Текст книги "На Черной реке"

В общении с Эриком Грек и скрасил себе дорогу до Арьегана. Из арьеганского офиса ДЕЛЬТАНЕФТИ он взял машину до Толвы. Вертолет с начальниками тоже планировалось приземлить на часок у сейсморазведчиков, но только если останется время после посещения Ужорского, поездки на ЦППН и полета к Падинскому. И поговорить с ней толком не получится, когда на хвосте будет висеть орава в дюжину полупраздных «офис-хедов» и «депьютиз».

Сегодня перед выездом в Арьеган он попросил телефонистку набрать ему номер толвинского доктора – и через минуту треска и шипения их связали.

– Это я, доктор. Меня зовут Валерий. Валерий Харлампиди. Мы видели друг друга в головном офисе два дня назад.

– Здорово, – изумленно сказала она.

– Что здорово?

– Ну, в смысле, хорошо – я поняла. Зовите меня Анна.

Низкий ее голос украшали проникновенные грудные обертоны. Он даже растерялся, на секунду замер сусликом на обочине степной дороги. И словно с глупым любопытством маленького зверя вглядывался в незримые дали ее голоса.

– …Анна, вот мы и знакомы. Чудесно. У меня сегодня дела кой-какие на Толве, вот я и решил…

– А врать необязательно, Валерий. А поговорить – поговорим.

– Да почему ж я вру-то? – Радостно опровергал Грек.

– Приедете – объясню.

В Арьегане он взял дежурный джип – старый, широкий и дребезжавший мелкими дребезгами «шевроле».

– Водители все в разъезде, один больной, – оправдывалась неюная диспетчерша с послевоенным именем Клава.

– Вот и отлично, сам порулю.

На въезде в поселок Толву поставили теплую будку со шлагбаумом из обрезанной компрессорной трубы (НКТ). НКТ в зебру рассмешила его. Привод, видимо, сломался, труба стояла торчком, а вместо нее натягивали тросик с красными флажками. Узнав машину и пропуск на лобовом, невидимый – за черным стеклом – охранник отпустил тросик, и тот лег на снег. Вот чудики, – подумал Грек.

Обычно его внутренний голос не отвлекался на подобные наблюдения и ремарки. Но сейчас был в растерянности – и стал неприлично визгливым для взрослого мужчины, а главное назойливым. Он явно волновался.

Грек все же подстраховался и придумал себе дело на Толве. Всего в нескольких сотнях метров к северу от поселка проходила южная граница контура Верхней Ужоры, самой продуктивной его верхней залежи. В третьем квартале в этом месте планировалось поставить несколько разведочных скважин. С целью подтверждения и детализации данных старых геологоразведочных работ ДЕЛЬТАНЕФТЬ и подрядила «СевНАОгео» на проведение современной съемки 3D.

Почему и не повод? Это будет просто предварительная сверка мест – с их геологом и топографами – где ему предстоит забуриваться через полгода. Никого ни к чему не обязывающая – так, на чай заглянул…

Въехав на гору – к старому бараку, где располагался временный офис их партии, Грек неожиданно вспотел. Он еще ни разу не чувствовал себя таким безнадежным дураком. Ему казалось, что все – и в Усинске, и в Арьегане, и здесь – просто с лица читают истинные намерения Валерия Харлампиди.

Он боялся встречи с ней, но это не была боязнь быть отвергнутым. Он просто не знал, что скажет ей. Он вообще не блистал красноречием, хотя и не пасовал перед красотками.

Надо было спуститься вниз налево – через открытый паркинг с утоптанно-изрытым снегом (в особом агрегатном состоянии – когда многие месяцы этот снег мнут и бороздят тысячи тонн всякого железа на гусеничном ходу). Спуститься – и к ней, в двухэтажную деревянную вахту. Вон и кружок с красным крестом на окне…

Анне оставалось наблюдать из окна, как Харлампиди посидел с минуту в машине, потом вышел – хлопнул дверцей, бросил беглый взгляд в сторону медпункта и… пошел в офисный барак «СевНАОгеофизики».

– А чему это вы радуетесь, доктор? – навязчиво и ненужно спросил у нее Антон Приходько. Заканчивалось время обеда, и прежде чем отправиться с бригадой в поле, он ввалился в медпункт поныть на нее своим бессмысленным блудным нытьем.

В последнее время он приходил сюда нечасто. Боялся всерьез рассердить ее. Она не гнала его, но и не слушала. Знала, что он просидит здесь еще минут пять – не больше.

– Так что ж там, док? Чего там хорошего?

Он подошел к окну и сразу приметил оставленный кем-то у офиса внедорожник.

– А не знаю. – Мотнула головой Анна, откидывая густые каштановые волосы, настоящий дар богов. – И вообще, Приходько, что у вас у всех, у хохлов, фамилии такие однообразные? Одни Приходьки… Почему ни одного Уходько нет?

Антона веселость ее тона ободрила. Он косо напялил ушанку и подался к двери:

– Вот это другое дело, док. Это с юмором, это правильно. А то от депрессии только кошки дохнут. – Он сморозил нелепицу, думая, что сыплет перлами. – Ну, так что – я загляну вечерком, а?

И встретил лазерно-жгучую злость в ее глазах. Сначала брошенную искоса, потом она развернулась – и в упор:

– Я же говорила, Антон… нас же ничего не связывает… и не связывало. Ну почему надо тысячу раз об этом говорить?

– Ладно, пойду я.

– Да не ладно, не «пойду я»… В общем обещай, что это в последний раз. Ты же мужик, ты же должен понять, что не нужен мне… Понимаешь, совсем не нужен… Только это не повод ни злиться на меня, ни отчаиваться. Найдешь другую – если родная жена не устраивает…

Дверь за ним зло захлопнулась, сотрясая круглое зеркало на стене, готовое сорваться.

– Если разобьешься, буду считать посудой, – сказала она зеркалу.

Общение с сейсморазведчиками вопреки ожиданиям затянулось. Ему показывали карты глубинных и временных разрезов, сопоставляли с данными прежней геологоразведки, с анализом керна. В общем, совпадало, но были и серьезные ошибки, неточности. Однако на большей части блока недра дотоле еще не выстукивали. С разницей в двадцать лет дублировалась съемка по одной пятой всей площади – около тридцати квадратных километров.

К разговору с геологом «СевНАОгео» подключился и директор компании, появлявшийся в сейсмопартии почти каждую неделю. Александр Григорьевич – так его звали – был среднего роста и средних лет, но энергии незаурядной. Брюнет с патиной седины на висках и зоркими, хорошо очерченными глазами – кажется, рыжими.

По тому, как тот знал и любил свое дело, геофизику, и в живом общении с ним Грек забывал о его главном изъяне: это был капиталист с годовым доходом в три-четыре миллиона долларов. Это если не считать его личной доли в капитале «СевНАОгеофизики», составлявшей четверть. Только за съемку блока для ДЕЛЬТАНЕФТИ «СевНАОгео» должна была получить сумму в семь миллионов евро – и половину уже получила, осталось только дождаться завершения работы.

Но толвинская партия фирмы была не единственной. Этой же зимой другая партия «окучила» крупный блок на Ямале. «СевНАОгеофизике» светили не только северные звезды. В прошлом году, умело демпингуя, они вырвали большой контракт на сейсморазведку в Парагвае… Они сделали это профессионально и в срок – при том что только оборудования туда пришлось тащить на двух судах. Чем и огорчили заграничных сервисных удавов. Во многом, если не во всем, своим процветанием фирма была обязана таланту и энергии руководителя.

И сам директор гордился этими достижениями. Поговорив о том новом, что показала 3D-съемка, покрутившись вокруг стола с картами и диаграммами, он с размаху плюхнулся на старый диван, который затащили сюда еще первые поселенцы. Закинул одна на другую короткие, набитые мышцами ноги.

– Но я и «СевНАО», Валерий Петрович, все же счастливое исключение.

– Что, Александр Григорьевич, остальным суждено подохнуть?

Тот выразительно сомкнул глаза – как если бы кивнул:

– Увы, Валерий Петрович, я и сам иногда проснусь и думаю – как же я выжил-то, когда вокруг такие щуки снуют, как «Петральянс», «Катерпиллер» или «Халибертон»? Если помнишь, при советской власти пик добычи пришелся на середину горбачевской перестройки. На восемьдесят восьмой год. Тогда наши выдали «на труба» за пятьсот миллионов тонн.

– А форины помнят тот год по страшной трагедии на платформе «Пайпер Альфа», – подсказал Грек.

– А как развал пошел – началось падение добычи. Упала вдвое. Сократились объемы поисковых работ. Нашим геофизикам и прочим сервисам устроили мат в два хода. Падает как бы спрос на их услуги – шлеп! А как третий миллениум начался – начинается рост добычи, и сюда вплывают «акулы империализма». Наши уже не у дел – мордой не вышли, и ЮКОС, и Тэ-Эн-Ка-Би-Пи только американских транснационалов и берут на работу. Свои же по духу-то…

– Ну, а дальше что? – спросил юрист «СевНАОгео», молодой плосколицый очкарик, которого считали то ли правой, то ли вообще «третьей» рукой директора.

Директорские глаза залучились веселыми искорками:

– А не торопи разговор, Дима. Дай все в образе представить. И вот социальная тектоника меняется – и мы прогибаемся по всей Западно-Сибирской равнине, по впадине-то. Не говоря уже о Тимано-Печорской, Среднерусской и прочих.

Директор подкреплял свой рассказ о «геологических» процессах энергичными движениями крепких волосатых рук – в закатанных рукавах свитера белой козы. Каждое его движение, имитировавшее тектонические сбросы, провалы, грабенообразования, напластования и вспучивания антиклиналей – охватывали миллионы лет, и Грек был готов поверить в это действо…

– …прогнулись – и сюда хлынула вода… а с ней и акулы империализма, брат, медленно так стали вплывать, осматривая новенькое… И вот вильнет такая акула хвостом – степенно так, роскошно – и на этом движении сотню метров проплывает… А тебе, карасику, очень много трепыхаться надо однако, чтобы и червяка своего углядеть, и от хищника спрятаться…

– А если по-серьезному, Александр Григорьевич, без художественных описаний? – спросил Грек.

– А если серьезно, брат, то акулы свое дело знают. Западники стаей вплыли сюда через ЮКОС, через «Сибнефть» Абрамовича и тому подобное. И обратно уже уплывать не собираются. И когда-нибудь кто-то из них нам, Дима… – Он повернулся к юристу. – Предложит слияние. Что будет означать: вот я открою пасть, а вы вплывайте, господа.

– Придется энергично плавниками поработать, – решительно сказал юрист.

Директор воздел указательный:

– Ответ, достойный не мальчика, но мужа. – И уже посерьезнев и озаботившись: – А вообще работы пока хватит. Вот пишут газетчики: караул – снижаются объемы разведанных запасов… снижаются объемы поисковых работ… Да и черт с ним – пусть бы снижались, больше б в стране добра осталось. На самом деле необходимости в проведении интенсивных геологоразведочных работ сегодня нет. Обеспеченность текущей добычи разведанными запасами в среднем по стране составляет двадцать пять лет. Это вдвое больше, чем уровень, за который держатся западные компании. Там у них одиннадцать-тринадцать лет.

– Но нам-то вы понадобились, – сказал Грек чуть не в утешение.

– Да я что… – Директор задумался. – Я вообще – счастливое исключение. Даже стыдно за себя, ей-богу. Стыдно, а еще и обидно. Ведь на готовое ребята лезут. И им плевать, сколько труда вложено в эту землю. А за будущие скважины не переживай: рекорды будут бить, по пятьсот тонн гарантирую.

– Постой, Александр Григорьевич, а если бы на старое повернуть, на советское, неужели б ты от своих миллионов отказался? – Грек спрашивал в открытую.

Тот неожиданно переменился, в его лице, как и во всей фактуре, появилось что-то плутовское. И тонкогубо растянул в усмешке рот:

– А вот эти вопросы, молодой человек, таким тертым дядькам, как я, задавать не советую. Про миллионы-то… Потому как двоедушие – черта нашего характера. И немножко рефлексия. Как мы есть народ загребущий. Нам и славного прошлого жалко, и сытого настоящего… Не задавай таких вопросов, парень.

Путаное чувство осталось после общения с директором «СевНАОгеофизики». Удивляло в нем и другое. Помимо прочего он был еще и сыном человека, пробурившего скважину, из которой шестьдесят лет назад хлынули первые сибирские углеводороды.

Это случилось сразу после войны – и по странности судьбы (или по ее знаку), в месте ссылки знаменитого наперсника царя Петра. Первооткрыватель вопреки предписанию поставил буровую около самого Березова, поскольку баржа с буровым оборудованием не смогла дойти до нужного места. За это руководство сняло его с работ и сослало в Покровку, место рождения еще одного фаворита царей – Гришки Распутина. Тем временем скважину все же добуривали – и однажды оттуда хлынул газ…

Мистичность и анекдотичность этого открытия окутали легендами имя отца Григория Александровича. Этот романтический образ распространился и на сына, в руководящих структурах отрасли его хорошо знали и ценили – за собственное обаяние и за фамильное. В этом было семьдесят процентов его успеха. Нет, – решил про себя Грек: семьдесят пять.

Анна уже начала волноваться и поругивать его в сердцах. Ведь к ней же приехал, так зачем нужно конспирироваться, делать вид, что по делу…

Она поминутно бросала взгляд за окно, боясь, что он выйдет из конторы только затем, чтобы завести машину и умчаться. Нет, так поступил бы только мальчишка. Он руководитель серьезного подразделения, она уже это знала, и по большому счету трусость таким несвойственна. А что же им свойственно – заинтриговать человека и держать в напряжении?

Нет, все же мальчишка. Да и похож на херувима – только щечки не припухшие, а стертые полярными ветрами. Льняной каракуль на голове – такому скорее позавидует женщина, чем мужчина.

Нет, лучше и мысли о нем забросить… Явный баловень… даже не фортуны, а карьеры. Такие щадят себя в безбрачии, чтобы оставлять все силы на работу, так легче обходить женатиков. И ждут случая – ждут выгодного брака, чтобы вернее карабкаться вверх по социальной лестнице…

Почти два часа торчит в конторе. А что – ведь у директора незамужняя дочь двадцати годов. Москвичка и красавица, приезжала недавно, управляет московским представительством «СевНАОгео». Ну и черт с ним – забудь. Скоро вернешься в Сыктывкар, потом слетаешь к сыну, потом сынок сам в отпуск прилетит…

Кажется, выходит… стоит в дверях, обернулся, кому-то что-то говорит… идет сюда. Анна повернулась спиной к двери, невпопад схватила градусник – хотела авторучку – и прыснула смехом…

Сто метров вниз по косогору – и он у входа в деревянный старый барак, какие обычно именуют «вахтой». Долго оббивал аккуратные щегольские унты, сшитые на заказ. Снега, однако, на них не было…

Вошел, спросил после приветствия:

– Так почему я врал-то?

– ???

Изображать недоумение ей шло. Глаза еще больше становились.

– Так вы по телефону мне сказали, Анна, что врать необязательно. Когда я сказал, что по делам сюда.

– Так все просто. За эти пять месяцев я вас только первый раз и вижу на Толве.

– Ну почему же… Просто так совпало.

– Хорошо, но врать необязательно.

Кажется, Анна была сегодня в тонусе, захотелось поозорничать, добавить в голос игривости, почувствовать себя принцессой, помыкающей влюбленным пажем.

– Я ждала вас, Валерий, а вы все не шли. А сейчас иду с инженером по технике безопасности осмотреть пару здешних строений. Служба. Если дождетесь, то в полшестого прогуляемся по берегу Толвы.

– А темно не будет?

– Ничего, у меня фонарь. И я знаю здесь тропки. – И после паузы, с опущенными глазами: – Если вы ко мне приехали – соглашайтесь.

Покручивая на обратной дороге «баранку» старого джипа, Грек радовался целому рою забытых и незнакомых чувств – как бы гостям его внутреннего голоса, который отключился от общения с ним и целиком посвятил себя общению с новыми друзьями.

За спиной были годы и годы труда и свершений, громадья задач, причастности к масштабным проектам, что укрепляло его веру в себя, его самопризнание. Но все это, если взять на вес, оказалось, возможно, не больше сегодняшнего вечера – и то всего лишь половины его…

На дороге его остановил неизвестно откуда взявшийся дорожный патруль и милицейский «уазик». Все сердитые, с автоматами. Осмотрели машину, вернули документы, один неохотно признал Харлампиди, кивнул ему:

– Опять этот стрелок появился. Тока щас дело похуже. Обстреляли «татру», что грунт из карьера возят – куст вам отсыпать.

– Ну?

– Стреляли из леска – из ельничка. А эта машина как раз последняя шла, узнали не скоро.

– Ну? – Грек ждал более конкретной информации.

– Так Усатый Нянь туда первый прикатил. А он уж не дышит – водитель-то. Вот оцепили – прочесывам. А чего тут ночью прочешешь? Можешь и сам пулю словить. Хорошо еще, морозы отошли. А он, слышь, этот псих, и вертолеты обстреливат, ну. Тут пострелял по «вертушке», они чуть сели, полные штаны наложили.

Странно… мысль об этом стрелке просилась в какую-то догадку… Но чтобы взбить из нее какое-то рациональное масло, нужно было долго крутить его по извилинам. А он уже чувствовал усталость – и, слава богу, вновь погрузился в теплые (да нет же – совсем еще горячие) воспоминания о сегодняшней встрече.

Всего час назад они подходили к опушке того самого леса, что громоздится по-над Толвой – на другой ее стороне. Через версту – полторы с той стороны и был карьер-накопитель.

Договорились встретиться в Арьегане через неделю. Рутина сильно привязывала начбура к усинскому офису, но в поле работы тоже хватало. Поближе к концу следующей недели он выберет день – и они увидятся снова. Арьеган – тоже не место для влюбленных, куда лучше Толва, но повторный приезд к ней сразу обнаружит их чувства. Это лишнее.

А еще через пару недель ее зимовка на Толве подойдет к концу, и она вернется в Сыктывкар – транзитом через Усинск. Оставалось подумать над тем, как сделать максимальным временное исчисление этого транзита.

В арьеганском постоялом дворе ДЕЛЬТАНЕФТИ, куда Грек вселился на ночь – чтобы назавтра отправиться в обратный путь, была комната отдыха с бильярдом и телевизором. Он уже заканчивал вторую удачную партию в «снукер» с одним из операторов налива арьеганского пункта сбора нефти, когда сюда ввалился Усатый Нянь.

Подхватил под локоть твердой рукой, отвел от стола:

– Я к тебе, Петрович.

– А не поздно? – Грек взглянул на часы, было четверть десятого.

– А дело есть срочное. Догадка есть одна…

– ?

– Мои сказали, что тебя встретили час назад на дороге.

Грек присвистнул:

– Ага, я в числе подозреваемых.

Нянь расхохотался:

– Да ну, брось, командир. Как бы ты сам по себе снизу палил, когда в «вертушке» летел? Не, я сразу смекнул, что это наши аборигены шалят. А оказалось – и не шалят вовсе…

– А что?

– А мстят они, Петрович. Ну – пусть один кто-то. С одной стороны он псих, а с другой – ни фига.

Грека, приготовившегося сослаться на усталость и отмахнуться от блюстителя двумя-тремя фразами, тема оживила. Вектор его догадок совпадал с тем, о чем повел треп милиционер.

– Нашего бы давно повязали, – продолжал Нянь. – А то местный – точно. Он, когда мело, стрелял или когда погода на метель. Сам на «буране» – шарах и ушел на снегоходе-то. А сегодня в тайге укрылся.

– Бог с тобой, какая тайга? Этот лес на семь верст по речке идет и шириной два кэмэ.

– Неважно, ему хватило, – сердито возразил Нянь. – А за что мстит? Да за все. За природу свою поруганную, что споили, что недра отобрали. Им, дикарям, самим и не взять бы, а все одно – мое. Ты не думай, что им лишь бы олешек пасти. Они переживают, говорят, их комитет по народам Севера разогнали, теперь за нас некому и вступиться. Погоди, Петрович, а что если они якши-бакши – и сговорились? Ну и давай, как печенеги и чеченюги, терроризм устраивать… А че: ты сегодня пальнешь здесь, я завтра пальну там. Так и устроим нервотрепку колонизаторам. – Нянь пытливо заглядывал в глаза. – Я чего к тебе, Петрович. Ну, просить – не приметил ли кого там, на снегоходе или на олешках. А потом – для тебя же эта тундра знакомая… ты ж оленеводов здешних, которые своих карибу на нартах гоняют, ты ж их и по семьям знаешь, и по бригадам…

Грек сделал вид, что напрягает память. Но усилий ему не было нужно: все, что он видел этим вечером, еще стояло перед внутренним взором…

Поселок Толва ютился на низком берегу реки. Сама река здесь была неширока, но проторила в толще времен и пород большую пойму со множеством стариц.

Было тепло, всего-то минус пять.

– А вон там коренной берег, там лес. – Анна махнула рукой за реку. Взмах был довольно беспечный, немного киношный – таким показывают Москву со смотровой площадки МГУ.

– Ты бывала там?

– Уже «ты»? – Последовал пристальный и долгий взгляд.

Закатным золотым лучом, полого отраженным от снега, осветилось ее лицо, смуглое и со своим внутренним потаенным светом. Ее глаза назвали бы миндальными, а на самом деле они длинные…

– А давай разведем огонь? – предложил он.

– Огонь?

– Да, огонь, дар Прометея. В общем костер.

На этой стороне – сразу за поселком – полого к реке шло редколесье, и тому, кто хотел согреться, утруждать себя поиском хвороста не приходилось.

– Но не всякому Прометею он дается? Откуда такая сноровка?

Анна любовалась проворством, с которым он развел ко – стер. Вряд ли в целом мире нашлась бы большая награда для него в этот час. Читать восхищение собой в той, что сама вызывала в нем целую бурю восхищения, – это уж была какая-то сверхпревосходная и запредельная степень отражения действительности.

Да, именно здесь, у Толвы, они и должны были встретиться. В краю оленей и полярного сияния. Вдали от грохота и сполохов цивилизаций. Один на один, мужчина и женщина, такие, как есть.

– Ты любишь эти края, Грек?

– Грек? Откуда ты знаешь, что меня так зовут?

– А случайно подслушала. Еще до Нового года. Здесь говорили раз: Грек да Грек… какой? – Да Харлампиди. – Да он не больше грек, чем ненец… А сейчас смотрю: все же больше грек, хотя есть немного и ненца…

Харлампиди огласил пойму Толвы долгим хохотом. Лес с коренного берега ответил эхом.

– К нам не прибегут на хохот из поселка? – остереглась она.

Он указал на тот берег:

– Я знаю эти места. На том берегу слышат. А в поселке нет. Я реки здешние особенно люблю. И Печору, и другие. Если бы здесь не было рек, не знаю, любил бы я тундру.

– А с реками?

Она улыбалась. В пламени костра ее черты казались нубийскими. Такой была раса древних пришельцев из космоса. В них много «ци», первородной энергии вселенной, и сами они немного надмирные и как бы еще не вполне приземленные.

Костер взялся быстро, от него уже шел жар. Анна откинула со лба серую шаль. Да, именно. Секрет ее очарования разгадан, и на душе у него как-то стало спокойнее.

– А с реками – очень люблю. И с морями северными люблю.

– И с нефтяными платформами в этих морях?

– Не знаю. Если ты об экологии, то нефтяники в мире в общем научились ее щадить. Но разрушают среду обитания. Кстати, оленеводов тех можно было спасти? Хоть одного?

– Ты знал их? Почему-то задерживают данные вскрытия в Нарьян-Маре. Вряд ли. Мне тяжело отвечать. И вспоминать не хочу.

– Ладно, извини. Троих я знал.

Несколько минут они грелись на корточках у костра. Пламя все затемнило вокруг, поэтому Грек удивился, когда Анна поднялась в рост, вытянувшись из парки, словно черепаха из панциря, и показала рукой:

– Смотри – там вон.

Грек был зачарован пламенем костра, поэтому и не смог ничего разглядеть в том месте, куда указывала Анна. Просто чернела местами сизая еще стена леса на противоположном берегу. Отсюда до нее сотни три, а то и все четыре метров.

– Не вижу. Что там?

– А там по просеке олешки проскочили – и снова в лес.

Теперь и он выпрямился в полный рост. Несколько мгновений напрягал зрение – тщетно.

– Да нет, оленям нечего делать в лесу. Наверно, сохатый шуганулся.

– А я оленей видела. Кажется, пару. Они ушли за тот мысок, их уже не видно.

– Да теперь и вообще ничего не видно, – усмехнулся Грек, захватывая ее руку и поднимая к губам. – Я вообще инвалид по зрению…

– Да бросьте, Валерий. – Она недоверчиво отстранилась. Последовала попытка высвободиться. – У вас очень зоркий взгляд. И хитрый – как у мистификатора.

Он осмелел, притягивая ее к себе все крепче.

– Ну, взгляд, как у орла, а зрение – как у крота. Вот только сейчас и вижу вас. А чтоб разглядеть – мне еще ближе надо…

И он полыхнул своим жарким дыханием по ее холодной тугой щеке, потом по губам…

Когда они возвращались в поселок, неожиданно повалил снег. Простились – опьяненные друг другом и новыми надеждами.

Грек не мог понять, почему спустило колесо у внедорожника, пока (заменив его на запаску) не ткнулся в надпись: не лезь чужое – пальцем по приставшей к борту серой грязи.

– Нет, ничего такого не приметил, – ответил он Няню.

Тот растянул рот в клоунской улыбке:

– Ну ладно, нет так нет. Тоже информация. Даже лучше иной раз, чем положительная. Тут уж тебе точно не наврут – раз не было ничего. Свидетели – дело такое…

Блюститель ушел, а Грек стал размышлять. А что если Анна и в самом деле оленей видела? Не одного и не стадо, а именно двух. А нарты с такого расстояния можно было и не приметить. Мужик или кто с поклажей мог и больше оленей запрячь, а тут, видно, легкая повозка – как бы и девичья… Анна видела, как олени ушли за мысок. Если так, то к стойбищу Малицыных, куда ж еще…

Грек долго не допускал догадку эту к сердцу. Но сейчас она стояла перед ним во всей своей очевидности. Да, это мог быть старый Малицын, Степан – или его племянница. Первое исключено. Даже если у него от горя и помрачился рассудок, за карабин он не взялся бы. А в человека бы и в кромешном бреду не выстрелил. А что: резоны вполне вероятные – месть сестры за братьев. Кому? Да цивилизации всей, вочеловечившемуся энергетическому спруту, все дальше в тундру забрасывающему свои горячие нефтежаждущие щупальца. Ведь в сознании у несчастной так все перекосило, что и по людям могла начать палить…

Первым побуждением было подсказать эту мысль и Усатому Няню, но, видно, не зря судьба охранила его от этого шага только что – когда тот приходил с расспросами. Тут надо десять раз отмерить – прежде чем мерить в последний раз. Иначе можно окончательно сгубить со свету несчастную девчонку.