Текст книги "Мавры при Филиппе III"

Глава VI. Пожертвование

Не одна Аиха была предметом опасений для Пикильо. Его тревожило и состояние Иесида, который очень переменился с тех пор, как воспользовался приглашением королевы. Никто не знал, чего он желает. Но бедного Иесида нельзя было узнать. Он, первый из красавцев Испании, день ото дня сох и худел, характер его, постоянно добрый и веселый, обратился вдруг в мрачный и брюзгливый. Сердце его, истерзанное страданиями, готово было разорваться на части.

– Разве ты не любишь меня, Иесид? – говорил часто Пикильо. – Ты не хочешь моих утешений? Скажи мне, что с тобой?

– Не могу! – отвечал Иесид. – Но не отходи от меня, будь со мной, мне легче.

Пикильо служил Аихе и Иесиду как будто опорой и утешением, но одно слово отца пробудило Иесида от оцепенения.

Д’Альберик писал: «Приезжай тотчас, сын мой! Ты мне нужен».

Как ни велико было, по словам Фернандо, честолюбие Иесида, но он тотчас же объявил Аихе о письме отца и в тот же день уехал. Это было накануне свадьбы, и Аиха была занята распоряжениями, которые она приняла на себя.

В этот же вечер она приказала никого не принимать и сидела с Кармен, слушая ее разговоры о своем счастье. Бедная Аиха исполняла долг преданности и имела столько духа, чтобы слушать и улыбаться. Доложили, что швея просит сеньору Кармен примерить принесенное подвенечное платье. Невеста вскрикнула от радости и на прощание поцеловала Аиху.

Аиха тоже обрадовалась, но только ее уходу. Она вздохнула свободнее и, опустив голову на грудь, предалась своим мечтам.

Скоро стук подъехавшего экипажа пробудил ее, и, несмотря на данное приказание, вошел Фернандо. Жениха нельзя было не принять.

– Извините, герцогиня, – сказал он со смущением. – Мне сказали, что Кармен здесь.

– Она сейчас вышла примерить подвенечное платье.

С минуту оба молчали, и это еще более привело Фернандо в замешательство. Аиха казалась спокойной. Она поспешно завела разговор о предстоящем торжестве и чести, которую оказывает королева. Потом стала говорить о Кармен, о ее красоте и в особенности о преданной любви к своему жениху.

Фернандо все молчал, опустив глаза на землю.

Наконец Аиха, указав на стрелку часов, произнесла с улыбкой:

– Однако теперь уже поздно, и жених всегда забывает время в доме невесты. Завтра вам нужно быть здесь рано.

И она встала.

Фернандо тоже встал и хотел идти, но вдруг остановился и сказал:

– Выслушайте меня! Я исполняю то, что вы требовали… Жертва завтра будет принесена… Верный чести и долгу, я держу слово, данное д’Агилару и вам… но больше не требуйте от меня.

Аиха взглянула на него с удивлением.

– Да, я устоял против всех терзаний, – продолжал он. – Я имел столько силы, что мог жить для того, чтобы сдержать клятву и дать руку и имя дочери д’Агилара. Но завтра Аиха… завтра я перестану страдать. Прощайте.

– Фернандо! – вскричала она, – останьтесь!.. Я вам приказываю.

Фернандо остановился.

– Сдержать так клятву, – продолжала она, – значит совершенно нарушить ее и согрешить против чести. Вы обещали и клялись дон Хуану д’Агилару сделать ее счастливой, а теперь только хотите дать ей руку и имя! Так вы полагаете держать клятву, лишить Кармен всего ее счастья, всего, что она любит, осудить на вдовство и вечные слезы, а может быть, и смерть?

– Да, вы правы, – отвечал Фернандо, опустив голову, – но я не могу поступить иначе. Она будет еще несчастнее. Я лучше желаю, чтобы она оплакивала меня мертвого, чем ненавидела как изменника. Я чувствую, что у меня не станет сил скрыть любовь, которая таится в моем сердце. Я изнемогаю от нее.

– Но вы сумеете победить себя! Вы должны управлять своим сердцем. У вас достанет твердости страдать, лишь бы она была счастлива.

– Нет! это невозможно!

– Невозможно? – повторила Аиха с презрением. – Невозможно иметь твердость?.. Но у меня же достает ее, а я – женщина!

При этом слове Фернандо вскрикнул от восторга и протянул к Аихе руки.

– Молчите! Молчите! – продолжала она. – Это слово вырвалось нечаянно… Оно покрывает меня стыдом, но я не пожалею, если оно придаст вам твердости.

– Теперь мне все возможно! Приказывайте.

– Хорошо, слушайте. Я, так же как д’Агилар, вверяю вам счастье Кармен, моей сестры и друга. Все ваши минуты пусть будут посвящены ей и ее счастью: пусть ваши силы будут устремлены на то, чтобы скрыть и забыть другую любовь. Вы завтра же уедете с ней. Я попрошу королеву доставить вам по вашим заслугам место губернатора в Валенсии или Гранаде.

– А вы, Аиха?.. вы?

– Я? Я вам скажу: поступая так, вы оправдаете меня в моих собственных глазах. Чувством, за которое я сейчас краснела, я буду гордиться, видя, что предмет его – предмет достойный. Поезжайте, Фернандо, и возьмите мое уважение и дружбу, а обо мне не беспокойтесь. Я уже привыкла к несчастью. Если оно будет свыше сил моих, вы, в утешение себя, скажете: я не один страдал!

– Я повинуюсь! – вскричал Фернандо вне себя. – Буду достоин вас! Я докажу свою твердость клянусь вам, что Кармен будет счастлива, хотя это будет стоить всей моей крови…

– Тише! – сказала Аиха, прислушиваясь. – Вы не слышите шорох?

– Нет.

– Прощайте, – сказала она, – уже поздно! Прощайте до завтра.

Фернандо уехал.

– Странно! – подумала Аиха, оставшись одна. – Мне показалось, будто кто ходит по комнате.

И она приподняла драпировку, но там никого не заметила. Неужели она ошиблась? Однако ошибки не было.

Кармен, примеряя подвенечное платье, услышала стук знакомого экипажа. Поспешно кончив наряд, она тихонько пошла в гостиную и хотела неожиданно обрадовать Фернандо, показавшись ему первому в этом наряде. И лишь только приподняла одну драпировку, как услышала свое имя.

Глава VII. Болезнь

Вместо невесты вошла графиня д’Альтамира, совершенно расстроенная и испуганная. Был ли ужас действителен или притворный, неизвестно, только графиня объяснила, что племянница в сильной горячке и страшном бреду, говорит бессвязно и беспрерывно плачет и что необходимо принять быстрые меры.

Фернандо, Аиха и Пикильо бросились к Кармен, а гости стали разъезжаться, удивляясь такому необыкновенному случаю.

– Они только обо мне и думают! – подумала она и стала подслушивать, но в несколько секунд все ее счастье рушилось. Она видела, правда, что имеет самую благородную и великодушную подругу, но эту подругу любит Фернандо и она его также.

Бледная, белее своего подвенечного платья, бедняжка выслушала свой приговор и чувствовала приближение смерти. Она хотела закричать: «Неблагодарные! Я прощаю вам… пусть лучше я умру!», но голос замер на ее устах. Боясь упасть в обморок, она отступила шаг назад; в это время Аихе послышался шорох. Пока уезжал Фернандо и они прощались, Кармен в беспамятстве вернулась в свою комнату и просила у Бога смерти как милости.

На другой день в доме герцогини Сантарем заметно было большое движение. Слуги суетились и бегали повсюду. Королевские пажи принесли невесте подарки королевы. На дворе музыканты того полка, которого командиром был Фернандо, играли торжественные и веселые пьесы. К крыльцу подъезжали беспрерывно экипажи всей испанской знати.

Графиня д’Альтамира приехала первая и, как родственница, прямо прошла в уборную невесты.

Аиха была в зале бледная, но очаровательная. С улыбкой на губах, с бриллиантами на голове и со смертью в сердце, она принимала гостей как хозяйка. В одно время из двух противоположных дверей вошли: Фернандо в богатом платье и украшенный знаками гранда Испании и молодой аббат Луи Аллиага. Фернандо только и видел одну Аиху; он ужаснулся ее бледности, но, встретив ее взгляд, снова пришел в бодрость. Все ждали выхода невесты.

Взоры всех присутствующих были устремлены на дверь. Наконец она отворилась.

– Это нехорошо, Пикильо! – сказала Кармен. – Я хотела, чтобы ты придал мне твердости, а между тем ты сам так слаб! Поди сюда… и вы, друзья мои… сядьте ближе… Я чувствую еще слабость и не могу громко говорить.

Она остановилась, как будто собираясь с силами, но на самом деле хотела скрыть свое волнение.

– Фернандо… Аиха… милые мои, выслушайте меня, – произнесла она. – Я думала, что покину вас… Когда я почувствовала, что жизнь оставляет меня, мне стало страшно… Я молилась Пресвятой Деве… и дала обет по выздоровлении посвятить Ее служению всю свою жизнь… Я обещала постричься и тотчас почувствовала, что смерть удалилась и горячка прошла. Теперь мне кажется, что небесный глас говорит мне, что я буду только тогда спокойна и счастлива, когда исполню данный обет.

– И ты исполнишь? – вскричали Аиха и Фернандо.

– Клятву нельзя нарушить. Обет дан Богу.

– Но ты дала слово Фернандо! – возразила Аида. – …ты любила его!

– Если бы не любила, – с живостью отвечала Кармен, – могла ли бы я это делать?

– Что вы говорите? – вскричал Фернандо.

– Я говорю, что желаю только нашего счастья…

И Кармен, опасаясь изменить себе, остановилась и потом с улыбкой кротости продолжала:

– Если бы я умерла, вы были бы очень несчастны, Фернандо. Вы сожалели бы о преданном друге. Теперь вы всегда будете видеть меня, но я буду принадлежать не вам, а Богу!

– На эту жертву не легче смотреть! – вскричал Фернандо. – Нет, Кармен, это невозможно, вы не покинете меня!

– Никогда! Никогда! – вскричала она с живостью. – Я буду молиться за все… Я буду молить Бога, чтобы он послал кого-нибудь, кто бы не то чтобы любил вас больше меня… нет, это невозможно!.. Но по крайней мере кого-нибудь для вашего счастья… Это мое единственное желание и, верно, Бог исполнит его.

– Но я, – возразил Фернандо, – я никогда не соглашусь с вами!

– И я! – прибавила Аиха.

– Пикильо! – сказала Кармен. – Помоги мне. Видишь, они оба против меня, а я больна и слаба. Защити меня.

– Да, – сказал Пикильо, – я употребил все, чтобы отклонить ее от этого намерения, но она дала обет Богу и должна исполнить его, в противном случае она сойдет с ума или убьет себя!..

– Ты это сказала? – вскричала Аиха с ужасом.

– Да! – спокойно отвечала Кармен. – Не удивляйтесь. Я еще в полном уме. Я так же, как ты, Пикильо, постригусь, и мы будем брат и сестра на небе, как были на земле. В Пампелуне есть Благовещенский монастырь… Помнишь ты, Аиха, ту старушку, настоятельницу, такую добрую? Мне монахини писали, что она умерла.

– Умерла! – сказала Аиха.

– Да. Ты, сестрица, и ты, Пикильо, выпросите это место у королевы для меня. Маргарита так ласкова… она согласится… и я буду настоятельницей… Полноте, друзья мои, не плачьте! Я буду близко от батюшки… Он ведь там покоится и ждет меня. Фернандо, я скажу ему, что вы честно выполнили свой долг, но я сама не дала вам сдержать его до конца. Не правда ли?

Несмотря на то, что в те времена такие быстрые отречения от света были не редкостью у самых знатнейших лиц и даже царственных особ, Фернандо и Аиха надеялись, что Кармен недолго будет считать клятву ненарушимой. Они понимали, что она приносила себя в жертву для них, и надеялись заставить ее отказаться от этого намерения.

Но надежда была тщетная! Кармен оставалась верной своему слову.

Глава VIII. Тайны

Посреди интриг, волновавших двор Испании, посреди событий политических все умы царедворцев были заняты одним довольно загадочным явлением. Это явление поражало всех, и никто не мог объяснить его, а именно – состояние королевы.

Маргарита в один месяц истаяла как свеча; самые искусные врачи не понимали ее странной болезни, и королева умирала без страданий.

На вопросы друзей и Аихи она отвечала, что очень больна, любит всех, хочет жить, а между тем чувствует приближение смерти. Спрашивала, что она может сделать, чтобы друзья ее были могущественны и счастливы.

Кармен получила желаемое место, но до полного назначения настоятельницей Благовещенского монастыря ей нужно было выдержать год послушничества. Она желала скорее выехать из Мадрида, но ее удерживало сомнительное состояние покровительницы.

Прошло более двух месяцев со дня свидания Пикильо с графиней д’Альтамирой, и он видел справедливость ее слов. Он спас сестру.

И действительно, состояние Аихи не переменялось, только она была всегда печальна и задумчива, особенно со времени отречения Кармен. Король любил ее пламенно, и эта любовь все более и более развивалась. Может быть, Филипп не остался бы в своих границах, но болезнь королевы пробудила его прежнюю к ней привязанность. Он ходил к ней собственно для нее самой, а не для Аихи.

Болезнь королевы усиливалась. Она уже не выходила из покоев. Аиха, Кармен и Хуанита были постоянно при ней. Пикильо не отходил от своей царственной духовной дочери и утешал ее.

Королева была очень довольна своим духовником. Предшественники его были строги и неумолимы; но в Аллиаге она видела милосердие и великодушие.

Поэтому Маргарита целые дни проводила в молельне с аббатом Луи. Аллиага пользовался ее доверием, но была еще одна тайна, которую она не решалась открыть служителю алтаря. Одна эта тайна лежала как самый тяжкий грех на ее душе.

Аллиага догадывался, что у нее есть еще тайна, снедающая ее сердце. Он ждал дня, чтобы взять этот грех на себя и вымолить прощение, но дни проходили и скоро должен был наступить последний.

Глава IX. Гранатовый цветок

В те дни, когда Маргарита приближалась к дверям гроба, инквизиция распустила по всей Испании слух, что кара Божия настигла королеву и наказывает ее за покровительство еретикам маврам.

Почтенные отцы иезуиты также со своей стороны пустили слух не менее зловещий; в народе говорили, что Лерма сам, из своих рук, отравил королеву. Слух этот до того укоренился, что невинный Лерма на улицах уже подвергался оскорблениям.

В это время Сандоваль послал полки в Валенсию для изгнания мавров, и тогда же Деласкар, проведав о действиях инквизиции, призвал к себе Иесида.

Мавры рассудили, что должны принять самые поспешные меры к отвращению грозящей опасности, и поэтому Иесид тайно воротился в Мадрид и рано утром пошел прямо к Аллиаге, который жил во дворце подле молельни королевы.

Встретившая его у дверей молельни Хуанита удивилась, что Иесид опять в Мадриде. Она рассказала ему о болезни королевы и потом проводила его до квартиры аббата. Пикильо не было дома, она хотела бежать его искать, как вдруг послышался голос графини д’Альтамиры.

– Вот беда! – воскликнул Иесид. – Графиня меня увидит… что делать?

– Подите сюда, – сказала Хуанита, отворив золоченую решетку у места исповедника.

– А если меня увидят?

– Никто не увидит, если задернете занавес.

– Но ведь это место христианского священника! – сказал он вдруг, отступив.

– На минуту – ничего!

Иесид не решался, но графиня уже подходила к дверям. Хуанита втолкнула Иесида и заперла решетку. Как ни быстро это было сделано, но графиня заметила движение решетки и занавеса, который Иесид едва успел задернуть.

В это самое время королева вышла из своих покоев и спросила о духовнике. Графиня, желавшая подслужиться, отвечала, что духовник на своем месте. Хуанита не посмела противоречить, и обе вышли из молельни.

Маргарита осталась одна. Но Иесид, думая, что тут есть еще кто-нибудь из придворных, не смел пошевелиться и заговорить. Он страшился, что Пикильо может застать его на своем месте, и хотел выйти, как вдруг кто-то упал на колени и тихо произнес:

– Отец мой!

Иесид задрожал, услышав знакомый голос, и от страха и любви не смел произнести ни слова.

– Отец мой, – говорила Маргарита, – я не могу более скрывать тайну. Она тяготит мою душу… Завтра будет поздно… я преступна… я люблю… Да! я люблю втайне… Эта любовь невольная. Я скрывала ее… никто не знал, даже тот, кого я люблю!.. я говорила себе: Бог простит меня. Но, – прошептала она тихо, – Бог не прощает!.. Любимый мною – мавр, враг нашей веры…

Тут шум отворившейся двери прервал королеву. Маргарита оглянулась и вскрикнула от ужаса. Вошел Аллиага.

Маргарита не помня себя вскочила и бросилась навстречу духовнику, как будто прося защиты.

– Ваше Величество! Что с вами? – вскричал он, испуганный ее положением.

– Это вы!.. Вы!.. Но кто же… там!..

В эту минуту через золоченую решетку дрожащая рука выбросила засохший гранатовый цветок, который упал к ногам королевы.

Луч надежды блеснул в душе Маргариты, но, не смея верить мысли, она вскричала:

– Нет! Нет! Это невозможно!..

Пикильо не заметил этого. Он, озабоченный состоянием королевы, посадил ее на стул и побежал в коридор позвать Хуаниту и других женщин.

Тогда Маргарита, желая узнать судьбу своей тайны, бросилась к месту исповедника и вскрикнула от радости.

Иесид упал к ногам и вскричал, как некогда в подземелье в Вальпараисо:

– Это будет тайна моей жизни!

– И моей могилы! – прибавила Маргарита и, услышав шаги, указала на дверь комнаты Аллиаги.

Иесид поспешно ушел и запер дверь. Маргарита без чувств упала на руки вошедших. После обморока последовало только короткое оправление, и вскоре уже весь двор теснился вокруг кровати умирающей королевы. Пришедшее духовенство начало церковные обряды, а вечером по Мадриду разнеслась роковая весть, что Маргарита скончалась.

Глава X. Обличитель

Скоро это было известно всей Испании. Аиха и Пикильо известили своего отца. Отчаяние подавило все силы Иесида. Деласкар и его сородичи были очень поражены этой печальной вестью. Смерть Маргариты отняла у них теперь всякую надежду на спасение, но, однако, спокойствие их некоторое время не было нарушено по известным причинам.

Герцог Лерма страшился за Испанию, а потому и не мог думать о маврах. Вся Европа знала о намерениях Генриха и все, кроме Испанского короля. Филипп был совершенно занят своей скорбью. Он любил Маргариту, и смерть ее глубоко огорчила его. Потом графиня д’Альтамира, несколько раз имевшая случай говорить с королем, ознакомила его с носившимися по городу слухами, что королева отравлена, но имя виновника она не объявила. Этого было довольно, чтобы более встревожить огорченного. Король по привычке рассказал все своему министру, но Лерма, удивленный этим, успокоил его, доказывая, что это глупая клевета.

По прошествии первой скорби у Филиппа осталась одна цель: снискать любовь Аихи. Все, что только могло отвлечь его от этой мысли, казалось ему ненавистным и нестерпимым.

Но скоро его спокойствие было расстроено запиской следующего содержания:

«Если Вашему Величеству угодно знать подробности отравления королевы и имя виновника опасности, угрожающей вам самим, славе Испании, то храните эту записку втайне от всех и прикажите дежурному камергеру ввести в ваш кабинет человека, который явится с паролем “Филипп и Испания”».

Нельзя описать состояния короля, в какое привело его чтение этой записки. Он не знал, что делать, принять или отказать неизвестному обвинителю, и, несмотря на запрещение, хотел посоветоваться, но с кем и у кого просить совета?

Эта нерешительность терзала его. Он пошел в парк и встретил там Аиху, которая со слезами на глазах бродила по любимым местам Маргариты. Король надеялся на ее дружбу и потому решился просить ее совета. Аиха, прочтя записку, вскрикнула от ужаса и, побледнев, произнесла:

– Принять!.. Разумеется, принять!

И в этот вечер король лично отдал приказ дежурному камергеру ввести незнакомца по паролю «Филипп и Испания».

Дежурным был герцог Уседа.

Ровно в девять часов незнакомец, закутанный в плащ, явился в кабинет. Король выслал Уседу и остался наедине с незнакомцем.

– Говорите! – произнес король.

Незнакомец откинул плащ.

– Отец Жером! – вскричал удивленный король.

– Точно так, Ваше Величество. Я, может быть, подвергаюсь величайшей опасности из желания открыть вам истину. Врагов много, и они не простят мне.

– Так вы полагаете, что королева была отравлена? – спросил король с волнением.

– Я убежден в том и клянусь пред Богом.

Король побледнел.

– Я назову и яд. Действие его известно всем, кто занимается науками.

– Кто же совершил это преступление? – вскричал король.

– Народная молва указывает на человека очень могущественного и доверенного Вашему Величеству.

– Кто же это? – сказал король с трепетом.

– И вы не изволили слышать, тогда как вся Испания в эту минуту приготовляется отмстить ему.

– Назовите мне его! – вскричал король с нетерпением, вставая с кресел.

– Это – герцог Лерма.

– Лерма! – вскричал король и упал назад в кресло, пораженный этими словами.

– Первый министр Вашего Величества. Все обвиняют его. Я могу доказать.

– Говорите! говорите!

– Это случилось три месяца тому назад. В тот самый день, когда королева ходила слушать обедню в вашей капелле. Возвращаясь через садовую залу, королева шла об руку с министром, за ними следовали графиня Гамбия, маркиза д’Эскаон, герцогиня Суниго и другие дамы, кажется, тут была и герцогиня Сантарем. Кавалеров было только трое: Медина, Гусман и Уседа. Вы можете их всех спросить. Было очень жарко, королева захотела пить. Герцог Лерма сам побежал… слышите ли, Ваше Величество, сам побежал…

– Слышу, слышу.

– Он сам побежал в другую залу и принес на серебряном подносе стакан лимонаду. Королева выпила весь стакан и сказала: «Какой странный вкус!»

Король вскрикнул от изумления.

– Эти слова слышали все, кто тут был. Через месяц королева начала хворать, а через два ее уже не стало. Вы сами можете сообразить все эти обстоятельства. Яд подействовал через месяц, что же касается меня, то скажу только одно: я знаю, что в том стакане был яд…

Король побледнел и, задыхаясь, смотрел на иезуита с сомнением и ужасом. Он боялся верить, но вдруг ему пришла какая-то мысль. Он вскочил, схватил с аналоя Евангелие и сказал:

– Поклянитесь, отец Жером! Поклянитесь, и я тогда всему поверю.

Иезуит немного побледнел и на мгновение остановился; но тотчас же оправился и, подняв руку, торжественно произнес:

– Клянусь над Святым Евангелием, что герцог Лерма подал королеве стакан лимонаду из своих рук!.. Клянусь, что в этом стакане был яд!

Король закрыл лицо руками и несколько минут хранил молчание. Он был уничтожен.

– И это тот, – произнес потом Филипп с чувством сильного огорчения, – тот, которому я доверил все, кого я так уважал!

– Позвольте еще прибавить, – сказал иезуит.

– Что такое! – вскричал король с ужасом.

– Ваше Величество! В эту минуту почти вся Европа восстает на вас, а вам ничего неизвестно. Уважаемый вами министр вас обманывал, Ваше Величество, и довел государство до погибели. Он разорил финансы, уничтожил флот и предал врагам беззащитную Испанию. Он не думал о вашей славе. Его занимала одна только мысль – получить кардинальскую шляпу.

– Нет!.. Лерма не способен к такой низости и такому предательству! – повторял король, которому трудно было вынести вдруг столько неожиданных ударов.

Но на этот раз иезуит легко доказал истину частными письмами и разными другими документами, которые он показал королю.

Всякий, даже более твердый и мужественный, нежели Филипп, содрогнулся бы перед такими доказательствами, но король не был способен скоро решиться на что-нибудь. Он был добр и благочестив, а эти добродетели хороши только в мирное время.

– Благодарю, отец мой, – говорил он, отпуская Жерома, – мы скоро увидимся… завтра я рассмотрю… подумаю…

Иезуит побежал к графине д’Альтамире, которая ожидала его, и вскричал:

– Теперь клянусь, наш враг низложен!