Текст книги "На Черной реке"

Анна посерьезнела:

– Пока рано. Нас еще мало что связывает, и в любой момент все может оборваться, Грек. Но если ты хочешь – давай.

– А знаешь – какие у тебя глаза? Ни за что не угадаешь…

– Знаю. Вот такие, какие ты видишь сейчас.

– Ответ неправильный. Глаза у тебя длинные…

Он привлек ее к себе…

Они уснули около трех утра. Грек видел, как Анна засыпает первая. Он был счастлив – и готов был размечтаться в ночи, но усталость наконец свалила и его…

Утром он посадил ее в «уазик», что отходил с грузом продуктов для толвинских сейсморазведчиков.

– Если узнаешь что-то о старике Малицыне и его племяннице – сообщи, ага?

– Береги себя, Грек. – Она нежно поправила ему шарф.

Он улыбнулся:

– Это ты береги себя. Через десять дней мы будем вместе – и у нас будет много времени.

– Я доктор. Я сама берегиня, за меня не бойся.

17. Москва

Недосмотрел… недоглядел… недосчитал… на авось понадеялся…

Нил Тихарев не думал, что способен на эмоции, от которых прямая дорога к инфаркту. Он неделю пролежал в реанимации, откуда был переведен в палату интенсивной терапии. Названия палат, в которых он в союзе с медиками бился со старухой-смертью, были условными. Он лечился в частной клинике доктора Берцовского – в двухэтажном небольшом строении, стоявшем в санаторном парке под Одинцовом. На втором этаже было пять палат для пациентов, сестринская, тренажерный зальчик и крохотный холл, где можно было развлечься журналами и телевидением.

Все бы напоминало ведомственный профилакторий средней руки, если бы не отменная чистота, добротная обстановка и операционная на первом этаже. Общий метраж – со средний коттедж московского буржуа, вокруг садочек в десять соток, – и с каждого метра доктор Берцовский снимал такие рекордные урожаи, что рядовому врачу и не снились.

Дело в том, что клиника, названная в память какого-то раннехристианского святого (имени Нил не помнил, хотя с таблички у входной двери оно и поручало скорби всех входящих), была в своем роде уникальным лечебным заведением. Она брала на излечение людей известных и обеспеченных, которым нужно было скрыть от огласки, что у них большие проблемы со здоровьем. За «невынос мусора» из дома Берцовский тоже брал изрядную комиссию. Клиника была кардиологического профиля, но лечились здесь и от другого.

– Как ваше самочувствие, мой дг'уг? – любезно спросил Берцовский, подрабатывавший профессором в медицинской академии. Он обходил пациентов с девяти до десяти каждое утро – иногда в сопровождении лечащего врача, но всегда с сестрой, способной вселить ощущение молодости и восторга даже в того, кто мечтает об эфтаназии.

Нил Тихарев старался быть равнодушным к прелестям дышащего весной девичьего тела, робко прикрытого белым халатиком. Алкоголь и неумеренное общение с субреткой, которую ему подсунул Баринов, и были причиной взрыва его миокарда. Он всего-то хотел разгрузить эмоции, а получилась такая дрянь…

Нилу не столько не давал покоя факт утраты кресла, сколько его спонтанность, стремительность и абсолютная несвязанность с его волей. Он-то думал, дурак, что располагает лучшей системой дальнего обнаружения всех бед и надежной аварийной сигнализацией, а вышла вон какая дрянь…

– Спасибо, доктор, ничего. Только погодка за окном больно кислая.

– Что ж, и солнышка для вас попг'осим. Что – попг'осим, Наденька?

– Попросим, Борис Михайлович, – вместе с фиалковым дурманом выдохнула Наденька.

– Ну так что – пг'еодолели инфаг'т? Слава богу?

Энергичный, с черной бородкой-клином, доктор поправил подушку больному. У Берцовского был приличный запас маленьких хитростей, нажитых за годы врачебной работы. Например, он садился не на стул у постели больного, а присаживался бочком на кровать – как дежурный врач на койку в скудной уездной больнице. В этом было что-то от прежнего, старорежимного, подлинного…

– Для нас, доктор, для нефтяников, инфаркт – совсем неподходящая штука.

– Скажите – для кого он подходящая штука, и я на этом сделаю целое состояние, ха-ха-хо-хо-хо.

Его заливистый хохот слился в унисон с нежной генделевской сонатой для флейты и клавесина. Этот умиротворяющий – на грани различимости, почти на грани тишины – музыкальный фон постоянно откуда-то лился в дневные часы, исключая тихий час. Тихарева это раздражало, но он почему-то стыдился попросить, чтобы его отключили. Не следует обнаруживать нелюбовь к классической музыке перед людьми, от которых зависит твое здоровье.

Профессор Берцовский обстоятельно поведал пациенту о состоянии его здоровья. Прогресс очевидный, но нужно хотя бы еще десять дней, чтобы пройти реабилитацию в клинике, а лучше всего две недели. Нил согласно кивал и подчинялся его гипнотическому сладкоголосию. Разумеется, ведь за каждый день у тебя я плачу девятьсот тридцать евро…

– Нет, доктор, у меня только неделя. Мне нужно снова в строй.

Нил врал, никому он теперь не нужен. Были какие-то проблески получить солидное место в КУЛОЙЛ-Коми, необидную синекуру для отставника, но и они развеялись, как дым. Было предложение возглавить местную транспортную фирму. Дело куда менее хлопотное, чем нефтяная компания, а потом – после ухода важно подстраховаться от разборок и превратностей, поторчать под боком: вот он, рядом я, недалече…

Но не его оно, это дело, лучше уж сразу на покой. Военные уходят и того раньше, а сколько он боевых действий в жизни совершил – лучше не вспоминать…

Нил подбирался и к старым друзьям, и к новым. Но все элегантно отнекивались: при твоих накоплениях еще и работу искать… дай молодым-то дорогу…

Сначала жену отматерил ни за что – не лезь на глаза, пока я злой… Потом вот взялся за субретку – а та тем временем извернулась, вылезла из собственной кожи, и ну его трясти… Почуяла, что последние дни у их дружбы – и давай вымогать. Профи: с утра завелась, а к вечеру выпросила у него алмазное колье за восемнадцать тысяч долларов. На радостях и обмывали. На следующий день он глянул в зеркало – и едва не отпрянул: в ответ оттуда глазами хлопала-моргала черно-бордовая рожа сибирского бомжа, чудом пережившего зиму и вышедшего на весеннее солнышко…

Вот и дообмывался…

Инфаркт миокарда. Он знал немало людей, которым ставили такой диагноз. В том числе и посмертно. Не всем удавалось доказать, что это не точка в карьере.

Теперь вся неуемность его натуры сосредоточилась на поисках врага. Врагом стала группа SORTAG, укрепление которой в ДЕЛЬТАНЕФТИ он предвидел и преданность которой он всецело демонстрировал. Врагом стал директор по маркетингу Шварц, но он и был им, он и отгрызал ему контакты с SORTAG'ом. И где-то там, на этой смычке, между ними и зародился тот анти-пиар, который должен был выставить Нила Тихарева перед людьми как негодяя, которому плевать на природу и на самое жизнь аборигенов. У Нила, как у мастера темных и откатных дел, было редкое чутье на заказ. В том числе и на медийный – направленный на подрыв деловой репутации.

Из клиники Берцовского Нил позвонил Баринову, у которого был знакомый в частнорозыскной фирме. Взял телефон того и связался с ним, договорился о встрече. Потом отпросился на пару часов у персонала клиники и через час был на улице Доватора, что у метро «Спортивная».

В офисе сыскного агентства Нил пообщался с сыщиком, которого ему рекомендовали, брюнетом с неандертальским лбом, и поставил следующую задачу: собрать информацию о Семене Шварце – с упором на внерабочие контакты.

Нил уже потерял веру в структуру безопасности, которую возглавлял в ДЕЛЬТАНЕФТИ Тофик Мамедов. Впрочем, и ему, пока тот еще у дел, он тоже поручит кое-что. Тофик балансировал на грани увольнения, но все еще возглавлял службу режима и контроля компании.

– Это ж не лавку Сидора Петровича вы мне курировать поручаете. – Осклабился в улыбке пинкертон, когда понял, что за фирма эта ДЕЛЬТАНЕФТЬ. – Кто они вам?

– Неважно. От вас требуется дело. Ваше сыщицкое. Все ваши риски будут оплачены. – Отрезал Тихарев, словно у себя в кабинете.

– Они слишком высоки. – Небрежно выкладывал резоны человек со скошенным лбом. Его первой реакцией было оскорбиться хамским тоном пришельца. Он умело подавил этот позыв: клиент стоил многого. – А главное: чем лучше мы будем знать, кто они вам, тем лучше сделаем свое дело. А главное: поточнее изложите суть ваших опасений.

Он слушал рассказ Тихарева если не с упоением, то как минимум проникновенно. Понял поставленную задачу, внес коррективы, назначил цену. Семь с половиной тысяч долларов за установку подслушивающих устройств в московском представительстве у Шварца, хакер-считывание электронной почты и прослушка в его рабочем кабинете в течение пяти дней. Если возникнет необходимость в слежке, это будет оговорено отдельным приложением к контракту. Сотрудника, который будет устанавливать «жуки», Нил обязался провести в офис сам.

По улице Доватора шел и плевался через каждые два шага странный гражданин вполне приличной наружности. Оглядывались люди, которые вообще не обращают здесь на других внимание, даже какая-то шавка облаяла. Нил Тихарев был зол на себя за то, что не смог найти верного тона в разговоре с этим маэстро замочных скважин.

Самому ему, безусловно, не следовало ходить в сыскное бюро, и лучше б это было сделано через кого-то из знакомых Тофика. Утешением было то, что у этой конторы была репутация. Мамедову, разумеется, тоже что-то поручено, но здравомыслие подсказывало, что этому разъевшемуся барсуку Мамедову не хватит его клоунского обаяния, чтобы сохраниться в статусе начальника «отдела внутренней слежки» больше месяца. Отсюда помощи не жди. А вот откуда настоящего содействия можно ждать, так это…

И Нил стал форсировать размышления о том, как подключить к «поискам истины» Клима Ксенофонтова. Да, да, его, миленького, – волчком вертел эту мысль отставной директор ДЕЛЬТАНЕФТИ. К этому времени до Нила дошли через знакомых вести о том, что в сдаче Ксенофонтовым своего миноритарного пакета были некие загадочные обстоятельства.

Нил вернулся в уютную клинику Берцовского, а назавтра снова отпросился по делам в Москву. Как и накануне – доехал на такси до сыскного бюро на улице Доватора, там его посадили в машину с респектабельным субъектом. Про таких в старину говорили – парень хоть куда. С этим кагэбэшно-делового вида провожатым Нил огорошил своим явлением Семена Шварца в московском офисе ДЕЛЬТАНЕФТИ. Провожатого он представил как приятеля, крутого московского бизнесмена.

Шварц был в тотальной растерянности. Дергано, совсем по-птичьи вертел головой – поспевая взглядом за ходившим туда-сюда по кабинету Тихаревым, махавшим руками и каким-то особенным, каким его прежде зреть не приводилось.

– Ну что, Семеша, думал – не стало гендиректора Тихарева, так и не увидишь больше? А вот он я – полный сил и замыслов.

При этом он заходил тому за спину и энергично похлопывал по плечам – как бы взбивая подушку. Шварц суетливо оправдывался:

– Почему же, Нил? Как можно? Вот и хорошо, что заглянул. Я искренне рад…

– Ой ли? Так уж и рад? – с очередным прихлопом вопрошал Тихарев. – А меня и в самом деле – как забудешь? Я – вот он я. Чуть что – и уже за спиной. Не забывай Нил Станиславича. Он за добро – добром. И наоборот. И главное – чтобы не было наоборот, вот что главное… А жалко, брат…

– Что жалко-то, Нил? – Шварц привстал из кресла, но куда там: Нил его туго припечатал хлопком – теперь уже сверху.

– А жалко, ха-ха-ха. – Нил шутейно покручивал кресло с прилипшим к нему Шварцем. – Жалко, когда такое мясо сгниет… Парень ты еще молодой, ха-ха. Знаю, брат, твои проделки-каверзы…

Нил умел смеяться инфернально. Научиться несложно, такое нынче время на дворе, само научит.

– Это я так, Семеша, по-дружески. Шутейно я.

Уже на улице Нил брезгливо спросил у провожатого:

– Ну, как я – справился с ролью?

Тот выставил большой палец:

– Все по системе Станиславского.

Нил самодовольно хмыкнул:

– Ну, а то… У меня и родителя Станиславом звали. Весь мир – театр, и люди в нем – актеры, мать их… Ну, а ты-то – ты-то сделал свое дело?

– Все окей. – Улыбнулся провожатый и дополнил каким-то киногеройским новым жестом – то ли ноль пальцами изобразил, то ли срамное что…

– Угу. – Морщась на погоду – слякоть и стынь – кивнул Тихарев. – Я все по-вашему сделал. Постращал немножко. Ну, и чего – уже записывают твои?

– С самой первой минуты.

А рожа у этого красавчика и в самом деле протокольная. Тоже экс-гэбэ поди. Но люди, вроде, рекомендованные. Куда ж деваться – они ж теперь половину нефти хотят контролировать, эти молодые отставнички. Так и говорят: мы, говорят, к этому не стремились, так случилось, время нас позвало. Просто мы сильные, и нам за державу обидно…

Ага – сильные… Где ж вы были, сильные, когда страну через коленку гнули… Сильные… Это вы раньше сильные были, а теперь вас там наверху снова на сионе повязали… Кого на еврейках поженили… кого на мондьялизме, на той же сионской идее… Эх, все-то беды на Руси от вас, дуболомы шустрожопые… От внешних шпионов да от своих… разведчиков хреновых, которые и сами давно уже не знают толком, на кого работают… Всю жизнь тень на плетень наводят, сами себя боятся и народец пошугивают. А ведь нате ж, без них нельзя, еще у королевы Елизаветы все на шпионах держалось…

Что-то шалит сердечная мышца, что-то колотится сильно. Чует недоброе. Чует, что новая метла в ДЕЛЬТАНЕФТИ может старый тихаревский сор из избы вымести. Но, кажется, все схвачено, за все заплачено, все сметано и заметано. С кем делился – ребята стойкие, утечек не допустят. А кого обошел – так тем и сказать нечего. Обижал он, конечно, многих, но обиженные на Руси больше на судьбу привыкли обижаться.

Да не трясись ты, сердечная жила. Все будет абгемахт, никто ничего не сольет. А вот он, Нил Тихарев, сермяга подконвойная, еще поинтересуется, кто и какими такими «чистыми руками» дерьма ему в пиар наложил…

Обратно в сердцеспасительный одинцовский лесок довез его на маленьком «рено» тот же тип из сыскного бюро. На вид лощеный, а сыскной псиной так и несет от этой породы.

У него и в ДЕЛЬТАНЕФТИ, осведомителей с десяток гэбэшных работало. Так Тофик Мамедов говорил. А Тофик по пьянке проболтался, что давно уже сам – подполковник с зелеными погонами. Но тогда было все свое, все подконтрольное… А теперь он кто? Теперь Нил сам информационный фугас с миллионами…

Следующий шаг в его схеме – связаться с Ксенофонтовым. Гордый только, подходец надобен. Кажется, не сложился у него пасьянс в этот раз. Иначе бы и не отступился от своего пакетика. Говорили, стратосферного полета птица… гений фондового рынка… Какое там – орел недощипанный. Рожей, правда, тоже удался, впору кофе «гранд» рекламировать. Но как-то сник в последние годы, потерял обороты, поскучнел, в офшор выехал. А вот пакетик свой он бы все же не отдал…

У Нила было досье на всех акционеров ДЕЛЬТАНЕФТИ. Осведомляйся – не осведомляйся, – все прахом летит, конечно, но про Клима у него было кое-что собрано. Особенно интересными были газетные публикации, которые привязывали его к загадочной гибели то ли секретарши, то ли какой-то по связям с общественностью… Черт ее там разберет, кем она у него числилась… Ему бы в Москве во главе фондового легиона стоять, а он в средиземье безвременно удалился… А дело-то с гибелью той девки то ли замяли, то ли вообще не открывали. Одно стопроцентный точняк: слишком серьезные аргументы кому-то нужно было представить, чтобы убедить его сдать эту его остававшуюся долю.

Миноритарием, конечно, куда менее почетно быть, чем владельцем крупного пакета. Всегда тобой помыкают, пренебрегают твоими интересами. Но имя Клима Ксенофонтова окружено было в компании заслуженным пиететом. Ведь этот тип крутил когда-то пятой ее частью.

– А вот сегодня, завтг'а и послезавтг'а, мой дг'уг, даже и не думайте покидать больницу. О Москве и не думайте. – Берцовский, как всегда, уселся на край постели. – Будете сидеть взапег'ти.

– А о чем же мне думать, профессор? Только о ней всегда и думал, только на нее и молился. Не будь Москвы – не бывать бы нам с вами сытыми. Москва – это, я скажу, такой анкерный болт, на котором все наше благополучие держится.

Расслабленной ручкой щупая ему пульс, Берцовский скосил на него лукавый понимающий взгляд:

– Вот только гайки на нем очень сильно затянули, не так ли?

– Это вы про президентика? Так – салтыковский персонаж, Органчик… Его мировые цены на нефть только и держат. – И безнадежно махнул рукой. Только вы меня на политику не склоняйте, я от нее далекий…

Тут уж Нил Тихарев основательно покривил душой. И даже хмыкнул про себя: уж очень большой угол кривления получился. В бурении наклонных и горизонтальных скважин есть и термин такой заимствованный – dogleg. «Собачья нога». Интенсивность набора угла, говоря технически. Специалистов по «кривлению» скважин иногда «кривильщиками» называют. А вот он, Нил Тихарев, специалист по кривлению души – каких поискать. На том и держался все эти годы. Нил даже хохотнул, радуясь случайному каламбуру.

– Ну как, док? Хоть в космос с таким пульсом?

– Ну, в космос – не в космос, а деньков десять вам здесь как миленькому пробыть надо. А лучше бы все двадцать.

Нил видел, как в круглых глазах у Берцовского защелкали нули. Совсем как на кассовом аппарате.

Нет, не мог быть вне политики человек, кому было доверено управление нефтяной компанией, добывающей почти три миллиона тонн нефти в год. Нил Тихарев это знал отчетливо. Энергетическая политика – один из ведущих факторов, определяющих расстановку сил на мировой политической сцене. Есть президент, всенародно распиаренный. Этому нужна держава – иногда как священная корова, иногда как дойная. Есть правительство, которое на слезе и голубом глазу всех уверяет, что только и думает о народных интересах, хотя сливает их где может группе олигархов, в чьих интересах в девяносто пятом провели кредитно-залоговые аукционы. Есть сами эти олигархи, которым интересно со всем внешним миром и в ценовые войны играть, и саморегулированием заниматься. А еще – стратегическим моделированием… И есть народишко, который (все никак не разобрать) то ли он – стадо первобытных обезьян, то ли в самом деле заслуживает лучшей жизни…

И у всех этих людей интересы имеются. И задача политика в том, чтобы направлять или сочетать эти интересы. Интересы низов минимальны – хлеба и зрелищ. Это маркерный уровень, точка отсчета. Им немного и надо, если разобраться, но их много, и в этом опасность. А есть верхи. Их интересы – всех немыслимых удовольствий, и высшее – удовольствие управлять процессами и другими людьми.

И главный инструмент управления и подавления – вовсе не сила, как думают иные. Главный инструмент – это соблазн человеческий, не что иное.

Как директор нефтяной компании Нил Тихарев не мог быть вне политики. Но, увы, оказался не у дел именно по причине неумения подняться на высоту политических задач. Одно время он барахтался в лавине политических влияний, даже был членом какого-то заграничного клуба для богатеньких. Но вот беда – хронически не умел красиво тусоваться. Это неумение и подвело…

Как же без политики-то… Нефть и газ – это и есть политика, особенно в России…

Тем временем к Климу Ксенофонтову, которого он хотел привлечь на свою сторону в поисках ответного компромата, подступиться с этим предложением не удалось. Тот отказался продолжать разговор по телефону с легкого полунамека. Зато появились первые результаты работы, порученной сыскному бюро на Доватора. Не поленился и Тофик Мамедов. Вечером позвонил Нилу в палату:

– Нил Стаславыч, интересный расклад, слюшай, получается. Дня через два получишь полный доклад, а сейчас пока предварительный.

– Расклад – доклад, ты че там – стихи пишешь? Не томи – выкладывай.

– Есть, слюшай, данные, что был заказец на черный пиар на тебя. У телевизионщиков, что в прошлом году за ненцев заступались, оператор проболтался.

– Ну?

– Ну, не сразу, слюшай. Работу провели – подмазали парня. Он сказал: точно заказ поступал. Был я и в кругах, как говорится, близких к прокуратуре. Там свои люди, но думают – ты, Нил Стаславыч, потравил ненцев. В отместку.

– Да что я на каждую м… вошку… На хрена мне этих чукчей трогать…

Мамедов вкрадчиво телефонировал – навстречу тихаревским электронам, бегущим из Москвы по проводам в Усинск:

– Я им говорю: как можно такое про него думать! Ангел, а не человек. Тут еще фактики, слюшай, появляются. По телефону не могу однако. Фактики говорящие. Это уже не из прокуратуры, а из «опературы», как говорится.

– Пришли электронкой откуда-нибудь на «ящик номер три». Скоро сам прилечу.

– Ну, наконец-то, Нил Стаслывыч. Соскучились уже без солнышка, третья неделя как тучи по небу бегают…

Мамедов еще продолжал лебезить, когда Нил положил трубку на аппарат. Старается, гад, службу служит исправно. Понял, что и ему скоро «тайм-аут» устроят новые хозяева. Надеется, что Нил Тихарев вместе с собой перетащит в другое место. Было бы куда – может, и перетащит. Старый плут лучше новых двух…

Надорванная сердечная жила – вторая интуиция. Она и подсказала Нилу, что в этой информационной войне надо действовать без промедления. А главное – вычислить тех, кто развязал ее, с точностью до фамилии, хотя бы до круга имен. К действию побуждало то прямое обстоятельство, что не было на нем вины во всем этом деле.

В душе били гейзеры гнева, клокотали чувства оскорбленного праведника. В желании отстоять собственную репутацию был такой стремительный прилив благородства, как будто речь шла о большом и светлом патриотическом чувстве. Это было сродни метаморфозе эмоций, которая дает преступнику почувствовать себя героем.

Берцовский так и не выпустил Нила в город, и в эти три дня тот принимал визитеров в сыром хвойном парке, обступавшем лечебницу и садок. Прилетала из Усинска жена, пожилая неврастеничка, которую, конечно, можно было… но все же жаль менять на молодую стерву. (Именно, – думал Нил, – потому что даже ангел, выходя замуж за миллионера, тут же превратится в стерву). С женой они два дня обсуждали варианты переезда в столицу и приобретения здесь жилья. У Тихаревых был особняк в Испании, но это так – на всякий пожарный.

Под конец третьего дня взаперти его вызвал на прогулку тот косолобый бугай, которого он подрядил для прослушки Семена Шварца.

– Вы, похоже, не напрасно отдаете нам ваши деньги. Тут есть прямые доказательства того, что ваши бывшие подчиненные работали на подрыв вашего имиджа. – Он включил диктофон. Кассета сначала чуть «плыла» (видимо, садились батарейки), потом Нил стал распознавать голоса Семена Шварца и его Вундеркиндши – той сексуально-неориентированной девицы из его отдела:

– Кажется, он угрожал мне, – хрипло баритонил Шварц. – Как по-твоему, он мог о чем-то догадываться?

– Думаю, нет. Вряд ли он тогда поручил бы нам расследовать медийную ситуацию вокруг компании.

– Да? – Пауза. – Ну, хорошо. Да, Эрику Патерсону о моих подозрениях ни слова…»

– Судя по характеру собранного нами материала, этот Эрик вплотную координировал какие-то акции, направленные на дискредитацию вашего имиджа как директора…

– Вот суки! – Тихарев взорвался гневным румянцем. – И эта… трансвеститка… Ведь чуяло сердце, а им же, сукам, и поручил…

– Вот. – Косолобый протянул ему папку-скоросшиватель. – Здесь распечатки разговоров до третьего дня.

– Почему до третьего?

– Больше жуки не работали. Наш сотрудник установил две штуки. Если бы одну случайно повредили, то работало бы другое устройство. Судя по всему, их обнаружили.

– Но вы же гарантировали все профессионально! – вспылил Нил. Его румянец уже расточал радиацию.

– В контракте такая вероятность была предусмотрена. Но главное – вы как клиент получили значительный объем информации, с которым можно работать.

– Можно работать? И как, по-вашему? Можно ли с этого собрать достаточно материала, чтобы привлечь их к суду?

Пинкертон сделал вид, что задумался. Нил не любил мужиков такого типа. Сухие, но жилистые, с хорошей амплитудой в рычагах. Пусть и нерослый, сам Нил фигурой был в современного битюга-телохранителя, но как раз такие жжено-копчено-жилистые его и побивали в детстве, других он сам одолевал.

– Нет, конечно же. Зато вы теперь в курсе, и можно работать дальше в этом направлении.

Ага, и этому охота бабла срубить…

– Да как же дальше, если мы себя выдали? – Пылал Нил.

– Ничего, – невозмутимо отвечал Пинкертон. – Методы разные есть…

– Да какие разные. У вас ведь методы все кэгэбэшные. Их ведь в суд не понесешь…

– Ну почему – можно подумать. Привлечь квалифицированного юриста. Они у нас есть.

– Ладно, пока хватит. И на том спасибо.

– Не переживайте. Они нашли это на третий день. После нас там побывало много других. Если они и подозревают нас, то в числе прочих.

– Утешили…

Вечером со своего ноутбука Нил послал через мобильный сообщение Тофику, в котором рассказал о том, что узнал от сыщиков. Тот прислал ответное послание. Его письменный русский был хуже разговорного, в нем хорошо было лишь то, что на письме Мамедов не вставлял там и сям свое липкое «слюшай». Мамедов подтвердил: совпадало. А тут и у Эрика Патерсона какие-то странности есть в поведении. Но обо всем – при личной встрече…