Текст книги "На Черной реке"

18. Усинск

Чтобы освоиться в кресле генерального директора ДЕЛЬТАНЕФТИ, Дэвид Голди потребовалась неделя. На восьмой день пребывания в нем на утреннем оперативном совещании он говорил:

– Нашей главной задачей должно стать наращивание объемов производства, Все, что противоречит этой идее, абсурдно. – Он окинул взглядом менеджмент компании, восемьдесят пять процентов которого составляли россияне. – России должна принадлежать особая роль в мире производства углеводородов. Ее лидерство среди экспортеров растет, так и ДЕЛЬТАНЕФТЬ должна увеличить темпы роста. А теперь я хочу спросить вас – любили ли вы СССР?

В директорской наступила отчаянная тишина. Можно было слышать, как жужжит рано пробудившаяся муха и сопит грузный и часто болевший Сергей Манихин, главный геолог. Выдержав императорскую паузу, Голди вопросил другое:

– Вы, должно быть, решили, что я – политический провокатор?

Дэвиду Голди к этому времени подобрали толкового переводчика, который успевал за ним слово в слово и след в след за его интонациями. Артистичность переводчика облегчала коммуникацию и даже забавляла господ начальников. У нового переводчика были очень близко посаженные глазки пуговками, нос картошкой и усы – застрявшей во рту мышью.

Всем было очевидно: переводчик – явно профи, и смешной, и разумный, но сейчас все стали недовольно на него коситься: да то ли переводишь, парень…

– Хорошо, я сам за вас отвечу. Было бы странным не любить свою страну, если она – абсолютный лидер… В девяносто первом СССР добывал шестнадцать процентов мирового экспортного продукта. И Россия должна стать достойным преемником СССР. ДЕЛЬТАНЕФТЬ должна активно включиться в процесс наращивания добычи. – Голди обвел господ менеджеров раскаленным оком. – А теперь мне бы хотелось услышать от вас все «против».

Первым на вызов ответил Андрей Погосов. Он охотно уклонился бы от такого рода первенства, но все взоры были обращены к нему.

– Технически нет ничего невозможного. Особенно теперь, когда у нас есть такой мощный ресурс переработки, как ЦППН. Есть естественные ограничения – в том, например, что мы не сможем быстро вывести на проектные мощности Верхнюю Ужору и Падинское. Но все зависит от объемов… На какую цифру мы ориентируемся?

– Нам необходимо увеличение добычи на двадцать процентов в год.

Директорская слегка качнулась, когда по ней волной прошлось коллективное «ох»…

– Вы не ослышались, друзья мои. Двадцать процентов. Наши консультанты утверждают, что это вполне реально. Есть прецеденты. В этом стремлении и в этих расчетах я не одинок. Меня поддерживают наши экономисты. – Голди бросил пытливый взгляд на Анатолия Фрейдина.

Лысеющий молодой человек из породы всезнаек затряс козлиной эспаньолкой на тонком подбородке:

– Есть прецеденты, когда компании-операторы, подобные нашей и работавшие в сходных условиях, добивались и больших темпов роста…

Фрейдин обратился к двум диаграммкам, прикнопленным к демонстрационной доске, и всем стало ясно, что это не экспромт. Он толковал недолго, но аргументированно. Цифры так и сыпались с языка ему в бороду, и уже оттуда, как с трамплинчика, летели в аудиторию…

Погосов тихо шепнул Греку на ухо:

– Кажется, этот козлик задаст нам работы.

– Или загубит Ужору напрочь, – зло откликнулся тот.

– Вот смотри, Грек, он хоть и директор нефтяной компании, но интересы сообщества потребителей нефти блюдет больше, чем свои как продавца. Ему охота с ОПЕКом за цены воевать, а война эта ляжет на наши спины, похоже. Ты знаешь, какой он оклад Тольке положил? Шестнадцать тысяч баксов, втрое больше, чем мне.

Грек уклончиво кивнул: ладно, потом потолкуем.

– У них весь этот диспут на тему «любовь и дружба» был уже отрепетирован – чтобы видимость вовлечения менеджерских масс была, – шепнул последним Погосов.

Еще в самом начале совещания новый директор предложил формат открытой дискуссии, поэтому корпоративный директор Антон Ниневский (новая руководящая единица в структуре), вычислив ближайшую паузу, стал вслух излагать свои сомнения:

– На мой взгляд, самым большим ограничением по темпам прибавки продукции будет транспортный вопрос.

– Вы говорите о ТРАНСНЕФТИ? Но ведь на ней свет клином не сошелся. – Вслед за приглушенным баритоном Голди летел визгливый тенорок переводчика.

– Хотелось бы знать, на ком он тогда сошелся, – бурчал Ниневский, вбивая слова в пазухи большого носа.

Фраза вызвала у людей оживление. Голди переспросил толмача – так ли он перевел и что вызвало улыбки. Не лишенный глупого обаяния переводчик стал зачем-то объяснять ему метафизику народных представлений о том, как «свет, согласно русской традиции, способен в некой конусоидальной проекции сойтись в одну точку», чем еще больше озадачил Дэвида Голди.

Антон Ниневский был из функционеров со стажем. Его забросили сюда из «большого КУЛОЙЛа» вместе с новым техническим директором. Таковы были условия внутреннего соглашения между акционерами компании. Он был тяжел и осанист, а густая сизо-красная сеть прожилок на лице говорила о думах и трудах, о тяготении к плотским удовольствиям. Зачесывал густые седины назад, чем вызывал сходство с индейским вождем. Ему как бы по статусу долженствовало ненавязчиво оппонировать гендиректору, не подрывая при этом его авторитета.

Дэвид Голди, на минутку «подвисший», вскоре бойко продолжил:

– Так вот, хочу заметить скептикам, что не все так безнадежно жестко с ТРАНСНЕФТЬЮ. Это раз. И второе: отныне мы начинаем развивать альтернативные источники транспортировки нашего продукта. Вчера нами подписано рамочное соглашение с железной дорогой.

Потом встал еще один новый техдиректор, Валерий Тэн, и проинформировал о потоках товарного сырца, которые будут отправляться в Мурманск и на другие танкерные терминалы.

– Я всецело поддерживаю Дэвида. – Включился в дискуссию кореец. – Нам это даст не так много по сравнению с перекачкой по трубе. Но появятся резервы для маневров.

Погосов незаметно сцедил на ухо Греку:

– Этот хитрее всех. Тоже кулойловский парашютист.

– И в этой связи, – с хорошо поставленным энтузиазмом заговорил Голди через толмача, – мне бы хотелось о том же спросить разработчиков. И геологов, конечно. За ними последнее слово. Вернее, предпоследнее. Последнее оставлю за собой.

В отсутствии Алекса Фишера это слово досталось Вере Палеес, представителю подрядчика и старшей в группе разработки месторождений. Та описала перспективы работы в небесно-радужных тонах и предельно кратко. В ее сочных устах все выглядело красивым и легким. Палеес между тем не могла не понимать, что то, чего требовал Голди, было не чем иным, как колониальным подходом к освоению и эксплуатации месторождений.

Зачем этому Голди были нужны такие темпы роста? Неужели он думает, что за год можно развернуть всю добывающую и транспортную инфраструктуру, активизировать работу на Верхней Ужоре и Падинском? Ответ был прост: Голди был финансистом – и только. Это был человек с «идеей фикс» – голой, как и его череп. Идея эта заключалась в том, чтобы повысить добычу любой ценой. Это приоритет, все остальное менее значимо.

В принципе Голди не был одинок в таком подходе Этому принципу вообще все крупные акулы нефтяного рынка следуют неотступно. Они приходят на месторождение, чтобы снять с него сливки и потом сбрасывают его тем, кто привык добирать остатки.

Вот и этот умник плавниками бьет, словно возомнил себя сэром Джоном Брауном…

Потом «слово» перешло к главному геологу Сергею Манихину, человеку большому и заунывному. Как сказал Голди, именно он должен был принести хорошие вести о новых запасах нефти на Верхнеужорском. Голосом дьяка, отпевающего покойника, Манихин начал:

– В результате проведенных согласно геологического задания работ получены временной и глубинный кубы, проведена интерпретация ГИС с целью определения литологического состава пород, пористости и связи между сейсмическими параметрами и коллекторными свойствами. Проведена общая стратиграфическая привязка отражающих горизонтов по всему разрезу осадочного чехла и детальная привязка в целевом интервале верхне-франских отложений. Рассчитаны кубы акустического импеданса, псевдо-пористости и AVO-фтрибутов. Построены структурные карты по кровле чаркабожских отложений, размытой поверхности верхнепермских терригенных, по подошве верхней перми, кровле ассель-сакмарских карбонатных…

По мере отпевания энтузиазм с лица гендиректора заметно спадал. Он неприязненно морщился и нервно стучал по столу крепкими ногтями. Голди мало что в этом понимал, а главное, не хотел понимать. Все эти садистские детали и технические подробности подчиненные должны были представлять в сублимированном виде. Его стаккато ногтями по столу зазвучало громче. Манихин поднял на звук большие равнодушные глаза и перешел к изложению главного:

– Чтобы не перегружать подробностями, сообщу самое важное. В пределах установленного контура нефтеносности на абсолютной глубине 3100 м продуктивными являются верхнесирачойские рифогенные отложения, и, согласно полученной информации, залежь нефти является тектонически экранированной. Площадь нефтеносности, по материалам «СевНАОгео», где делали для нас сейсморазведку 3D, составляет двадцать восемь с половиной квадратных километров. Что существенно больше ранее принятой в отчете по запасам. Примерно на четверть. Заметно увеличились и нефтенасыщенные толщины двух продуктивных пластов…

– Замечательно. – Дэвид Голди выжал из себя улыбку поощрения. – Вот видите, запасы этого месторождения больше, чем мы думали. Да… я никого не забыл? – Искрясь заботой о людях, вопросил он.

Все невольно снова обратили взгляды к Андрею Погосову. Казалось странным, что гендиректор ушел от темы, предоставив отделу добычи не столько «слово», сколько начальную реплику…

– Понимаю ваше недоумение. Но с Андреем Погосовым у нас будет отдельный разговор – и уже не получасовой и даже не часовой. Отдел добычи – это направление нашего главного удара. – Голди вновь сиял рекламными американскими зубами.

Дэвид Голди уже собирался распускать собравшихся, но в этот момент всем корпусом прильнул к столу Валерий Харлампиди:

– Постойте, Дэвид, вы ничего не сказали о бурении.

Тот заерзал в кресле, словно полагая таким образом уклониться от темы.

– Пока я не готов говорить. У меня еще нет четкой концепции… по бурению.

– Но я видел проект новой структуры компании. И там большая дыра вместо отдела бурения. И в эту дыру в качестве генподрядчика вы хотите вставить фирму Baker Atlas.

Предчувствие скандала наэлектризовало аудиторию. Все взгляды сошлись на Харлампиди. Все знали, что дни его в ДЕЛЬТАНЕФТИ были уже сочтены, поэтому и ждали, что «греческий огонь» прольется на голову гендиректора прямо сейчас.

– Уверяю вас, Дэвид, заткнув эту дыру «Бейкером», мы осложним себе жизнь. Услуги «Бейкера» дороги, они будут откачивать на себя миллионы и миллионы долларов.

– Но они эффективны, – чуть не взвизгнул Дэвид Голди.

Грек не слушал его, катил вперед, не думая о последствиях:

– Что плохо, они не всегда учитывают долгосрочные последствия своей работы на конечные результаты разработки месторождений. Иностранцы привыкли работать с дорогой техникой, которую сами и производят, со своим программным обеспечением. А его применение в наших геологических условиях не всегда дает нужный результат…

Голди уже перекосило от злости. Ему бы свести все к шутке или попытаться иначе заткнуть тему, но он уже летел в том же выкидном потоке, куда его стащил Харлампиди.

– Чепуха! Они намного эффективнее, чем все русские сервисники, и вложения в высшие технологии всегда оправдываются.

– А я говорю о долгосрочных перспективах. Сервисники-аборигены, если они выжили в условиях рынка и натиска внешних сетей, почти ни в чем не уступают, и выигрыш даже не в цене, а именно в долгосрочности. Мы не уйдем отсюда – даже когда мастодонты рынка сожрут все первобытные хвощи, давно уже перебродившие в нефть… Нам просто некуда уходить, это наша земля…

Но тут на узду бросился тезка Харлампиди – новый технический директор Валерий Тэн:

– Валерий Петрович, оставим патриотическую риторику. Говорите по существу, а лучше давайте разойдемся, пора работать…

Голди остановил его жестом. Он просто понял, что сейчас должен услышать то, что никогда уже, возможно, не услышит.

– Вы так считаете? – преобразуя раздражение в исследовательский интерес, спросил он.

– Да. Из наших фирм, занимающихся бурением ли, геофизикой, гидроразрывом пласта и тэ пэ, половина уже сдохли и четверть дышат на ладан. Но те, что выжили, чего-то стоят. У них появился жирок, и они обзаводятся новейшими технологиями – дорогой ли телеметрией от «Шлюмберже», прочими прибамбасами… А главное, они завязаны на долгосрочные перспективы. И это, между прочим, Дэвид, то, что вы ставите в основу своей финансовой стратегии. Вы говорите о грамотном управлении активами, срезаете бюджеты по отделам, а тащите сюда «бейкеров» или «шлюмберов», которые нарисуют вам в своих счетах-фактурах кучу новых нулей…

– Это твоя лебединая песня, Грек, – прошептал Погосов, когда тот взял паузу, чтобы набрать воздуха в легкие. Погосов поставил локти на стол, понурил голову и длинными кистями обхватил ее – словно отказываясь все это слушать.

– … И главная их задача – выдрать отсюда максимум прибыли. Мак-си-мум… Это чисто американский колониальный подход. Везде только и слышно: максимум прибыли – это то, чего от нас требуют акционеры. Да эти вонючие акционеры потребуют от нас повеситься или с крыши кинуться – так что же нам, в петлю лезть?

Этот его риторический вопрос вызвал грустные улыбки на лицах. Почти все присутствующие были всего лишь исполнителями по отношению к акционерам, менеджерами-поденщиками от обслуги. Лишь у единиц были скромные паи в деле.

Грек напирал:

– Так вот, а теперь скажу о себе. Несколько лет я бился с Нилом Тихаревым за то, чтобы сохранить свою буровую структуру в ДЕЛЬТАНЕФТИ. И не только сохранил ее, но и усилил. По компактности и эффективности она – одна из лучших в отрасли. Люди, технологии, опыт, – это сильный сплав. Мне удалось сохранить все это. Мои бы, может, не смогли бурить с арктических платформ в Баренцевом море, но здесь они все знают. В новой, реструктурированной ДЕЛЬТАНЕФТИ ничего этого не будет…

Грек взял еще одну паузу, самую тяжелую. Прицельно посмотрел на Голди:

– И последнее. Я знаю, Дэвид, что вы все равно сделаете по-своему. Но не продавайте эту машину на запчасти. Отдайте ее мне. Я смогу найти кредиты и расплатиться. Я сделаю из нее хорошую компанию, которая будет жить и когда-нибудь снова будет полезной вам.

– Боюсь, что вопрос уже решен. – Развел руками Голди. – Он решен акционерами…

Грек знал, что его попытка воззвать к чувствам тех, в ком их меньше, чем голого раци, и наивна, и бессмысленна. Его тираду будут вспоминать и пересказывать два дня, потом забудут. А выплеск праведной страсти будут считать отчаянным воплем о желании сильно разбогатеть. Все это ничего не изменит. У этого молоха нет сердца.

Результат был бы тот же самый, если бы все прошло по-тихому. Есть заказчики на их буровые активы, и есть уже договоренность об их сбросе с молотка влиятельным лицам. И в этом обоняние улавливало молекулы того же самого смердения, что исходило и при прежнем руководстве. И как им объяснить, что это нужно было ему не из корысти, а чтобы сохранить дело, чтобы делу не дать погибнуть…

Грек знал все наперед и все же не мог поступить иначе. Он сказал Голди то, что хотел, и сказал это при всех. Его душа алкала благородства с детства. Но в этой душе и утаивалось, и просилось к людям не просто радение о большом деле, к которому его предуготовили боги. Нет, в ней было слияние высокой судьбы эллина, перевоплотившейся в сотне поколений, с древней мечтой о северных ветрах гиперборейских. Но сам Грек никогда бы этого в себе не объяснил, потому что объяснениями и боялся оскорбить и растрепать в себе то благородное чувство, что было стержнем в его жизни.

Его сознание всю его неполную жизнь пытались примирить в себе два образа – белую, растянувшуюся в горизонт тундру и буровую, торчащую в ней вертикалью. Иногда удавалось, иногда нет, иногда думалось: нужны ли они вообще друг другу… Но таков закон вселенной: вертикаль всегда одерживает верх над распространенностью вширь, над горизонтальным простиранием…

В последующие два дня Грек ловил на себе чужие взгляды – то недоуменные, то сочувственные, иногда потаенно-восторженные, а когда и откровенно ироничные. А вот Вера Палеес стала посматривать на него каким-то необычным для нее трогательным взглядом.

Однажды под конец второго дня он даже перехватил этот взгляд и пошутил, поводя пальцем у нее перед глазами, как психиатр:

– Ничего особенного. Влюбленность ветреницы. Жить будешь.

– Ничего ты не понимаешь, Грек… во влюбленности ветреницы, – ответила та.

Дело было в буфете, куда оба спустились попить чаю. Палеес впервые грустно улыбнулась:

– Ты такой молодой, Грек, а уже мудрый…

– Я? Разве не наоборот?

Но сердце Валерия Харлампиди было уже отдано другой – и сладостно билось по вечерам, вспоминая их первые объятия…

– Теперь он прикончит тебя, – сказал ему Погосов в тот же день.

– А вот тут ты не прав. – Грек изобразил резон в виде поднятого указательного. – Он и собирался сказать мне «адью» уже на следующей неделе. Это было в его плане перестройки компании. Но теперь мое увольнение в течение трех ближайших недель или месяца будет выглядеть местью.

– Что ж, возможно, и так. Он, похоже, хочет сначала нарастить себе имидж гуманиста. Это в общем нетрудно сделать после Тихарева.

– Совсем нетрудно.

– Но Освенцим мне он уже устроил. Уже надо менять режимы дренирования, открывать штуцера на всю катушку.

– А со мной они пока не будут разборки устраивать по горячему. У меня в запасе месяц.

– На что, Грек?

– Сам не знаю.

В буровой группе ДЕЛЬТАНЕФТИ самое безопасное положение было у подрядчика – у людей из АРБУРа. Еще в прошлом году Нил Тихарев продлил им контракт на капремонт скважин сроком на год. Досрочное расторжение предусматривало большую неустойку. И вместе с тем в обстоятельствах их работы на Падинском появился большой форсмажор. В последнюю неделю апреля буровой станок мастера Шалымова был обстрелян – и не было сомнения, все тем же неуловимым стрелком…

На этот раз все обошлось без жертв и даже без ранений. Но повторилось еще раз – в первый день мая, а потом и еще через день. Второй и третий раз стреляли по транспорту, обслуживавшему буровую. По одной пуле в переднее колесо. Стреляли в ППУ – парогенератор на колесном ходу, водитель которого не скоро заметил, что ему пробили шину, потом в джип Михаила Дерюжного.

Было это на скважине № 12 из старого фонда, где арбуровцам поручалось расконсервировать ее, разбурить бетонный стакан, начинавшийся с глубины -1890 м от стола ротора, и углубить ее на триста метров. Затем снова залить пробку. Их задача состояла в том, чтобы подготовить скважину, сделав ее ствол пилотным для ухода на «зарезку» горизонтального ствола с глубины почти в два километра.

Горизонтальный ствол должны были бурить уже свои штатные специалисты ДЕЛЬТАНЕФТИ во главе с инженером, которого Грек хорошо знал и которому доверял. Но бурение «горизонталки» по плану работ (который называют «ковром бурения») должно было начаться спустя два месяца, и пока на 12-ой скважине ни шатко ни валко трудились арбуровцы.

Когда ее обстрелял «неуловимый стрелок», Дерюжный стал слать Греку тревожные сигналы по телефону, в которых пробивались и нотки радости. Эта скважина им тоже плохо давалась, хотя сложного там ничего не было. Как обычно, ломалось оборудование, не выдерживали технологические режимы бурильщики, на пределе нервов держался буровой мастер Шалымов.

Милицию на буровой после первого случая вообще ждали сутки. А после второго – в самый разгар Дня солидарности – блюстители устало спрашивали: да что к вам ехать? Ведь никого ж не убили – не ранили? Правоохранители появились на Падинском третьего мая, но в раскисшую тундру соваться не пожелали.

Дерюжный суетливо намекал, что «боевые действия» образуют ситуацию форсмажора. Люди боятся выходить на работу, и в этой ситуации требовать от них качественного труда бессмысленно. В разговоре с Греком Михаил Дерюжный ехидной отрыжкой выливал наружу пренебрежение к указаниям и мнению начальника отдела бурения.

– А что я? Вы с людьми потолкуйте, Валерий Петрович. Им лишние дырки в шкуре тоже ни к чему.

– Хорошо, я скажу Дэвиду Голди, чтобы вам на время прислали охрану.

– Во-во, пару мужичков – только не с «помповиками», а с нормальным оружием. И чтоб они патрулировали вокруг.

Греку было до синих чертиков обидно, что он уйдет из дела, которому отдал пятнадцать лучших лет, а дерюжные в нем останутся.

Встречаясь со своими рабочими на Ужоре, Грек предчувствовал, что встреча эта последняя. Он не смог вступиться за Авдейкина, а теперь и остальных не уберег. Во всяком случае ему так виделось все в порыве самоугрызения.

Он не мог смотреть людям в глаза. Говорил о чем-то, убеждал кого-то, сверял данные по программе бурения очередной скважины, но с кем говорил, кого убеждал – и вспомнить не мог, потому что не смотрел людям в глаза… Люди понимающе кивали: понятное дело – кабы знал, так соломки постелил бы. Но внутренне все равно были обижены на него. Должно быть, верили…

Идея создать на базе отдела буровую компанию пришла в голову непредусмотрительно поздно, задним умом. Вот и корил себя Грек за этот «задний ум», а проще – неумение предвидеть ход событий. Хотя и в этом самоукоре была изрядная доля наивности. Такие люди, как Голди, приходят в руководство вовсе не для того, чтобы создавать конкурентов транснациональным сервисникам. Эту идею еще можно было пробивать при Тихареве. Только не при Голди.

Сам же Дэвид Голди в первую неделю мая стал чертовски нервозен. Голди не был абсолютно инфернальной фигурой, в своих действиях он руководствовался благими намерениями. Созданная Тихаревым управленческая структура была во многом аморфна и избыточна. В одной только бухгалтерии числилось тридцать пять человек. Однако несовершенство компании в том виде, в котором она существовала при Тихареве, послужило удобным поводом для резки и ломки того живого, что отличало ДЕЛЬТАНЕФТЬ от мыслящего клеща с брюшком и лапками, каким и видится многим идеальный образ нефтяной компании-оператора.

Грек не находил утешения в том, что вместе с ним полетели еще головы, кресла и стулья. Он хотел изведать будущего, услышать прорицания в шелесте листьев, взглянуть на летнее течение Печоры – чтобы в нем увидеть свой новый образ. Но будущее само не открывалось, оракул-дуб в здешних широтах не рос, а Печора еще не вскрылась…

Его лицо покрылось патиной морщин от раннего загара – когда целых три дня он бегал по ужорским буровым и совсем не уставал, не мог набегаться и не мог надышаться ветрами тундры.

Он пытался думать о будущем – и даже закрывал глаза, чтобы разглядеть его в себе получше. Но единственной перспективой, которую рисовало внутреннее око, была тундра… Необъятная, белая, смыкавшая в одно и низ, и верх, гиперборейская и хладнопронзительная… со стадами сладкозвучно-копытных северных оленей, с дальними далекими берегами Баренцева моря…

В последние дни Грек все чаще устремлялся взглядом к северному горизонту. Его линия, почти невидимая неделю назад, стала контрастной и манящей. Окна их рабочего кабинета в офисе смотрели на север. Туда же все чаще засматривался и Грек. До ряби в глазах, до рези.

– А я знаю, что у тебя глаз на севера повернут. – Погосов рассыпался громким хохотом прямо из двери.

– Загрустил чевой-то начальник, – буркнул себе в разложенный на столе чертеж Борис Тяжлов. Погосов снова хохотнул, теперь уже по адресу Тяжлова:

– А ты не подъелдыкивай, Иваныч. Отвыкай. Тебе скоро в начальниках ходить, а ты все…

– Да я и не подъелдыкиваю, – буркнул Тяжлов. – Да у меня и елда не такая.

– Вот угрюм-бурчеева какого вместо себя оставишь, Грек, ха-ха-ха-гы – гы.

Такое и было в замысле Голди. Он превращал все бурение в ДЕЛЬТАНЕФТИ в крошечную номинальную структуру, которая будет отслеживать работу подрядчиков, и, по слухам от придворных экономистов, во главе этого изуродованного отдельца собирался поставить Тяжлова.

Погосов всегда шутил широко, нередко в глаза, и без оглядки на персоналии. Но в этот раз на всякий случай извинился по-мужицки просто. Сграбастал Тяжлова за плечи – как бы наваливаясь в борцовской схватке. Но тот опять же не понял юмора, отстранился:

– Андрей – да что я вам, дите малое?

Иногда в желании выглядеть простецким Андрей Погосов явно перебарщивал. Какая-то этнически неприземленная хромосома в нем отказывалась отвечать за меру в его случайных проявлениях приятельства. Свободное время на работе, люди думали, тратил в основном бездарно – на сплетни и пустую болтовню. Впрочем, тут же превращался в целеустремленного трудоголика. На самом деле он многое успевал, и в общем имидж Иванушки-дурачка с примесью еврейской крови придавал ему шарма. Грек это понимал и первым прощал ему деланную гусарскую беспечность.

– И все-таки знаю я, Грек, чего у тебя глаз на север смотрит. А сам ты не знаешь…

– Как это – сам смотрит, а не знает? – Тяжлов наконец оторвался от чертежа.

Указующим перстом и жестом Погосов отказал в коммуникации Тяжлову:

– А ты не лезь теперь, Иваныч. Ты у нас теперь крутой – занимайся делом. А я так – потрепаться…

Тяжлов не вытерпел:

– Вот смотрю на тебя, Андрей, и не пойму. То ли ты хохмач такой, то ли начальник производства. И шутки шутить, и дело делать. Вроде как не встречал я таких начальников добычи в природе, а вот смотри ж – все у тебя ладится…

– И ведь все ладится, заметь. – Тот повторил за ним и выразительно отставил палец. – И заметь, Иваныч, еще у Шекспира самые серьезные вещи только шуты и говорят. Главное – чтоб ладилось.

– Ну да. Не знаю только, откуда ты Дэвиду Голди еще поллимона тонн нефти добудешь.

Погосов выкинул свой длинный кривой указательный дальше – прямо под нос Тяжлову:

– А это философия моя, Иваныч. Чтоб и жилось весело, и чтоб работа шла. – И снова повернулся к Греку. – И все-таки я знаю, начальник, чего ты туда смотришь…

– Да я уже давно отвернулся, Андрей.

– А вот и зря. А смотришь ты туда, потому что там твое будущее…

Грек даже вздрогнул. Неужели эти свои невеселые мысли он вслух произносил, как сомнамбула…

– А все просто, Петрович. Чего туда твой взгляд магнитит? Там же – далеко-далеко, в Баренцевом море, отсюда не видно – там же что?

– ???

– А там на шельфике Приразломное и Штокмановское. А главное, там есть РОСНЕФТЬ. Единственная нечастная нефтяная компания. Причем одна из самых рентабельных в России. Хотя по «Эху Москвы» всегда скажут, что она самая отсталая. А у моего батяни есть кой-какие завязки с господином Богданчиковым. И место как раз появилось пустое – прямо под тебя. Сечешь? Ага – Грек улыбается… что значит: спасибо, я сам. А зря. Там тебе и госкапитализм твой любимый, и море, опять же платформы в море стоят, как эйфелевы башни.

– Я сам, – сказал Грек. Почему-то не верилось в бескорыстное желание Погосова помочь ему в трудной ситуации. Чья-то чужая задумка в этом…

– Ну, сам так сам. Вольному воля. – Погосов подтянул к шее узкие плечи. Уходя от буровиков, уже в дверях, молча поманил его пальцем. Не хотел, чтобы их слышал Тяжлов, перешел на шепот:

– Слышал я, Валерий Петрович, что ты коллективный иск со своими бурильщиками хочешь впарить компании. Ну, из-за Авдейкина, за этот подоходный налог. Мой тебе совет: уходя не хлопай дверью – хвост прищемишь. И тогда я уже и батяню за тебя просить не буду. Пусть твои мужики пишут что хотят, а ты от них отстранись…

– А что?

– А то. Зачем тебе пятно в биографии, зачем тебе нужна репутация сутяги? С мужиков спрос невелик. Их вон и КУЛОЙЛ подберет – кто не дурак. И еще рады будут… Чего ты за них уцепился? Биомасса ведь без мозгов. Они сегодня за тебя, а завтра и подставят…

– Спасибо, Андрей, я сам.

– Да, и вот еще. Не сочти за сплетника, но есть информация, что этой твоей малиной, что на Толве, не ты один – и другие лакомятся. Есть там один бугай – бригадир геофонщиков, вот он и…

– Слушай, Погосов… – Грек тихо выдавил его в дверь плечом, но сдержался – просто захлопнул дверь.

Странно однако, а ведь был другом когда-то. Или нет – пожалуй, не был…

Странным было другое. Сам он, Харлампиди, Петров и Захаренко с Ужорского и еще группа буровиков только вчера сочинили этот текст обращения в суд за правдой. А сегодня отдали стороннему юристу на редакцию. В суд еще не отнесли. Откуда же утечка?

Вспомнились слова Погосова: …они сегодня за тебя, а завтра и подставят… Слова неслучайные. Откуда пошло это давление? Два варианта: либо от Нигмы, либо уже от самого Голди. Погосова выбрали как инструмент влияния, потому что знали, что они с Греком в приятелях. Все же не в друзьях…

Ответная реакция – почти мгновенная. Нет, тут явно сразу до Голди дошло, у главбуха не хватило бы ресурса влияния. Нет сомнения, Погосов что-то выторговал у Голди за разговор с Греком, чем-то заручился. Будь ему предложено малое, он бы не стал в папенькины каналы связи загружаться – да как срочно-то, прямо в онлайновом режиме.

Место техдиректора занято, к иной позиции в ДЕЛЬТАНЕФТИ у Погосова душа не легла бы. Видимо, Голди предложил Погосову удвоить оклад.

Грек не ошибся в этом предположении. Дэвидом Голди Погосову было предложено месячное жалованье в двадцать тысяч условных единиц. Положа руку на сердце, Андрея унижало сознание того, что рядовой иностранный инженер-нефтяник на вахте в России получал минимум пятьсот долларов в день, он же как руководитель отдела добычи в нефтяной компании – всего семь тысяч в месяц… Главным у Погосова был, конечно же, стимул иной: тятенька готовил ему очередной карьерный трамплин. Вместе с тем и деньги не были последним делом…

Грек и тени сомнения не допускал в праведности их решения начать судиться с ДЕЛЬТАНЕФТЬЮ и попытаться вернуть незаконно отобранное у людей. Теперь он понимал, что это давление со стороны директора и главбуха только усилится. И это не последняя попытка Погосова приятельски поторговаться с ним. Сегодня же они подключат начальника юристов Андрея Матвейчика, рубаху-парня, способного без мыла проникать во все запретные места. Странно, что еще не сделали этого.

Все эти люди прекрасно понимали, что если во главе тяжбы встанет Валерий Харлампиди, человек волевой и последовательный, то компания схлопочет колоссальный пассив в виде судебного решения о выплате значительных денежных сумм и подмоченной в буровом растворе репутации. Необходимо обезглавить этот взрыв эмоций, а уж с простаками Андрей Матвейчик как-нибудь разберется. У него половина судей в Коми – друзья-приятели. Коми – это вам не Дания с Норвегией. Судьи здесь – не какая-нибудь публика в футляре, народ открытый, дружелюбнейший…