Текст книги "Метод «длинного стола» в качественных полевых социологических исследованиях"

Дистанция между интервьюером и информантом, или Дружба как метод

На этапе работы «длинного стола» «в поле» вопрос об «эффекте интервьюера» возникает тогда, когда участник чувствует, что скрывать свою точку зрения по задаваемому вопросу, делать вид, что не бывает правильных или неправильных ответов для того, чтобы создать доверительную атмосферу в интервью, не слишком получается.

С другой стороны, непонятно, какую дистанцию в коммуникационном пространстве между интервьюером и информантом считать оптимальной, чтобы интервьюер мог оставаться одновременно эмпатичным и эмоционально отстраненным для сохранения беспристрастности и объективности.

Существует точка зрения, что дискуссия об оптимальной дистанции беспредметна, так как избежать влияния интервьюера в глубинном интервью все равно не удается. Надо не бояться этого, а наоборот, стремиться к максимально возможному сокращению этой дистанции под девизом «дружба как метод» в рамках «новой этнографии», которая предлагает сейдмановскую схему «Я – Ты»[61]61
  Seidman I. (2013) Interviewing as Qualitative Research: A Guide for Researchers in Education and the Social Sciences. New York, NY: Teachers College Press.


[Закрыть], где профессиональные отношения переплетаются с «человеческими». Проблема здесь в том, как избежать сокращения дистанции до «Мы», когда происходит не просто слияние точек зрения, а утрата исследовательской позиции в целом.

Таким образом, оптимальная дистанция между исследователем и респондентом определяется способностью первого сокращать переход отношений с респондентом в процессе коммуникации от эмоционально безопасного «Я – Вы» к дружескому «Я – Ты», при этом стараясь избежать перехода в состояние «Мы», в котором интервьюер полностью выпадает из своей роли.

На практике установление дистанции между интервьюером и информантом по схеме «Я – Ты» возможно при достаточной длительности контактов между ними, чем отличаются этнографические экспедиции. В них, как я убедился по собственному опыту, избежать перехода «служебных» отношений в «человеческие» очень трудно, да и не нужно. Попытки сократить дистанцию до «Я – Ты» при однократном или даже повторном интервью могут быть продуктивны только в специфических обстоятельствах, которые зависят от соответствующего общего контекста. Например, в интервью, где респондент сам стремится сократить дистанцию для установления доверительных отношений с целью получить помощь или поддержку в решении его проблем. Безусловно, короткая дистанция возникает в случае, когда информант и интервьюер включены в общую социальную сеть, знают друг друга. Изредка бывает ситуация, когда «проводник» как-то особенно постарался для организации интервью и «перегрел контакт».

Помню случай, когда высокопоставленный чиновник после двух-трех реплик при знакомстве и введения в тему вдруг заявил, что «ему посоветовали быть с вами откровенным», и действительно предоставил информацию «для служебного пользования», старался сократить дистанцию общения до «Я – Ты». Но в данном контексте я был, скорее, не социологом, а, по его мнению, представителем «компетентных органов, которые и так все знают».

Вежливость – это тоже метод

В рекомендациях по проведению интервью часто отмечают необходимость проявлять тактичность и вежливость. Поскольку метод «длинного стола» предполагает, что его участники должны достичь общего языка относительно ключевых понятий полевого исследования, вопрос о том, что мы будем понимать под вежливостью интервьюера и как она проявляется, не остался без внимания.

Умение быть вежливым в интервью имеет не только морально-этическое значение. Мы рассматриваем вежливость как метод исследования – эта идея принадлежит Теодору Шанину и исходит из упомянутого выше концепта «двой ной рефлексивности».

Вежливость исследователя проявляется не только в умении говорить волшебные слова «спасибо» и «пожалуйста», но, главном образом, в его убеждении, что никто из участников интервью, включая его самого, не имеет монополии на истину. Поэтому недопустимы ни менторский тон (учителя с учеником, взрослого с ребенком), ни наигранная приниженность (я в этом ничего не понимаю), ни информационное попрошайничество (откройте мне глаза, раскройте секрет), ни льстивость (только вы, с вашим опытом можете объяснить…).

Вежливость полевого исследователя проявляется в таком же искреннем непонимании и желании разобраться в неизвестной теме, как при разговоре с ребенком, когда взрослый искренне, без всякого притворства признает «экспертность» собеседника и интересуется: «А что это за игра, как в нее играют? А кто такие смурфики, бакуганы?»

Вежливость интервьюера проявляется в предупреждении заранее о своем появлении непосредственно перед интервью, даже в случае договоренности, что если информант не сообщит об отмене встречи, то напоминать необязательно. В нашей школе-студии это проявление вежливости названо «свисток Миклухо-Маклая». Есть известная история про знаменитого антрополога: прежде чем войти в поселение туземцев, Николай Миклухо-Маклай свистел в свисток, предупреждая о своем появлении, хотя с ними был уже хорошо знаком. Туземцам это очень нравилось, так они могли успеть спрятать то, что хотели скрыть, и продемонстрировать то, что хотели показать. Оказывается, у них были поверья, что белый человек может навести порчу на животных, женщин и детей, если их увидит.

Вежливость проявляется и в том, что интервьюер хорошо представляет, для чего в гайде содержится тот или иной вопрос, и что потом будут делать с ответом. Собеседник практически всегда чувствует, когда интервьюеру действительно интересно получить ответ, а когда он задает «дежурные» вопросы, ответы на которые, как ему кажется, он знает заранее. От этого во многом зависит, какой вариант ответа выберет информант, отвечая на вопрос.

Например, чтобы узнать, кто представляет реальную власть на селе, у нас был проверенный рабочий вопрос: «К кому в первую очередь заезжает „городская власть“»? Информант может дать не менее пяти вариантов ответа в зависимости от того, как он воспринял ситуацию интервью и самого интервьюера: 1) дать общий ответ («К кому захотят, к тому и заедут, на то и власть»), 2) уклониться («Не знаю»), 3) дать неверный ответ («В администрацию, к кому же еще»), 4) уточнить вопрос («Смотря какая власть и зачем приехала»), 5) дать правильный ответ.

Из записи ДС:

Раньше любая власть первым делом заезжала в правление колхоза. Потому что у председателя колхоза была власть, от него все зависело. А в сельсовете никогда ничего не было, туда направлялись потом или вовсе проходили мимо. Сейчас – смотря кто приезжает и зачем. Могут к нашему фермеру Н. первым делом заехать, у него полсела работает, производство свое, то да се, он тут вопросы решает: не все, конечно, но многие, да.

Какой вариант он «включит», заранее знать нельзя, но можно поспособствовать «правильному ответу» своей искренней заинтересованностью в том, что знает собеседник по данному вопросу, признанием его «экспертности», внятным объяснением, зачем «побеспокоил» и от кого пришел и пр., то есть «вежливо спросить».

«Пустое пространство» в интервью

Вопрос о том, как на практике создать доверительную атмосферу между интервьюером и интервьюируемым, как сделать, чтобы информант проявил заинтересованность в теме исследования и не опасался последствий своего участия в нем, возникает практически у всех полевых исследователей. Особенно у тех, кто проводит глубинные и экспертные интервью.

Мы уже упоминали о значимости дистанции в интервью между собеседниками и о прояснении своей профессиональной компетентности во введении в интервью, о «дружбе» и «вежливости» как методах полевой работы, но чаще всего, когда говорят о входе в «поле» и первом контакте с информантом в исследовательском интервью, все рекомендации можно свести к двум советам:

1) Создать безопасное пространство для беседы. Для этого предлагают продемонстрировать свое дружелюбие, уважение к собеседнику, убедить в своем бескорыстии, желании помочь решить его проблемы или призвать к его гражданской позиции и т. п. Нужно преодолеть сопротивление, связанное с возможными последствиями этого контакта и недоверием к интервьюеру, с помощью заверений в анонимности или предложения отвечать так, как информант считает нужным с точки зрения своей безопасности. Важно правильно представиться, чтобы было понятно, в чьих интересах проводится интервью, чтобы эти организация, фонд и т. п. были известны и вызывали доверие чистотой своих помыслов.

2) Вызвать интерес. Заинтересовать своим предложением, темой беседы, учесть потребности собеседника в информации, учении, лечении, внимании, товарах и услугах и т. д. и т. п.

Однако эти рекомендации в ситуации исследовательского интервью не всегда срабатывают. Ведь даже в торговле товарами и услугами навязчивое внимание и «желание помочь с выбором» часто вызывает у покупателя ощущение «попадания в сети». Нередко старания продавца убедить покупателя в том, что ему искренне хотят помочь с выбором и готовы сделать скидки, кончаются тем, что покупатель быстро уходит, испугавшись чрезмерной активности коммерсанта.

Но одно дело, когда продавец говорит потенциальному покупателю, что рад его видеть, что одобряет его выбор, сам давно пользуется этим товаром, что все его близкие родственники только его и выбирают. В этом случае покупатели догадываются, что основная причина «любви и внимания» со стороны торговца – желание получить прибыль от продажи. Другое дело, когда вы спрашиваете собеседника о мотивах выбора не только товара, но профессии, вероисповедания, образа жизни, кандидата на выборах, хобби, причем без конкретной цели что-то предложить, а для чего-то неопределенного, вроде «понять», «полнее учесть», «разработать планы, рекомендации» и т. п. Ощущение собеседника, что он «попал в сети», зависят от множества факторов, которые не всегда можно предвидеть.

В методе «длинного стола» в установлении первого контакта с информантом особое внимание уделяется, кроме упомянутых выше дистанции между интервьюером и информантом и прояснения компетенции исследователя, созданию «пустого пространства» для интервью.

Третий фактор, способствующий созданию нужной атмосферы на интервью, возник как поиск ответа на вопрос: «Достаточно ли установления интервьюером оптимальной дистанции и прояснения своего права на вопросы и ответы для того, чтобы получить нужную информацию?» Опыт показывает, что исследователь часто проясняет свою профессиональную компетенцию скороговоркой, а иногда не слишком внятно. Особенно это касается институциональной компетенции социолога, играющей вспомогательное значение, которое может помочь получить согласие на интервью, а может и помешать. Вход «в поле» – это не подбор ключей к запертой двери и не пересечение границы, где достаточно предъявить документ с визой. Стефан Вольф писал, что «было бы ошибочно воспринимать „путь к полю“ в терминах фиксированной границы, пересечение которой обеспечивает исследователя открытым и неограниченным доступом к внутренней части поля»[62]62
  Wolff S. (2004) Ways Into the Field and Their Variants. In: Flick E., von Kardoff E., Steinke I., Bauer M. et al. (eds.) A Companion to Qualitative Research. London: Sage. P. 195. Перевод автора.


[Закрыть].

Третий фактор обнаруживается после получения согласия на интервью, когда исследователь вступил во «внутреннюю часть поля». Мы его назвали «пустым пространством для интервью» под впечатлением книги, написанной великим постановщиком шекспировских пьес Питером Бруком «Пустое простран ство. Секретов нет»[63]63
  Брук П. Пустое пространство. Секретов нет. М.: Артист. Режиссер. Театр, 2003.


[Закрыть]. Для театра, писал он, необязательны здание, вешалка, фойе, откидные кресла, рампа, сцена и декорации. Достаточно пустого пространства. В нем движется человек, на него смотрят, этого достаточно, чтобы возникло театральное действие.

Так бывает и в наших полевых исследованиях: есть интервьюер, диктофон, полевой дневник, гайд с вопросами, удобное место и время для интервью, а интервью не получается. И, напротив, условия для интервью неподходящие ни по времени, ни по месту, а в результате беседы получены ответы на вопросы исследования, собрана ценная информация, проанализированная должным образом с интерпретацией ответов и выводами.

Итак, исследователь может создать «пустое пространство» для интервью в любом месте и в любое время. Но как мы узнаем, что «пустое пространство» создано? Брук дает нам надежный критерий для оценки – это изменения в поведении актера и зрителя. Возникновение «пустого пространства» связано с моментом, когда зритель становится молчаливым и сосредоточенным, благодаря чему актер, оказавшись, как в луче прожектора, в луче неотступного внимания зрителя, делает то, чего от себя не ожидал.

Полевой исследователь в какой-то момент интервью также становится по-особому молчаливым и сосредоточенным. Его внимание к собеседнику тоже можно назвать «неотступным», и информант в «луче внимания» рассуждает, вспоминает, сравнивает, делает выводы. Причем говорит с собеседником так, как редко делает в обыденной жизни.

Но интервью – это не спектакль в театре, а исследовательская процедура в форме беседы интервьюера и информанта. Поэтому и сам респондент в ходе беседы на какое-то время тоже становится молчаливым и сосредоточенным, когда слушает вопросы интервьюера или обдумывает ответ.

На мой взгляд, особенно важным для создания «пустого пространства» является утверждение Теодора Шанина, что ни исследователю, ни исследуемому не принадлежит монополия понимания коммуникации, которая осуществляется между ними, и «ни у одного из них нет привилегии окончательного познания»[64]64
  Шанин Т. Методология двой ной рефлексивности в исследованиях современной российской деревни // Качественные методы в полевых социологических исследованиях / Ковалев Е., Штейнберг И. М.: Логос, 1999. С. 329.


[Закрыть].

Вот это умение исследователя создать ощущение «отсутствия привилегии окончательного познания» у каждого из собеседников и неотступное молчаливое и сосредоточенное внимание, с которым социолог слушает информанта, позволяет тому свободно рассуждать при ответе на вопросы, делиться своими сомнениями и эмоциями.

Глубинное интервью в стиле «коучинг»

В процессе групповой работы по анализу собранных данных происходит обсуждение стилей интервьюеров, проявляющихся в характерных задаваемых ими вопросах и в занимаемой ими по отношению к информанту позиции. Один из этих стилей – интервью в стиле «коучинг» – вызывает особенно ожесточенные споры, которые неплохо служат развитию навыка методической рефлексии.

На первый взгляд, этот стиль нарушает все каноны штатных социологических интервью. Со стороны может показаться, что интервьюер изначально критично настроен к респонденту, задавая вопросы типа, «Что вы на самом деле хотели?» и «Зачем вам это было нужно?». Кажется, что исследователь навязывает респонденту свою точку зрения, «учит его жить», провоцирует на эмоциональные реакции, подталкивает к определенному выводу, то есть демонстрирует собой полный набор «смертных грехов» интервьюера.

В отличие от исследовательского интервью, цель коучинга не просто выяснить мнение по определенному вопросу и узнать, что сделано и что планируют делать дальше, а инициировать взаимообмен информацией, опытом и знаниями о различных вариантах решения задач, стоящих перед собеседником. Для этого коуч проводит различные интервенции, начиная с вопроса: «Если вы говорите, что делаете все, что можете, а проблем меньше не стало, возможно, делаете не то, что нужно?», до примеров, как подобные задачи решаются в других городах, и вопроса: «Что вам мешает сделать так же?».

Коуч действует по схеме, задача которой – выяснить, что думает респондент по данному вопросу, что чувствует, что делает, с чем связано несоответствие между мыслями, эмоциями и действиями.

В некоторых случаях мы видим, что такой стиль интервьюера может быть эффективным.

Из записи ДС:

Участник 1: Мне показалось, что ты слишком много времени уделял обмену опытом. Зачем рассказывать, как решали эти проблемы в других хозяйствах? Время у нас ограничено. Мы к нему пришли как эксперту, узнать его мнение, а ты начал с ним разговаривать как коуч какой-то.

У. 2: Но он же сам поинтересовался этим, когда я сказал, что мы проводим исследование в разных локациях. Я что, должен был сказать, что здесь вопросы задаю я? Потом он сам себе задавал «коучинговые» вопросы и сам на них отвечал. Например, «чего мы хотим получить от реорганизации», «почему нам это необходимо для города»; «что будет считаться результатом», «как поймем, что цель достигнута». Может, с ним работал когда-то коуч. Кроме того, так легче проверить наши выводы по другим кейсам. Мы помогаем ему в решении его проблем, а он помогает нам в наших. Вот и сотрудничество, и доверительность, и факты, примеры он приводит, которые так бы не стал. Потому что понимает – я ему могу что-то ценное подсказать, если буду больше знать о его проблеме.

В экспертных интервью такой стиль может быть эффективным за счет возможности создать пространство взаимополезного обмена информацией, оценками и суждениями для решения задач, стоящих перед собеседниками. Демонстрация компетенции интервьюера не только в теме исследования, но и в подходах к решению подобных задач, способов прояснения целей и мотивов участников процесса, а направленность на решение общих социальных проблем делает его собеседника заинтересованным участником проекта и подтверждает неформальную увлеченность самого исследователя. На это указывает сравнительно большее, чем в штатном варианте, количество просьб респондентов коуч-интервью познакомить их с результатами исследования.

«Ключи к собеседнику»

Развитие навыков создания доверительной обстановки для интервью, установление контакта, основанного на взаимном интересе к теме исследования и безопасности для информанта, не ограничивается только обсуждением и приведением примеров. В некоторых случаях нужны задания и упражнения, способствующие формированию этого навыка: «Компетенция и компетентность интервьюера», «Ежиный тест», «Конгруэнтность по К. Роджерсу», «Оценка контекста интервью», «Молчащий клиент» и др. Расскажем об одном из них – это «Ключи к собеседнику».

Из записи ДС:

Ведущий: Вы наверняка слышали выражение, что некто умеет общаться с людьми, потому что знает, как подобрать ключ к любому собеседнику.

Сейчас у вас будет задание, в котором вам придется подбирать ключи к собеседнику не в переносном смысле, а буквально. Перед вами на столе коробка с разными ключами. Сядьте друг против друга, посмотрите на эти ключи и выберите из коробки один из них, который, на ваш взгляд, может «открыть» сидящего напротив вас коллегу для доверительного общения. Потом обоснуйте свой выбор.

(Участники задания выбирают ключи, рассматривают их и по очереди говорят о том, почему этот ключ подходит для «отмыкания» своего партнера по заданию.)

Участник 1: Я выбрала этот ключ, потому что он небольшой, изящный, как Н. Но у него сложные вырезы, не знаю, как правильно называются, которые открывают замок. Потому что замочек у Н. непростой, с секретами, просто шпилькой не открыть.

У. 2: А у меня ключ большой, но несложный, как и Л. Он человек большой, но общительный и открытый.

У. 3: Я не нашла идеально подходящего, выбрала тот, что более-менее подойдет. Видите, он необычный, похож на трубку, даже не поймешь, как им открывать. Вот и С., мне кажется, «открыть» для общения незнакомому человеку будет трудно. Возможно, одного ключа будет мало.

В.: А скажите, у кого возникло ощущение, что в коробке вообще нет нужного ключа, даже ничего приблизительно похожего? Или вам показалось, что не нужно искать какие-то ключи, «дверь» не заперта, не нужно ковыряться в замке, просто входи и общайся?

У. 4.: Да. Я так и чувствовала.

У. 5: Я тоже подумала, что мы друг друга уже хорошо знаем, зачем нам эти ключи, можно просто постучать, и все.

В.: А зачем искали, не отказались?

У. 5: Ну, вы же нам дали задание, надо выполнить.

В.: Коллеги, а «в поле» собеседник в глубинном интервью не должен чувствовать, что между ним и вами стоит кто-то третий, который дал вам это задание, а вы только его выполняете. Важно доверять своим чувствам. Если видите, что «дверь не заперта», не надо подбирать отмычки. Это у анкетера есть «универсальный ключ» в виде преамбулы в анкете, где для всех респондентов одни и те же слова о важности проблемы, о необходимости учета мнения таких людей, как респондент, об анонимности и добровольности участия. У нас такого «ключа» нет, каждый наш собеседник должен почувствовать с нами свою уникальность. А если вы понимаете, что «дверь закрыта», как банковский сейф, не стоит вести себя как «вор-медвежатник» – лучше вежливо извиниться и уйти или перенести встречу.

Как бы тщательно вы ни готовились, обязательно будут возникать нештатные ситуации, требующие корректировки программы исследования и его методов. Поэтому на полевом этапе так важна групповая работа, которая развивает методический багаж исследователя, дает возможность оценить свои навыки, обменяться находками с коллегами, получить и конструктивную критику, и моральную поддержку.

На рабочих встречах участников «длинного стола» по обсуждению хода полевого исследования часто поднимаются те же методические вопросы, которые рассматривались на дополевом этапе. Но возвращение к ним происходит уже на основе собственного опыта: на другом уровне восприятия оно носит более предметный характер, где вопросы, ранее считавшиеся второстепенными, приобретают ключевое значение.

Участники «длинных столов» отмечают, что наиболее полное представление о ремесле полевого исследователя они получили именно на этих встречах, где обсуждались рабочие моменты сбора первичных данных и их анализа.