю или любовь к отцу и братьям?

– Пощадите, Ваше Величество! – повторяла Аиха на коленях.

– Нет! – вскричал король и, схватив Аиху за руки, прибавил: – Слушай, ты придешь сюда завтра вечером… ночью… слышишь, завтра. Тогда я разорву это повеление и упрочу навсегда счастье и благосостояние твоих соплеменников… Надеюсь, ты придешь!.. Я жду… здесь… завтра… Обещаешь?.. Даешь клятву?

– Никогда! Никогда! – вскричала Аиха, вскакивая.

– Молчи! – возразил король, зажимая ей рот. – Тогда уже не я, а ты подпишешь разорение и смерть отца!

– Отца! – повторила Аиха с ужасом. – Я буду причиной смерти отца! Извольте! Я приду!

Король вскрикнул от радости.

– Нет! нет! это грех!.. Это преступление! – спешно прибавила Аиха. – Нет!.. Никогда!..

Но король, опасаясь этого отказа, уже бросился в другую комнату, чтобы не слышать ничего после полученного согласия.

Несчастная Аиха упала на колени и, возведя глаза и руки к небу, вскричала:

– О, Боже! спаси и вразуми меня!

Глава VI. Печальные известия

Великий инквизитор Сандоваль и архиепископ Рибейра для выполнения своего предприятия давно уже приняли надлежащие меры. В Валенсии, Греде, Андалузии, Арагонии и в обеих Кастилиях лазутчики их распускали самые зловещие слухи и возмущали против мавров всю Испанию.

Нечитанная королем записка Рибейры переходила из рук в руки по всему государству. Она производила сильное впечатление не только на духовных особ, но и на самых могущественных и почетных граждан.

Между прочим, Рибейра утверждал, что мавры были постоянно в заговоре с неприятелями и, узнав о приготовлениях Генриха Четвертого, предлагали ему золото и войско, но благодаря проницательности Лермы эта беда была отвращена. Если бы вдруг Генрих Четвертый не умер, Испания была бы окружена внешними и внутренними врагами. Такое событие может повториться. При первой внешней войне мавры вооружатся, и Испания принуждена будет преклониться под ярмом победителей или бежать в горы Астурии.

Эти рассуждения более всего поражали высший класс. А для убеждения народа Рибейра нашел другое средство. Носились слухи о заговоре, который относился будто к тому, чтобы призвать султана Марокканского. Говорили, что мавры обещали ему восстать при его появлении и выставить огромнейшее войско, а также помогать в грабеже церквей, осквернении святынь и уничтожить все духовенство. Этот-то заговор, утверждали, открыла великая инквизиция.

Молва разнеслась и произвела ужас на народ. Монахи изобретали самые страшные, дивные рассказы, которые переходили из уст в уста и все более и более увеличивали общий страх.

Все умы были наполнены такими слухами и рассказами, ожидая какого-нибудь великого события, и потому слова Рибейры были справедливы. Он говорил королю, что все единодушно желают повеления, которое сделалось пагубным для Испании.

Эти все известия Иесид получил из Валенсии и пришел к Аихе.

Это было на другой день после ее свидания с королем.

Аиха была бледна. Она всю ночь не спала, а молилась.

– Нам сегодня непременно нужно ехать в Валенсию, сестра, – сказал Иесид.

– Отчего же непременно сегодня?

– Отец и все братья наши в опасности, и наш долг повелевает быть при них.

Он также сообщил ей эти слухи и прибавил, что жизнь Деласкара уже подвергалась опасности. Разъяренная чернь, подстрекаемая тайными клевретами инквизиции, хотела сжечь его дом.

Аиха задрожала.

– Это не все, – продолжал Исеид. – Весь флот Испании стоит у наших берегов и всем войскам велено идти на Валенсию и Гранаду. Не знаю, чем думает отец отвратить эту грозу; но, между прочим, пишет мне, чтобы спасти веру отцов и братьев, он готов на все и считает все возможным.

– Он это писал? – вскричала Аиха и побледнела больше прежнего.

– Да, вот его письмо, но прежде всего он просит у нас прощения за свой поступок. Он вполне уверен, что мы согласимся с его мнением и принесем в жертву все, что имеем самого драгоценного.

– Это его слова? – повторила с ужасом Аиха.

– Посмотри, вот его последние строки: «Спасем своих братьев или умрем».

Аиха дрожащей рукой взяла письмо и стала читать.

– Что с тобой? – спросил Иесид, заметив смертельную бледность ее лица.

– Оставь мне это письмо, братец, – сказала она, пряча письмо отца на грудь, и потом продолжала: – а… нам нельзя быть здесь… необходимо ехать… приготовь карету к вечеру. Отец, верно, желает взглянуть на дочь… ты отвезешь меня к нему сегодня.

Иесид вышел, но, оглянувшись, увидел, что Аиха зашаталась.

– Я испугал тебя, сестрица, – сказал он заботливо, подходя к ней. – Я сообщил тебе горькие вести. Но успокойся, отец, быть может, сумеет отвратить опасности.

– Нет, это будет стоить ему жизни! – возразила Аиха, потом, оправившись от своего волнения, она сказала: – Да… может быть!.. Я надеюсь, что враги не решатся губить наших братьев. Пикильо призван в палаты инквизиции. Он скажет, что там определено… Может быть, сегодня же ты поедешь к отцу с известием от короля, что он и его министр отказались навсегда от своих жестоких намерений.

Последние слова произнесены были с такой видимой тягостью, что Иесид вскричал:

– Ты скрываешь, сестра, свои страдания.

– Нет, ничего!.. В котором часу ты поедешь?

– Часов в одиннадцать.

– Хорошо, я буду готова. Пусть карета ждет меня, только не здесь… я не хочу возвращаться в этот дом.

– Почему же так?

– Узнаешь после. Пусть она дожидается меня у дворца, у маленького подъезда, на половине королевы… Ты знаешь?

Иесид вздрогнул.

– Знаю, – сказал он. – Но зачем же там?

– Затем, что никто не увидит нашего отъезда… и еще потому что… но я скажу после!

– Почему же не теперь?

– Почему? – повторила она, затрепетав. – Не спрашивай, умоляю тебя!.. Иди, приготовляйся, – прибавила она, сложив руки.

Иесид посмотрел на нее с удивлением, но, однако, не просил открыть тайну. Он вспомнил, что и сам когда-то желал, чтобы другие уважали его тайны, и, поцеловав Аиху, пошел к дверям.

Глава VII. Признали

По уходе Иесида Аиха, оставшись одна, долго не могла прийти в себя. Она несколько раз перечитывала письмо отца и повторяла его слова:

– «Дети мои! вы будете согласны со мной. Вы не станете колебаться для спасения веры и братьев, пожертвуете всем, что имеете самого драгоценного. Спасем своих братьев или умрем».

– Я исполню твою волю, отец мой, – шептала она. – Я спасу братьев, и сегодня Иесид привезет к тебе твою дочь мертвой!

Она стала на колени и начала молиться. Через несколько минут она бодро встала и взяла хрустальный флакон, который Пикильо отнял у графини д’Альтамиры. Аиха несколько времени смотрела на него как на единственного своего друга, как на последнюю надежду.

Он был не полон. Если выпить остальное, можно было надеяться на скорую и верную смерть. Но вдруг она задумалась. Еще несколько времени, и Фернандо, которого она любила, мог бы предложить ей руку и сердце. Еще несколько времени, и она принадлежала бы ему, и свою тайную любовь могла бы открыть целому свету!.. Но теперь должна умереть и подвергнуться его презрению! Потерять любовь его и даже уважение. Она хотела написать ему все. Но тогда бы Фернандо ни за что не позволил бы принести эту жертву.

– Нет! – говорила она. – Нет! Пусть он лучше завтра все узнает. Однако же… он так добр… я не могу не проститься с ним.

И она написала одно слово: «придите», и послала его уведомить.

Через несколько минут Фернандо был в ее комнате.

– Вы писали мне! – сказал он с радостью. – Вы звали меня! И видите, как я спешил.

– Благодарю вас, – сказала Аиха с нежной улыбкой, – я хотела поговорить с вами.

– Говорите! Приказывайте! Чем я могу быть вам полезен?

– Нет, – отвечала Аиха печально, – мне не о чем вас просить.

– Чего же вы желаете?

– Я хотела вас только видеть, Фернандо.

Фернандо затрепетал от радости.

– Да, – продолжала Аиха, – я хотела видеть вас, чтобы поблагодарить за все, чем вам обязана. Вы посвятили мне свою жизнь и покорились моей воле и моим желаниям. Вы сохраняли в тайне вашу любовь!.. Для меня вы жертвовали собой, для меня вы страдали!.. Чем мне вознаградить вас? Я ничего не имею, кроме одного слова, и, если хорошо вас поняла, то знаю, что этого слова для вас будет довольно. Слушайте, Фернандо, я люблю вас!

Это слово было произнесено не с застенчивостью, не с потупленным взором, а со слезами на глазах и с истинной любовью.

Фернандо в изумлении и восторге упал на колени и осыпал поцелуями прекрасные руки Аихи. Она не отнимала их, но вдруг Фернандо вскочил с новым изумлением, когда заметил ее рыдания.

– Что с вами? – вскричал он. – Что это значит?

– Это первый и последний день моей любви, – отвечала Аиха. – Я не увижу вас больше, Фернандо… я не могу видеть вас. Вы должны отказаться от меня.

– Это почему?

– Не спрашивайте. Вы меня знаете. Если кто любит вас… говорит так, то вы поймете, Фернандо, что судьба ставит между нами новую непреодолимую преграду.

– Какую еще? – вскричал он.

– Не спрашивайте!.. Вам довольно и того знать, что все страдания, какие бы можно только вообразить, не сравнятся с теми, какие я теперь испытываю.

– Так скажите мне, отчего вы так страдаете?

– Сказать! – вскричала Аиха, отступив в ужасе. – Нет… нет, я не за этим хотела видеть вас. Я желала только проститься с вами…

– Проститься!.. И вы покидаете меня?

– Это необходимо! Забудьте обо мне.

– Нет! Это невозможно!.. Вы хотите, чтоб я забыл вас, чтобы отказался от вас в такую минуту?

– Это необходимо! Необходимо! – повторила Аиха с отчаянием. – Поспешите!.. Я теперь не могу вам всего объяснить, но скоро…

– Скоро?.. Что такое? – вскричал Фернандо с ужасом. – Что? Ради Бога, говорите!

– Теперь нельзя, но я обещаю, что вы узнаете. Да, – продолжала она, собирая все свои силы, – завтра вы получите письмо.

– Завтра? Поклянитесь, что я завтра узнаю все.

– Клянусь моей любовью.

Этих слов было довольно, чтобы возродить в сердце Фернандо надежду на счастье. Аиха смотрела на его улыбку с состраданием и печально произнесла:

– Идите! Идите!.. Чего вы ждете?

– Еще одной милости, – отвечал он.

Аиха, бледная и неподвижная, молчала. Фернандо подошел к ней и, обняв рукой ее стройный стан, шепнул на ухо:

– Аиха!.. Милая Аиха! Один поцелуй!..

Аиха затрепетала, но не противилась. Она думала, что еще может быть достойна его.

Фернандо с жаром прижал ее к своему сердцу и запечатлел пламенный поцелуй на ее губах, но они были холодны как мрамор. Он вскрикнул. Аиха рукой указала на дверь, и Фернандо в отчаянии и восторге удалился.

Как только затворилась дверь, Аиха схватила перо и принялась писать к нему.

Это была исповедь Фернандо во всем; она просила прощения, не в смерти, которой хотела купить его уважение, но в преступлении, через которое должна последовать эта смерть.

Несколько раз она останавливалась, желая разорвать письмо, но вспоминала своего отца. Эта мысль оживляла ее и придавала силы исполнить свое намерение.

Время клонилось к ночи, и чем ближе подходила роковая минута, тем сердце Аихи билось сильнее и сильнее. Голова ее горела, и воображению представлялись грёзы, как будто в горячке.

Она видела Фернандо, препятствующего ей в исполнении намерения, то вдруг ей слышался звон колоколов в Валенсии. Это сигнал к началу резни. Посреди толпы ей слышались слова монахов, которые, держа в одной руке нож, а в другой крест, кричали: «Бей их, режь! нет пощады ни женам ни детям!» Ей также представилось, что за отцом ее бежит убийца, а он кричит ей: «Спаси меня, дочь моя!» Она бросается к нему, но поздно! Кровь старика брызнула на нее, и она видела его у ног своих мертвого.

В это время пробило десять часов.

Аиха страшно вскрикнула и, не колеблясь более, накинула мантилью и вуаль и вышла поспешно из дома.

Ночь была темная.

Аиха, как будто спасаясь от угрызений совести, побежала, но потом остановилась. Свежий воздух возвратил ей рассудок, а вместе с ним и весь страх.

Она осмотрелась кругом. Не было никого. Но ей казалось, что все прохожие читают ее стыд и позор на лице. Она шла ко дворцу по безлюдным переулкам. Через несколько минут вдруг она услышала шаги и, оглянувшись, увидела, что кто-то в плаще издали следует за ней. Что, если это разбойник и убьет ее!..

– Тем лучше! – думала Аиха. – Сам Бог посылает мне смерть.

И она повернулась и решительно пошла назад навстречу смерти. Но, к удивлению ее, человек в плаще поспешно удалился. Аиха продолжала путь и скоро очутилась у одного из задних входов дворца.

Тут она опять заметила, что кто-то преследовал ее, но тоже поспешно удалился, увидав, что на него обратили внимание.

Аиха вступила в темную уединенную комнату, которая вела в потаенный коридор между покоями короля и королевы; ей показалось, что она переступила за порог позора и отвержения. Она понимала, что теперь все кончено и что погибель ее неизбежна.

Входя, она заметила человека, который как будто ожидал ее. Она вздрогнула и хотела вернуться, но не было возможности. Это был королевский камердинер Латор. Король редко давал ему подобные поручения; Латору хотелось увидеть лицо незнакомки, но оно было закрыто двойным вуалем. Он догадался, что незнакомка пришла в первый раз, потому что дрожала всем телом.

– Сеньора, – сказал он, – Его Величество приказал мне проводить вас к нему.

Аиха молчала.

Камердинер вежливо предложил ей руку, но она с гордостью отвергла эту честь.

Латор почтительно поклонился и сказал сам себе:

– Верно, какая-нибудь знаменитая особа!

Потом он отворил дверь в коридор и, освещая дорогу канделябром с двумя свечами, проводил Аиху во внутренние покои короля. Бедная девушка почувствовала, что силы совсем оставили ее, и опустилась на диван в изнеможении.

– Сеньора, – сказал камердинер, – король сам хотел вас встретить, но к нему явились инквизитор и министр. Его Величество занимается с ними известным вам важным делом. Он приказал мне передать вам это и просил вас быть спокойной и уверенной, что он ни за что на свете не откажется от своего слова.

Аиха рукой дала знак Латору, чтоб удалился. Он поклонился и вышел.

После этой встречи с камердинером Аиха еще более ужаснулась своего поступка, тем более что об этом уже знал один посторонний.

– Нет! – вскричала она. – Я не останусь здесь, есть еще спасение, можно бежать!..

И она вскочила с дивана, но, услышав поспешные шаги, вскрикнула и в ужасе упала на колени. Дверь отворилась.

Глава VIII. Деласкар д’Альберик

– Пощадите!.. Пощадите! – вскричала Аиха, простирая к вошедшему руки.

– Что это?.. Здесь женщина!.. – сказал с удивлением знакомый голос.

Аиха подняла глаза.

– Пикильо! – вскрикнула она с ужасом и, изнемогая от сильных ощущений, зашаталась и упала без чувств.

Пикильо в испуге подбежал к ней и поднял на руки. Аиха была бледна как смерть.

– Аиха, – говорил он. – Сестра!.. Ты здесь… в такую пору!.. Зачем?

Но девушка не могла отвечать. Она лежала без чувств, склонив голову на плечо брата. Страшное подозрение блеснуло в уме Пикильо. Холодный пот выступил на лбу его.

– Тут есть подлый замысел! – говорил он сам себе. – Но я разрушу его, и горе тому, кто его строил… Это моя сестра!.. это моя кровь… Я защищу ее честь и жизнь. Аиха! Отвечай мне: тебя насильно сюда привели!.. Я здесь… я с тобой, я тебя отниму от врагов… Скажи, ты против воли пришла сюда?.. Кто тебя принудил? Говори… Хотя бы сам король! – прибавил он, скрежеща зубами от любви и ревности.

В эту минуту послышался голос короля, который выходил из кабинета в большую залу, находящуюся подле этой комнаты. Король громко и с досадой говорил камердинеру:

– Зачем же ты не пришел тотчас сказать мне, что она дожидается?

Ответа Латора нельзя было расслышать, но Пикильо понял, что Аиха сама пришла к королю.

Нельзя выразить, что почувствовал тогда молодой монах. В уме его родилось несколько намерений, одно другого ужаснее. Но прежде всего он хотел спасти Аиху. Он схватил ее на руки и, от гнева и ревности не рассуждая о возможности, бросился в коридор, запер за собой дверь на задвижку и скоро удалился со своей ношей.

Через секунду противоположная дверь отворилась, и король с трепещущим сердцем вошел в комнату, где полагал найти счастье, но комната была пуста. Он осмотрелся и не верил своим глазам от изумления, беспокойства и отчаяния.

Пока король обрывал все звонки, звал и расспрашивал Латора, изумленного не менее его самого, Аллиага со страхом в душе вынес бесчувственную женщину на улицу.

По этой улице и днем очень редко кто проходил, а по ночам и подавно нельзя никого было встретить. Пикильо скоро прошел несколько шагов и увидел, что перед ним стоят два человека в плащах.

Они поспешно подошли к молодому монаху.

– Мы погибли! – подумал Пикильо.

Незнакомцы, окинув взором девушку и монаха, которого, казалось, узнали, вздрогнули. Один из них подошел ближе и шепнул:

– Слава Богу, брат, ты всех нас выручил! Что теперь хочешь делать? Мы поможем.

Аллиага изумился такому неожиданному покровительству и отвечал, что нужно увезти ее за город.

– Хорошо, сейчас отправим.

– Но как?

– За углом той улицы мы видели карету. Кучер, как видно, ждет кого-нибудь, мы принудим его.

Пикильо еще более изумился. Незнакомец свистнул, и в ту же минуту явилось еще несколько человек в черных плащах. Они по его приказанию окружили стоявшую близ карету. Кучер и хозяин экипажа не соглашались. Незнакомцы их унимали и приказывали молчать.

– Нет, я не стану молчать! – вскричал с гневом молодой человек из кареты.

Пикильо с новым изумлением узнал голос Иесида, подбежал и схватил его за руку.

– Молчите! – вскричал он. – Помогите нам увезти эту женщину, и вы будете довольны наградой.

Иесид в свою очередь также изумился, узнав Пикильо и Аиху.

– А! Это другое дело! – сказал он с замешательством. – Извольте. Я готов помочь, господа.

И через минуту Аиха сидела в карете между двумя братьями.

– Что это значит? – спросил Иесид.

– Молчи, после узнаешь. Вели ехать на Хенаресскую дорогу.

Через несколько времени они были уже за городом и мчались по большой дороге.

Все это произошло не более как в десять минут со времени выхода Аллиаги из дворца. Свежий ночной воздух и движение экипажа привели в чувства девушку, которую можно было бы счесть за мертвую, так она была бледна и неподвижна.

– Где я? – спросила она, очнувшись и осматриваясь.

– С твоими братьями, – отвечал Иесид, обнимая ее.

– Это ты, братец! – вскричала она с радостью, но потом, вспомнив прошедшее, прибавила: – Вы спасли меня, а себя, быть может, погубили.

И она рассказала им сцену, происшедшую у нее два дня тому назад с королем. Объяснила повеление об изгнании их всех из отечества и условие, с которым король хотел уничтожить это повеление. Иесид вскрикнул от негодования при мысли, за какую цену хотели продать им спасение.

– Да! – говорила Аиха. – Чтобы спасти отца и всех братьев, я решилась на это! Но будьте покойны, – продолжала она, показывая знакомую уже Аллиаге склянку, – я не перенесла бы этого позора. Я дала клятву, но Бог, верно, судил иначе. Его Святая воля. Что теперь будет с нами, Пикильо, ты все молчишь. Скажи же!

Но Пикильо вместо ответа опустил голову на грудь и заплакал.

– Прости! прости меня, сестра! – говорил он. – Когда я увидел тебя в комнате короля… я хотел тебя убить…

– Благодарю, брат мой! – сказала Аиха, подавая ему руку. – Но не забудь исполнить это, если судьба опять приведет меня к этой крайности.

– Нет! Нет! – вскричал Иесид. – Это невозможно! Король не захочет довести Испанию до погибели. Изгнание наше разорит всех баронов Валенсии. Они помогут нам. Успокойтесь. Еще есть надежда. Но, слава богу, мы спасли сестру.

Перед рассветом они уже были в Хенаресе и, переменяя мулов, увидели у ворот постоялого двора Педральви, который также хлопотал около дорожного экипажа.

– Педральви! – вскричал Пикильо. – Ты как здесь?

– Я с сеньором Деласкаром. Он едет в Мадрид.

– Батюшка здесь! – вскричали молодые люди в один голос.

Иесид и Пикильо выскочили из кареты и высадили Аиху.

– Как вы очутились здесь, дети мои? – спрашивал обрадованный старик, обнимая каждого по нескольку раз.

– Мы ехали к вам в Валенсию.

– Там теперь единственное мое убежище, – прибавила Аиха.

И братья рассказали старику об опасности, которой Аиха подвергалась.

– Возможно ли! – вскричал старик Деласкар от ужаса и изумления. – Ты хотела погубить себя! Но кто же тебе дал право на это?

– Сама решилась, батюшка, – отвечала Аиха. – Вот ваше письмо, – продолжала она, подавая ему письмо.

– Да, – возразил старик, – я писал, что должно жертвовать состоянием и жизнью. Но честь – такая драгоценность, которой мы не имеем права располагать сами по своему произволу. Наша обязанность сохранить ее невредимой. Да! – прибавил он, обратив глаза к небу. – Наше имущество и жизнь принадлежат королю, но честь наша принадлежит одному Богу…

Аиха упала на колени и обняла ноги отца.

– Встань, дочь моя, встань! У меня есть надежда на спасение, если только дух тьмы не овладел совершенно королем и его советниками. Они, верно, согласятся на мое предложение.

– А если нет? – спросил Иесид.

– Тогда что ж делать? Придется покинуть родину и умереть на чужой земле.

– Можно защищать с оружием и умереть в ней, если нельзя уже жить.

– Нет! – возразил старик. – Будем еще надеяться… Но, однако, надо спешить, минуты дороги, если роковое повеление уже подписано, то все усилия напрасны.

Аиха затрепетала, а Иесид сомнительно покачал головой. Один только Пикильо разделял надежду Деласкара.

– Я поеду с вами! – сказал он. – Герцог Лерма должен выслушать нас.

– Но, – отвечал старик, – говорят, до него трудно и даже невозможно добраться.

– Не беспокойтесь, мы его увидим. Я проведу вас.

Иесид с Аихой поехали в Валенсию, а Пикильо с Деласкаром воротились в Мадрид.

Через несколько часов старый мавр был уже в доме герцогини Сантарем, который она отдала отцу в полное распоряжение. Но Деласкару не время было отдыхать: он поспешил во дворец, к первому министру.