Текст книги "Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 1"

В назначенный час я снова явился в приемной у главнокомандующего. На этот раз дежурный адъютант был очень вежлив со мною, предложил мне сесть с ним рядом у окна и стал выпытывать меня, довольно, впрочем, неискусно, от кого я доставил письмо главнокомандующему, не желаю ли состоять при его особе и т. п. Чтобы отплатить за прежнюю его необязательность, я с намерением отвечал загадочно. Наконец Беннигсен вышел из кабинета вместе с князем Багратионом, за ними следовали А. Б. Фок и несколько генералов. Беннигсен, окинув взором все собрание в приемной зале, сказал: «Здравствуйте, господа», поздоровался отдельно с некоторыми полковниками и офицерами и, между прочими, удостоил меня этой чести. Мы пошли за ним в столовую.

Дежурный адъютант не отставал от меня и посадил возле себя. Я почти не слушал, что он шептал мне на ухо, обращая все мое внимание на два лица, которые приобрели уже европейскую славу, – на Беннигсена и на любимца Суворова, князя Багратиона. Князь был в любимом своем мундире Гвардейского егерского полка10881088
  П. И. Багратион был шефом лейб-гвардии Егерского полка (1806–1812).


[Закрыть]. Лицо его было совершенно азиатское. Длинный орлиный нос придавал ему мужественный вид; длинные черные волосы его были в беспорядке; взгляд его был точно орлиный. Разговаривали о довольно важном предмете, а именно в какой степени латы и пики полезны для конницы. Князь Багратион был того мнения, что латы полезны преимущественно тем, что производят сильное впечатление в атакуемых и порождают в латнике более смелости в надежде на защиту от пуль. «Но я приучил моих егерей и казаков не бояться этих железных горшков10891089
  Собственные слова князя Багратиона.


[Закрыть], – сказал князь Багратион. – Хорошей, стойкой пехоте, как наша, – примолвил он, – не страшна никакая кавалерия. Что же касается до пики, то надобно уметь чрезвычайно ловко владеть ею, чтоб она была полезна: в противном случае, она только спутает кавалериста. Для наших казаков нет другого оружия, кроме пики, потому что это лучшее оружие в погоне за неприятелем. Но в свалке, как обыкновенно действует кавалерия, сабля или палаш лучше». Полковник Кнорринг10901090
  Имеется в виду К. Б. фон Кнорринг.


[Закрыть], с длинными рыжими усами (Конно-татарского полка, одетого и вооруженного по-улански), доказывал пользу пик для легкой кавалерии. «Ваши татары почти те же казаки, – сказал князь Багратион. – Но все же для полезного действия пикою надобно быть одетым как можно легче и удобнее, без затяжки и натяжки, одетым, как наши бесцеремонные казаки». Во время этого разговора, тогда очень важного для меня, потому что говорено было о преимуществе кавалерийского оружия, я беспрестанно смотрел на Беннигсена, к которому князь Багратион часто обращался в разговоре, но Беннигсен молчал. Разговор перешел к вооружению французской кавалерии, к их конным егерям, потом к пехоте, к знаменитым французским стрелкам, – Беннигсен все молчал. Но когда разговор склонился к характеру и общим качествам французского войска, Беннигсен сказал: «Французское войско как ракета: если с первого раза не зажжет, то лопнет сама в воздухе». Князь Багратион примолвил: «Я люблю страстно драться с французами: молодцы! Даром не уступят, а побьешь их, так есть чему и порадоваться. Как свет стоит, никто так не дрался, как дрались русские и французы под Пултуском и Прейсиш-Эйлау!»

Обед кончился. Беннигсен сел под окном, рядом с князем Багратионом, и после кофе поклонился всем и ушел в свой кабинет. Проходя мимо меня, он кивнул головою, как будто в знак того, что помнит меня. Все разошлись, и я поспешил на квартиру, к знакомому комиссионеру, где была моя лошадь. Запасшись различною провизией, я отправился в полк, узнав в канцелярии дежурного генерала, по которому направлению надлежало мне следовать.

Этим обедом кончились все мои надежды на покровительство главнокомандующего и дежурного генерала! Не будь я в Уланском его высочества полку, я непременно был бы взят в главную квартиру, как уверял меня впоследствии А. Б. Фок, и имел бы случай к отличию… Вероятно, вся служба моя, а с тем вместе, может быть, и вся жизнь моя приняла бы другое направление…

Я догнал полк на втором переходе от Гейльсберга. Вечером мы слышали вдали, вправо от нас, сильную канонаду. На другой день, часу в седьмом пополудни, мы остановились на биваках, оставленных накануне французами после жаркого авангардного дела. Верно, французы долго здесь простояли. Это был лагерь, составленный из маленьких красивых дощатых домиков, в две линии, с дверьми и окнами. В некоторых домиках были камины. Этот лагерь был гораздо красивее литовских и эстонских деревень. Мы расположились на кавалерийском биваке. Немедленно высланы были фуражиры, а между тем мы устанавливали лошадей в коновязи. Вдруг раздался крик: «Француз! Француз!» Из одного домика вылез человек – без лица!!! Картечью или обломком гранаты ему сорвало все лицо, т. е. обе щеки, нос, челюсти, язык, глаза и подбородок, и виден был один язычок в горле, на котором присохла запекшаяся кровь. Зрелище ужасное и отвратительное! Изувеченный показывал знаками, что его мучит жажда. Вид этого несчастного произвел на меня болезненное впечатление, и я содрогнулся при мысли, что, быть может, и меня ожидает завтра такая же участь. Уланы наши окатили страдальца холодною водою, а он лег на землю, продолжая просить знаками налить ему в горло воды, что и было исполнено. Наш полковой штаб-лекарь Малиновский объявил, что нет средств перевязать раны этого человека и что для него величайшее благодеяние – скорая смерть. Полковник Чаликов, по совету штаб-лекаря, приказал пристрелить несчастного, но ни один из наших уланов не согласился на это добровольно. Взялся за дело коновал наш, старик Тортус (родом швед)10911091
  Этот Тортус, отличный коновал и горький пьяница, был тогда лет шестидесяти и играл в полку роль Диогена, говоря правду в лицо всем, даже его высочеству, своим ломаным русским языком и называя всех ты. Тортус любил говорить афоризмами, а иногда и в рифму. Его высочество забавлялся шутками Тортуса. Когда ему показывали больную лошадь, которую он почитал неизлечимою, он, махнув рукой, говорил: «Собакам мясо!» – и уходил без всяких дальнейших объяснений. Однажды его высочество, приехав к нам на биваки, спросил Тортуса: «Хорошо ли ему при полку?» Голодный Тортус, махнув рукою, отвечал: «В твоем пόлку (произнося с ударением на букву о) нет толку!» В другой раз его высочество похвалил Тортуса за отличную операцию над хромою лошадью. «Поменьше хвали, а получше корми!» – отвечал Тортус, и цесаревич велел его накормить досыта и напоить допьяна, в своей квартире. Когда его высочество постращал однажды Тортуса палками, он отвечал: «Будешь бить коновала палками, так станешь ездить на палочке». Его высочество никогда не сердился на оригинального старика. Черта замечательная!


[Закрыть], выпросив вперед стакан водки, любимого своего напитка. Изувеченного француза отвели с полверсты от нашего бивака, в рощу, и одним выстрелом избавили от мучительной жизни.

Всю ночь снился мне этот несчастный француз, который и теперь еще представляется моему воображению. Это первое зрелище бедствий войны хотя не погасило во мне страсти к военной службе, но убедило, что война не игрушка, как я мечтал, утешаясь биваками, шумом и беспечностью военной жизни. Смерть – дело одной минуты, и сегодня или завтра – все равно! Но увечье, долговременное страданье – вот что ужасно! Как не уважать воина, который охотно идет на смерть и на увечье для славы, чести и пользы общей! Пораздумайте об этом, господа кичливые ланд-юнкеры10921092
  Ланд-юнкер (нем.) – дворянин-землевладелец, помещик, прежде всего в восточнонемецких провинциях (к востоку от Эльбы).


[Закрыть] и спесивые бароны, и не гордитесь перед русским воином, защищающим ваши картофельные поля! Внутри России воин в уважении…

Предоставляю военным писателям рассказывать в подробности о всех движениях и сражениях нашей армии на пути от Гейльсберга к Пассарге. Это не мое дело. Я описываю, что видел, и только объясняю события по последствиям.

Войско наше шло вперед бодро и весело. Уже несколько раз мы слышали впереди канонаду и досадовали, что нас не пускают в дело. Под Гутштадтом завязалось жаркое сражение, и две дивизии маршала Нея, прикрывавшие ретираду, были разбиты и лишились нескольких пушек. Однако ж Ней успел примкнуть к Пассарге, устроил на берегу батареи и на левом фланге укрепил засеками лес, прикрывавший его переправу. Противу этого леса, составлявшего ключ французской позиции, действовал корпус генерала Дохтурова. Французы мужественно защищали лес, и батареи их далеко очищали долину, невзирая на сильный огонь нашей артиллерии. Генерал Дохтуров потребовал помощи после полудня, 25 мая, из резерва, состоявшего под начальством его высочества цесаревича, который выслал немедленно генерал-майора Хитрова, с Лейб-егерским полком, одним батальоном Семеновского, четырьмя орудиями лейб-гвардии конной артиллерии и одним батальоном нашего полка. Часу в четвертом пополудни прибыли мы на поле сражения. С нашей стороны, т. е. от Гутштадта, были возвышения, склоняющиеся к Пассарге, – и сражение происходило перед нашими глазами, как на ладони. Картина была необыкновенная! Прямо перед нами гремели орудия с русских и французских батарей, а вправо от нас происходила, под лесом, сильная перестрелка, слившаяся в один беспрерывный гул. Засеки под лесом составляли род крепости. Генерал Дохтуров приказал гвардейским егерям атаковать немедленно лес. Тут впервые увидел я геройство русского солдата, предводимого храбрыми начальниками. Полк, построившись в две батальонные колонны, двинулся с места так же стройно, как на ученье. Одною колонною командовал полковник Сен-При (Sainte-Priest), а другою полковник Потемкин10931093
  Впоследствии генерал-адъютант.


[Закрыть]. Приближаясь к лесу, колонны разделились и выслали вперед стрелков, продолжая быстрое свое наступление. По условленному сигналу оба батальона крикнули разом «ура» и бросились стремглав в штыки: батальон Потемкина прямо на засеки, а батальон Сен-При во фланг неприятеля. Французы дали залп, но это не удержало храбрых наших егерей: они полезли на засеки, очищая себе путь штыками. В одно мгновенье перестрелка прекратилась, и из леса раздались страшные вопли. Потом снова послышались ружейные выстрелы. Французы не устояли и бежали из леса. Егеря преследовали их, невзирая на картечный огонь, по ту сторону леса, и прогнали из селения Ломитена. Подоспевшие на помощь к нашим егерям казаки и батальон Екатеринославского гренадерского полка довершили поражение французов на этом пункте; но прибывшее к французам подкрепление принудило наших остановиться по сю сторону селения.

В донесении главнокомандующего государю императору, с поля сражения на берегах Пассарги 25 мая, сказано: «Лейб-гвардии Егерский полк действовал столь отлично, что обратил на себя удивление всей армии». И точно, все видевшие этот подвиг лейб-егерей были удивлены! Ни на одном маневре не было произведено такого ловкого и стройного движения, как штурм засек и изгнание французов из леса при Пассарге гвардейскими егерями. Лейб-гвардии Егерский полк был тогда чудный полк, решительно первый полк в русском войске!

Я уже сказал (часть II, стр. 194), что наш полк был в тесной дружбе с лейб-егерями. Мы более всех радовались блистательной славе, приобретенной лейб-егерями в первом сражении, и вместе с ними оплакивали смерть двух отличных офицеров, капитана Вульфа и поручика Огонь-Догоновского. Два брата графы Сен-При (полковник и подпоручик) были ранены.

В этом движении нашей армии от Гейльсберга к Пассарге другой блистательный подвиг также обратил на себя удивление своей и неприятельской армии. Говоря о восшествии на престол императора Александра Павловича, я упоминал о графе Павле Александровиче Строганове (единственном сыне графа Александра Сергеевича), любимце государевом. Граф Павел Александрович был один из благороднейших, честнейших и благонамереннейших людей, какие когда-либо существовали при дворах. Ангел душою, с умом светлым и глубоким, с высоким образованием, граф Павел Александрович любил Россию выше всего в мире и обожал государя, в котором чтил и высокие дарования и пламенное желание к просвещению и возвеличению отечества. Отец не желал, чтоб единственный сын его, надежда доблестного рода, служил в военной службе, и граф Павел Александрович находился в армии, при особе императора, в гражданском чине тайного советника, по дипломатической части. Но стремясь доказать государю, что не жалеет жизни для пользы и славы его, он выпросил у атамана Донского войска Матвея Ивановича Платова его Атаманский полк, переправился с ним вплавь чрез реку Алле, напал, врасплох, на французов, положил на месте до тысячи человек и взял в плен четырех штаб-офицеров, двадцать одного обер-офицера и 360 человек рядовых. Этот отважный подвиг снискал графу П. А. Строганову общие похвалы и решил его участь. Отец позволил ему перейти в военную службу, и он в войне 1812, 1813 и 1814 годов, в звании генерал-адъютанта, приобрел репутацию отличного генерала и неустрашимого воина. Единственный сын его в юношеских летах убит в сражении во Франции, в 1814 году10941094
  Имеется в виду А. П. Строганов.


[Закрыть], – и это сократило жизнь благородного графа Павла Александровича…10951095
  В. А. Жуковский включил А. П. Строганова в число героев сражения при Бородине, воспетых им в «Певце во стане русских воинов»:
Наш смелый Строгонов, хвала!Он жаждет чистой славы;Она из мира увлеклаЕго на путь кровавый…  (Жуковский В. А. Певец во стане русских воинов // Жуковский В. А. Полн. собр. соч. и писем. М., 1999. Т. 1. С. 232).


[Закрыть] Он стал чахнуть и скончался в 1817 году. Знаменитый род графов Строгановых прекратился, и графское достоинство перешло в родственную линию баронов Строгановых. Если когда-нибудь будет написана полная история императора Александра, достойная века и дел его, то граф Павел Александрович Строганов, конечно, займет в ней блистательное место. Император Александр называл его другом своим, и этот друг всегда говорил ему правду и всегда заступался за безвинно угнетаемых или оскорбленных злоупотребителями власти, олицетворяя собою идеал вельможи Державина (в изображении Фелицы):

 
Ваш долг монарху, Богу, царству
Служить и клятвой не играть,
Неправде, злобе, мзде, коварству
Пути повсюду пресекать!10961096
  Цитируется ода Г. Р. Державина «Изображение Фелицы» (1789).


[Закрыть]
 

Так поступал всю жизнь свою истинный вельможа граф П. А. Строганов, и память его останется навсегда священною и незабвенною.

Русские дрались на всех пунктах с величайшею храбростью, но последствия не соответствовали ожиданиям Беннигсена. Корпус Нея не был отрезан и успел перейти за реку Пассаргу, а корпуса Сульта и Бернадота удержали генерала Дохтурова при Ломитене и пруссаков при мосте Шпанден, от переправы чрез Пассаргу. Только донские казаки и знаменитый впоследствии Кульнев (бывший тогда подполковником Гродненского гусарского полка) успели побывать за рекою. Атаманского полка майор Балабин 2‐й переплыл через реку с 200 казаков, в двух милях в тыле французов, напал на шедший к армии транспорт с боевыми снарядами, избил прикрытие, взял двух человек в плен для засвидетельствования о своем подвиге и взорвал на воздух сорок фур с порохом и гранатами посредством пороховой тропинки, проведенной на такое расстояние, чтоб лопающиеся гранаты не могли вредить его команде. Это произвело ужасную тревогу в французском войске. Бόльшая часть кавалерии поскакала опрометью на этот треск и, прибыв на место, нашла только обломки фур и тела убитых. Подполковник Иловайский 9‐й и майор Иловайский 4‐й10971097
  Тут у Булгарина, по-видимому, описка или опечатка: Иловайский 4‐й (Иван Дмитриевич) был в это время не майором, а генерал-майором.


[Закрыть] также наделали много хлопот неприятелю, переправясь через реку и перебив несколько отдельных команд в тыле французской армии, а Кульнев, также переплыв чрез реку с двумя эскадронами гусар, прогнал несколько эскадронов французской конницы, взял французский обоз, привел его на берег и сжег в виду нашего авангарда10981098
  Я. П. Кульнев был известен своей отчаянной храбростью. «Смело можно сказать, что Кульнев был последним чистого русского свойства воином, как Брут – последним римлянином. Другие, не менее его храбрые, не менее его предприимчивые, не менее его алчные к военным приключениям воины оказывались рядом с ним, а некоторые еще, от благоприятных обстоятельств, и с бóльшим блеском; но все они по круговращению чувств и мыслей своих принадлежат столько же нашему, сколько чужому небу. Кульнев был нашею родной, нашей неподвижно-русской звездою, как звезда Полярная. Он был таким, каким мы представляли себе россиян того времени, когда все их сделки, все обещания, все клятвы их скреплялись одним словом: “Да будет мне стыдно” и соблюдались не от страха законов, а от страха упреков собственной совести; когда любовь к отечеству и любовь к престолу сливались в одну струю и были одним и тем же чувством <…>. Таков был Кульнев как человек, как гражданин» (Давыдов Д. В. Воспоминание о Кульневе в Финляндии [1808] // Давыдов Д. В. Военные записки. М., 1982. С. 119–120).


[Закрыть]. Но все эти блистательные подвиги не принесли нам существенной пользы.

Знаменитый военный писатель барон Жомини говорит10991099
  См. «Vie politique et militaire de Napoléon, racontée par lui-même, au tribunal de César, d’Alexandre et de Frédéric»156. Я никаким образом не могу постигнуть, как генерал барон Жомини решился говорить от имени Наполеона! Как можно было взять на себя объяснение всех предначертаний и помыслов величайшего из гениев!!! Разумеется, что все мнения, изложенные в этом сочинении, должно приписывать автору, генералу Жомини, а не Наполеону. События в книге генерала Жомини могут быть верны, но ум и душа Наполеона только в тех сочинениях, которые он сам диктовал, в заточении своем на острове Св. Елены.


[Закрыть], что Наполеон нарочно выдвинул вперед корпус маршала Нея, чтоб выманить Беннигсена из укрепленной позиции под Гейльсбергом, и что если б Беннигсен не атаковал французов, то чрез два дня Наполеон начал бы наступательные действия. Хотя Ней и был предуведомлен, по словам Жомини, что будет атакован, но подавшись вперед далее, нежели ему было приказано, Ней все же мог быть разбит и отрезан от Пассарги, если б русские войска быстрее произвели движение и не употребили слишком много времени для обхода одного озера, а бросились прямо из Вольфсдорфа11001100
  Точнее, Вонсдорф, ныне поселок Курортное в Калининградской области Российской федерации.


[Закрыть] в тыл Нею, на дорогу, ведущую из Гутштадта к Деппену, селу на том берегу Пассарги. Наполеон воспользовался остановкою нашею на берегу реки, 25 мая, собрал всю свою армию и, присоединившись к Нею, с корпусом маршала Ланна, с гвардиею и резервною кавалерией, выслал немедленно, усиленным маршем, маршала Мортье к Морунгену, а маршалу Сульту приказал двинуться к Липштадту11011101
  Правильно – Либштадт, ныне польский г. Милаково.


[Закрыть] и силою перейти через Пассаргу. Мая 26‐го Наполеон соединился с Сультом в Альткирхе. Этим искусным движением Наполеон, маневрируя на нашем крайнем правом фланге, почти в тыле, угрожал отрезать всю армию русскую от Гейльсберга и даже занять Кенигсберг прежде, чем Беннигсен успеет зайти ему вперед, и тем принудил Беннигсена прекратить бой на Пассарге и возвратиться поспешно к Гейльсбергу.

И вот мы, после блистательных сражений, в которых везде одерживали поверхность над храбрым неприятелем, – смело можно сказать, после побед, – в полной ретираде! Нет ничего несноснее, мучительнее, как ретирада, хотя бы самая блистательная! И люди и лошади утомлены и обессилены. Только что собираются варить кашу, кормить лошадей – раздается команда: мундштучь, садись! Но голод – еще половина беды, а целая беда – сон! Все можно вытерпеть, но сна нет сил преодолеть! Кавалеристам еще кое-как сносно дремать на лошади, хотя от этого саднится11021102
  То есть натирает, обдирает кожу.


[Закрыть] лошадь: но что делать бедному пехотинцу! Однако ж и пехотинец спит на походе, закинув ружье за плечи или положив на ранец переднего товарища. Я видел это собственными глазами, хотя и до сих пор не понимаю, как можно спать на походе, с ружьем в руках. Лишь только остановятся – всё бросается на землю, чтоб уснуть, хоть на несколько минут. Кавалеристы лежат под ногами усталых лошадей, и никто не думает, что одно движение лошади может нанести ему вред или вечное безобразие, как это иногда и случается. Все это мы испытали в быстрой ретираде от Пассарги до Гейльсберга. Арьергард дрался беспрерывно. Французы сильно напирали.

Есть старинная русская песня, начинающаяся словами:

 
Сон приятен, без досады,
На утренней, на заре,
На солнечном всходе…
 

Мы шли целую ночь, и поутру, когда пригрело солнце, сон овладел мною в высшей степени, и я задремал на лошади. Не знаю, долго ли я спал, но проснувшись внезапно, едва не свалился от испуга… Кругом вода… Не видно ни души… Лошадь моя забрела в озеро по грудь, с версту от берега, и, напившись вволю, остановилась, а между тем полк, шедший в арьергарде, прошел мимо и скрылся в лесу. От быстрого движения шапка моя упала в воду, и, по счастью, течением прибило ее к берегу. Пришед в себя, я поворотил лошадь, достал шапку и пустился в галоп догонять полк, который прошел уже версты с две. Никто даже не заметил моего отсутствия…

Наконец мы пришли в Гейльсберг. Полк наш расположился на биваках, в тыле, за городом. 29 мая около 10 часов утра началось сражение, сперва в авангарде, при селении Бевернике, а потом и на всей нашей линии. Французы шли смело, стараясь овладеть нашими батареями, и встречали везде отчаянный отпор. В три часа пополудни уже все войска и часть нашего резерва были в деле. Земля стонала от грома пушек, и ружейные выстрелы сливались в один протяжный гул. Погода была тихая и ясная, из порохового дыма и пыли образовалось стоячее облако на поле сражения, так что трудно было видеть в нескольких шагах. Упорство с обеих сторон было удивительное. Обе линии то подавались вперед, то отступали, и батареи переходили из рук в руки. Ядра и гранаты прыгали по всему полю и попадали не только в город, но и за город, по мере приближения неприятеля. В дыму только по крикам «ура» можно было судить о движении войск. Русские несколько раз штыками отбивали сильный напор французов. Кавалерия наша беспрерывно должна была драться с французскою пехотою. Поле покрыто было убитыми; от раненых не было прохода на улицах в Гейльсберге. Почти все домы были заняты под госпитали.

Полк наш стоял на предместье, в тыле сражения, в готовности вступить в бой. Около трех часов пополудни приехал к нам шеф наш, его высочество цесаревич, и за ним следовали две подводы с хлебным вином и сухарями. Он велел полку спешиться и раздать солдатам по чарке вина. Лишь только мы слезли с коней, откуда ни возьмись пушечное ядро – свистнуло и ударило в лопатку флангового улана второй шеренги нашего эскадрона, Котенки (я не забыл имени), в ту самую минуту, когда я протянул к нему руку, чтоб отдать поводья моей лошади. У фланговых уланов были штуцера11031103
  Штуцер (от нем. Stutzen) – нарезное дульнозарядное ружье, бывшее на вооружении легкой пехоты, позволяло вести прицельный огонь на дальние расстояния.


[Закрыть] на перевязи… Ядро раздробило штуцер и лопатку бедного Котенки и отбросило его на несколько шагов, а меня, забрызганного кровью, повалило силою воздуха. Это было первое близкое знакомство мое с ядрами… Котенку подняли и понесли в город, но он умер на руках несших его.

Его высочество уехал к резерву, которым он начальствовал, а мы сели на коней и пошли шагом вокруг города, на правый фланг.

Здесь же я в первый раз увидел знаменитого атамана Донского войска Матвея Ивановича Платова (бывшего тогда генерал-лейтенантом и не имевшего еще графского достоинства), которого имя повторялось в каждой реляции. Он пронесся мимо нас на рысях с своим Атаманским полком. Матвей Иванович Платов был сухощавый, уже не молодой человек и ехал согнувшись на небольшой лошади, размахивая нагайкою. За ним шел стройно, по три справа, его геройский полк. Все казаки Атаманского полка носили тогда бороды и не было бороды в полку ниже пояса. Казаки одеты были в голубые куртки и шаровары, на голове имели казачьи бараньи шапки, подпоясаны были широкими патронташами из красного сафьяна, в которых было по два пистолета, а спереди патроны. У каждого казака за плечами висела длинная винтовка, а через плечо, на ремне, нагайка, со свинцовою пулею в конце, сабля на боку и дротик в руке, наперевес. Шпор не знали тогда казаки. Люди были подобранные, высокого роста, плотные, красивые, почти все черноволосые. Весело и страшно было смотреть на них!

Полк наш, вышед за город, стал за кавалерией, которая уже несколько раз ходила в атаку. Сквозь облака дыма, которые иногда редели, мы видели сражавшихся, и неприятельские ядра переносило часто за наш фронт. Французы непременно хотели овладеть нашими батареями и лезли на них по трупам своих товарищей. Надлежало отгонять их штыками и кавалерией. Несколько раз перед нашими глазами ходили в атаку кирасиры, драгуны и казаки, но до нас не дошла очередь. Мы только маневрировали на плоском возвышении в виду неприятеля, то приближаясь к центру поля сражения, то удаляясь от него.

Ничего нет скучнее, как подробности сражения, и потому я не стану повторять их по реляциям. Дрались под Гейльсбергом весь день с величайшим с обеих сторон ожесточением. Темная ночь разлучила сражавшихся. Мы остались на поле сражения, французы отступили туда, где началось авангардное дело.

Наполеон провозгласил победу во всей Европе! Какая же это была победа? По собственному его сознанию, он был гораздо сильнее русских, а между тем русские остались ночевать и весь следующий день простояли в своей позиции. По здравому смыслу и по правилам логики победа принадлежит тому, кто удержал за собою поле сражения, а русские удержали его с честью и славою, защищая каждый шаг земли до последней капли крови. С обеих сторон потеря была почти равная. В обеих армиях выбыло из фронта более 20 000 человек. Мы лишились храброго генерал-майора Кожина, убитого в атаке перед фронтом Кирасирского его величества полка, которым он командовал, и генерал-майора Варнека. Ранены генерал-лейтенант Дохтуров, генерал-майоры Вердеревский, принц Мекленбургский, Пассек, Дука, Олсуфьев11041104
  Имеется в виду З. Д. Олсуфьев.


[Закрыть] и дежурный генерал Фок. Александр Борисович ранен был в левую руку. Его высочество цесаревич, узнав об этом, сказал: «Фок ранен в левую руку, а Беннигсен лишился правой руки!» И остроумно, и справедливо.

Но дело мастера боится. Наполеон знал, что Беннигсен весьма дорожит Кенигсбергом, и потому вознамерился движением на Кенигсберг принудить его покинуть свою крепкую позицию при Гейльсберге. Оставив корпус Даву перед Гейльсбергом, чтоб прикрыть свое движение, Наполеон со всеми силами своими бросился к Ландсбергу и Прейсиш-Эйлау, на Кенигсбергскую дорогу. Жомини замечает, что если б Беннигсен решился оставить часть войска в гейльсбергской позиции и двинулся быстро вперед, то зашел бы в тыл Наполеона, овладел его сообщениями и прижал бы всю неприятельскую армию в угол, между нижним Прегелем, морем и русским войском. Это было бы тем, что в шахматной игре называется шах и мат. Что сквозь русские ряды Наполеону нелегко было бы пробиться – это испытал он уже под Пултуском, Прейсиш-Эйлау и Гейльсбергом. Но Беннигсен сперва думал, что Наполеон на другой же день, 30 мая, возобновит сражение под Гейльсбергом, и когда французские стрелки корпуса Даву показались под лесом, на нашем правом фланге, Беннигсен выстроил всю армию свою в боевой порядок и продержал почти половину дня под ружьем в ожидании атаки, между тем как Наполеон шел вперед по Кенигсбергской дороге. Французских стрелков скоро загнали в лес, и все удивлялись, что французы вовсе исчезли. Вечером казаки дали знать, что главная французская армия пошла к Ландсбергу по Кенигсбергской дороге. То же подтвердили перехваченные французские депеши, и Беннигсен, опасаясь за свои сообщения с Кенигсбергом и русскою границею, двинулся немедленно со всею армиею по противному берегу реки Алле на Бартенштейн и Шиппенбейль, сжегши мосты под Гейльсбергом. Таким образом, обе армии шли по одному направлению, параллельно одна к другой. Французов не было вовсе ни перед нашим авангардом, ни за нашим арьергардом. Только летучие казачьи отряды охраняли шествие наше с левой стороны, т. е. со стороны французов. Странное положение обеих армий, которые опережали одна другую, первая для защиты, другая для взятия одного города. Все мы думали, что идем к Кенигсбергу и что там встретим французов и дадим генеральное сражение. Это мне подтвердил адъютант Беннигсена, с которым я познакомился в день отдачи письма главнокомандующему. 31 мая главная квартира наша была в Шиппенбейле.

При закате солнца я видел Беннигсена в Шиппенбейле. Он стоял на крыльце занимаемого им дома и смотрел на артиллерию, проходившую чрез город. Мне показалось, что он постарел с тех пор, как я обедал у него в Гейльсберге. Беннигсена окружали генералы, но он, казалось, никого не замечал и даже не отвечал на салют артиллерийских офицеров. Наморщив лоб и насупив брови, он неподвижным взором смотрел вперед, опершись на саблю. На нем была шляпа с белым султаном и общекавалерийский мундир, с серыми рейтузами. Я стоял насупротив, чрез улицу, и с четверть часа не сводил с него глаз. Тяжелая дума ясно выражалась во всех чертах лица его. Я имел сперва намерение представиться ему, но не решился, видя его в таком мрачном расположении духа. Когда артиллерия прошла, Беннигсен поклонился генералам и вошел в дом.

До сих пор Наполеон играл только в шахматы с Беннигсеном, т. е. оба они маневрировали, чтоб найти место и случай для поражения один другого. Французская армия шла отдельными корпусами к Кенигсбергу. Беннигсен спешил, чтоб предупредить французов, закрыв фронтом своим Кенигсберг и переправу чрез Прегель. Из Шиппенбейля надлежало поспешить чрез Фридланд к Велау (Wehlau)11051105
  Ныне г. Знаменск в Калининградской области Российской Федерации.


[Закрыть], где река Алле соединяется с Прегелем, впадающим в море, при Кенигсберге. Французы опережали нас. Когда наша главная квартира была в Шиппенбейле (31 мая), Наполеон был уже в Прейсиш-Эйлау; Ланн, подкрепляемый Неем и Мортье, в Домнау; Сульт под Крейцбергом11061106
  Домнау и Крейцберг – ныне города Домново и Славское в Калининградской области Российской Федерации.


[Закрыть], а Мюрат и Даву шли прямо на Кенигсберг. Прочие французские корпуса следовали отдельно за главною квартирою Наполеона.

Беннигсен получил известие о быстром движении неприятеля на пути из Шиппенбейля к Фридланду и, удостоверясь в невозможности опередить Наполеона, составил другой план, который имел бы благие последствия, если б, как говорит Жомини, исполнен был быстро и решительно. Беннигсен вознамерился перейти Алле, начать наступательные действия и разбить отдельные корпуса французов, не дав им соединиться. Он избегал решительного сражения до присоединения к нему корпуса князя Лобанова, шедшего к армии на подкрепление из Тильзита. В этом корпусе было до 26 000 человек. Действуя таким образом на оконечности неприятельской линии, фронтом к морю, утруждая неприятеля отдельными битвами и прервав его сообщения, Беннигсен поставил бы Наполеона в затруднительное положение и принудил бы его отступить от Кенигсберга, а между тем, соединившись с князем Лобановым и другими отрядами, мог бы выбрать выгодную позицию для генерального сражения. План этот, составленный мгновенно, при быстрой перемене обстоятельств, обнаруживает высокие военные дарования Беннигсена. Конечно, современное общее мнение судит о делах и людях по успехам; но суд истории взвешивает причины и последствия, и будущий историк, без сомнения, поставит Беннигсена в число искуснейших генералов своего времени, хотя бы даже и решил, что он не в силах был бороться с военным гением Наполеона.

Нашей армии, следовавшей от Шиппенбейля к Фридланду, предшествовали резерв под начальством его высочества цесаревича и часть резервной кавалерии под начальством князя Дмитрия Владимировича Голицына. С утра 1 июня наш и Орденский кирасирский11071107
  Сформированный в 1709 г. как Драгунский гренадерский Христофора фон дер Роппа полк, с 1774 г. – Кирасирский военного ордена Св. Великомученика и Победоносца Георгия полк (укомплектован штаб– и обер– офицерами, кавалерами ордена Св. Георгия Победоносца), с 1801 г. – Орденский кирасирский полк.


[Закрыть] полки, с несколькими (кажется, с четырьмя) орудиями конной артиллерии, высланы были вперед, к Фридланду, на рекогносцировку. Начальствовал сам князь Д. В. Голицын. Ему приказано было перейти чрез реку Алле, на левый ее берег (армия наша шла по правому берегу), остановиться в городе для охранения моста и выставить пикеты за городом. Мы никак не надеялись встретить здесь французов, зная направление французской армии, шли беспечно и радовались, что отдохнем в городе хоть одни сутки и запасемся съестным; но, подходя к городу, увидели бегущих к нам навстречу безоружных солдат с криком: «Французы!» Это были наши фурлейты (человек десять) из обозов, оставленных в Фридланде, когда этот город оставался в тыле нашей армии, далеко от театра военных действий, т. е. в то время, как мы стояли под Гейльсбергом и ходили к Пассарге. Кажется, что об этих обозах вовсе забыли! От них мы не могли ничего более узнать, как только то, что французская конница заняла город, что все обозы наши взяты и что сами они успели спастись на лодках. Французской пехоты они не видали. Решено было немедленно атаковать город. Мы выстроились в две линии, поэскадронно, и пошли на рысях к мосту, но тут встречены были залпом спешившихся французских гусар, засевших за бревнами. Мост был разобран посредине, но наскоро, так, что доски еще лежали в куче по краям моста. Тут полк наш оправдал надежду на него его высочества и совершил истинно геройский подвиг, которого честь принадлежит эскадрону ротмистра Владимирова и поручику Старжинскому. Соскочив с лошади и вызвав нескольких храбрецов, Старжинский бросился с ними на мост и стал укладывать доски под градом неприятельских пуль. Несколько десятков гусарских штуцеров метили в него, и ни одна пуля не попала! Чрез четверть часа мост был починен, и мы бросились стремглав в город.

Старжинский был один из лучших офицеров нашего полка. Красавцу, с отличным воспитанием и благородному во всех своих поступках, ему недоставало только военной славы – и он приобрел ее подвигом, которого не пропустил бы без внимания ни Тит Ливий, ни Тацит. В наше время все забывается и важно одно настоящее. Эгоизм заглушил все высокие чувствования. Мы хвалим только то, что нам полезно. Старжинский обрекал себя на явную смерть, и если он остался жив и невредим, то это истинное чудо. Разве Гораций Коклес сделал более!11081108
  Публий Гораций Коклес и два других солдата в конце VI в. до н. э. с риском для жизни защищали подступы к мосту от большого отряда этрусков до тех пор, пока римляне не разрушили его с другого конца.


[Закрыть] С какою радостью мы прижали к сердцу доброго нашего товарища, когда увидели его снова на лошади!11091109
  Я расстался с Старжинским в 1809 году и с тех пор не видал его, но слышал, что он занимает почетное звание уездного дворянского предводителя в Подольской губернии и пользуется общим уважением и любовью. Пусть эти строки напомнят ему нашу молодость!


[Закрыть] Он даже удивлялся нашим поздравлениям, почитая подвиг свой ничтожным, и простодушно отвечал нам: «Кому-нибудь да надобно же было первому пойти!»