Текст книги "На Черной реке"

При словах «вывод непрофильных активов» Погосов невесело подмигнул Греку: смотри, приятель, жди наезда… Тот подтянул краешек рта в понятливой улыбке: не робей, отбояримся…

Через полчаса выяснилось, что новый директор не силен в производственных вопросах. Стало очевидным, что этот толстячок скорее финансист, чем производственник, и больше цифролюб, чем инженер.

По этой причине он все здорово перекосил в сторону финансово-экономического цикла предприятия. С финансистами и «младореформаторами» ДЕЛЬТАНЕФТИ он, судя по всему, уже встречался прежде – и не раз. Это подтверждалось душевным киванием в их сторону и называнием по имени. Это бы и не заставило насторожиться, когда бы не перевалило через край.

В завершающей фазе речи Дэвида Голди появилась напыщенность, которую говоривший, видимо, считал уместной для России:

– Мы часто не видим сокровищ, которые лежат у нас под ногами… А часто и не хотим их замечать… И разумное управление активами не значит, что все будут решать только менеджеры по финансам… Как раз на уровне производственных единиц, простых инженеров и операторов кроются самые значительные ресурсы. Разве не так, Андрей?

В своем urbi et orbi Дэвид Голди неожиданно перешел на личное общение с Погосовым как с руководителем производства. Это немного задело Грека, ведь тот ни словом не обмолвился, что у него уже были контакты с этим Голди. Возможно, не личная встреча – всего лишь телефонный звонок, но все же был. Что ж, значит он все же больше приятель, чем друг, этот Андрей Погосов… Как знать – не станет ли просто коллегой или знакомым через месяц-другой…

У Голди (Грек отдавал ему должное) представления проходили нестандартно. В своем обращении он подходил к профильной теме (например, к теме энергообеспечения компании), и тогда поднимался начальник отдела, кратко рекомендовался, затем садился. Тема исчерпывалась самим гендиректором и плавно перетекала в следующую – с очередным представлением и т. д.

Когда дошло до бурового отдела, Голди повертел головой в поисках того, кто наиболее соответствовал образу матерого буровика. В двадцатке присутствовавших были и «деды» – квадратномордые северные дядьки. Над их «человеческим материалом» боги особо не трудились – такие как есть хороши, в Большом им все равно не танцевать – да и в Мариинском не петь. Вот к этим он и присматривался.

Голди нескрываемо изумился, когда понял, что за буровые операции в компании отвечает человек с лицом повзрослевшего херувима. Он что-то хмыкнул, потом загнусавил голосом переводчика:

– …Применение новых технологий в бурении – безусловный приоритет для нас. Только в союзе с новыми технологиями. Поэтому надо держать ориентир на лидеров в сервисных отраслях. В России, и особенно в Сибири, есть ведущие сервисные компании мира. Они уже давно работают там…

У Грека стало портиться настроение: было ясно, куда гнул этот толстячок со смыкающимися в кольцо усами и бородкой. У Грека был опыт общения с экспатами этого типа: будет расточать похвалы и поддакивать, но повернет все по-своему и в итоге радостно сообщит, что были учтены и его, Грека, рекомендации.

В завершающей части ознакомительной беседы Голди бодро перекидывался репликами с Шаловой и Фрейдиным, «младореформаторами». Те без зазрения совести шпарили на английском, чем повергали в зависть и уныние многих в ДЕЛЬТАНЕФТИ. Было очевидно, что за этими испорченными детьми будущее компании.

Заканчивая встречу на эмоциональной волне, Дэвид Голди натянул на щеки широкую улыбку:

– И главное: будем ставить цели и достигать их. И будем всегда гибкими в достижении этих целей. Компании необходима реструктуризация. Но только такая, в которой будут учтены все наши интересы, господа. Я не говорю о личных.

Ага, вон ты какую песню запел, – осмысливал его «к городу и миру» Грек. И про это мы слышали. Be flexible, guys. Будьте гибкими. Это особенно любят сказать те, кому прекрасно известно, что гибкому как раз и приходится проявлять гибкость, потому что где-то есть абсолютный упор, который и побуждает его к этому.

– А чего ты хотел? – Зло хлопал на него круглыми глазами Погосов. В конце концов мы оставались здесь последним бастионом, который еще не пал перед транснациональными сервисниками. Перед «шлюмберами», например. Это была аномалия.

– Думаешь, он избавится от буровиков? – спросил Грек.

– Не знаю. Думаю, постарается избавиться. Но тебе бояться нечего. Ты так грамотно доложил ему о своих трудах в одну минуту, что он это дело заценил – по морде было видно. Да не переживай. Как таковой буровой отдел ему все равно будет нужен. Кто-то же должен подрядчиков контролировать. Ну, будешь свадебным генералом – чем плохо?

Грек нервно усмехнулся:

– А мне не нужен такой отдел, в котором ничего не будет. Здесь свои буровики нужны – природные. И они есть.

– Вот и скажи это ему. Что ты на меня озлился? – Погосов парировал его нервозность. – Или ищи другую работу.

– Он хоть кто – американец? – спросил вошедший в комнату Тяжлов, лучше разбиравшийся в механике, чем в людях, особенно иностранных.

– Да нет – европеец, если судить по прононсу, – ответил Погосов.

– Вот и хорошо, – заметил Тяжлов, находившийся в довольно приподнятом состоянии духа. – И хорошо. Будем обеспечивать энергетическую безопасность Европы. Вон французы на Харьяге обеспечивают же…

Он говорил о крупном соседнем месторождении, разработку которого уже много лет вела французская компания TOTALFINA. О присутствии французов в самом Усинске косвенно свидетельствовал и такой, в частности, факт, что в местных магазинах стали появляться лягушачьи лапки.

– Ага, – невесело согласился Грек. – Мы им энергетические концессии, а они прощают господину президенту его неототалитаризм.

– А то. – Закивал Погосов. Этому принципу они всегда и следовали. Кто-то из американцев сказал про какого-то латинского диктатора: он сукин сын – но наш сукин сын.

– Договоритесь тут. Нечего в политику лезть. Не нашего ума дело. – Напрягся Тяжлов. – Оно, конечно, и смех, но может быть и грех.

Андрей Погосов, обычно с Тяжловым в словах осторожный, вскинул к потолку крутые брови и пропел дьячком:

– Да, Иваныч, Антон Павлович Чехов сломался бы на тебе. Он бы из тебя и капли не выдавил…

– Это как же? – Набычился Тяжлов. Этот Погосов – мастер странных острот и двусмысленностей. Тяжлову с его простецким, хотя бы и инженерным складом мысли, иной раз и не раскусить было его намеков.

– Ладно, господа присяжные заседатели. Оставим болтовню. Король помер – да здравствует король! – Погосов тяжело вздохнул, ссутулился и ушел к себе.

Грека же озадачивала некая приподнятость в тяжелом и приросшем к земле заместителе. Теперь он ходил непривычно надувшийся и легковесный. Как йог, готовившийся к левитации. Вскоре, впрочем, забылось, и Грек снова погрузился в океан будничных дел. Из него он выплывал на поверхность – как кит у берегов Гренландии, – набрать в легкие воздуха – и снова в дела…

Тем временем Петров, Захаренко и еще с десяток сердитых забросили в канцелярию гендиректора заявление с просьбой о восстановлении на работе бурильщика Авдейкина. Побудил их к тому тот же ветер перемен и весеннее пролетарское нетерпение. Видит бог, Грек бы отговорил их от этой опромети, но мужикам не терпелось восстановить справедливость по живому, пока не зарубцевалось. Потому и действовали через его голову.

Однажды в двадцатых числах апреля Греку позвонила толстушка Бокова, начальник отдела кадров. (В последние дни она стала представляться «менеджером по человеческим ресурсам»).

– Валерий Петрович, Дэвид Голди мне и Альфие Искандеровне отписал рассмотреть заявление ваших рабочих. К сожалению, мы не сочли возможным выполнить их условия. Об этом мы пишем в служебной записке, направленной вам. Напомните адрес вашей сетевой «электронки».

Сотрудники компании коммуницировали друг с другом по электронной почте или по внутренней сети – оставляя послания и материалы в почтовых папках. Бокова продолжила с ласковым придыханьем:

– Валерий Петрович, между прочим скажу, что гендиректор выразил неодобрение тем, что вы слабо контролируете социальные процессы в своем подразделении…

– Так и сказал?

– Да, именно. Слабо контролируете социальные процессы.

Менеджер по человеческим ресурсам… С одной стороны, это звучало смешно и нелепо, а с другой, за этим вставал образ какого-то робота-мутанта, месившего на огромном конвейере части человеческих тел – ноги, руки, мясо, кости, – чтобы из всего этого получить некий продукт под названием «человеческий ресурс».

Сначала Грек переживал, что Нигматулина опередила его в этом деле, опять себя винил. Но по здравом осмыслении решил, что если бы за этим не было прежде всего позиции самого Голди, ей вряд ли удалось бы в один день повернуть все в свою сторону.

Грек вспомнил, что накануне изгнания Нила Тихарева и воцарения в ДЕЛЬТАНЕФТИ экспата звонил мужикам на буровую и просил пока не делать резких движений. Не послушались. Теперь будет сложно отыграть ситуацию в свою пользу. Можно было не сомневаться, что Нигма действует в союзе с «младофинансистами», что у нового директора в фаворе.

Все бы еще обошлось и он бы со всем этим справился, не случись такого, что вообще перечеркнуло все надежды буровиков на лучшее…

Вопреки всем усилиям Нила Тихарева по восстановлению рухнувшего реноме ДЕЛЬТАНЕФТИ, имидж компании в последние недели его пребывания в кресле на глазах корродировал. И в этом чувствовался чей-то злой умысел, однако локализовать источник опасности Нилу таки не удавалось. Он не понимал, что его время уходит и очень сильно грустил по поводу «наскоков» СМИ на доброе имя компании.

Еще и не предчувствуя смещения, Нил ангажировал ряд центральных газет и один телеканал на проведение дефибрилляции имиджа, на восстановление частоты его сердечных сокращений. Но было уже поздно, а смертельное отравление шестерых оленеводов стало последней каплей, что переполнило чашу с ядом. И если бы кому-то нужно было, чтоб такое случилось, то случилось оно подозрительно вовремя.

Только потеряв кресло гендиректора, Нил понял, что недооценил оперативных возможностей SORTAG по ведению информ-войны на территории России. Не он один, даже «чуткие» структуры КУЛОЙЛа не уловили, что за всем этим был организованный и проплаченный заказ. Энергетической группе SORTAG все это марание ДЕЛЬТАНЕФТИ грязью было нужно двояко: чтобы, во-первых, временно сбить котировки и выкупить долю у последнего крупного миноритария по минимальной цене, и во-вторых, чтобы выбить почву и аргументы у тех акционеров, кого устраивал Нил Тихарев.

Как только Дэвид Голди уселся в директорское кресло, мгновенно прекратились и нападки в СМИ. Об этом мало кто задумывался, и тем не менее так оно и было.

Считалось, что у ДЕЛЬТАНЕФТИ был неплохой «послужной» по охране труда и технике безопасности. Производственные травмы в компании, ведущей промысел в условиях крайнего севера, – неизбежность, и они были. Но в самой компании вот уже несколько лет люди на производстве не гибли.

В начале третьей декады апреля случилась страшная и непоправимая нелепость. На Верхнеужорском месторождении шла ответственная операция – передвижка буровой на новое место. Это – когда в огромную упряжку впрягают десятки мощных тракторов, и те волокут на опорных полозьях тысячи тонн железа и не только – буровую со всеми причиндалами, с уложенной набок, а иногда и стоящей торчком вышкой. С поистине черепашьей скоростью в два-три километра в час.

В тот раз буровую двигали на расстояние в семь километров. Чтобы волочение шло без задоринки, дорожников, которых когда-то подрядил Нил Тихарев и которые строили зимники и переправы для ДЕЛЬТАНЕФТИ, должны были укрепить трассу транспортировки. В нескольких местах по трассе они засыпали большие ямы.

Когда «передвижники» проделали две трети пути, произошла заминка. Путь пролегал краем небольшого озерца, которое не было отмечено геодезистами. Оно и было-то ямой побольше (каких-нибудь «три на четыре»). Зимой ее затянуло льдом, а сверху засыпало снегом. Как ни странно, основной караван прошел это злополучное место беспрепятственно. Подвох ждал упряжку из двух тягачей, тащивших поддон с технологическим оборудованием.

Один из тракторов – тот, что был левым в упряжке, вдруг стал крениться на левую гусеницу и завалился в эту ямищу. В кабине с бульдозеристом находился молодой помбур по фамилии Мухаметзянов. Когда трактор стал проваливаться левой своей стороной в образовавшуюся подо льдом пустоту, он выскочил в левую же дверцу, пытаясь спастись. Бульдозерист еще думал вырвать машину из этого страшного эскарпа, поддал газу, но она еще круче сползла влево и опрокинулась на Мухаметзянова.

По странному совпадению, этот несчастный работал в бригаде у Петрова и был одним из тех немногих, кто подписал заявление в поддержку уволенного Авдейкина.

– У него было две секунды, когда он из кабины-то вывалился, – рассказывал Греку буровой мастер. – А там было такое месиво из снега и ледовой крошки… Люди видели, как он там копошился – а потом…

Сам рассказчик с горя запил и несколько дней не приходил в себя. Быть бы уволенным, если б не было круговой поруки у ребят. Говорили, погибшего парня любил как родного сына. И парень-то был ладный, дисциплинированный, к спиртному и табаку не притрагивался… Греку стоило больших усилий самому не провалиться в депрессию.

– Правила техники безопасности не предполагали нахождения этого человека в кабине этого трактора, – невозмутимо талдычил Грег Хилл, менеджер по ТБ, которого Голди принял в компанию через несколько дней после своего назначения.

Этот Грег был длиннолицым ирландцем – с выправкой отставника-военного. Он и не скрывал, что прослужил в Британской армии много лет.

– Ведь смотрите, Вэл, сам бульдозерист спасся – и прежде всего потому, что знал, что ему делать. – Он моргал ресницами на ветру и как бы смаргивал эту уникальную информацию с блекло-голубого глаза. Если бы не присутствие переводчицы, Грек бы знал, что ему сказать.

Но больше всего поучений Харлампиди пришлось выслушать от генерального директора. На следующий день после случившегося он вызвал Грека «на ковер» и провел душеспасительную беседу в присутствии технического директора, того же Грега Хилла и начальника отдела снабжения, который в мановение ока стал отделом логистики.

В этот раз Дэвид Голди совсем не походил на Берию, но в его тоне полно было тайных угроз и намеков.

– Мне известно, – начал он, – что каждый год компания направляет обширный отчет по состоянию дел в области техники безопасности, охраны труда и природы банку, ссудившему нам колоссальные средства. А именно Европейскому банку реконструкции и развития. То, что случилось на Верхнеужорском месторождении, перечеркивает все достижения прежних лет. А еще представьте – какой пиар мы будем иметь: приход нового СЕО ознаменовался гибелью рабочего… Это тенью легло на мое назначенье в ДЕЛЬТАНЕФТЬ. Я только что подписал приказ о проведении проверки состояния ТБ во вверенном вам отделе. Затем последует аналогичный приказ по всей организации.

С первых слов нового назначенца о приоритете финансовых задач и «реструктуризации непрофильных активов» стало понятным, что он ужесточит курс прежнего директора, направленный на ликвидацию собственных буровых структур. Смерть Мухаметзянова добавила Голди решимости. Два дня назад Грек составил себе «гороскоп» на ближайший квартал. Он собрал – где и сколько смог – информацию о методах Дэвида Голди и выстроил следующий прогноз. В ближайшую пару месяцев буровиков Голди не тронет. Летом предстоят большие объемы буровых работ, все уже расписано. Он неслучайно говорил о «поэтапной перестройке». Начнет с ликвидации и обламывания функционально менее значимых отделов.

По прогнозу выходило, что у Грека был запас времени вплоть до осени. За это время он с цифрами в руках докажет этому финансисту, что собственный буровой актив ДЕЛЬТАНЕФТИ гораздо эффективнее, дешевле и мобильней оперирующих в регионе буровых подрядчиков.

По многим позициям буровики ДЕЛЬТАНЕФТИ превосходят ту же хваленую компанию Schlumberger, при этом взаимодействуют с ней и используют ее новейшие технологические разработки. Там, где оно необходимо. Михаилу Дерюжному с его наемной командой из АРБУРа никто бы и в кошмарном сне не поручил бурить горизонтальные стволы. А люди Харлампиди это делают профессионально. Его «горизонтальщики» используют новейшие технологии геонавигационных и телеметрических систем, лучший онлайновый каротаж, самые эффективные компоновки инструмента.

По опыту общения с экспатами (особенно из тех стран, где силен протестантизм) Грек знал, что у большинства этих бестий – при всей их мнимой гибкости – есть мощный упор в душе. Упрутся и сделают по-своему, даже если ты будешь трижды прав. Уже по первому впечатлению от Дэвида Голди выходило, что тот все равно продаст буровиков – дело времени. Но если будет какой-то запас этого времени, то что-то еще можно предпринять. Ведь может случиться и такое, что этот Голди здесь долго не продержится.

Так думал Грек до гибели Мухаметзянова на передвижке. Теперь же бессмысленно строить надежды…

Но Грек был бойцом по природе, и кто-то или что-то в нем противилось смирению. Возможно, кровь сама – четвертой редкой группы, возможно, тот же абсолютный упор, что вместо бога встроили себе в сознание эти непобедимые протестанты. Он гнал от себя всякую мысль о том, что то, чему были посвящены годы тяжелого труда, полетит ко всем чертям с лотка, что его развалят на куски и растащат по укромным углам.

Он знал, что пассивная оборона в его ситуации не поможет – и даже не оттянет развязку. Поэтому и перешел к активной – в том разговоре в гендиректорской.

– Дэвид. – Грек стер с лица следы эмоций. – До меня дошло, что завтра вы собираетесь продлить контракт с дорожниками.

Григорий Битум, технический директор, который собирался переводиться на новое место в Москву, вскинул на него изумленную бровь:

– Тут пока неясно, Валерий Петрович.

– И тем не менее мне известно, что юристы готовят договор к подписанию на завтра. Договор с этими горе-дорожниками. Саша, переведи Дэвиду – как я сказал. – Грек кивнул переводчику Сашке Уварову, чахлому белобрысику лет под сорок, похожему на высыхающее комнатное растение.

Дождавшись перевода, Грек стал развивать наступление, понимая, что подвергает удару свой фланг со стороны сидевшего слева через стол Григория Битума. Грек знал, что тот при найме дорожников вступил с Тихаревым в долю на «откат». Этот теперь и являлся главным лоббистом шараги, что получила за строительство зимника до Верхней Ужоры (всего 80 км) более пяти миллионов долларов. Отсюда тоже жди угрозы…

– Так вот, я считаю, что смерть буровика Мухаметзянова целиком на совести фирмы, которая строит нам дороги. Им было поручено изучить рельеф местности для проведения трассы. Они этого не сделали. В результате – та яма и упавший трактор…

– Да, но ваш человек не должен был там находиться, – упирался менеджер по ТБ Грег Хилл.

– Мои люди всегда заботятся о сохранности оборудования. Что плохого в том, что человек хочет проследить его доставку к новому месту? – Ровно чеканил Грек.

– Но почему вы игнорируете мои слова? – Тяжело, по-ирландски осерчал Грег. – Я же сказал, что он не должен был там находиться.

Шестым своим чувством Хилл уже усвоил, что Голди решил основательно насесть на Харлампиди, поэтому и не стеснялся в тоне.

– Я никого не игнорирую. Я просто говорю. Я полночи просидел, изучая инструкции по технике безопасности. И ни в одной не нашел того, что нашли вы. А именно – категорического запрета.

– Не может быть. – Мотал головой Грег Хилл.

– Нет прямой регламентации, которая бы запрещала бурильщику находиться в кабине трактора во время транспортировки.

Валерий Харлампиди обладал отменной выдержкой. Ее он получил от северного бога. А еще у него была крепкая воля. Не всегда случается, что одно непременно сопутствует другому, и волю ему пришлось воспитывать в себе долгие годы. И сейчас он чувствовал, как этот продукт самовоспитания проверяется на прочность. Потому что его собственной воле в этот момент противостояло целых три.

Эти сидящие против него трое были стопроцентно настроены на сокрушение и того, что ему было дано природой, и того, что он развил в себе сам. Все они готовились испытать сладчайшее внутреннее торжество, которым кормится человеческое себялюбие. Но не случилось, вышел облом, ребята, – думал Грек. И, кажется, теперь вы по моей вине испытываете фрустрацию. Мелькнуло желание перейти на повышенный тон, но Харлампиди его пресек и спокойно продолжил:

– Видимо, Грег ориентируется на предписания, принятые у кого-то на западе. Я думаю, было бы разумным и у нас принять такую инструкцию. Но пока такого нет.

Из этих троих нужно было «заземлить» хотя бы одного, а дальше разговор веселей пойдет.

Голди стянул с носа роговые очки с тонкой золотой полоской:

– Хорошо, мы это уточним. Однако это не отменяет факта, что ваш человек… сидел в кабине… этого трактора…

– Согласен. – Вставил Грек, максимально глупо моргая глазами. – Если б не сидел, то и не погиб бы. Но он не погиб бы – и прежде всего не погиб бы, если бы дорожники сделали свое дело.

– Так по-вашему, вина целиком на тех, кто строит для ДЕЛЬТАНЕФТИ дороги? – Натиск в голосе Дэвида Голди отступал.

Ага, попался… кажется, все получается… мы и этого оленя заарканили… сейчас покрутим ему рога – и он успокоится. Все в общем не так страшно, как оно мерещилось вначале. В конце концов у Голди нет никакой «неотложки» ликвидировать бурение прямо сейчас. Подлинная же опасность теперь будет исходить от техдиректора. У этого пролонгированные обязательства перед дорожниками, и он будет лоббировать их интересы любой ценой. Неслучайно пригласили не начальника отдела капитального строительства в качестве эксперта, а именно его.

– Лично я, – начал рассудительный техдиректор Битум, – поддерживаю мнение специалиста по ТБ. Вашего человека там не должно было быть. И не думаю, что ответственность нужно возлагать на дорожников. Они действовали по карте, а на карте это чертово озерцо не было отмечено.

Грек ткнулся подбородком в толстый узел черного галстука – вроде бы соглашаясь с ним, но сказал иное:

– Кроме карт есть еще и глаза. Буровой мастер мне лично доложил, что было заметно, что там озерцо. Припорошенное снегом, но озерцо…

– Хорошо, мы разберемся. – Зло отсекал его от Голди техдиректор. – В любом случае не стройте из себя безвинного агнца.

Похоже, техдиректор хотел вызвать его на «дуэль оскорблений» – увести разговор в пристрастное болото. И все же Грек обладал отменной выдержкой. Он улыбнулся своему оппоненту и сказал, обращаясь к Голди:

– Я знаю, Дэвид, это не мое дело. Но я бы советовал подумать – прежде чем продлевать контракт с этими… строителями дорог.

– Возможно, вы уточните – над чем именно следует подумать. – Голди с любопытством смотрел на него из-под очков.

– Этот зимник до Верхней Ужоры обходится компании чуть не в сто семьдесят миллионов рублей.

– Да, я знаю. Это не считая эксплуатационных расходов – почти полтора миллиона рублей в месяц. Эту дорогу из снега ведь надо ремонтировать. Но это неизбежное зло, с которым ДЕЛЬТАНЕФТИ приходится мириться. Ведь выбора нет, не так ли?

– Выбор есть. Надо копнуть в себестоимость этих работ – и тогда вы получите реальную картину. Только надо обратиться к независимому эксперту.

Покидая кабинет гендиректора, Грек чувствовал на своей спине его полный неподдельного любопытства взгляд. И взгляд Григория Битума, впивавшийся бойцовским псом ему в загривок.

Было ясно, что буровую группу в структуре компании все равно не сохранить, но на сердце было легко и трепетно от ощущения моральной победы – хотя бы и временной. Грек также понимал, что Григорий Битум, его тайный противник, теперь станет открытым врагом.

И все же не это понимание становилось для него главным. Внутри у него тронулся какой-то лед, сначала треснул, а потом надсадно хрустнул, и большая глыба осмыслений стала дрейфовать в сторону большой воды, где не было ни берегов, ни вообще какой-либо привязки и привязанностей к идеям вроде той, что в нефтяной компании все должно быть – как в большой семье. Раз наверху в ней давно уже частный капитал и родовые скрепы коллективизма порушены, то бессмысленно и цепляться за справедливое ее устройство. Твои благие намерения служат первобытным интересам кучки циников и сибаритов, и какая, по большому счету, разница в том, делаешь ли ты свою работу увлеченно и осознанно или вертишься шестеренкой в этом необъятном механизме подчинения. Ты сражаешься не за истину, а за ее полуфабрикат, за консервированную ерунду, за не взошедшее тесто, из которого те, кто тебе ненавистен, напекут себе жирной липкой сдобы до отвала и ни с кем не поделятся.

Но почему же? Ведь этим ты хочешь сохранить серьезную производственную структуру – и работу достойным людям. Ну а в итоге? Ты оградишь их средства к существованию и усыпишь их протестное чувство, которое только одно и побуждает человека к самоосознанию…

Ты запутался в себе, Грек, но отчего и откуда это ощущение легкости? Или тебе уже надоело быть бойцом и ты становишься слюнявым безразличным экзистенциалистом? Неужели в тебе что-то ломает это новое чувство к женщине?

Все эти мысли роились у него в голове и дома – в холостяцкой «однушке», одной из многочисленных ячеек облупившейся панельной девятиэтажки. Грек был занят уборкой. Он сметал, стирал и вцеживал в пылесос залежи пыли, накопившейся за два месяца – со времени последней генеральной уборки. Потом ставил в шкафы книги, вряд ли она поймет его манеру держать их все в стопках на полу. Потом он драил плиту на кухне, потом он что-то жарил и парил к ее приезду. Сжег котлеты, пришлось проветривать кухоньку. Потом побежал за шампанским – и встретил ее у подъезда…

– Завтра в восемь утра еду обратно. – Она поднимала бокал, но Грек тут же поставил свой на стол.

– Так не пойдет. Хотя бы на денек. Это так здорово, что ты приехала…

Анна отвела взгляд в окно – в ночь, за окном шел десятый час.

– Не знаю. Отпросилась на день. Наврала.

– Сколько тебе еще у них? – Грек не скрывал нетерпения.

– Остаюсь до шестого мая, уговорили. А должна была уехать уже на следующей неделе. Думаю, решили, что в праздники я им пригожусь. Боятся, как бы не повторилась та трагедия…

Он взял ее за руку:

– Как же она повторится – ведь у вас там «сухой закон»? Хотя что я говорю… к завершению работ дисциплина падает. Мужиков не удержать…

– А еще у нас контр-террористические операции пошли.

И она рассказала ему о том, что местная милиция и какое-то подразделение из Нарьян-Мара два дня «прочесывали» блок, на котором компания «СевНАОгео» вела сейсморазведку. Вдоль и поперек излазили поселок Толву, на двух вездеходах гоняли по тундре. Появлялись протокольно злые и в каждом видели террориста.

– А что Малицыны? О них что-нибудь слышно?

С ироничного Анна перешла на озабоченный тон:

– Говорят, их там больше нет. Снялись куда-то… Тебе ведь этот Север не чужой, Грек?

– Да, я вырос в Нарьян-Маре. У меня особое отношение к этому краю. И с ненцами, и с геологами с одной чашки ел. Здесь – куда ни кинь и ни копни – всюду нефть и газ. Почти десятая часть всего, что есть в России. Отсюда и вверх к ледовитому морю карта месторождений усыпана каплями разной величины. Как озерный край на географической карте… Только озера нефтяные и газоконденсатные. А названия у них могучие, тревожные и загадочные. Колвинский мегавал, Хорейверская впадина, Варандей, Харьяга, Вал Гамбурцева, Ярегский нефтетитан… А теперь к этой моей романтике присосалось столько нефтесосущих мутантов… А местные журналюги и журналистики все рапортуют о трудовых свершениях нефтедобытчиков… Словно недра края по-прежнему на благо всей стране работают… БОЛЬШАЯ НЕФТЬ РЕСПУБЛИКИ КОМИ… РАБОТАЮТ НА ПЕРСПЕКТИВУ…НЕФТЕГАЗ В ПЕРЕРАБОТКУ… В общем дурят народ…

– А он и рад обманываться.

Грек невесело кивнул:

– Порадоваться бы названиям статей – добрые и масштабные, прямо как встарь.

Она перехватила его ладонь, сверху свою положила:

– Постой-постой, Грек, а ведь тебя не это тревожит… Ну, не то, что нефть выкачивают. Тебя вот это и беспокоит – что люди и рады обманываться. Или не рады – но обманываются. Тебя вот это и беспокоит. Что рады обманываться. Это и не дает тебе покоя. И ты все никак не можешь решить для себя – такие ли уж они аборигены несмышленые… что русские, что ненцы… Твой идеал убеждает тебя, что все они достойны лучшего, а действительность говорит другое…

Во всем – в этом ее прикосновении, во взгляде, полном женского, материнского понимания, в мерцании огоньков в ее радужной, в чистом упоительном дыхании, – во всем было столько, сколько он не получал ни от одной женщины. Он уже не думал о предстоящем соитии, хотя из внесознания и рвались языки любовного пламени, пожирая всю его физиологию.

Надо же, такая умница, а не побоялась тряской дороги к нему… а ведь ей еще и завтра с утра колотиться в машине до Арьегана – и дальше до Толвы…

Он сдержанно улыбнулся (хотелось счастливо, но не умел), потом сказал не то и не о том – и с болью в сердце:

– В земле – нефть и руды, в лесах – зверь, в реках – рыба. А люди вокруг безрадостные, неловкие, как бы брошенные, ненужные, отчужденные от всего этого. Многие, конечно, вовлечены вроде в производственную карусель, но все равно ненужные… Ненцы – само собой, эти – нация вымирающая. Столкновения с сапиенсом, как и сама природа, не выдерживают. Ну, так и русские – те же ненцы… Постой – зачем это я все говорю тебе, Анна? Ведь не об этом мы с тобой говорить должны…

– Почему? Ты просто хотел сказать мне о самом главном. О том, что на сердце.

– А все равно люблю эти края. Люблю, даже когда вверх по Печоре холодные ветра летят – зиму нагоняют…

– А ты поэт, Грек. В тебе, видно, физик с лириком уживаются. И котлеты у тебя вкусные…

– Поешь – поди устала с дороги. – Он отпустил ее руку. – А это хорошо или плохо?

– Что?

– Что физик с лириком уживаются?

Анна еще раз похвалила его нехитрую снедь, отставила в сторонку тарелку, чтобы положить руки поудобнее и посмотреть на него – проникновенно и понимающе, до мурашек по коже. Засмеялась:

– Конечно, хорошо. Ведь левая половинка мозга за рациональное отвечает, а правая – за образное. Когда человек чрезмерно рационален – в его правой половине пусто или левая разрастается до размеров всей головы. Тогда – дисбаланс. А у тебя все – как надо.

– Как верно и обратное, похоже? – Он снова поднял бокал с шампанским. А можно – выпьем за нас?