Текст книги "Метод «длинного стола» в качественных полевых социологических исследованиях"

Внутренняя структура глубинного интервью

В поиске ответа помните главное: одного-единственного способа не существует. Точнее, есть только один-единственный способ – ваш.

Роберт Белла

Внутренняя структура глубинного интервью выстраивается с опорой на выработанные группой представления о необходимости составных элементов структуры и ее самой в целом. Рабочая группа создает свой вариант внутренней структуры интервью, соответствующей целям и задачам исследования, но при этом основные принципы построения сохраняются.

Рассмотрим пример рабочих представлений о внутренней структуре глубинного интервью и его значения для полевого исследования.

Из протоколов работы «длинного стола»:

В глубинном интервью техники коммуникации с собеседником могут быть похожи на обычные беседы или на то, как общаются со своими клиентами представители других профессий. Но глубинное интервью в социологическом исследовании – это не светская беседа, не допрос, не сбор анамнеза врачом, не исповедь у священника, не интервью с журналистом, не консультация у психолога. Глубинное интервью – это исследовательская процедура по сбору первичных данных в форме беседы, релевантная целям и задачам социологического исследования.

Схожесть в техниках проведения беседы и само происхождение метода из иных сфер деятельности создают риски превращения глубинного интервью в исповедь или допрос, консультацию психолога или светскую беседу.

Задавать вопросы, слушать и фиксировать ответы – только часть практики интервьюирования. Туда входят еще способы получения согласия на интервью, введение в беседу, установление доверительного контакта с информантом, переходы к ключевым вопросам, трансформация КИВов для данных информантов, уточнение ответов, учет невербалики собеседника и контекста интервью, выход из него, способы фиксации с помощью аудио-или видеозаписи, а также полевого дневника. Структура глубинного интервью должна быть гибко подстроена под всю практику интервьюирования, а не только под ее составную часть – непосредственный контакт с собеседником. (Мы же не называем практикой вождения умение крутить руль, тормозить и трогаться с места. В эту практику входят знание правил движения, мелкий ремонт и обслуживание автомобиля и пр.)

Глубинное интервью – это всегда столкновение двух культур, и его результатом является ответ информанта, который представляет рефлексию понимания данного вопроса, собственного внутреннего мира, внешних обстоятельств проведения интервью. Но в этом ответе присутствует и рефлексия интервьюера, который реагирует на ответ информанта дополнительными вопросами, уточнениями, мимикой и жестами. Получается, что ответ информанта – продукт «двойной рефлексивности», неотделимой от субъективности восприятия информанта и интервьюера.

Единственный способ для исследователя в интервью что-то сделать со своей субъективностью в процессе интервьюирования – попытаться ее осознать. Это осознание легче осуществить в рабочей группе партнеров по исследованию в процессе проговаривания своих представлений, действий и намерений.

Внутренняя структура глубинного интервью – это общая логическая схема работы интервьюера, которая «в поле» может гибко меняться. Однако ее основные элементы помогают избежать грубых ошибок при сборе первичных данных и обеспечивают сравнимость результатов в случае, когда в проекте участвуют несколько полевых исследователей.

В настоящее время введение в интервью строится по незамысловатой схеме знакомства, которая, вероятно, остается неизменной еще с прошлого века – того времени, когда я был начинающим. Интервьюер благодарит за согласие принять участие в интервью, называет свое имя и организацию, которую представляет. Кратко информирует о целях интервью, предполагаемом времени на его проведение, иногда объясняет правила беседы. Обещает безопасность участия для информанта (анонимность, обобщенные результаты, научные цели).

Подготовка к введению в интервью по методу «длинного стола» считается не менее важной частью, чем формулирование основных вопросов. В центре этой подготовки стоит поиск ответа на вопрос: «Из каких соображений информант согласится разговаривать с нами по интересующим нас вопросам?»

Во введении нам важно помимо целей и задач исследования прояснить свою компетенцию как право задавать вопросы и получать на них ответы. Дело в том, что, если социолог работает не под легендой, а сообщает информанту, что является представителем «центра социологических исследований», говорит об «обратной связи с народом», убеждает, что это безопасно, так как анонимно, что это нужно для каких-то программ развития и достижения всеобщего счастья, у информанта возникает много вопросов относительно компетенции интервьюера.

Врачу, следователю, психологу, священнику, сотруднику кадровой службы, журналисту достаточно представиться и продемонстрировать атрибуты своей профессии (удостоверения, форму одежды), чтобы его визави понял, почему задаются такие вопросы и почему собеседник просит отвечать искренне и правдиво. Немаловажен факт, что в большинстве случаев к представителям этих профессий люди обращаются сами – за помощью или принудительно, в рамках законодательства. Мотивация пациента врача или прихожанина в церкви давать правдивые и искренние ответы по всем, даже самым неудобным вопросам, понятна. Врач лечит тело, священник – душу. Социолог может только попросить о встрече, никаких формальных причин соглашаться на интервью у информанта нет. Что конкретно получит информант от участия в интервью – неочевидно, в отличие от разговора с врачом или священником.

Рецепты «длинного стола»

Чтобы закрепить важность прояснения компетенции исследователя перед информантом, ведущий задает нескольким участникам «длинного стола» вопрос «Как у тебя с деньгами?» и просит ответить в зависимости от того, кто спрашивает.

Упражнение «Как у тебя с деньгами?»

Ведущий: Что вы ответите на вопрос «Как сейчас с деньгами?», если его задают ваши родители-пенсионеры?

Участник 1: Мама-папа, у меня все в порядке, не волнуйтесь!

В.: А если ваш коллега по работе?

У. 2: Ну, смотря, кто. Могу ответить, что норм. Если у меня подозрение, что он хочет одолжить, могу сказать, что не очень. А если начальник, то скажу, что еле на питание хватает.

В.: А если налоговый инспектор?

У. 3: Спрошу, что такое деньги?

В.: Один и тот же вопрос, а сколько вариантов ответа в зависимости от компетенции того, кто его задаст. Поэтому мы в поле все «без погон» и думаем о том, как лучше представиться и как доходчивее объяснить, кто мы такие и для чего задаем вопросы.

Тем не менее такие искренние и правдивые ответы все же возможны, если введению в интервью уделяется должное внимание и будут учтены различные варианты мотивации участия.

Пример ответов участников ДС на вопрос: «Из каких соображений собеседник может согласиться на интервью?»

1) Из интереса к теме.

2) Из прагматических соображений вроде помощи в решении конкретного вопроса, доведения жалобы до власти, если интервьюера считают ее представителем.

3) «По знакомству» или «по блату».

4) Из уважения.

5) Для подтверждения своего статуса эксперта, знатока.

6) Из сочувствия, жалости к интервьюеру.

7) За вознаграждение.

8) Из любопытства (ни разу не видел социолога, не давал интервью).

9) Из солидарности (у всех берут интервью, а меня не зовут).

10) Логофилия (нравится поболтать, неважно о чем).

11) Свободное время, от скуки.

12) Помощь власти, руководству в решении важного вопроса.

13) Заставили, в добровольно-принудительном порядке.

14) Высказаться, «выпустить пар».

15) Узнать, что отвечают, думают другие.

16) Застали врасплох, не сумел сразу отказаться.

17) Понравился интервьюер как девушка или молодой человек.

18) Одиночество, не с кем поговорить, пообщаться.

19) Донести свои идеи до общественности.

20) Из тревожности, подозрительности (узнать, почему нам задают такие вопросы).

21) Показать всем, что не боюсь высказывать свое мнение.

Это задание не только тренирует воображение участников, но и является основой разработки введения в интервью, которое поможет прояснить компетенцию исследователя.

Например, если работает мотив «по знакомству», то во ведении можно ограничиться ссылкой на знакомого, который помог установить контакт. Но важно точно знать, что этот «проводник» сказал информанту о том, кто будет брать интервью и с какой целью. В противном случае, если во введении интервьюер будет говорить о чем-то другом, может возникнуть недоверие вплоть до отказа от встречи.

В случае, когда согласие на интервью получено из соображений подтверждения информантом своего статуса эксперта, знатока и т. п., во введении нужно продемонстрировать знакомство с его биографией, достижениями, репутацией. Например, хорошим входом в экспертное интервью может быть просьба прокомментировать тезис из выступления или статьи информанта.

Вот пример введения, в котором интервьюер обращается к мотивации участия в интервью на основе проявления активной гражданской позиции: «Мне вас рекомендовал Н. как ветерана предприятия и человека, добившегося от руководства восстановления очистных сооружений, которые пять лет ремонтировались, но никак не запускались. У нас исследование на тему возможности участия рядовых работников предприятия в принятии управленческих решений. Расскажите, как это вам удалось».

Результат прояснения компетенции социолога – согласие на участие в интервью. Но когда исследователь дойдет до основных вопросов, собеседник даст ему понять, на что именно получено согласие: на вход в гостеприимный дом или на минное поле. Здесь проявляется компетентность исследователя, то есть уровень его владения методом интервью. Если больной приходит к терапевту с просьбой послушать его, потому что стало трудно дышать, то врач достает фонендоскоп и просит раздеться до пояса, а если он ответит: «Я вас слушаю, говорите», больной понимает, что ошибся кабинетом, попал к психотерапевту. У социолога тоже имеются свои атрибуты профессии. Это диктофон, вопросник, полевой дневник, но главное – это как он задает вопросы, как слушает, как уточняет ответы, как поддерживает интерес собеседника в ходе интервью, как устанавливает доверительные отношения.

В случае, когда затрагиваемые темы слишком сенситивны (касаются доходов, здоровья, вероисповедания, нарушений закона и т. п.), нужны вопросы, постепенно вводящие в тему исследования. Из истории человечества нам известно, что первобытный человек выбирал места для своих стоянок так, чтобы они давали возможность укрытия и обзора местности. Вот этот принцип «обзора и укрытия» можно использовать в начале интервью для того, чтобы не получить уход от вопросов, социально ожидаемые ответы или превращение интервью в процедуру, напоминающую допрос. Как сказал один из участников «длинного стола», «Это было не интервью, а одно мучение, какой-то допрос. Приходилось буквально вытягивать каждое слово. У меня было чувство, словно я стоматолог, вырывающий зуб мудрости у своего пациента».

Переходник, построенный по принципу «обзор и укрытие», дает возможность информанту освоиться в беседе с интервьюером, почувствовать интерес к теме исследования, понять цели собеседника и оценить для себя, насколько безопасно отвечать искренне.

Например, тема исследования – сбор пожертвований на нужды религиозной общины, установки и мотивация религиозных людей на пожертвования в форме «десятины» на материальное обеспечение деятельности общины.

Переходником к этим вопросам может служить использование текущей ситуации: «Во время пандемии люди нуждаются в материальной и духовной поддержке. Как ваша община помогла вам и вашей семье в это непростое время?»

Этот переходник к ключевым вопросам помогает естественным образом выйти на тему источников материальной помощи, роли в этом пожертвований, отношение к этой практики информанта и т. д.

Переход к ключевым вопросам – это то, ради чего интервьюер выходит в поле.

Уже было упомянуто, что КИВ – это вопрос исследователя к самому себе, а для информанта он должен выглядеть так, чтобы ему было понятно, о чем спрашивают, и сам вопрос был интересен и стал поводом для размышлений.

В том виде, как он сформулирован для себя исследователями, вопрос может быть задан экспертам или информантам, которым он понятен без перевода на язык их терминов и понятий. Этот КИВ (КИВы) прописан в тематическом вопроснике глубинного интервью (гайда, гида, сценария) как основной исследовательский вопрос. Дополнительные вопросы в развитие КИВа представляют собой переформулированные гипотезы, которые были отобраны как рабочие во время проверки КИВа «ежиным тестом».

Развитие и изменения КИВа в полевом исследовании связаны с содержанием ответов информантов и результатами полевых наблюдений. Поэтому исследователь в ходе интервью старается получить как можно больше неожиданных ответов, которые не входят в дополевые гипотезы. К своим гипотезам он переходит тогда, когда они либо прозвучали в ответах информанта, либо информант считает, что уже ответил на вопрос и больше сказать нечего, то есть превращается в «молчащего клиента», который повторяет: «Я не знаю», «Затрудняюсь ответить» или «Это вопрос не ко мне».

Например, КИВ о причинах того, что далеко не все записавшиеся на онлайн-курсы и заплатившие за них деньги доходят до финала.

В сценарии гайда предусмотрены два варианта действий интервьюера в получении ответов на КИВ:

1) Все неожиданные ответы информанта, если они представляют интерес для задач исследования, фиксируются и уточняются с помощью дополнительных вопросов или просьбы привести пример для понимания, что имеется ввиду.

Информант: До конца курса ни разу не дошел, потому что не мог найти время на занятия и выполнение заданий. Хотя заплатил именно для того, чтобы заниматься, когда удобно, когда есть свободное время, а не ездить, тратить время, чтобы добраться, еще и к определенному часу.

Интервьюер: Получается, когда вы сами для себя планируете время занятий, то его оказывается еще меньше, чем если бы ходили на курсы вживую?

Инф.: Выходит, так.

2) Если респондент лаконичен в ответах, то предлагаются вопросы, основанные на наших гипотезах, – например, что нет умения учиться самостоятельно.

Информант: Да, было так с курсом английского языка. Я заплатил, прошел занятий пять и бросил. Не могу сказать, почему, чего-то не пошло.

Интервьюер: А что не пошло?

Инф.: Не знаю, не хочу об этом думать, может, не мое, может, еще что-то. Короче, не знаю. Давайте заканчивать, у меня еще дела.

Инт.: Хорошо. Один вопрос. А был опыт самообразования, может, какие-то другие онлайн-курсы прошли до конца?

Инф.: Нет, до конца не дошел. Но те были такие, платить за них не нужно было.

Это стандартный элемент, который не нуждается в пояснениях, так как именно уточнение смысла ответа – одна из основных задач глубинного интервью. Никогда нельзя быть полностью уверенным, что правильно понял смысл ответа информанта. К тому же уточнение ответа может привести к получению новой информации, помочь с интерпретацией уже известных фактов, вывести на новые гипотезы.

Уточнение может быть в виде дословного повторения слов информанта: «Я вас правильно понял, что местных не берут на работу на ферму, потому что им надо больше платить и у них ниже дисциплина, чем у гастарбайтеров?»

Можно перефразировать:

Интервьюер: Хочу уточнить. Вы считаете, что причина того, что на ферме работают в основном гастарбайтеры, это низкая зарплата? И они более дисциплинированы, чем местные?

Информант: Ну да. Да они сами не хотят.

Инт.: Вы же говорите, что в селе работы нет.

Инф.: Конечно, нет. Но и это не работа. Молодежи неинтересно лопатой г… грести.

Инт.: Это вы о чем? Плохие условия труда? Низкая механизация? Но ведь сейчас уже с этим получше, кажется. Или труд на земле не в почете теперь? Это только у сельской молодежи такое отношение к труду?

Инф.: Конечно, отношение. Вот воспитание трудовое, где оно? Со школы раньше начиналось.

В этом фрагменте интервью с сельским жителем видно, как уточнение смысла ответа выводит исследователя на новые причины решения кадрового вопроса на данной ферме за счет гастарбайтеров.

Продуктивная форма уточнения ответа информанта – просьба привести пример. По нему можно судить, правильно ли понят исследователем смысл ответа. Сам выбор примера тоже может сказать о многом. Например, об опыте в данном вопросе, о конкретных фактах и т. д. Даже отказ или затруднение привести пример, поясняющий смысл ответа, тоже дает представление о степени достоверности информации, об уровне компетенции собеседника. Иногда пример, приведенный информантом, может казаться не связанным с его ответом.

Скажем, на вопрос о своем участии в общественной жизни информант рассказывает о ситуации, в которой он был не субъектом участия в мероприятии по оказанию благотворительной помощи пострадавшим от стихийного бедствия, а ее объектом, то есть благополучателем. Это меняет представление исследователя о смысле, который собеседник вложил в подтверждение своего участия в общественной жизни. Особенно важны примеры, где информанты дают качественные оценки словами больше-меньше, много-мало, хорошо-плохо и пр. Тогда можно лучше понять их представление об оценочных «шкалах», которые они используют в ответе на вопрос интервьюера.

В любом случае важно помнить, что когда суть ответа информанта не очень понятна, лучше не переходить к следующему в надежде, что по ходу беседы это можно будет прояснить. Как правило, все так и остается без уточнения, если не сделать пометку в полевом дневнике о необходимости вернуться к этому вопросу в подходящий момент.

В структуре глубинного интервью вопросам о чувствах и эмоциях уделяется особое внимание, хотя напрямую о них спрашивают редко. Дело в том, что человек устроен так, что он может чувствовать одно, говорить другое, а делать третье, причем в разных комбинациях. Опытный интервьюер может увидеть это рассогласование, которое Карл Роджерс называл отсутствием конгруэнтности.

В психологическом консультировании согласованию между тем, что чувствует, думает и делает клиент, посвящено множество методик терапии. Вопросы, что вы чувствуете в данный момент, какие эмоции вызвало у вас это событие и пр., – обычная практика в работе психолога или психотерапевта.

В глубинном интервью социологического исследования вопрос о том, надо ли спрашивать о чувствах, остается предметом дискуссий. Многие интервьюеры в «поле» избегают этого по нескольким соображениям. – Во-первых, перевод интервью в регистр чувств и эмоций небезопасен как для информанта, так и для интервьюера. С одной стороны, это помогает установлению доверительных отношений, искренности в ответах, а с другой – эмоциональность затрудняет объяснение позиции по данному вопросу, оценку своего поведения и т. п. Считается, что эмоционально нагруженные интервью способствуют профессиональному выгоранию интервьюера. – Во-вторых, интервьюер не психотерапевт. Тот, получив ответы на свои вопросы, уходит, а информант остается в тех чувствах, которые могли разбудить неприятные воспоминания, осознание своего положения и пр. Цель психотерапевта, намеренно выясняющего наличие позитивных или негативных эмоций у своего клиента, – их проработка, изменение отношения к событию или себе. Социолог это делает с целью получения информации, терапией он не озабочен и не умеет ее проводить. Возникает этическая проблема, которую надо обсуждать отдельно.

Однако в некоторых случаях прямой вопрос о чувствах бывает уместен.

Фрагмент интервью с деканом факультета об отношении к переформатированию института в исследовательский университет (из полевого дневника):

Интервьюер: Как Вы относитесь к тому, что теперь вы стали исследовательским университетом? Какие теперь перед вами стоят новые задачи и какие перспективы открываются?

(Декан говорит заученно, скороговоркой, без выражения, не поднимая глаз.)

Декан. Конечно, новые задачи и новые перспективы. Получим новое оборудование, появятся средства на проведение исследований, придут новые молодые кадры, зарубежные поездки. Сможем выйти на мировой уровень…

И.: Как-то вы невесело об этом говорите, без оптимизма.

(Декан отвечает эмоционально, возмущенно, с обидой и вызовом смотрит на меня.)

Д.: А вы что, считаете, что от смены вывески я сразу задышу оптимизмом?!? Это все обещали, когда начинали эту историю. Ну и где это все? Ждем-с. И верится с трудом, что эти перспективы и планы… Извините, наболело.

В этом отрывке из интервью о проблемах высшего образования можно увидеть, как вопрос об эмоциях, которые, по мнению интервьюера, переживает информант, позволил ему отказаться от дежурных слов и высказать свое личное мнение.