Текст книги "За скипетр и корону"

Глава одиннадцатая

Утром того же 15 июня король ганноверский Георг V сидел в своем кабинете в Гернгаузене. Свежий воздух врывался в открытые окна, цветы распространяли легкий аромат, фонтаны тихо журчали под окнами в собственном саду короля. Все в монаршей резиденции, расположенной вдали от городского шума, дышало миром и спокойствием.

Тайный советник Лекс сидел за столом близ государя, собираясь читать только что полученные бумаги.

Камердинер подал королю сигару в длинном деревянном мундштуке. Георг V, удобно усевшись в кресле, медленно пускал в воздух клубы синеватого ароматного дыма.

– Мы получили из Франкфурта известие о вчерашнем голосовании, Ваше Величество, – сказал тайный советник.

– Ну, что же? – спросил король.

– Девять голосов против шести постановили мобилизовать союзную армию.

– Это вследствие австрийских настояний, и нельзя сказать, чтобы было умно придумано, – заметил король. – Решение ставит нас в большое затруднение, между тем как оборот, приданный делу ганноверской и гессенской подачей голосов, мог бы принести гораздо больше пользы.

– Осмелюсь заметить, что этот оборот дел, который приводит в действие прусскую армию и отвергает австрийские мотивы, потребован не большинством голосов. К тому же он, по моему крайнему разумению, не кажется мне особенно важным. Вещи дошли до той точки, где нет более места юридическим тонкостям, и одни факты имеют вес.

– Но граф Платен был того мнения, – сказал король, – что в Вене и Берлине отнеслись с большим вниманием к нашей подаче голосов…

– Пруссия, по-видимому, иначе относится к делу, – ответил тайный советник, заглядывая в лежавшую перед ним депешу. – Прусский посланник покинул собрание союза немедленно после голосования и объявил, что его правительство считает союз расторгнутым и взамен его готово вступить с отдельными государствами в новый союз, на основании предложенного им плана реформ.

– Так вот они уже как далеко зашли! – воскликнул король и выпрямился. – Следовательно, Германский союз, этот оплот немецкого и общеевропейского мира, отныне должен считаться расторгнутым! В какие времена мы живем! Но, – продолжал он после минутного размышления, – как может Пруссия считать расторгнутым союз: это противоречит основным законам, и вся Германия тем должна сплотиться еще крепче!

– Я боюсь, что союз, который, опираясь на Австрию и Пруссию, был силен и прочен, без Пруссии лишится главного своего жизненного элемента, – заявил Лекс.

Король молчал.

– Меня сильно тревожит будущее, – продолжал тайный советник, и, – прибавил со вздохом, – я был бы гораздо спокойнее, если бы Ваше Величество имело на руках договор о нейтралитете.

– Но боже мой! – воскликнул король. – Я неоднократно высказывал свое намерение остаться нейтральным…

– Но не заключили договора, – заметил Лекс.

– Гессенский курфюрст тоже отказался себя связать, – возразил король. – К нему послали из Вены Вимпфена, ко мне – брата Карла. Вы знаете, курфюрст мне через Мединга отвечал, что намерен принять окончательное решение и вступить в договор не прежде, чем расторжение союза фактически совершится. Затем он, так же как и я, хочет остаться вполне нейтральным. Если бы я выступил вперед с договором, о котором говорит граф Платен, то смутил бы весь союз и нанес глубокое оскорбление Австрии.

– Я держусь того мнения, что Ваше Величество могли примкнуть к нейтральному договору, нисколько не подвергаясь опасности произвести смятение во Франкфурте. Более того, я желал бы, чтоб Ваше Величество, если это еще возможно теперь, как можно скорее подписали договор, не слушая более уклончивых советов графа Платена. Лучше сидеть на одном стуле, чем между двумя.

– Вы правы, – согласился король. – Необходимо прийти к какому-нибудь концу. Нейтралитет вполне соответствует моему взгляду на вещи, и печальное событие во Франкфурте бессильно изменить мое убеждение, которое воспрещает мне всякое участие в войне между членами Германского союза. Я позову Платена и прикажу немедленно сделать все необходимые распоряжения для нашего присоединения к нейтральному договору.

– Я убежден, – радостно проговорил Лекс, – что Ваше Величество поступит справедливо, и успокоюсь только тогда, когда договор будет лежать в нашем архиве.

Вошел камердинер.

– Государственный канцлер граф Платен убедительно просит у Вашего Величества аудиенции.

– Пусть войдет! – с удивлением воскликнул король.

Лицо тайного советника мгновенно приняло озабоченный вид.

Граф Платен вошел. Всегда спокойная, довольная физиономия его на этот раз выражала крайнюю тревогу.

Тайный советник с беспокойством и пытливо смотрел на графа.

– Что вы нам несете такого важного, граф Платен? – спросил король.

– Ваше Величество, – отвечал министр, подходя к стелу, – нота, сию минуту переданная мне князем Изенбургом, побуждает меня немедленно просить у Вашего Величества решительного ответа.

– Что случилось? – с напряженным вниманием спросил король. – Чего еще хотят от нас там, в Берлине? Я только что, – продолжал он, – говорил с тайным советником о нейтралитете, и мне кажется, что теперь, когда, к сожалению, разрыв союза состоялся фактически, нам следовало бы принять участие в нейтральном договоре.

– Ваше Величество, – граф Платен вынул из кармана сложенную бумагу. Похоже, Берлин на этом уже не остановится.

– Вот как? – воскликнул король, и на лице его проявились удивление и негодование. – Чего еще могут они требовать?

– Союза на основании предложенных реформ, причем обещают гарантировать права на владения и верховную власть Вашего Величества.

– Это нечто совершенно новое! – изумился король.

– Слишком поздно, – тихо проговорил тайный советник и печально опустил голову.

– Эти предлагаемые реформы, – живо заговорил король, – отнимают у меня большую и существеннейшую часть моей верховной власти: я раз и навсегда их отверг. Какую власть хотят они там еще за мной гарантировать после того, как я откажусь от самой значимой части этой власти? Передайте князю Изенбургу…

– Не будет ли угодно Вашему Величеству выслушать содержание ноты князя? – сказал Платен. – Он требует ответа к сегодняшнему вечеру, и если ответ этот окажется неудовлетворительным, то есть если Ваше Величество не согласится принять участие в союзном договоре, то Пруссия объявит Ганноверу войну.

Король выпрямился.

– Вот как! – сказал он. – Читайте!

Он закрыл лицо руками и откинулся на спинку кресла. Граф Платен развернул бумагу, которую держал в руках, и прочел прусскую ноту, помеченную настоящим числом.

Король во время чтения не шевелился и не проронил ни слова.

Когда граф Платен кончил, Георг поднял голову: лицо его было чрезвычайно серьезно.

– Какое ваше мнение? – тихо и холодно спросил он.

– Ваше Величество, – отвечал граф Платен нерешительно и с легкой дрожью в голосе, – я не думаю, чтобы дела действительно зашли так далеко, как говорится в этой ноте. Они просто хотят нас напугать, и если выиграть время…

– Но они сегодня же вечером требуют ответа! – нетерпеливо перебил тайный советник.

– Конечно, ответ необходимо дать, – согласился граф Платен, – но всегда есть возможность обойти решительный вопрос и прибегнуть к какому-нибудь moyen terme[70]70
  Промежуточное условие (фр.).


[Закрыть]. Например, Ваше Величество может сказать, что мы готовы вступить с Пруссией в договор – слово «союз» следует всячески обходить, – но что для этого надо с обеих сторон тщательно обсудить вопрос. Таким образом мы выиграем несколько дней, а там нам на помощь могут явиться новые события. Граф Ингельгейм ежечасно ожидает известия о возвращении австрийских войск в Саксонию. Тогда мы станем сообразовываться с обстоятельствами…

– Я твердо решился! – прервал его король, и гордые черты лица его получили выражение непреклонной воли. Он с достоинством поднял голову и продолжал: – Условия, на основании которых я могу принять участие в новом союзе, подрывают верховную власть и самые святые права короны, наследованные мной от предков и признанные за мной всей Европой. На мне лежит обязанность передать их сыну ненарушимыми. Таково мое убеждение, и на требование Пруссии у меня один ответ: нет! И затем, – прибавил он, – я не хочу более никаких уверток, недомолвок или переговоров. Я хочу, чтобы в Берлине уяснили следующее: обещанный нейтралитет я свято сохраню, но в предлагаемый ими союз никогда не вступлю!

Тайный советник молчал.

Граф Платен вертел в руках ноту князя Изенбурга и, по-видимому, искал другой способ несколько смягчить решительный ответ короля.

Георг V встал.

– Но положение, – продолжал он, – в котором в настоящую минуту находятся мой дом и мое государство, так серьезно, грядущие события влекут столь важные последствия, что я во всяком случае намерен прежде выслушать мнение моего совета.

Граф Платен с облегчением вздохнул и кивнул в знак согласия.

– Отправляйтесь, любезный граф, немедленно в город, – приказал король, – и созовите сюда всех министров!

– Приказание Вашего Величества будет исполнено, – поспешно проговорил Платен.

– В то же время, – продолжал король, – нам следует немедленно позаботиться о сосредоточении армии, рассеянной по всем частям королевства. Я желаю по возможности избегнуть всякого кровопролития в стране и вместе с войсками отправлюсь в Южную Германию, где можно будет действовать заодно с нашими многочисленными союзниками. Таким образом, если нам и не удастся избежать оккупации страны неприятельскими войсками, мы все-таки избавим ее от ужасов войны.

– Ваше Величество хотите лично… – воскликнул граф Платен.

– Я хочу исполнить свой долг, – с достоинством перебил его король. – В военное время мое место посреди моих солдат. Отправьте немедленно предписания моим генерал-адъютантам, начальнику главного штаба и командиру инженерного корпуса, – прибавил он, обращаясь к Лексу, – а вы, любезный граф, поспешите явиться ко мне сюда с другими министрами.

Граф Платен и тайный советник удалились.

Король остался один.

Он сидел у стола, погруженный в глубокое раздумье. Голова его низко опустилась, и по временам глубокие вздохи вырывались из его стесненной груди. Потом он медленно распрямился и устремил вопросительный взгляд наверх.

Вдруг камердинер поспешно растворил обе половинки дверей и доложил:

– Ее Величество королева!

Георг V мгновенно очнулся и встал.

Королева быстрыми шагами вошла в кабинет и приблизилась к королю, который обнял ее и поцеловал в лоб.

Королеве Марии было тогда около сорока пяти лет. Высокого роста и чрезвычайно стройная, она отличалась редкой грацией в движениях. Ее лицо, обрамленное темно-русыми густыми волосами, утратило розовые тона и детское выражение, которые очаровывали на большом поясном портрете, висевшем над столом короля и изображавшем кронпринцессу в самой ранней молодости. Но добродушное и веселое, оно еще не потеряло всей своей свежести, а прекрасные темно-серые глаза сияли нежностью и лаской. Теперь взгляд ее выражал тревогу, а голос дрожал от волнения.

– Я видела из окна, как к тебе спешил граф Платен, – посмотрев на мужа, проговорила Мария. – В это тревожное время приходится постоянно опасаться дурных известий, и я пришла к тебе узнать, не случилось ли чего нового? – произнесла она своим звучным, удивительно гибким голосом. – Что-нибудь важное? – спросила она минуту спустя, робко заглядывая в серьезное, почти торжественное лицо короля.

Георг V отвечал:

– Было бы неблагоразумно уверять тебя, будто ничего не стряслось. Ты все равно не замедлила бы узнать правду. К тому же королева обязана принимать участие в великих кризисах и переживать их заодно с народом.

Он нежно положил ей на голову руку.

– Да, произошло нечто чрезвычайно важное, – сказал он. – Сегодня вечером у нас начинается война с Пруссией.

– О, боже мой! – воскликнула королева дрожащим голосом. – Возможно ли это! Но ты хотел при любом раскладе остаться нейтральным!

– Мне предлагают условия, которых я не могу принять, не уронив чести и достоинства моей короны. Я должен их отвергнуть, и тогда мне объявят войну! – проговорил король тихим, мягким голосом, как бы желая смягчить жестокое известие.

– Это ужасно! Неужели нет более никакой возможности отвратить такое страшное зло? Не могу ли я чего-нибудь сделать для восстановления дружеских отношений? – воскликнула она, как бы внезапно осененная светлой мыслью. – Королева Августа, вероятно, так же как и я, с ужасом смотрит на эту в полном смысле слова братоубийственную войну.

– Поистине братоубийственную, – повторил король. – Из многих семей один брат находится на моей службе, другой на прусской. Но исправить ситуацию нет никакой возможности, поверь мне. Я в этом убежден. Единственное, что я могу еще сделать, это по мере сил избежать кровопролития здесь, на нашей земле. Граф Платен полагает, что еще можно потянуть время…

– Ах, если бы он не так много медлил до сих пор, – живо заметила королева, – мы не оказались бы теперь в таком тяжелом, безвыходном положении! Еще если бы Габленц со своими войсками не был отсюда отпущен! Поверь мне, – убедительно проговорила она, – мы вовлечены в это несчастье исключительно двойственностью Платена.

Король мрачно смотрел перед собой.

– Во всяком случае, теперь ничем не поправишь дела, – сказал он. – Нам остается только действовать. Я нынче же ночью вместе с Эрнестом отправляюсь в армию, которую намерен созвать всю на юге королевства, с тем, чтобы при первой возможности соединиться с южными войсками.

– А мы куда отправимся? – боязливо спросила королева.

Король обеими руками нежно обнял ее за голову, поцеловал в лоб и сказал чрезвычайно ласковым, но в то же время решительным тоном:

– Ты и принцессы – вы останетесь здесь!

– Здесь?! – с ужасом повторила королева, в волнении отступая шаг назад и устремляя на мужа испуганный взгляд. – Здесь? Во время неприятельской оккупации? Никогда! Ты, верно, несерьезно говоришь.

– Совершенно серьезно, – возразил король, – ты, мой ангел-королева, при спокойном размышлении вполне поймешь мои причины: я в этом убежден.

Королева вопросительно на него посмотрела и слегка покачала головой.

– Я хочу, – продолжал король, – избавить страну от ужасов войны, а войско от бесполезного кровопролития, поэтому стягиваю его на юг, где ему придется действовать не одному, а вместе со всей южногерманской армией. Место мое и кронпринца – посреди войска. Но я не могу избавить страну и семейства моих подданных от притеснений, страданий и горестей, связанных с неприятельской оккупацией. Мои подданные должны пустить в свое отечество солдат неприятеля, которые поселятся в их домах, между тем как их сыновья будут драться на поле сражения. Я с моим сыном разделю судьбу моей армии, – а ты, королева, с дочерями разделишь судьбу страны – это наша королевская обязанность. Ни в одной ганноверской семье не должно говориться, что королевская фамилия поступает иначе, чем ее подданные. Мы связаны со страной тысячелетними преданиями, мы плоть от ее плоти и кровь от ее крови. Неужели ты допустила бы говорить о себе, что королева пребывает в безопасности, вдали от страны, которую постигло великое испытание?

Его рука искала руку супруги, а голова обратилась в ту сторону, где слышался легкий шорох ее платья.

Королева стояла со сложенными руками. Глаза ее, устремленные на мужа, утратили всякое выражение страха и сияли влажным блеском.

Когда король окончил говорить, она схватила его протянутую руку, опустила голову на его плечо и нежно к нему прижалась.

– Ты прав! – воскликнула она. – Прав, как всегда. Твоя великая и благородная душа всегда умеет увидеть то, что честно и справедливо. Да, мой король и супруг, я останусь здесь, вдали от тебя, но тесно связанная с тобой нашею любовью и долгом перед страной.

– Я знал, что ты одобришь мое решение, – спокойно и дружески проговорил король. – Моя королева не может думать и чувствовать не заодно со мной.

Супруги горячо обнялись. Королева плакала, склонив голову на могучую грудь государя, а он нежно гладил ее голову.

Цветы благоухали, фонтаны под окнами журчали, птицы щебетали на деревьях – вся природа дышала миром и счастьем.

Но где-то вдали от этого солнечного света и внешнего благоухания собирались грозные тучи, которые должны были мгновенно и навсегда погасить луч спокойного счастья королевской семьи.

У дверей раздался стук.

Король тихонько отстранил от себя супругу.

– Министры ожидают приказаний Вашего Величества, – доложил вошедший камердинер.

– Теперь, – ласково сказал король супруге, – предоставь мне с министрами выполнить то, что нам предстоит. После я увижусь с тобой.

– Да снизойдет на тебя благословение Божие! – из глубины души вырвалось у королевы.

– Тяжелые времена настали, любезный Лекс, – дружески заметила она тайному советнику, который низко перед ней преклонился, – дай бог, чтоб они благополучно миновали!

И она медленно вышла из кабинета.

Министры вошли и стали размещаться вокруг стола.

Кроме графа Платена, Бакмейстера и генерала фон Брандиса, здесь присутствовал обер-гофмаршал фон Малортие, старик с короткими, седыми волосами и морщинистым, постоянно недовольным лицом. Его собственная фигура, облаченная в наглухо застегнутый фрак и черный галстук, делала его гораздо более похожим на канцелярского служителя, страдающего болью в желудке, нежели на остроумного автора книги «Гофмаршал, каким он должен быть», которая пользуется большим авторитетом при всех дворах.

За ним следовал министр юстиции Леонгардт, знаменитый законовед, человек с виду чрезвычайно простой, с редкими, гладко причесанными волосами и в серебряных очках, за которыми скрывались выразительные, оживленные и чрезвычайно проницательные глаза. После них шли: министр народного просвещения, белокурый, еще молодой человек, бывший дипломат и посланник в Гааге, и еще тоже молодой министр финансов Дитрихс, которого граф Платен рекомендовал было в секретари к одному министру с весьма аристократической фамилией, но король на это предложение отвечал: «Если он способен работать за министра, то пусть сам будет министром»!

Все эти господа вошли в кабинет короля в глубоком молчании.

Когда они заняли места, Георг V сказал:

– Господа министры! Его Величество король прусский сделал мне через своего посланника предложение вступить с ним в новый союз, после того как будет расторгнут старый Германский союз. Вам известны события во Франкфурте-на-Майне. Я до сих пор не считал расторжение Германского союза возможным, несмотря на заявления прусского посланника. К сожалению, я должен ныне признать союз фактически расторгнутым. Повторяю еще раз перед вами всеми, что я считал себя вправе и был готов сохранить нейтралитет в войне, которая, к великому горю Германии, готовится между Австрией и Пруссией. Но Его Величество король прусский не этого от нас требует. Граф Платен, прошу вас, прочтите ноту князя Изенбурга.

Граф Платен медленно прочел прусскую ноту.

– Я полагаю, господа, что вам известна сущность предлагаемых Пруссией реформ, на основании которых я должен принять участие в союзе?

Министры отвечали утвердительно.

– Я принужден был бы также, – продолжал король, – отказаться от командования моей армией – той армией, которая дралась под Минденом, в Италии, при Ватерлоо. И эта армия должна была бы присоединиться к войску, выступающему против Австрии, и действовать заодно с ним. Перед лицом Бога, моей совести и присяги, данной мной стране, обращаюсь к вам, господа министры, с вопросом: могу ли я принять подобное предложение? Могу ли я сделать это в качестве защитника моего королевства? Дают ли мне на это право законы страны? Отвечайте сначала вы, граф Платен, как министр иностранных дел.

Граф Платен наклонился немного вперед и, потирая руки, произнес:

– Нет, Ваше Величество, – но, может быть…

Король перебил его:

– А вы, господин фон Малортие?

Обер-гофмаршал, который еще больше обыкновенного съежился и ушел в свой черный галстук и застегнутый фрак, тихим голосом заявил:

– Нет, Ваше Величество.

– А вы, господин министр юстиции?

Министр юстиции отвечал коротко, ясным и громким голосом:

– Нет!

– Господин министр внутренних дел?

– Нет, ни в каком случае! – воскликнул Бакмейстер.

Такой же точно ответ дали министры военный, народного просвещения и финансов.

Король встал, а за ним и все министры.

– Я очень рад, господа министры, – сказал Георг V, – что вы все дали на прусские предложения один и тот же ответ, который я сам, по моему крайнему разумению, уже дал графу Платену немедленно после того, как он мне сообщил содержание ноты князя Изенбурга. Мне весьма утешительно знать, что я в таком важном случае думаю заодно с моим советом. Не потому, – прибавил он, гордо выпрямляясь, – чтоб я желал переложить ответственность свою на ваши плечи, но потому, что ваш единодушный ответ служит мне подтверждением факта, что бедствия, которые должен навлечь на страну наш отказ Пруссии на ее предложения, посланы нам Богом, и мы не можем никакими средствами их отвратить. А теперь, – прибавил государь, – так как вы согласны со мной о невозможности присоединения к новому союзу, нам следует немедленно приступить меры, которые предписывает наше затруднительное положение. Я хочу во главе моей армии отправиться на юг Германии, и для этого намерен как можно быстрее сосредоточить войска на юге моих владений. Мы с моими генералами немедленно сделаем все необходимые распоряжения. Королева и принцессы останутся здесь, чтобы разделить участь моих подданных.

Между министрами пронесся одобрительный шепот.

– Ваше Величество, – сказал министр Бакмейстер, – могу ли я просить у вас решения по одному вопросу, не терпящему отлагательства?

– В чем дело? – спросил король.

– Генерал Мантейфель стоит под Гарбургом, – сообщил министр, – и в силу данного ему позволения на проход через наши владения требует вагонов для провоза в Минден прусских войск. Дирекция железной дороги спрашивает у меня, что ей делать?

Король стиснул зубы.

– Он хочет быть в самом сердце моих владений, когда будет объявлена война! – воскликнул он. – Прикажите, чтоб все вагоны были немедленно отосланы сюда. Они будут нужны для перевоза наших собственных войск.

– При настоящем положении вещей, – продолжал министр, – нам следует также распустить сословное собрание. Я уже заготовил приказ.

– Дайте его сюда! – потребовал король.

Министр положил приказ на стол.

– Государственный секретарь здесь, – добавил он.

– Позовите его сюда!

Министр вышел и через минуту вернулся с государственным секретарем, в присутствии которого король подписал приказ.

– А теперь, господа, – воскликнул он, – идите, и пусть каждый из вас готовится в своем ведомстве к борьбе с тяжелыми временами! Молю всеблагого и всемогущего Господа, чтоб он позволил мне снова видеть вас всех вокруг меня довольными и счастливыми. Граф Платен и генерал Брандис, вас прошу остаться.

Остальные министры молча поклонились и вышли из кабинета.

– Прошу вас, граф Платен, – сказал король, – приготовить князю Изенбургу ответ – ясный и определенный, подобный только что слышанному мной от всех вас.

– Желание Вашего Величества будет немедленно исполнено, – заверил граф Платен. – Но вы, конечно, изволите приказать, чтобы форма ответа была дружелюбная, не исключающая возможности дальнейших сношений…

– Вы еще считаете возможными дальнейшие сношения?! – изумился король. – Ответ должен быть только учтив, и не более того, – продолжал он. – Можете еще раз упомянуть о моей готовности остаться нейтральным, но что касается предложения насчет реформ – ответ на него не должен оставлять ни малейшего сомнения.

– Если Вашему Величеству угодно, – сказал граф Платен, – ответ может редактировать государственный советник Мединг. Он со своим искусством в выборе выражений сумеет избегнуть всякой резкости…

– Пусть его в самом деле отредактирует Мединг, – согласился король. – Я уверен, что он сделает это в самых приличных выражениях, но зато сильно сомневаюсь, чтоб самые лучшие выражения могли здесь послужить в пользу. Пришлите ко мне Мединга, как только у него будет готов ответ.

Граф Платен быстро удалился.

– Вы, любезный генерал, – король обратился к военному министру, – останьтесь здесь и вместе с генерал-адъютантами и с начальником главного штаба начертайте мне план сосредоточения войск. Господин тайный советник, собрались генералы?

– Они ожидают приказаний Вашего Величества.

– Введите их сюда.

– При одной мысли, что выступаю в поход вместе с Вашим Величеством, я снова делаюсь молодым, государь, – заявил генерал Брандис. – Сердце мое опять забилось сильно, как во времена великого Веллингтона![71]71
  Веллингтон Артур Уэлсли – английский фельдмаршал. В войнах против наполеоновской Франции командовал союзными войсками.


[Закрыть]

– Тогда Германия действовала единодушно, – со вздохом проговорил король.

Между тем как генералы совещались в Гернгаузене, адъютанты скакали в город с депешами, а телеграф передавал войскам приказы. Город Ганновер находился в лихорадочном волнении. На тихих обычно улицах собирались толпы любопытных и горячо рассуждали о последних событиях. Глубокое смущение выражалось на всех лицах, когда кто-либо из более посвященных в государственные дела объявлял, что армии приказано идти на юг Германии и что король покидает столицу. Уже с некоторых пор общественное мнение было враждебно настроено против Пруссии, все громко порицали, что государь отпустил бригаду Калика и генерала Габленца, австрийским войскам устраивались разного рода овации. Но тем не менее, когда дело дошло до действительной войны и грозное положение вещей сделалось очевидным каждому, население Ганновера пришло в сильное волнение. А известие о предполагаемом отъезде короля окончательно повергло его в смятение.

Обитатели Ганновера часто составляли оппозицию и порицали и критиковали все, что делалось и не делалось, но резиденцию без короля никаким образом не могли себе представить. Это казалось им чем-то невероятным, и уже начинали раздаваться голоса, говорившие: «Король спасается и оставляет нас одних. Неприятель будет действовать беспощадно и наложит на нас контрибуцию!»

Но с другой стороны слышалось: «Королева с принцессами остается здесь. Ее присутствие будет защитой для резиденции, враги не посмеют не уважить в ней ее королевского достоинства». И многие успокаивались при этом известии.

Таким образом, толпа переходила от одного настроения к другому. Наиболее напуганные спешили к бургомистру и его приближенным с требованием, чтоб они просили короля не покидать города. Другие хотели, чтобы войска стянулись вокруг резиденции, третьи советовали ломать железную дорогу. Одним словом, на улицах со всех сторон сыпались советы, и каждый произносивший их питал убеждение, что если его послушают, то город и страна будут спасены.

Войска, стоявшие в Ганновере, спешили на железную дорогу, другие батальоны и эскадроны вступали в город и после непродолжительной остановки отправлялись далее. Но все эти передвижения совершалось так таинственно, что многочисленная публика, толпившаяся вокруг станции железной дороги, оставалась в полном неведении о военных действиях.

На большой площади перед станцией железной дороги скопилась кучка горожан, ведущих оживленную беседу. Небольшого роста, бледный, черноволосый мужчина со сверкающими глазами, по-видимому, старался их успокоить. Все они принадлежали к типу рослой, мощной, нижнесаксонской буржуазии, неустрашимой в действии, когда ясно видят свою дорогу, но легко теряющей всякое самообладание в необыкновенных, запутанных обстоятельствах. Люди северогерманской и нижнесаксонской расы во всяком новом положении должны сначала осмотреться, свыкнуться с ним, прежде чем применить к делу свои силы. Все неожиданное, новое, непривычное смущает их и на время парализует деятельность.

Так точно было и теперь. Сильные мужчины с резкими, характерными чертами лица стояли совершенно растерянные и беспомощные. На их физиономиях выражалось глубокое недовольство, готовое излиться на правительство, которому всегда приходится отвечать, если что-нибудь нарушает привычный, спокойный ход времени.

– Да будьте же вы, наконец, рассудительны! – говорил белолицый коротышка, сильно жестикулируя. – Не дети же вы, в самом деле, и не могли подумать, что Германия ни к чему новому не придет, а будет постоянно довольствоваться одними толками за пивной кружкой. Всякий разумный человек должен был видеть, к чему клонятся дела. К тому же вы не знаете ничего наверняка.

– В этом-то и несправедливость! – перебил его высокий, дородный мужчина, говоривший густым басом. – В том-то и несправедливость, что мы ничего не знаем. Могли бы нас наконец оповестить о том, что делается, чтобы дать время позаботиться о семьях и устроить свои дела.

– Да погодите же! – нетерпеливо воскликнул первый. – Вы слышали, что генералы еще совещаются с королем в Гернгаузене, а министры только что оттуда вышли. Вы хотите знать решение, прежде чем оно родится. Жаль, в самом деле, – прибавил он и засмеялся с досадой, – жаль, что король не пригласил на совещание весь город.

– Зонтаг прав! – произнес старик, одетый в платье простого мещанина. Выразительные черты лица его хранили отпечаток многих невзгод, и говорил он на нижнесаксонском наречии, которое сильно распространено между поселянами и в низшем классе горожан. – Зонтаг прав. Мы должны ждать, король в свое время сообщит нам все, что следует. Он не оставит нас в неведении и опасности: недаром же он сын Эрнста-Августа, – сказал он успокоительным тоном, обращаясь к другим горожанам, которые слушали его внимательнее и с большим доверием, чем маленького, бледного, вертлявого купца Зонтага.

– Вон, – воскликнул внезапно последний, – стоит карета графа Веделя! – И он указал на изящный экипаж, только что остановившийся у здания станции железной дороги. Кучер с трудом сдерживал красивых лошадей, которые нетерпеливо били копытом о мостовую. – Пойдемте к графу, он, без сомнения, знает все, что делается.

Зонтаг быстрыми шагами направился к карете, другие последовали за ним.

Вскоре из вокзала вышел комендант королевского замка граф Альфред Ведель, в мундире, соответствующем его званию.

Он с удивлением увидел густую толпу, окружавшую его карету и, казалось, желавшую перерезать ему путь.

– Что у вас здесь за собрание? – ласково спросил он. – Как, и вы тут, господин Зонтаг? И вы, любезный Конрад?

Он подошел к старику, который вместе с Зонтагом отделился от толпы, и подал ему руку.

– Господин граф, – сказал старый придворный, седельный мастер Конрад, ветеран великой войны и любимец короля Эрнста-Августа, который очень любил с ним разговаривать и всегда с удовольствием выслушивал его в высшей степени бесцеремонные, иногда даже грубые, но всегда меткие замечания, приправленные народным юмором, – господин граф, – и он отвел рукой купца Зонтага, который было тоже выступил вперед и собирался заговорить. – Мы все здесь в большой тревоге и неизвестности. Со всех сторон слышим, что начинается война и король уезжает. Судьба города беспокоит горожан, и они желали бы точнее узнать, что их ожидает.