Текст книги "За скипетр и корону"

И он пошел навстречу русскому посланнику, спускавшемуся из дома в сад.

Персиани немного поспал, немного приоделся, немного поел и казался гораздо свежее и бодрее прежнего.

Все еще слегка колеблющимся шагом он направился навстречу графу Ингельгейму.

– Добро пожаловать, любезный коллега! – сказал граф, протягивая руку. – Дипломатический корпус начинает пополняться: до сих пор я был его единственным представителем! Вы очень утомлены путешествием?

– Смертельно, граф! – отвечал Персиани, опускаясь на садовую скамейку, на которой рядом с ним устроился граф Ингельгейм. – И кажется, здесь не предвидится возможности хоть сколько-нибудь отдохнуть…

– Помилуйте, где тут отдыхать! – заохал Ингельгейм. – Целый день шум, барабанный бой, трубы!

– Ужасно! – сказал Персиани.

– А ночью вместо порядочной постели жесткий соломенный матрац…

Персиани всплеснул руками и поднял глаза к небу.

– Но это все мелочи, с этим можно было бы кое-как примириться, – продолжал гнуть свое Ингельгейм.

Персиани покосился на него с выражением глубочайшего удивления.

– Неприятно будет, когда начнется настоящее действие, – многозначительно произнес австрийский дипломат, – король, конечно, примет участие, и нам придется быть неотступно возле него…

– Неужели вы думаете, что нам есть основание чего-либо бояться? – спросил Персиани. – Ведь, кажется, наш дипломатический характер…

– Нисколько не предохранит меня от плена, – пугал Ингельгейм, – потому что мы с Пруссией враги. Вы – иное дело, вы можете рассчитывать на безукоризненное внимание, как скоро вас признает кто-либо из командиров. Конечно, в запале боя, может быть… – Он не кончил, но многозначительно пожал плечами.

– Но разве есть основание предполагать? – спросил Персиани.

– Любезный коллега, – отвечал граф Ингельгейм, слегка вздыхая и искоса бросая на дипломата испытующий взгляд, – ядра, пули и сабли не руководствуются дипломатическими соображениями. В таких неожиданных положениях не остается никакого выбора. Впрочем, я не думаю, чтобы опасность могла угрожать нашей жизни, хотя, конечно, не совсем приятно слышать страшный шум поля битвы, видеть кровь, трупы…

Персиани невольно вздрогнул при мысли о таких поводах к возбуждению нервов.

– Вот идет граф Платен, – сказал австрийский посланник, – может быть, он сообщит нам что-нибудь новое.

Граф Платен подошел и просил русского посланника пожаловать к королю.

– Вы, стало быть, думаете, что переговоры уже немыслимы? – спросил Персиани, поднимаясь на лестницу.

– Я не думаю, чтобы король теперь решился на какие-либо уступки, – ответил Платен после некоторого колебания.

– В таком случае… – начал было Персиани, но не высказал своей мысли, потому что они уже подошли к дверям.

– Любезный Персиани, вы, вероятно, немного отдохнули? – сказал Георг V. – Я пригласил вас, чтобы еще раз поблагодарить за усердие, с которым вы, несмотря на ваши лета и на ваше слабое здоровье, предприняли вдвойне тягостную поездку сюда и передали мне дружеское участие и предложение. Я попросил бы вас остаться долее в моей главка квартире, если бы не была отрезана последняя возможность к переговорам, после того как полковник Деринг приезжал сюда еще раз предлагать союз на условиях реформы, от чего я отказался. Таким образом, мне пришлось бы вас бесполезно мучить, удерживая здесь и подвергая ваше здоровье лишениям и опасностям боевой жизни. Поэтому я прошу вас вернуться в Ганновер. Вы можете быть там полезным королеве своими советами. Благодарите императора искренно и сердечно за его дружбу и заботу!

– Если Ваше Величество полагает, что в настоящем положении дел переговоры невозможны и что я не могу быть вам здесь полезным…

– Это точное мое мнение, – подтвердил король.

– Но, может быть, – сказал Персиани, – с течением времени, в случае перевеса одной стороны, еще раз наступит момент для каких бы то ни было переговоров, – в таком случае долг мой остаться…

– Такого момента ожидать скоро нельзя… Отправляйтесь и сообщите королеве, в каком положении вы нашли здесь меня и армию.

– Я повинуюсь, – согласился Персиани, – и молю Бога сохранить Ваше Величество и устроить все к лучшему!

В глубоком волнении старик схватил поданную ему королем руку, долго держал ее в обеих ладонях, и крупные слезы капали из его глаз.

Король милостиво улыбнулся.

– Я знаю, как вы расположены ко мне и к моему дому. Да сохранит Господь вас и вашего государя! – прибавил он с чувством.

Персиани вернулся с графом Платеном в сад, где их дожидался Ингельгейм. После обмена несколькими незначительными фразами старик пожал графу Ингельгейму руку и направился с Платеном к дому, где для него были приготовлены карета и конвой.

– Итак, буря миновала! – возрадовался граф Ингельгейм, потирая руки, и с юношеской подвижностью идя к дому.

Через час состоялся военный совет под председательством короля. На нем заседали главнокомандующий и главный штаб, генерал-адъютант, генерал Брандис, граф Платен, граф Ингельгейм и Мединг.

Король настаивал на немедленном отправлении в Готу. Генерал Брандис, полковник Даммерс и гражданские чины настойчиво поддерживали мнение короля.

Начальник главного штаба полковник Кордеман заявил со своей стороны, что армия вследствие усиленных маршей и скудного провианта отнюдь не может быть приведена в атакующее положение и что необходимо сосредоточить все силы для обороны и заблаговременно приготовиться к возможному нападению. Весь главный штаб присоединился к мнению своего начальника, и главнокомандующий счел при таких условиях выступление вперед мерой чересчур рискованной.

Король со вздохом согласился, но объявил, что хочет провести ночь среди войск, и поэтому в полночь, сопровождаемый всей своей свитой, прошел через весь лагерь и расположился на биваках в ржаном поле, перед местечком Меркслебен.

Все провели ночь в напряженном ожидании. Но все оставалось спокойным. К форпостам не дошло никаких известий о движениях неприятеля.

Около четырех часов утра вернулись в главную квартиру несколько офицеров, разосланных накануне к югу на рекогносцировку, и сообщили, что баварцы решительно продвигаются вперед, и к 25-му должны были быть уже у Баха.

Полная бездеятельность неприятеля, казалось, подтверждала эти сведения и позволяла предполагать, что прусские действующие войска были стянуты в том направлении.

Главная квартира приободрилась и повеселела, и было решено выждать подтверждения этих известий и приближения баварской армии, укрепившись на занятой позиции. Только генерал Брандис покачивал головой и говорил:

– Если баварцы подвигаются к северу, а пруссаки заняты на юге, то тем больше оснований спешить как можно скорее к ним навстречу и подать им руку, прежде чем главные прусские силы подойдут с севера.

Между тем было приказано поставить батареи, король и его свита, измученные бессонной ночью, отправились в Тамсбрюк, деревушку на берегу Унструты, и король расположился в тамошнем пасторском доме.

Рассвет 27 июня выдался ясным, и солнце озарило первыми лучами пеструю, разнообразную картину раскинувшейся вокруг города Лангензальца ганноверской армии.

Глава четырнадцатая

В пять часов утра король прилег отдохнуть в тихом пасторском домике в Тамсбрюке. Из распоряжений главного штаба следовало, что в ближайшие дни предстоит ограничиться оборонительными стычками, дожидаясь предполагаемого, но никакими определенными известиями не подтвержденного прибытия баварцев.

Под большой, старой липой на дворе пастората сидела за очень скромным завтраком королевская свита.

На большом столе, покрытом белой скатертью, стоял фаянсовый кофейный прибор с синими цветочками, какие, по преданию, сохраняются до сих пор в некоторых старых, скромных деревенских хозяйствах Северной Германии, и далеко не аромат мокко разносился из большого кофейника, кипевшего на старинной жаровне.

Окорок и несколько колбас, большой черный хлеб и маленький кружок масла дополняли убранство стола. Строго беспристрастным распределением всех этих благ занимался флигель-адъютант граф Ведель.

Все общество отдавало честь завтраку с аппетитом, которого никогда не обнаруживало за парадными обедами в Гернгаузене.

– В этом напитке, кажется, ужасно много воды, – заметил генерал Брандис, подозрительно поглядывая на темноватую жидкость в своей чашке.

– Так в нем, стало быть, избыток того, чего недостает в колбасе, – отозвался граф Ингельгейм, сделав перочинным ножом тщетную попытку отрезать кусок.

– По крайней мере, не просто холодная вода, – сказал дрожащий и бледный граф Платен, глотая горячий кофе.

– Не знаю, лучше ли горячая вода холодной, – ворчал Брандис, все еще не решаясь поднести чашку ко рту. – Для внешнего употребления она, пожалуй, имеет свои преимущества, но без некоторой примеси спиртного элемента – в настоящем случае достоинство ее кажется весьма сомнительным, тем более так рано утром.

– Ваше превосходительство изволит разделять отвращение к воде старых легионеров, – сказал, улыбаясь, граф Ведель, – они ведь говорят: вода очень неприятна, когда заберется за сапоги, но должна быть еще неприятнее, когда заберется в желудок!

– Веллингтоновы легионеры жили до изобретения гидропатии! – заявил маленький Лекс, уничтожая с большим старанием ветчину.

– И были совершенно правы! – заметил генерал Брандис с комичной серьезностью. – Их стихией был огонь, и они не разводили своих войск сахарной водицей, как теперь вошло в моду.

– Не угодно ли вашему превосходительству отведать вот этого, – князь Герман Сольмс подал изящную, оплетенную соломой походную фляжку, – у меня осталось немного превосходного коньяка!

– Вы – спасение погибающих, милый князь! – сказал старый генерал, приветливо улыбаясь. – Я ваш должник!

Князь вошел в дом, вернулся с чайником, полным кипятка, и скоро стоял перед генералом со стаканом грога, возвратившим старому ветерану обычное бодрое и веселое настроение.

Громкое «ура!» раздалось со стороны обступивших двор хозяйственных пристроек, в ту же минуту с той стороны показался кронпринц Эрнст-Август, спеша присоединиться к обществу вокруг стола.

В одной руке у него было кепи, в другой – платок, завязанный узелком.

– Отгадайте, что у меня здесь, господа? – спросил он, осторожно приподнимая кверху фуражку и платок. – Свежие яйца! Не прелесть ли это? – И он выложил добычу на стол. – Давайте их варить, или лучше сделать яичницу?

– Зачем столько излишней возни? – возразил Брандис, взяв одно яйцо, разбив о сабельную рукоятку и выпив. – Видно, что молодое поколение не привыкло к походной жизни.

Граф Ингельгейм последовал его примеру.

– Было бы весело самим состряпать яичницу! – настаивал кронпринц, прикрывая свою добычу обеими руками.

– К сожалению, у нас времени мало! – проворчал Брандис.

– Слышите! – воскликнул, вскакивая со своего места, Мединг.

– Пушечный выстрел! – сказал Ингельгейм, прикладывая руку к уху.

– Не может быть! – удивился генерал-адъютант. – Откуда ему взяться? Главный штаб не ждет никакого нападения!

Повторилось несколько очень отдаленных глухих залпов.

– В самом деле, выстрелы! – крикнул Ведель.

– Не мешало бы сесть на лошадей! – воскликнул Брандис с просиявшим лицом, допивая остатки грога.

– Не разбудить ли Его Величество? – предложил Ведель.

– Прислали бы сказать, если бы было что-нибудь серьезное, – заметил Даммерс. – Я пойду на чердак, оттуда видно далеко вокруг.

И он вошел в дом. За ним последовал князь Герман, а остальное общество в напряженном ожидании прислушивалось к залпам, доносившимся все яснее и яснее.

– С яичницей в самом деле много возни, – передумал кронпринц и, положив яйца в чайник, из которого Брандис взял лишь каплю воды для грога, поставил его на уголья. Затем принялся усердно их раздувать и озабоченно следить за начинавшимся процессом закипания.

Немного погодя вернулся Даммерс.

– На горизонте видны большие колонны, сквозь пыль сверкает оружие! – сообщил он. – Надо разбудить Его Величество!

Граф Ведель побежал в дом.

С равнины доносились сигналы; в разных местах лагеря раздавались звуки марша.

Георг V вышел из пастората.

Все подошли к нему.

– Ваше Величество, – обратился к королю Брандис, – я с радостью слышу старые, хорошо знакомые голоса пушек. Это молодит старое сердце!

Лицо короля светилось мужеством и решимостью.

Он пожал генералу руку.

– Я в первый раз слышу этот голос на серьезном поле, – ответил государь, – но, мой любезный генерал, и мое сердце бьется сильнее при его звуках. Теперь никакие колебания немыслимы, и с нами Бог!

И Георг сложил набожно руки и молча поднял голову к небу.

Почти невольно его примеру последовали все присутствующие.

Раздался лошадиный топот, подскакал офицер гвардейского корпуса, спрыгнул с седла и доложил королю от имени главнокомандующего, что неприятель надвигается большими колоннами с Готской дороги и что генерал просит Его Величество немедленно оставить Тамсбрюк и подняться на вершины, за Меркслебен.

Граф Ведель отправился распоряжаться, лошадей вывели и заложили экипажи.

– Главнокомандующий просит у Вашего Величества полномочий на случай возможной необходимости капитулировать, – прибавил адъютант.

Генерал Брандис закусил усы, граф Ингельгейм топнул ногой.

– Что это значит? – спросил с недоумением король.

– Главный штаб, – продолжал адъютант, – поставил главнокомандующему на вид, что утомленная и оголодавшая армия может не выдержать сражения, поэтому он просит разрешения капитулировать, если это, по его убеждению, окажется необходимым. Генерал с этой целью составил инструкцию и просит Ваше Величество, всемилостивейше подписав ее, возвратить ему немедленно.

И он подал королю бумагу.

Король крепко стиснул зубы. Тяжелый, сдавленный вздох вырвался из его груди. Но, не сделав ни одного порывистого движения, Георг взял у адъютанта бумагу и разорвал ее.

– Вернитесь к главнокомандующему, – отчеканил он холодным, металлически звонким голосом, – и отвезите ему мой приказ защищаться до последнего человека!

Лицо адъютанта просияло.

Почтительно отдав королю честь, он в один миг очутился на седле и умчался как вихрь.

– А теперь, господа, вперед! – приказал король.

– Папа, только что из-под курицы, всмятку! – подбежал принц с полной тарелкой сваренных яиц.

– Скушайте хоть одно, Ваше Величество, – попросил Брандис, – неизвестно еще, когда и где доведется вам снова чем-нибудь себя подкрепить! – И он подал королю яйцо, предварительно разбив его с одного конца.

Король съел и повернулся к лошадям.

Уселись, и кавалькада тронулась, с драгунами в качестве эскорта.

Когда король выезжал из Тамсбрюка, началась горячая перестрелка.

С высот видны были линии неприятельских застрельщиков перед городом Лангензальца, – неприятельские батареи выстроились по ту сторону Унструты и поддерживали оживленный огонь, ганноверские батареи отвечали с другой стороны. Перед городом началась схватка пехоты. Ганноверская кавалерия виднелась в стороне и медленно отступала.

– Куда мы едем? – спросил король.

– На холм, за Меркслебен, откуда видно все поле битвы, Ваше Величество, – отвечал генерал-адъютант.

– Мы удаляемся от пушечного грома, – заметил король.

– Дорога делает изгиб и уклоняется влево, к тому холму, – отвечал полковник Даммерс.

– Так мы повернем вправо, чтобы приблизиться к сражению, – сказал король спокойно и повернул лошадь в том направлении, откуда несся гул ружейных залпов. – Швеппе, – обратился он к кирасирскому майору и берейтору, который держал его лошадь под уздцы, – я приказываю вам ехать в том направлении!

– Там нет никакой дороги, Ваше Величество! – отвечал майор.

– Так мы поедем через поле!

И в самом деле, королевский отряд двинулся в направлении, указанном королем. Все ближе и ближе раздавались пушечные выстрелы и треск ручного огнестрельного оружия.

Король и его свита двигались по горной возвышенности, окружавшей равнину, направляясь к указанному адъютантом пункту, резко выделяясь на общем фоне красивыми мундирами конвойных драгун и блестящими мундирами свиты.

Несколько пуль пролетело над этой группой, лошади начинали тревожиться.

Вдруг неприятельская артиллерия избрала кортеж короля своей мишенью, и дождь гранат хлынул на него, взрывая почву то спереди, то сзади, то перелетая над головами.

Генерал-адъютант подскакал к королю.

– Ваше Величество! – проговорил он взволнованно. – Мы в смертельной опасности, умоляю Ваше Величество…

Граф Платен и генерал Брандис тоже стали убеждать короля удалиться с явно опасного пункта.

Король приостановил лошадь.

Свита тоже остановилась.

– Может ли отсюда видеть меня моя армия? – спросил Георг V.

– Непременно, Ваше Величество, – отвечал генерал-адъютант, – место Вашего Величества видно со всех концов равнины.

– Хорошо, – сказал спокойно король.

И остался на месте.

Гранаты со свистом пролетали над его головой, мелкие снаряды, не долетая, рассыпались у подножия холма, на котором он остановился, лошади вскидывали головы, дрожали и ржали. Неподвижно, подобно мраморной статуе, стоял слепой король на вершине, чтобы армия видела его, вельфского монарха, готового отдать жизнь за то, что он считал своим правом и долгом.

И громогласным «ура!» приветствовали ганноверские колонны своего государя, проходя стройными рядами мимо него, и низко склонялись перед ним знамена. Король отвечал спокойным наклоном головы.

– Однако, если мы тут задержимся, – шепнул Ингельгейм Брандису, – какая-нибудь шальная пуля найдет случай решить очень просто ганноверский вопрос.

– Да, в самом деле, – заметил Платен, указывая на гранату, лопнувшую очень близко от короля, – они все ближе и ближе ложатся к цели. Но если сказать что-нибудь, мы еще дольше здесь останемся!

– Ваше Величество, – сказал Брандис, подъезжая к королю, – сражение уклоняется в сторону, и я думаю, что Ваше Величество будет виднее с того холма, который был первоначально предназначен для пребывания Вашего Величества.

– В самом деле? – переспросил король.

– Я убежден, что Вашему Величеству лучше туда переместиться! – отвечал генерал.

– Так едем! – решил король, вонзая шпоры в бока лошади, так что майору Швеппе оказалось весьма затруднительным с ней справляться.

Кортеж быстро переместился на тот холм, около которого сосредоточилась резервная кавалерия.

Король подъехал к самому скату, свита последовала его примеру, частью спешилась и следила за движением сражавшихся войск при помощи подзорных труб.

Экипажи выстроились полукружием на некотором расстоянии.

Король стоял неподвижно. Ни одна черта его благородного, бледного лица не изменилась. Генерал-адъютант поминутно сообщал ему все, что видел из хода сражения, свита тоже время от времени выражала громкими возгласами результаты своих наблюдений, но по большей части все шепотом передавали друг другу опасения или надежды.

Пока это происходило в главной квартире, драгунский полк герцога Кембриджского стоял с самого раннего утра на форпостах в окрестностях деревни Геннигслебен, на пути из Лангензальца в Готу.

Перед этой деревней стоит дом шоссейного сборщика, черный с белым шлагбаум которого виден издалека. У этого пункта помещался самый отдаленный форпост.

Лейтенант Штольценберг с младшим своим товарищем, Венденштейном, командовал этим отрядом.

Утреннее солнце светило ярко, и оба молодых офицера стояли возле лошадей, поглядывая на равнину, далеко перед ними расстилавшуюся, прорезанную серой лентой шоссе. Немного соломы лежало на земле, но от припасов, из которых молодые люди составили себе ужин перед вступлением в Геттинген, не уцелело ничего.

Усталый, сонный Венденштейн вытащил из кармана фляжку, хлебнул из нее и передал товарищу. Затем вынул из кармана кусок черного хлеба, принялся медленно отламывать от него маленькие кусочки и глотать их.

– Знаешь что, Штольценберг, – заговорил он с легкою дрожью, – такой род войны невыносим. Ведь не таким мы представляли себе поход, когда выступили в него! – И он подал своей лошади кусок хлеба, накапав на него сперва немного водки.

– Нет, видит Бог! – согласился Штольценберг, вздыхая, и, глотнув из фляжки в свою очередь, поморщился: – Тьфу, черт побери! Откуда ты взял такую мерзость!

– В деревенском кабаке – что ж делать, коньяк весь вышел, приходится пить картофельный спирт! Однако скверно, – продолжал он, – что у нас нечего есть и пить. В тылу всего вдоволь, но с нашими порядками провиантские обозы всегда отстают на бог знает сколько, и пока до них доберешься, того и гляди, пробьют тревогу и надо будет двинуться вперед!

– Ну, это, брат, еще вопрос, пойдем ли мы вперед! А какие славные овечки бегали по обе стороны дороги! И мы не дерзнули к ним прикоснуться! Черт возьми! – прибавил офицер, топая ногами. – Быть на неприятельской земле и не сметь разжиться необходимейшими припасами, это уж слишком!

– Знаешь что? – сказал, смеясь, Венденштейн. – Главный штаб так сосредоточился на заботе улизнуть от врага, что позабыл о пропитании своих людей. Впрочем, где провиантским колоннам угнаться за нашими своеобразными лавировками!

– Я, однако, не понимаю, как мог король согласиться на подобное ведение войны! – недоумевал Штольценберг. – Ведь он положительно хотел идти вперед, и это трусливое метание вовсе не свойственно его характеру.

– Бедный король! – вздохнул Венденштейн. – Что же ему делать? Да, если б он мог видеть, а теперь… Все, что он может – это разделять нашу участь, и это он делает.

– Что это такое? – удивился Штольценберг, устремив трубу на равнину. – Посмотри-ка, Венденштейн, на повороте шоссе – видишь облако пыли?

Венденштейн тоже поглядел в трубу.

– Ружья сверкают сквозь пыль! – вскричал он оживленно. – Штольценберг, старый друг! Кажется, неприятель!

– Наверное, – отвечал тот, все следя глазами за столбом пыли, – это пехотная колонна, а вон и артиллерия! Венденштейн, ступай к эскадрону и объяви.

– Урра! – гаркнул Венденштейн и, вспрыгнув на лошадь, понесся к деревне.

Штольценберг и отряд драгун в ту же минуту очутились в седлах и, выстроившись, напряженно смотрели на равнину.

Облако пыли медленно приближалось, все явственнее становились в нем блестящие точки.

Немного погодя к форпосту подскакало несколько всадников. Командир полка, граф Кильмансэгге, со своими адъютантами сопутствовал Венденштейну. Он посмотрел пристально в трубу.

– В самом деле неприятель! – сказал полковник. – А вон, взгляните, на тот холм въезжает батарея! Все форпосты должны вернуться к полку! – скомандовал он адъютантам, которые сломя голову помчались в разные стороны.

– А что предпримет полк, позвольте спросить, господин командир? – спросил Штольценберг, выстроив свой отряд.

– Исполнит приказ главнокомандующего: медленно отступить, отстреливаясь от неприятеля! – ответил со вздохом и пожимая плечами Кильмансэгге, и уехал назад, к деревне, куда съезжались со всех концов отряды форпостов.

– Отступать и вечно отступать! – заревел отчаянным голосом Венденштейн. – Ну, это кончится тем, что тактика ошибется в своих расчетах на армию!

На южных высотах сверкнула молния, с треском раздалось несколько залпов, и ядро раздробило поднятый шлагбаум возле шоссейного домика.

– Увертюра началась! – оповестил Штольценберг и быстро понесся со своим отрядом к деревне.

Это были те же самые выстрелы, которые услышали в королевской главной квартире в Тамсбрюке.

Полк медленно отступал к Лангензальца под прикрытием застрельщиков.

Город между тем был очищен – так исполнялся повсеместный приказ главнокомандующего армии отступать, отбиваясь и отстреливаясь по мере необходимости.

У Лангензальца драгуны встретили бригаду Кнезебека, которая по полученному приказанию отступала за Унструту. Войска исполняли приказание скрежеща зубами и отдавали позицию за позицией, тотчас занимаемые неприятелем, застрельщики которого шли по пятам ганноверцев, а артиллерия со всех холмов поддерживала все более смертоносный огонь.

Драгуны перешли мост через Унструту и стали перед деревней Меркслебен у подножья церковной горы, с которой поддерживали огонь ганноверские батареи, медленнее прусских, но зато каждым залпом метко производили видимые опустошения в прусских рядах.

Вправо от драгун тянулась, отступая, бригада Кнезебека. По ту сторону Унструты лежала мельница при маленьком ручейке Зальца, которая немедленно по отступлении ганноверцев была занята пруссаками и из которой они поддерживали сильный огонь.

Мимо драгун промаршировало два батальона гвардейской пехоты. Во главе первого батальона ехал полковник Ландесберг, полковник Альтен вел второй.

Батальоны шли к Унструте и, согласно полученному приказанию, должны были подняться на возвышенность к остальной бригаде.

Полковник Ландесберг ехал перед своим батальоном, невесело задумавшись, гренадеры следовали в мрачном безмолвии.

Батальон, имея Унструту с левой стороны, дошел до того пункта, где ему предстояло повернуть влево, чтобы занять предписанные позиции.

Унструта в этом месте имеет очень низкие берега, и переход через нее, видимо, не представлял затруднений. Ровная почва окружала холм, на котором лежит деревушка Меркслебен. Передние цепи неприятельских застрельщиков приблизились к противоположному берегу.

Полковник Ландесберг внимательно осмотрел окрестности.

– Если это место останется неукрепленным, – сказал он своему адъютанту, – неприятель врежется в самую середину нашей позиции и разделит наши силы.

– Мне это тоже кажется, полковник, – отвечал адъютант, – и я не понимаю, почему ее отдают. Между тем главный штаб…

Полковник прикусил усы.

– Невозможно предоставить неприятелю такую позицию и такую переправу через реку! – воскликнул он вполголоса.

Молния сверкнула из его глаз. Внезапным порывом он остановил лошадь.

– Батальон, стой! – скомандовал он громовым голосом.

Команда пронеслась по рядам. Батальон остановился.

С взволнованными лицами, полными напряженного ожидания, глядели гренадеры первых рядов на своего любимого начальника.

– Фронтом к неприятелю! – крикнул он.

Громовое, торжествующее «ура!» единогласно отвечало на это распоряжение, и гренадеры в один миг стали в указанную позицию.

На противоположном берегу показались неприятельские застрельщики.

– Застрельщики, вперед! – скомандовал полковник.

Линии развились с необыкновенной правильностью, и через несколько минут ганноверские стрелки стояли у берега, лицом к лицу с врагом.

Огонь ганноверцев последовал с такой правильностью и меткостью, что передние ряды неприятельских застрельщиков скоро стали искать прикрытия и отвечали слабее.

Между тем подоспел второй гвардейский батальон. Полковник Альтен подскакал прямо к Ландесбергу, который в пылу сражения очутился почти у самого берега, в ряду застрельщиков.

– Что случилось? – изумился Альтен. – Изменена диспозиция?

– Взгляните на эту позицию, – отвечал Ландесберг, – разве можно ее отдать? Я ее не отдам!

– У вас есть на это приказание? – спросил фон Альтен.

– Не нужно мне никаких приказаний, когда я вижу поставленную на одну карту участь дня и армии и могу удержать эту карту! – крикнул с увлечением Ландесберг. – Пали!

И ружья дружно грянули вдоль всей линии застрельщиков.

Полковник Альтен внимательно и пристально осмотрелся.

Потом подскакал к своему батальону, остановившемуся в томительном ожидании шагах в ста позади.

– Фронтом к неприятелю! – крикнул он.

Второй батальон так же, как первый, ответил оглушающим «ура!».

Через несколько минут линия застрельщиков развернулась до берега Унструты, и неприятель неожиданно для себя оказался перед опустошающим огнем.

Ганноверские гренадеры падали, но ряды пополнялись беззвучно и правильно и не отступали ни на дюйм от берега – впереди стоял полковник Ландесберг спокойно и холодно, как на параде.

Неприятельские батальоны, подвинувшиеся было к реке, приостановились. Между ними стало заметно тревожное движение.

Подскакал адъютант.

– Господин полковник! – крикнул он. – Главнокомандующий ожидает вас в предписанной позиции!

– Скажите ему, что я занят! – отвечал резко Ландесберг.

Адъютант бросил взгляд на позицию, отдал честь, повернул коня и умчался, не прибавив ни слова.

Неприятельский огонь ослабевал. Немного погодя послышался сигнал, и неприятельские застрельщики отошли на расстояние выстрела.

Полковник вложил саблю в ножны.

– Итак, – сказал он, – первое сделано. Как вы думаете, можно пройти через реку?

– Без сомнения, – отвечал адъютант, близко подъехав к берегу, – дно видно.

– В конце концов, люди могут переплыть, – констатировал спокойно Ландесберг. – Десять минут отдыха, а затем вперед!

На некотором расстоянии, в деревне Меркслебен, стояла бригада полковника де Ваукса. Полк кембриджских драгун держался поблизости берегов Унструты. Офицеры напряженно следили за движениями войск, отступавших обоими флангами, тогда как в центре продолжался сильный артиллерийский огонь.

– Мы уже повсюду отступили за Унструту! – волновался Венденштейн. – Это скандал! Чем кончится этот отход? Мы будет отступать, пока и сзади не наткнемся на неприятеля, который должен откуда-то двинуться с севера, и тогда…

– Тогда мы капитулируем! – с горечью сказал Штольценберг и заставил лошадь подпрыгнуть. – Ведь именно этим должен завершиться такой способ ведения войны?

К молодым людям быстро подъехал Кильмансэгге.

– Посмотрите! – И он указал на берег, видневшийся вдалеке на равнине. – Что это значит – там дерутся?

– Обмениваются выстрелами при отступлении – там уходит бригада Кнезебека, – сказал Венденштейн.

– Неприятель скоро зайдет нам во фланг! – воскликнул Штольценберг, и оба офицера взяли в руки трубы и принялись смотреть по направлению, указанному графом Кильмансэгге.

– Это гвардейский полк, – определил Штольценберг, – но он не отступает, он стоит твердо на берегу…

– Неприятельские застрельщики отступили! – живо крикнул Венденштейн.

– Наши батальоны строятся… подходят к реке… идут в реку – урра!! – закричал во все горло Кильмансэгге. – Наши наступают!

– А мы тут стоим спокойно! – торопливо проговорил Венденштейн и со звоном всунул саблю в ножны.

В эту минуту подъехал полковник де Ваукс с бригадным штабом.

– Гвардейский полк переходит через Унструту! – закричал ему навстречу Кильмансэгге.

– Я видел, – сказал полковник, – и черт меня побери, если я останусь киснуть на месте! Скверно одно, нам придется брать с боя все те позиции, которые мы уступили добровольно неприятелю! Что у вас там под рукой? – спросил он у адъютанта.

– Первый батальон второго полка и первый егерский батальон, – отвечал тот.

– Приведите их скорее сюда.

Адъютант поскакал к ближним колоннам и скорым маршем привел их к полковнику.

Тот сошел с лошади и встал во главе их.

– А мне что делать? – спросил Кильмансэгге.

– Подъезжайте к Унструте, переходите через реку, где будет можно, и действуйте сообразно с обстоятельствами. Если можно, нападите на правый фланг неприятеля и заставьте замолчать вон те батареи.