Текст книги "Ученик"

Семьсот пятьдесят граммов консервированной свеклы.

Хинде вернул решетку на место, но до конца привинчивать не стал. Он встал, засунул вилку в носок, а банку со свеклой спрятал под пуловер. Опять рискованный момент. Хотя он и обхватил руками живот так, будто он у него болит, внимательный глаз мог заметить банку. Но приходилось рисковать. Хинде вышел из камеры, чуть наклонясь вперед, и поспешно направился в сторону туалета.

Руки на животе. Быстрые шаркающие шаги. Человек, которому приспичило.

Зайдя в один из туалетов, он достал банку со свеклой и поставил ее на край умывальника. Вытащил из держателя основательную пачку бумажных салфеток и расстелил их на крышке унитаза. Затем открыл банку, выловил вилкой несколько кусков свеклы, дал им стечь, положил на салфетки и принялся их тщательно разминать. Когда не осталось ни единого кусочка свеклы, а все превратилось в кашицу, он сгреб вилкой напоминавшую пюре субстанцию и сунул в рот. Затем повторял процедуру до тех пор, пока банка не опустела. Под конец он едва впихивал в себя пюре. Семьсот пятьдесят граммов свеклы оказалось больше, чем он предполагал. Перед выходом из туалета он взял банку со свекольным рассолом и выпил его большими глотками. Затем сполоснул пустую банку, опять засунул ее под пуловер, пристроил вилку в носок и пошел обратно в камеру. Возиться с тем, чтобы прятать банку обратно, Хинде не стал, решив, что достаточно поставить ее за письменным столом. Он сел на кровать, скрестил под собой ноги и закрыл глаза.

Планирование. Терпение. Решительность.

Он просидел на кровати чуть больше часа. Роланд Юханссон уже должен был закончить задание в Вестеросе. Ждать следующего. Самое время для второй фазы.

Медленно и аккуратно Хинде высвободил ноги, встал и сразу же снова заполз под кровать, чтобы достать полученную от Харальдссона бутылочку.

Ипекакуана.

Рвотный корень.

Двести пятьдесят миллилитров.

Хинде отвернул пробку и в два глотка выхлебал содержимое бутылочки. Приятного мало. Но это не имело значения, надолго оно все равно у него не задержится. Перед выходом из камеры он все-таки решил засунуть пустые сосуды обратно в вентиляционное отверстие. Было бы глупо потерпеть неудачу только потому, что он поленился и допустил небрежность. Правда, он почувствовал, что привинтить решетку не успеет. В животе бурлило. Хинде пошел в общую комнату, по-прежнему держа руки на животе. Челюсти были крепко сжаты, и он чувствовал, что у него начинает выступать пот. Он остановился посреди комнаты.

Showtime![46]46
  Представление начинается! (англ.).


[Закрыть]

Почувствовав первые признаки того, что живот начинает всерьез сводить, он рухнул на пол. С криком. Все остальные, находившиеся в комнате, застыли. Просто смотрели. Хинде извивался на полу, держась руками за живот. Он набрал воздуха, чтобы опять закричать, но не успел: содержимое желудка поднялось и вырвалось наружу бурным каскадом рвоты. Стоявшие ближе всего к нему заключенные с отвращением отскочили. Охранники, которые двинулись к нему, когда он упал, остановились, не понимая, что им делать. Было хорошо известно, что персонал пенитенциарной системы не особенно разбирается в физических недугах. Хинде на это рассчитывал, и работавшие в этот день охранники его не разочаровали. Они стояли в полной растерянности. В точности, как он планировал. Желудок снова вывернуло. Сквозь наполнившие глаза слезы Хинде с радостью увидел, что и на этот раз содержимое желудка оказалось густым и почти черного цвета. Правильная консистенция, правильный цвет. Свекла успела вступить в реакцию с желудочной кислотой и утратить бóльшую часть своей окраски. Если не принюхиваться с близкого расстояния, отличить от внутреннего кровотечения просто невозможно. Хинде хладнокровно рассчитывал на то, что никто не станет совать нос в то, чем его вырвало уже в третий раз – теперь чуть более слабой струей. Один из охранников вынул рацию и объявил тревогу, второй, похоже, обдумывал, как ему подобраться к Хинде, не наступив в содержимое его желудка. Судороги ослабли. Хинде втянул носом воздух и проглотил застрявшую там часть рвоты. Она имела вкус свеклы и ипекакуаны. Он согнулся пополам и, еще раз громко вскрикнув от боли, принялся, беспомощно поскуливая, перекатываться с одной стороны на другую. Один из охранников подошел к нему, сел на корточки и осторожно положил руку ему на плечо. Хинде закашлялся, как казалось, от тяжелых мучений.

– Помогите, – слабо скулил он. – Пожалуйста, помогите.

– Мы обязательно поможем, – произнес сидевший перед ним на корточках охранник, не зная, насколько он окажется прав.

* * *

Харальдссон добрался до дома за рекордное время, нарушив все ограничения скорости и правила движения. Беспокойство нарастало и подгоняло его. Свернув на подъездную дорогу к гаражу, он остановился, заглушил мотор и вышел из машины.

Ему уже успели позвонить из спа-салона. Не та женщина, с которой он разговаривал раньше, другая. Йенни Харальдссон не появилась. Не знает ли он, может, она просто опаздывает? Он сказал, как есть, что не думает, что она приедет. Женщина сообщила ему, что придется оплатить 75 процентов стоимости, поскольку отказ поступил слишком поздно. Она попросила за это извинения. Его это не волновало. Ненужный расход был для него сейчас наименьшей проблемой. Он отпер входную дверь и вошел.

– Йенни!

Полная тишина. Не разуваясь, он вошел в дом.

– Йенни! Ты здесь?!

Та же тишина. Он быстро прошел через гостиную на кухню, заглянул в комнату, служившую одновременно гостевой и комнатой для шитья. Распахнул двери в прачечную и туалет.

Пусто.

Тихо.

Он вернулся обратно в прихожую и стал подниматься по лестнице. Не дойдя несколько ступенек до второго этажа, он остановился. Как странно работает мозг. Харальдссон вообще ни о чем не думал. Все вытеснил страх. Но тут ему вдруг вспомнилось. Хинде и те четыре убийства в девяностые годы. Все одинаковые. Имитатор, Ральф Свенссон. «Летний мясник». Там тоже четыре женщины. Он об этом читал. Метод идентичный.

Связанные. Изнасилованные. С перерезанным горлом.

Дома.

У себя в спальне.

Харальдссон поднял взгляд. В сторону спальни. Их с Йенни. Там они сегодня утром завтракали и занимались любовью. Дверь закрыта. Обычно она бывает открыта. Зачем закрывать ее, когда никого нет дома? Тишину нарушил негромкий звук, и Харальдссон осознал, что издал его сам. Слабый стон. Болезненный. Испуганный. Ему пришлось заставлять себя двигаться по лестнице дальше. Ступенька за ступенькой. Уже поднявшись, он схватился за последний кусок перил, чтобы не упасть назад. Он не мог оторвать взгляда от закрытой двери. Не мог выбросить ее из головы. Особенно сейчас, летом, внутри будет слишком жарко спать, если дверь весь день простоит закрытой. Йенни ее не закрывала. Зачем бы ей ее закрывать? Он набрал побольше воздуха, медленно выпустил его через напряженные губы и только после этого сумел пойти дальше. Услышав песню «ABBA», Харальдссон подскочил. Его телефон. Он выхватил его, не глядя на дисплей.

– Харальдссон.

Он надеялся, что это она. Что он услышит ее голос. Что все хорошо, и просто произошло нелепое недоразумение.

– Это Виктор Бекман, – донеслось из трубки. Не она. Ничего хорошего. На него нахлынуло разочарование, все силы уходили на то, чтобы стоять вертикально. Отвечать он уже не мог, но этого и не потребовалось, Виктор сразу продолжил:

– Эдвард Хинде упал в общей комнате, и его вырвало большим количеством крови.

– Что?

– Ну… Он, кажется, в очень плохом состоянии, мы здесь не можем о нем позаботиться. Похоже, что-то с желудком.

– О’кей… – Харальдссон слышал, что говорит Виктор, но не мог толком понять, зачем ему надо знать об этом именно сейчас. Ведь он все равно не в силах до конца усвоить эту информацию.

– Скоро приедет «скорая помощь», поэтому я и звоню. Вы должны разрешить транспортировку в больницу.

– Должен?

– Да. Перевозить его?

Опять, словно неоткуда, возникла мысль.

Картинка.

Воспоминание.

Хинде сидит на кровати в камере. Сам он стоит у двери. На руках гусиная кожа. Тихий голос Хинде.

– Ответьте «да».

– На что?

– Со временем поймете, на что. Просто ответьте «да».

– Вы слушаете? – поинтересовался Виктор у него в ухе.

– Что? Да.

– Нам перевозить его? Да или нет?

Просто ответьте «да».

Харальдссон пытался полностью уловить суть услышанного, связи, которая только что возникла у него в голове. Значит, Хинде знал, что заболеет. Что произойдет этот разговор. Что вопрос будет задан. Наверняка знал. Но как? Он просто притворялся или… Может, это каким-то образом связано с теми вещами, которые ему дал Харальдссон? Со свеклой и бутылочкой из аптеки. С каким-то южноамериканским названием типа «Икакака…» Зачем болезнь? Мнимая или настоящая. Чтобы его увезли. Чтобы выбраться наружу. Бежать. Надо ли предупредить Виктора? Рассказать о своих подозрениях?

Просто ответьте: «Да».

Это не означало предупредить или попытаться воспрепятствовать. Просто призыв произнести одно слово. Дать согласие. Подчиниться приказу. Он старался, но не мог просчитать последствия. Взвесить «за» и «против». Сплошной хаос. Дверь спальни закрыта. Он прошел последние шаги. Ему было необходимо узнать.

– Тумас? Вы здесь?

Харальдссон взялся за ручку двери. Сделал глубокий вдох. Закрыл глаза. Вознес молитву к Богу, в которого даже не верил. Коротко выдохнув, распахнул дверь. Быстро, как сдергивают пластырь. Подготовленный к худшему, но вместе с тем совсем не готовый.

Комната оказалась пуста.

Йенни по-прежнему отсутствовала.

– Да, – произнес он, хотя прозвучало это скорее как сухой скрип.

– Что вы сказали? – переспросил Виктор.

Харальдссон откашлялся.

– Да, – повторил он более твердым голосом. – Перевозите его.

– Хорошо. А вы где? Вы сегодня еще появитесь?

Харальдссон закончил разговор. Сунул телефон обратно в карман. И заплакал, стоя в дверях пустой спальни.

* * *

Прежде чем решиться считать работу на этот день оконченной, Урсула почувствовала, что должна дважды перепроверить, прибыли ли в криминологическую лабораторию Линчёпинга отосланные ею два стерильных пакета с материалом ДНК, взятым в квартире Свенссона. Их отправили специальным транспортом несколько часов назад, и планировалось, что Торкель уже во время завтрашнего допроса сможет опираться на предварительный отчет. Она поймала руководителя криминалистов, Вальтера Стина, который ее успокоил. Все выглядело хорошо. Лаборатория уже приступила к работе, и он лично проследит за тем, чтобы ответ поступил к ним в течение завтрашнего дня. Урсуле этого было достаточно, она давно знала Стина и не сомневалась в том, что он человек, который всегда держит слово. Удовлетворенная, она покинула душную квартиру Ральфа Свенссона. Как раз прибыла смена, и Урсула кратко переговорила на лестнице с двумя новыми полицейскими, снова нажимая на то, что никого, кроме нее, в квартиру пускать нельзя, во всяком случае, без ее разрешения. Она оставила им на всякий случай свои домашний и мобильный телефоны и пошла вниз. День получился невероятно интенсивным, и она чувствовала, что устала и телом, и душой. Выйдя из подъезда, она ненадолго остановилась и понаслаждалась летним запахом теплой травы. Несмотря на усталость, она испытывала удовлетворение. Квартира оказалась кладезем, и ей приходилось, скорее, нацеливаться на выбор наиболее важного, нежели на углубленные поиски. Хотя ей предстояла еще многочасовая работа, она не сомневалась в том, что они уже добыли достаточно доказательств для того, чтобы Ральфа Свенссона осудили за все убийства – при наличии признания или без него. В этом и заключалась истинная цель ее работы. Находить настолько веские доказательства, что собственный рассказ и слова подозреваемого уже не имели особого веса. Когда правда становилась объективной и измеримой, она считала, что выполнила работу хорошо.

Урсула двинулась в сторону своей машины. У нее закралась мысль, не позвонить ли Торкелю. Они с Ваньей заезжали к ней после пресс-конференции. Перед домом они, вероятно, столкнулись с Себастианом, раз Торкель первым делом рассказал, что Себастиан с этого момента больше не участвует в расследовании. Особенно Ванья, похоже, испытывала облегчение. Ее переполняла энергия, и она выпалила несколько жестоких осуждающих слов в адрес невозможного человека, которого терпеть не могла. Сама Урсула ощущала в основном смутную печаль. Не потому, что считала, будто Себастиан в этот раз многое привнес, но она помнила его прежнего. Когда он обладал невероятной внутренней силой. Человек, покидавший квартиру Ральфа Свенссона с опущенными плечами, был уже не тем человеком. Никто не должен падать так сильно. Так тяжело. Даже Себастиан Бергман. Поэтому разделить радость Ваньи она никак не могла.

Перед уходом Торкель ненадолго задержался в прихожей и пытался поймать ее взгляд. Она узнавала блеск в его глазах по аналогичным мгновениям во время работы. Он возникал, когда они совершали большие прорывы в расследованиях, и казалось, будто они смогут продлить это мгновение, если окажутся в одной постели.

Однако на этот раз она не намеревалась этого допускать. Это представлялось в каком-то смысле неправильным. Когда они находились в другом городе, это каким-то странным образом воспринималось совершенно по-другому. Не настолько серьезно. Сейчас это, правда, казалось более заманчивым, но и более грязным. И еще Микаэль…

Она села в машину и поехала в сторону города, сама не зная, куда направляется. Компромиссом стало бы, пожалуй, поехать на работу, но этого ей не слишком хотелось. Она решила ехать домой.

Микаэль оказался дома.

Когда она вошла, он сидел на диване. Он тоже выглядел усталым.

– У тебя усталый вид.

Вместо ответа он кивнул и встал.

– Кофе хочешь?

– С удовольствием.

Он пошел на кухню и включил кофеварку. Сама она уселась поближе к открытому окну. На улице было восхитительно тихо, и она наслаждалась, слушая, как он возится на кухне. Она чувствовала, что приняла верное решение. Правила есть правила, и только потому, что ты их однажды нарушил, совсем не обязательно продолжать в том же духе. Что-то в Микаэле ее успокаивало. Нельзя было этого не признать. Возможно, он не самый пылкий человек на свете, но у него всегда находится для нее время. А это дорогого стоит.

– Я слышал по радио, что вы кого-то поймали, – донеслось до нее из кухни.

– Да, я всю вторую половину дня провела в квартире подозреваемого.

– Что-нибудь нашла?

– Массу. Он виновен.

– Отлично.

Микаэль вернулся, посмотрел на нее.

– Садись, – начала она, похлопав рукой по месту на диване рядом с собой, но он перебил ее.

– Не сейчас. Нам надо поговорить.

Она содрогнулась. Выпрямилась и посмотрела на него. Микаэль нечасто хотел поговорить, хотел, чтобы она его выслушала.

– Что-нибудь случилось с Бэллой или?…

Он покачал головой.

– К Бэлле это никакого отношения не имеет. Это касается нас.

Теперь она остолбенела. Голос у него был каким-то другим. Будто он долго репетировал то, что хочет сказать. Будто долго готовился.

– Я кое-кого встретил и хочу быть с тобой честен.

Поначалу она не поняла, что он сказал. Под конец ей пришлось спросить, хотя она уже предчувствовала ответ.

– Я не совсем понимаю, ты хочешь сказать, что встретил другую?

– Да. Хотя на данный момент все кончено. Я посчитал это нечестным по отношению к ней. Или к тебе.

Она смотрела на него в полном шоке.

– Ты состоял с кем-то в связи и покончил с ней?

– Мы не состояли в связи. Только несколько раз встречались, и я приостановил это. В настоящий момент. Я хочу сперва выяснить отношения с тобой.

Она сидела, утратив дар речи. Не зная, как ей вообще продолжать разговор. Самым простым путем была бы злость. Чистейшей воды злость. Но она не находила ее. И ничего другого тоже. Они сидели молча.

– Урсула, я в последнее время действительно старался, свозил тебя в Париж и прочее. Но я больше не нахожу сил. Мне жаль. Это моя вина.

Его вина.

Если бы все было так просто.

Она действительно не знала, что сказать.

* * *

«Скорая помощь» из Уппсалы заехала в «Лёвхагу» ровно через восемнадцать минут после звонка в колл-центр. Фатима Ульссон выпрыгнула из машины и обошла вокруг, чтобы вытащить каталку. Она радовалась тому, что они уже доехали. На обратном пути в больницу она поедет с пациентом, и ей не придется сидеть вместе с Кеннетом Хаммарэном. Его она не любила. По той простой причине, что он не любил ее. Почему, она не знала. Потому ли, что она родом из Ирака, что она лучше образована – она реанимационная медсестра, а он санитар «скорой» – и у нее выше зарплата, или же потому, что она женщина. Возможно, из-за всего вместе, возможно, по совершенно другой причине. Фатима не спрашивала. Она решила поработать с ним две недели и при первом удобном случае поговорить с заведующим и попросить в дальнейшем освободить ее от поездок с Кеннетом. С работой он справлялся вполне удовлетворительно, но был мрачным и всегда откровенно неприветливым. Использовал любую возможность для того, чтобы помыкать ею, делать замечания или критиковать ее действия. Так он вел себя только с ней. Она видела, как он работает с другими, и тогда он проявлял совершенно другое отношение. Нет, дело в ней. Он ее не любит.

Кеннет вышел из машины, как всегда, примерно на полминуты позже нее, чтобы не помогать вытаскивать каталку. Фатима достала сумку первой помощи и положила ее на носилки, оставила задние дверцы «скорой помощи» открытыми – территория ведь обнесена забором – и двинулась к Спецкорпусу, где их прямо в дверях поджидал охранник. Кеннет, верный своей привычке, шел на пять метров впереди нее.

В общей комнате находился только Хинде, по-прежнему лежавший на полу. Один из охранников подсунул ему под голову подушку. Остальные заключенные разошлись по камерам. Фатима быстро разобралась в ситуации. Мужчина средних лет. Сильнейшая черная рвота. Судя по положению тела, боли в желудке. Определенно внутреннее кровотечение. Фатима склонилась к Хинде.

– Здравствуйте, вы меня слышите?

Мужчина на полу открыл глаза и обессиленно кивнул.

– Меня зовут Фатима, вы можете рассказать, что произошло?

– У меня заболел живот, а потом… – Голос, похоже, изменил ему. Он слабым жестом указал на рвоту на полу. Фатима кивнула.

– А сейчас вам больно?

– Да, но чуть меньше.

– Вам придется поехать с нами.

После требовательного взгляда в сторону Кеннета они совместными усилиями молча подняли мужчину на носилки и накрепко пристегнули. Весил он не очень много. Казался совсем обессиленным. Обратно они точно поедут с сиреной.

Сидевший возле мужчины охранник проводил их по коридору на улицу, к ожидающей «скорой». Они без помощи Кеннета поместили пациента в машину, и, когда Фатима начала закрывать задние дверцы, охранник предпринял попытку залезть внутрь.

– Что вы делаете?

– Собираюсь поехать с вами.

Эдвард лежал на носилках и с интересом слушал. Это была самая неконтролируемая часть плана. Он не имел представления о том, какая охрана из «Лёвхаги» будет сопровождать медицинский транспорт. Сколько человек? Будут ли они вооружены? В отделении они имели при себе только дубинки и электрические пистолеты. Так же ли бывает при транспортировке? Одна сопровождающая машина? Две? Собираются ли они ждать полицейский эскорт? Он не знал.

Он услышал, как охранник объясняет Фатиме, кто такой Эдвард Хинде и что они ни при каких обстоятельствах не могут отправить «скорую помощь» без охраны. Охранник возле его ног собирался поехать сзади, вместе с ней и Хинде, а его коллега займет место в водительской кабине. Значит, двое. В разных местах и, возможно, вооруженные. Тем не менее это едва ли создаст какие-либо проблемы. По крайней мере, речь не идет о том, чтобы ждать настоящих полицейских.

Прибежал второй охранник и сразу уселся в кабину. Его коллега запрыгнул к Хинде, и Фатима указала ему место. Они закрыли дверцы. Фатима дважды постучала по окошку из матового стекла в перегородке, отделявшей водительскую кабину, и «скорая» тронулась. Всего через несколько метров включилась сирена. Хинде чувствовал, как в нем нарастает напряжение. Пока все шло точно по плану, но оставалась самая трудная и рискованная часть.

– У вас есть аллергия на какие-нибудь лекарства? – обратилась к нему Фатима.

– Нет.

– Вы потеряли много жидкости и солей, поэтому я введу вам немного раствора хлорида натрия.

Она развернулась в трясущейся машине, выдвинула ящик и привычными движениями достала капельницу, которую повесила на крюк над Эдвардом. Затем встала, открыла шкафчик ближе к потолку и вынула маленькую иглу. Сев рядом с Хинде, она прижала компресс к содержащему дезинфицирующее средство флакону с насосом. Быстро приложила маленький влажный кусочек к его локтевой ямке.

– Сейчас я вас уколю. – Она точным движением ввела иглу в нужное место, примотала ее скотчем, расправила шланг от капельницы и прикрепила его к игле в его локтевой ямке. Затем наклонилась вперед, чтобы запустить капельницу. Ее грудь оказалась прямо перед глазами Хинде. Он подумал о Ванье. Раствор начал поступать в него.

– Ну вот, теперь мне надо задать несколько вопросов. Вы думаете, у вас хватит сил?

Эдвард кивнул и отважно улыбнулся. Фатима улыбнулась в ответ.

– Ваша дата рождения?

Прежде чем он успел ответить, «скорая помощь» резко затормозила, а потом совсем остановилась. Через перегородку он услышал, как шофер выругался. Эдвард лежал как на иголках. Конечно, их мог вынудить остановиться неосторожный водитель какой-то машины, но это могло означать и прелюдию к последнему шагу к свободе. Он увидел, как сопровождающий охранник застыл, насторожился, а Фатима тут же попросила прощения за внезапное торможение. Эдвард огляделся в поисках какого-нибудь орудия для удара. Или, еще лучше, колющего оружия. Ничего нет. Кроме того, он пристегнут к носилкам. Значит, помочь он не сможет. Остается только ждать.

Кеннет снова выругался и почти лег на гудок. Кому-то ведь должен принадлежать красный «Сааб», который так небрежно припаркован на левой стороне дороги, что им не проехать. Еще сразу после поворота. Идиот. Чистая удача, что у него такая быстрая реакция, иначе бы они с ним столкнулись. Где владелец этой гребаной машины? Не мог же он, так по-дурацки припарковавшись, взять и отправиться на укрепляющую лесную прогулку? Он явно должен находиться где-то поблизости. Хотя тогда бы он услышал сирену. Увидел синие огни. Типично. Всего в двухстах метрах от шоссе. Там он уж исхитрился бы и проехал, а на этой долбаной дороге ничего не поделаешь. С одной стороны от «Сааба» – забор. С другой – глубокая канава. Кеннет снова загудел.

Мужчина, составлявший ему компанию в кабине, похоже, нервничал. Он непрерывно озирался по сторонам, держа руку на каком-то электрическом оружии, пристегнутом к ремню.

– Что происходит? – поинтересовался Кеннет.

– Не знаю. Ты можешь сдать назад?

Кеннет пожал плечами и включил задний ход. Он видел, как мужчина рядом отцепил от ремня рацию и поднес ко рту.

Тут мир взорвался.

До кузова «скорой помощи», перекрывая сирену, донеслись два выстрела и звук бьющегося стекла. Казалось, все произошло одновременно. Мимо матового окошка в кабину метнулась тень, и на него что-то брызнуло. Что-то темное. Текущее. Сидевший рядом с Эдвардом охранник вскочил на ноги. Фатима вскрикнула, прижала локти к ушам, сцепила руки на затылке и наклонилась вперед. «Военные впечатления», – подумал Хинде, увидев ее реакцию. Сам он просто лежал и наблюдал за разразившимся всего за несколько секунд хаосом. Вскоре послышались три сильных удара по машине.

– Что происходит? – закричала Фатима.

Охранник держал электрический пистолет в руке, но направлять его было некуда. Эдвард лежал совершенно спокойно. Он не собирался понапрасну привлекать к себе внимание. Достигнув уже так многого, он не намеревался подвергать себя риску, что у охранника с нервами на взводе возникнут какие-нибудь идеи.

Внезапно сирена смолкла. Вместо постоянного шума на заднем плане воцарилась полная тишина. Настораживающая тишина. Охранник стоял неподвижно. Только вертел головой. Прислушивался. Ничего слышно не было. Фатима медленно распрямилась и с ужасом посмотрела на охранника.

– Что происходит? – прошептала она.

– Кто-то пытается его освободить, – ответил охранник, по-прежнему пребывая в напряжении.

Словно в подтверждение его слов распахнулась задняя дверца. Прозвучало еще два выстрела. Первая пуля прошла прямо через мягкие ткани под ребрами и, выйдя через спину, разбила матовое окошко. Вторая застряла в грудине. Охранник рухнул. Фатима закричала. Роланд Юханссон распахнул вторую дверцу так, что Фатима стала ему видна, и направил пистолет на нее.

– Нет, – кратко сказал Эдвард.

Роланд опустил пистолет и влез в тесное помещение, казалось, еще ужавшееся с появлением этого мощного человека. Он начал молча отстегивать Эдварда. Освободившись, тот сел на носилках. Больше всего ему хотелось просто выбежать наружу. Запрыгать. Ему пришлось призвать всю силу воли, чтобы не утратить контроля. Теперь уже так близко. Он поднял взгляд на мешочек с раствором. Вытянулся и отцепил его от держателя.

– Это я возьму с собой.

Никакой реакции. Фатима пребывала в шоке. Она отстраненно всхлипывала и раскачивалась из стороны в сторону. Взгляд устремлен в одну точку. Роланд протянул руку, предлагая Эдварду помощь, чтобы слезть с носилок и выбраться из машины. После маленького представления в общей комнате тот был слабее, чем предполагал. Они медленно двинулись вдоль «скорой помощи». Остановились на полпути до кабины.

– Ты справишься?

– Да. Спасибо.

Эдвард слабо прислонился к машине. Роланд, похлопав его по плечу, прошел до кабины и открыл дверцу с пассажирской стороны. Без видимых усилий он вытащил охранника, который неподвижно сидел, скрючившись. Кровоточащая рана на горле прямо под челюстью и еще одна чуть пониже ключицы, успел отметить Эдвард, пока Роланд тащил мимо него охранника в сторону задних дверей. Живой, но долго не протянет. Он услышал, как закричала Фатима, когда Роланд более или менее закинул умирающего охранника в заднее помещение. Эдвард закрыл глаза.

Роланд обошел вокруг машины с другой стороны. Когда он выстрелил в сидевшего на переднем сиденье охранника, водитель попытался удрать. Но оказался недостаточно проворным. Роланд успел обежать вокруг, схватить его и трижды ударить головой о стенку машины. Теперь он схватил потерявшего сознание шофера и отправил его составлять компанию остальным. Собрав всех в одном месте, он снова забрался в «скорую». Охранники его не волновали. Один мертв, второй умирает. Он отцепил от их поясов наручники и перевернул шофера. Запер ему руки на спине и обратился к Фатиме, по-прежнему сидевшей на стуле возле носилок.

– Иди сюда.

Фатима только помотала головой, не будучи в силах пошевелиться. Роланд шагнул к ней, сдернул ее со стула и придавил к полу рядом с остальными. Когда он стал запирать ей руки на спине, она не сопротивлялась. Он выдернул одеяло, опять прошел вокруг машины, мимо Эдварда, к пассажирской стороне. Принялся выгребать лежавшие по всей кабине осколки стекла. Удалив бóльшую часть, он расстелил одеяло на пассажирском сиденье. Вернулся к Эдварду и помог тому разместиться с капельницей в кабине. Прежде чем закрыть дверцу, он выбил из окна остатки стекла, чтобы оно казалось открытым, а не разбитым. Устроив Эдварда, он поспешил к припаркованному «Саабу» и достал с заднего сиденья рулон серебристого скотча. Вернулся к «скорой» и четверым в кузове. Связал ноги шоферу и женщине. Не потому, что думал, будто кто-нибудь попытается привлечь внимание ударами ног, – мужчина не придет в сознание еще долго, а девица кажется совершенно апатичной. Просто на всякий случай. В завершение Роланд дважды обмотал им скотчем рты. Потом выпрыгнул, закрыл дверцы, уселся на водительское место и повернул ключ. Все заняло пять минут. Никто их не видел. Нигде ничто не шевелилось. Никакие сирены не приближались. Только звуки леса.

Они тронулись в путь. Эдвард взглянул в зеркало заднего вида и увидел, как «Сааб» становится все меньше и меньше. Они поставили на нем крест. Покинули его. Так же, как он поставил крест на «Лёвхаге». Покинул ее.

Теперь он может, теперь он должен смотреть вперед.

Роланд гнал «скорую помощь» с очень небольшим превышением скорости. Эдвард был уверен в том, что шоссе 55 не является излюбленным местом полиции для проверки скорости, во всяком случае, когда дело касалось спецтранспорта, но рисковать было глупо. Встреча с блюстителями порядка не представлялась оптимальной по нескольким причинам. Их бы заинтересовало разбитое окно. В кабине имелись следы крови. Роланд был одет не соответствующим образом. Внимательный полицейский все это заметил бы. Ну, если проблема возникнет, им придется ее решить.

Вокруг было красиво. По-летнему зелено. У Эдварда возникло почти головокружительное ощущение, когда он смотрел на простирающийся перед ним колышущийся ландшафт. Как много площади. Пространства. Теперь, когда перед ним открывалась перспектива, когда он видел, в чем ему отказывали, последние четырнадцать лет казались еще более изолированными и ограниченными. Он наслаждался поездкой, каждым новым видом, возникавшим вдоль извилистой дороги. Ветер через выбитое окно трепал его жидкие волосы. Он снова закрыл глаза. Дышал глубоко. Дал себе отдых. Воздух казался более легким. Другим. Каждый вдох укреплял его. Вот каково это, когда дышишь как свободный человек. Роланд сбросил скорость. Эдвард открыл глаза. Они подъехали к шоссе Е18. Чуть более получаса, и они в Стокгольме.

– У тебя есть телефон? – спросил Эдвард.

Роланд сунул руку в карман и протянул ему мобильный телефон. Эдвард набрал номер по памяти и стал ждать ответа, а Роланд перешел на безопасные 110 километров в час.

* * *

Харальдссон стоял у окна спальни. Он стоял там с тех пор, как открыл дверь и обнаружил комнату пустой. Прошел мимо не застеленной двуспальной кровати к окну. И остался стоять. А что еще было делать? Искать Йенни? Где? Он не имел представления и был буквально парализован.

Тревога, страх, Йенни, работа.

В саду начали сажать яблоню. Он видел, как приехали садовники. Как они обошли сад, размахивая руками и что-то обсуждая. Пришли к согласию относительно лучшего места и принялись отмерять и копать. Принесли мешки с землей. Нормальная жизнь, проходившая всего в нескольких метрах от него. Понятная действительность.

Думать трезво было трудно. Что он может сделать? Он не может оказаться замешан. Ему нельзя быть замешанным. Йенни исчезла. Он замешан. Но об этом никому не следует знать. Нельзя, чтобы с Йенни что-нибудь случилось. Мысли скакали, меняли колею, точно на поцарапанной виниловой пластинке.