Текст книги "Мавры при Филиппе III"

Глава III. Семейство

Пикильо не видел и не слышал, как вошла Уррака. В глазах его потемнело, в ушах звенело.

Придя несколько в себя, он увидел в руках Гиральды небольшое овальное зеркало на ножке и вздрогнул. Ему показалось, что он его когда-то видел.

Вдруг он вскрикнул, схватил зеркало, прижал край ножки и оттуда выскочил потаенный ящик. Пикильо задрожал и упал в изнеможении на край постели.

Женщины изумились и некоторое время смотрели на него молча. Наконец Уррака спросила:

– Как вы узнали о потаенном ящике?

– Как вы угадали? – прибавила Гиральда.

Но Пикильо не угадал, а вспомнил!.. Когда ему было четыре года, то он постоянно играл этим зеркалом и всякий раз находил в ящике конфеты.

– Вам дурно? Что с вами, сеньор? – спросила старуха, заметив его бледность.

Но Пикильо не мог дать ответа. Он вспомнил все прошедшее. Мечты о средствах, чтобы сделаться достойным Аихи, вдруг исчезли как сон, и он увидел себя еще дальше, чем воображал. Он нашел мать, нашел бабку!

В порыве отчаяния он хотел бежать и лишить себя жизни, бросить этих женщин, которые его покинули. Он уже встал и хотел идти, но взглянул на ту, в которой узнал мать, вспомнил ее слезы о сыне и остался.

– Вы жалеете о покинутом сыне? – сказал он, подойдя к ней.

– О, это единственное мое горе! Ах, как я желала бы возвратить его! И до тех пор не перестану плакать о нем.

– Я исполню ваше желание.

– Ах! Я бы желала его видеть хоть один раз и тогда бы умерла спокойно! – вскричала Гиральда. – Пусть он объявит мне смертный приговор, но я только хочу видеть его!

– Он придет!

– Вы его знаете?.. Он жив?

– Жив! И принесет вам не кару, а утешение. Он непременно придет.

– И не проклянет свою мать?

– Нет, он простил вас, маменька, – сказал Пикильо и с чувством подал руку.

Гиральда вскрикнула от страха, а Пикильо положил свою руку на голову преступницы и сказал:

– Дочь честного и храброго солдата Аллиаги, отец простил тебя, вспомни о нем и молись. Бог тебя простит!

– О, я теперь… буду молиться!

– А сын твой не будет знать прошедшее и предаст забвению то, что слышал чужой человек… Он будет только помнить, что ты… его мать.

Взволнованная Гиральда, вскочила с постели и упала к ногам сына.

– Сын мой!.. Сын!.. – только могла проговорить она от слез, обнимая его колени.

Пикильо поднял ее и посадил опять на постель, но она, не выпуская его рук, не могла насмотреться на него и повторяла:

– Сын мой!.. Он простил меня! Я видела его и умру спокойно.

– А меня?.. Простит ли он меня? – робко спросила Уррака, притаившись в отдалении.

– Простит, бабушка! – весело сказал Пикильо.

Беспечность и веселость старухи вмиг возвратились от восхищения красавцем-внучком. Гиральда не могла говорить. Она только любовалась сыном.

– Но кто мой отец, скажите мне, – спросил вдруг Пикильо.

Этот неожиданный вопрос так поразил обеих, что они смутились.

– Я хочу знать, кто он? Говорите, – повторил Пикильо твердым голосом. – Кто мой отец?

Гиральда от стыда не смела взглянуть на сына и, склонив голову, тихо сказала:

– Не знаю…

И она зарыдала, закрыв лицо руками.

– Я вам скажу правду! – вскричала Уррака. – Это было тогда, когда она любила мавра… чтобы выдержать интригу Ласарильи, она согласилась на предложение главного директора театров… Это он.

– Молчите! – перебила Гиральда. – Не заставляйте врать… Я виновата через вас, но наказание теперь наступило, и мать… мать должна открыть сыну свой позор… Успокойся, – продолжала она, обращаясь к Пикильо, – я чувствую, что не переживу этого удара!.. Я умру, и это должно быть для тебя благодеянием. Но если бы Бог помиловал меня… Нет, нет, я не хочу тебя обманывать! Я ничего не знаю!.. Проклинай меня, сын мой, проклинай!.. Я не могу сказать, кто отец твой… Только выслушай: тот, который не отвергнет тебя… у кого найдется сердце и дружба отца… спроси у того и верь ему… Матушка, дайте мне бумаги и чернил.

– Что ты хочешь делать?

– Давайте скорее!

И она схватила поданное перо и бумагу. В волнении, со слезами на глазах, она поспешно написала записку, свернула ее и, подавая Пикильо, сказала:

– Вот, сын мой! Возьми это, и Бог укажет тебе путь… Ты найдешь его в Мадриде. Спеши к нему, как можно скорее. Я хочу знать ответ… мне недолго быть здесь, в этом мире… я это чувствую… Вернись скорее!

– Непременно!.. Но я еще увижу вас. Я позабочусь, чтобы вы были спокойны во время моего отъезда.

– Ах! мне только нужен ты. Приди поцеловать меня…

– Приду!

И Пикильо вырвался из объятий матери. Он вышел на улицу пораженный тем, что видел и слышал. Он не понимал, сон ли это или действительность.

На улице он взглянул на адрес. Было написано:

«Его светлости, герцогу Уседе, в Мадриде».

Глава IV. Розыск

Во дворце вицероя, войдя в зал, где были Аиха и Кармен, Пикильо вздохнул свободнее. Ему показалось, что он переменился.

Все воспоминания и тягостные впечатления исчезли при виде этой живой и привлекательной картины. Кармен сидела между отцом и двоюродным братом и смотрела на молодого человека с выражением истинного удовольствия. Дон Хуан еще более был счастлив и говорил своему племяннику:

– Ну, не правду ли я говорил о твоей невесте, что она у меня первая красавица во всей Наварре?.. Что ты скажешь? Смотри же: я до этого времени берег ее для тебя. Теперь посоветуй герцогу Лерме поскорее кончить войну с Нидерландами, чтобы тебе туда не ездить, и поторопись справить свадьбу, а не то наши памнелунские женихи отобьют ее у тебя!

Фернандо с откровенностью отвечал на восхищения старика и на нежные взгляды кузины, но заинтересованный наблюдатель мог бы заметить, что молодой жених хотя и разговаривал с Кармен, но взоры его довольно часто обращались к тому окну, у которого сидела Аиха и вышивала на пяльцах.

В это время вошел в зал Пикильо.

– А, господин секретарь! – вскричала, улыбаясь, Аиха. – Как скоро это звание успело придать ему особенную важность! Даже узнать нельзя!

Но потом чувство дружбы сказало ей, что важность Пикильо происходит не от звания, а от печали, гнетущей его сердце. Взгляд ее спросил: «Что с тобой?»

Пикильо поклонился вицерою и сказал:

– Монсеньор, вы, может быть, найдете, что я неблагодарный, но простите, так как я не могу поступить иначе: я хочу просить у вас дозволения на неделю отпуска, прежде чем вступлю на свое новое место. Мне необходимо быть в Мадриде.

– Вы едете в Мадрид, Пикильо? – вскричали девушки с удивлением.

– Зачем тебе нужно там быть? – спросил д’Агилар.

– По одному весьма важному для меня делу, о котором позвольте умолчать. Но я умоляю вас, сеньор, отпустите меня на одну неделю.

– Если хочешь, хоть на две. Когда ты едешь?

– Чем скорее, тем лучше.

– Не хотите ли отправиться со мной? В карете будет место секретарю моего дядюшки, – сказал Фернандо.

Пикильо с радостью и смущением поблагодарил молодого человека.

– Пожалуйста, не благодарите! – возразил Фернандо с простодушием. – Вы свой человек в доме дядюшки и почти принадлежите к его семейству. Нам приятно будет побеседовать дорогой о дядюшке, о кузине и обо всем, что я люблю. Надеюсь, что не соскучимся.

Дон Хуан пожал Фернандо руку в знак благодарности. Кармен поблагодарила приятной улыбкой.

– Но, – продолжал д’Альбайда, – в двенадцать часов мы едем, а потому вам остается не более часа на приготовление. Поспешите.

– Буду готов, – отвечал с поклоном Пикильо.

Д’Агилар вышел, а с ним вместе дочь и племянник.

Аиха, оставшись одна с Пикильо, еще не открывала рта, но взор ее давно уже спрашивал, что это значит? Пикильо поспешил ответить.

– Не спрашивайте меня, сеньора! Это единственная тайна, которую я сохраняю от вас. Если мое предприятие будете успешно, тогда вы все узнаете; в противном случае позвольте мне умолчать… Я самолюбив. Верьте только, что я никогда не забуду ваших советов и… что бы ни случилось… останусь навсегда достойным вашей дружбы.

– Я не настаиваю узнать вашу тайну, – сказала Аиха, – но это путешествие… Нет ли какой для вас опасности?

– С доном Фернандо?.. Никакой!

– Дон Фернандо не всегда будет с вами. Если бы я знала, с кем вы будете иметь дело… если бы я могла дать вам совет…

Пикильо, показав на адрес записки, написанной Гиральдой, спросил:

– Вы знаете это имя?

– Как! – воскликнула с улыбкой Аиха. – Вы, Пикильо, вы уже имеете дела с герцогом Уседой… с сыном первого министра?

– Неужели? – удивился Пикильо. – Это сын первого министра? Он был когда-нибудь главным директором театра?

– Он и теперь на этом месте.

– И этот герцог Уседа – сын первого министра? – вскричал Пикильо с чувством радости и надежды.

– Да это известно всем, кроме вас, может быть.

– А который год герцогу Уседе?

– Я думаю, лет под сорок.

– А первому министру?

– Шестьдесят пять.

«Так… – думал Пикильо. – Так, стало быть, я внук герцога Лермы, первого министра!..»

Эта мысль так сильно поразила его, что он изменился в лице. Но надо отдать справедливость бедному Пикильо: душа его в эту минуту была чужда тщеславия: он думал только об одной Аихе.

– Так вы отправляетесь ко двору? – спросила она.

– Если удастся… может быть.

– О вашей тайне я не спрашиваю, а только хочу сказать вам, кому нужно явиться ко двору, тот должен показаться прилично. На это пригодятся вам двести червонцев, которые д’Агилар поручил мне передать вам… Возьмите! – И она подала ему собственной работы вышитый кошелек с золотом.

– Сеньора, я не могу выразить ему благодарности!.. Будьте добры и поблагодарите за меня!

– Хорошо, я это исполню, но вам нужно купить необходимое для дороги. Не забудьте, вы едете с Фернандо д’Альбайдой, одним из первых баронов Валенсии… Как вы его находите?

– Он премилый, прелюбезный человек!

– Я его мало знаю… Но в дороге вы будете с ним близки; для пользы нашей Кармен постарайтесь изучить его, опишите нам, что вы думаете…

– Вы позволите мне писать к вам?

– Я уж просила вас, кажется!

– Так вы и в разлуке не покидаете ваших друзей?

– В отсутствии меньше чем когда-нибудь!

И она подала ему руку.

Пикильо прижал ее к губам в восторге от надежды и любви, потом побежал приготовляться к дороге.

Прежде всего он отправился в одну из ближайших улиц, где недавно приметил порожнюю квартиру, в дом почтенной вдовы какого-то капитана. Квартира это была во втором этаже и состояла из трех сухих и светлых комнат. Пикильо нанял ее от имени сеньоры Гиральды Аллиаги и заплатил вперед. Потом побежал в дом жида Соломона.

– Матушка, – произнес он, входя в грязное жилище, – я еду исполнить ваше поручение, но вам нельзя здесь оставаться. Пойдемте, я нанял для вас квартиру, удобную и лучше этой.

Они пошли. Бедная мать была счастлива и гордилась тем, что опиралась на руку сына.

– Вот вы у себя дома, – сказал он, введя ее в прекрасную квартиру, где уже топился камин.

Гиральда, осмотревшись кругом и при виде всех удобств и роскоши, которых давно лишилась, обрадовалась, но скоро лицо ее опять омрачилось.

– Мы его выбросили на улицу, – прошептала она, – а он дает нам приют! Оставили на холоде под открытым небом, а он развел для нас этот отрадный огонь!.. Прости, прости, сын мой!

И она упала на колени.

– Полноте, матушка! Зачем вы думаете о прошедшем? Будем лучше думать о настоящем, и какова бы ни была вперед наша судьба, мы разделим ее. Вот теперь все мое богатство состоит из двухсот червонцев. Половина – ваша!

И несмотря ни на какие возражения Гиральды, он положил сто червонцев на стол, поцеловал мать и побежал.

По возвращении Пикильо домой, карета уже стояла у крыльца. Распрощались и поехали.

Нельзя было не любить Фернандо д’Альбайду. Знакомство заводилось с ним в несколько минут, а познакомившись, все восхищались его откровенным, добрым и веселым нравом. При огромном богатстве и знатности он не был ни надменен, ни тщеславен. Он не опускался до стоявших ниже его, а напротив, старался поднимать каждого до себя.

В начале пути Пикильо только скромно отвечал на все вопросы Фернандо, но вскоре понял, что почтение и скромность не мешает человеку быть любезным и разговорчивым, в особенности когда знаешь, о чем вести разговоры, а Пикильо знал немало, так что через час времени Фернандо, восхищенный его беседой, вскричал:

– Скажите, пожалуйста, правда ли говорят, что вы никуда не выходили из дому моего дяди д’Агилара?.. Мы люди военные, к сожалению немного знаем, а так как знатные бароны – то и того меньше! Дядя мой д’Агилар, отличный генерал, но далеко не ученый. Где же вы набрались такой учености?

Пикильо улыбнулся и скромно со всей откровенностью рассказал, каким пришел в дом д’Агилара и каким сделался теперь, благодаря попечениям и покровительству двух подруг. Фернандо слушал все подробности с наслаждением, и это очень понятно, был превосходный случай поговорить о Кармен и, между прочим, об Аихе.

Пикильо, благодаря судьбу, что попал на этот близкий для него предмет, не уставал рассказывать, а Фернандо не уставал слушать. День пролетел быстро, и разговор прекратился далеко за полночь. В горах, где экипаж медленно подвигался вперед, путешественники, покачиваясь, заснули под песню погонщика. На заре выбрались на ровную дорогу, и погонщик поехал скорее.

В это время Пикильо видел страшный сон, и в испуге проснулся, холодная дрожь пробежала по его телу, и он онемел от ужаса.

Впереди, на дороге, стояло страшное чудовище, черное, костлявое, и постепенно приближалось к нему, простирая свои длинные руки. Это был старый дуб, обгоревший до половины и сверху засохший. Пикильо смотрел на это чудовище и задыхался от страха. Дерево подходило все ближе и ближе, и вместе с ним, казалось, подходил бандит Карало, с прицеленной винтовкой, и неистовый капитан Бальсейро. Пикильо ждал смерти, и это была ужасная минута.

Экипаж быстро проехал мимо обгорелого дуба, и погонщик запел снова. Тут Пикильо опомнился, отер выступивший на лбу холодный пот и с усердием помолился Богу.

Утром он роптал на свою судьбу, когда узнал свое происхождение и нашел своих родных, он хотел лишить себя жизни. Но с этой минуты стал снова сравнивать минувшее с настоящим, вспомнил, чем мог быть и чем стал, и нашел, что может только благодарить и благословлять Провидение.

Решаясь отыскать герцога Уседу, собственно для того, чтобы исполнить волю матери, он наконец обольстился надеждой найти такого отца, который своим знатным происхождением может составить ему довольно почетное звание. А потом он сам может идти дальше и наконец сделаться достойным Аихи. И Пикильо, предавшись сладким мечтам, начал строить воздушные замки.

На третий день утром они были в Мадриде. Дорогой уже было решено, что Пикильо остановится в доме Фернандо.

Как только приехали, Фернардо стал собираться к герцогу Лерме, для исполнения поручения маркиза Спинолы.

– Еще одно слово! – сказал он, прощаясь с Пикильо. – Моя кузина, сеньора Аиха, и даже сам дядюшка называют вас Пикильо. Это имя дружеское, которым и я, конечно, имею право называть вас; но для других, кто будет слышать нас, я желал бы знать вашу фамилию.

Пикильо никогда не думал, что ему зададут когда-либо подобный вопрос; но отвечать нужно. Он не мог еще говорить об Уседе; но будучи уверен, что знал свою мать, вспомнил об ее отце, честном и храбром мавре, и ответил:

– Аллиага.

– Ну так до свидания, сеньор Пикильо Аллиага, – сказал Фернандо, подавая ему руку. – В любое время и везде можете положиться на мою дружбу.

И Фернандо поехал к министру. Пикильо пошел отыскивать герцога Уседу. Дом нашел скоро, но трудно было найти хозяина.

Глава V. Дом Уседы в Мадриде

Пикильо обратился скромно и учтиво с вопросом к швейцару, но тот сухо ответил:

– Его светлости нет дома.

Через час Пикильо увидел, как блестящий экипаж с герцогскими гербами въехал во двор, пошел опять, и гордый швейцар дал тот же ответ.

– Но я сейчас видел, как герцог приехал.

– Все равно. Его светлость не изволят принимать.

– Когда же он будет принимать?

– Завтра.

Пикильо пришел на другой день. Тот же ответ. На следующий день то же: или дома нет, или не принимает. Бедный молодой человек приходил в отчаяние, но, вспомнив советы Аихи, решился терпением одолеть препятствие.

– Буду ходить до тех пор, пока не застану герцога, – сказал Пикильо сам себе.

Бродя от безделья по улицам и заглядывая в разные лавки, он увидел на одной из вывесок: «Андреа Касолета, придворный Его Католического Величества парфюмер».

На эту вывеску нельзя было не обратить внимания; благоухание духов и помады разносились из-под нее на три улицы. Имя показалось знакомым, но Пикильо никак не мог припомнить, где встречал его.

Вдруг в нескольких шагах в переулке за углом он встретил другую вывеску: «Цирюльник Абен-Абу, Гонгарельо».

Пикильо вспомнил и обрадовался, что увидит старинного знакомого и особенно его племянницу Хуаниту, с которой ему было бы очень приятно повидаться. Но лавка была заперта, несмотря на будний день. Пикильо подошел к ней ближе и разглядел, что лавка, должно быть, давно заперта, потому что пауки успели по всем углам разложить свои ткани и даже замок заржавел.

Пикильо обратился к соседнему зеленщику и спросил, где живет Гонгарельо.

– Не знаю, – отвечал зеленщик.

– Ведь он был ваш сосед.

– Был да выехал.

– Когда?

– Да года три.

– Куда же он переехал?

Зеленщик сомнительно посмотрел на Пикильо и произнес:

– Не знаю.

– Но отчего лавка его пуста?

– Оттого, что есть люди, которые приносят несчастье дому, где поселяются.

– Как так?

– Не знаю! Я совсем почти не знаю этого Гонгарельо… Не угодно ли вам зелени?.. Или плодов? У меня есть хорошие апельсины.

Больше ничего не мог узнать Пикильо от зеленщика, но вдруг он вспомнил слова Гонгарельо, что тот хотел ехать в Мадрид и поселиться там под покровительством своего родственника Андреа Касолета, придворного парфюмера.

Через минуту Пикильо уж находился в лавке Касолета.

Низенький старичок, с круглыми глазами и острым носом, предлагал ему духи, помаду, мыло и беспрерывно говорил:

– Что прикажете, сеньор кавалер?

– Мне хотелось бы узнать что-нибудь о вашем родственнике Гонгарельо.

– О моем родственнике!.. Гонгарельо!.. – вскричал старик, уронив кипу перчаток. – Какой он мне родственник?.. Он родственник моей жены, и то дальний!

– Мне все равно, вы его знаете. Я его друг.

– Друг?.. В самом деле?

– Клянусь вам! Мое имя Пикильо. Я тот самый, который спас его и его племянницу Хуаниту от бандитов в Сиерра-Оке.

– А!.. Об этом он часто рассказывал мне и моей жене! – сказал старик успокаиваясь. – Так это вы, сеньор кавалер, друг и спаситель Гонгарельо! Извините меня! Я ведь принял вас за альгвазила.

– Ничего, помилуйте. Но скажите же мне…

– Потише, потише, сеньор кавалер!.. Не говорите громко! Я очень любил Гонгарельо: славный был человек, но… не могу вам рассказать…

– Я вам расскажу, – произнесла сеньора Касолета, толстая супруга придворного парфюмера.

– Смотри, жена, чтоб не нажить беды, – возразил муж.

– Не бойся. Никто не узнает. Да, сеньор кавалер: Гонгарельо – мой двоюродный брат. Я тоже мавританка…

– Крещеная, сеньор! – перебил муж. – Это все равно, что христианка.

– Это меня не касается, – произнес Пикильо.

– Но меня касается! – вскричал супруг. – Для меня это очень важно по той причине, что я придворный Его Католического Величества парфюмер и поставщик духов и помады для первого министра, светлейшего герцога де Лермы, и даже Великого инквизитора! Без этого… я не боялся бы… могу потерять место! Я даже стал бы просить за Гонгарельо, я его люблю. Он такой добрый!

– Что же с ним случилось?

– Ничего неизвестно! – сказала сеньора Касолета. – Дела его шли чудесно, потому что его все любили и он был мастер своего дела. Он стал наживать состояние, так что его племянница Хуанита, могла бы составить хорошую партию. Только вдруг в одно утро… соседи видели, что в цирюльню зашел какой-то господин, черный такой, страшный; кто говорит, что с длинной бородой, а кто, что он просто не бритый. Что он делал с цирюльником, о чем говорил с Гонгарельо, никому неизвестно. Только с этого дня Гонгарельо и племянница его пропали без вести и не было никакого слуха о них.

– Никогда! – таинственно произнес придворный парфюмер.

– В нашем квартале, – продолжала жена, – поговаривали, что в лавку заходил или служитель инквизиции, или переодетый альгвазил.

– Вот почему и страшно! – прибавил Касолета.

– Да разные слухи! Кто говорит, что будто это нечистый приходил, а кто говорит, что сам Великий инквизитор.

– Так Гонгарельо и пропал?

– Так и пропал! Даже никто не смеет и спрашивать о нем.

Пикильо вздохнул. Ему стало жаль бедного цирюльника, а еще больше первой своей благодетельницы, Хуаниты.

Еще несколько дней Пикильо старался попасть к герцогу, но напрасно. Наконец он вышел из терпения и решился во что бы то ни стало увидеть его, и, подойдя с этим намерением к дому, он уже не смиренно, а строго спросил швейцара:

– Дома его светлость?

– Вчера изволили уехать.

– Как вчера?.. Куда?

– В Валладолид. Там теперь весь двор.

Пикильо чуть не упал с испуга. Целую неделю он уже был в Мадриде и вот чего добился! Прежде он не говорил дону Фернандо о своем деле, а теперь готов был посоветоваться с ним, но Фернардо уже не было. Он тоже куда-то уехал.

Пикильо зашел в лавку придворного парфюмера, чтобы разделить с ним свое горе.

– Поезжайте в Валладолид, – сказала ему добрая сеньора Касолета, к которой Пикильо уж несколько раз заходил побеседовать о Гонгарельо.

– Еще сорок миль проехать!

– Что ж делать? Двор не скоро возвратится.

– Я бы поехал с охотой, но не надеюсь на успех. Там, верно, встречу те же препятствия, что здесь. Как я могу добраться до герцога при дворе, когда не мог ни разу увидеть в его доме? Но мне непременно нужно видеть его.

– Постойте, есть средство! – сказала, подумав, сеньора Касолета.

– Какое? Скажите!

– Мы поставляем герцогу Уседе и многим другим придворным лицам духи и разные косметические товары. Вот и вчера получили от герцога заказ. Он велит доставить ему в Валладолид разных вещей для туалета. Это постоянно отдается ему прямо в руки, и потому, без сомнения, что посланный от нас с этим ящичком будет непременно допущен прямо в кабинет герцога… Вы меня поняли?

– А, – произнес протяжно Пикильо; ему не хотелось явиться таким образом в первый раз к своему светлейшему родителю, – нет ли у вас других средств, сеньора Касолета?

– Нет! Других я не знаю. Но могу вас уверить, что с этим ящичком вы непременно скоро дойдете до его светлости, по главной причине: тут есть одна баночка, которую он не показывает никому на свете.

– Какая же?

– У его светлости прекрасные черные волосы, – отвечала шепотом сеньора Касолета, – но только они не постоянно бывают одного цвета. Только мы одни знаем тайну, поэтому нашего посланца герцог принимает всегда в своем кабинете и без свидетелей. Если угодно ехать, я вам дам этот ящичек.

Пикильо долго не мог решиться, находя непозволительным проникать в тайны своего отца, но дойти до знатного и могущественного вельможи не было другого средства. Он подумал, что отец, узнав тайну его посещения, вероятно, простит эту хитрость, и решился.

– Благодарю вас, сеньора, – сказал он. – Дайте мне вашу посылку. И если я буду иметь успех в моем предприятии, то, уверяю вас, что никогда ваша услуга не изгладится из моей памяти, даже надеюсь, что сам герцог Уседа будет вам благодарен.

Получив от сеньоры Касолеты драгоценный ящик и снабженный нужными инструкциями, Пикильо в тот же день отправился в Валладолиде.