Текст книги "Метод «длинного стола» в качественных полевых социологических исследованиях"

Практика работы «длинных столов» показала, что для понимания концепта «двой ной рефлексивности» в рабочей группе важно проговорить свои представления о рефлексии и обсудить, почему эта способность важна для качественного исследования. Для этого используются дискуссия и несколько упражнений, которые демонстрируют значение рефлексии в ситуации интервью. Наиболее популярное из них в нашей школе-студии – это библейский вопрос «Где ты?».

Рецепты «длинного стола»

Ведущий: Часто мы слышим, что качественные методы требуют от исследователя развитой рефлексии. Возникает вопрос: «А как ее развить?». Но прежде давайте установим общий язык, договоримся, что мы будем понимать под рефлексией.

Участник 1: Рефлексия для меня – это такое самокопание на предмет, кто я, что я делаю, зачем я это делаю.

У. 2: Да, самосознание. Нет, скорее самопознание, контроль над своими мыслями и действиями.

У. 3: Ну зачем контроль, просто думаешь о смысле того, что с тобой происходит, мысли о себе. Осмысление себя, вот рефлексия.

У. 4: Думаю, рефлексия – это думать о том, что чувствуешь, почему так чувствуешь. Не бояться размышлять о своих чувствах. Например, почему не радуешься, чего хочешь на самом деле. Не всегда об этом хочется думать.

В.: Да, мне кажется, что все это разные стороны рефлексии и все они входят в это понятие. У нас есть методы наблюдения и интервьюирования: в нашем контексте рефлексия – способ наблюдения за тем, что сам думаешь, чувствуешь, делаешь. Можно сказать, что это интервьюирование самого себя о себе. Наверное, для интервьюирования важно уметь себя спрашивать о своих мыслях, чувствах и делах. Ведь если не понимаешь свои чувства, мысли, поступки, разве сможешь понять их у других?

У. 2: Почему нельзя? А эмпатия? Разве нельзя поставить другого на свое место?

У. 1: Вот, мы же об этом и говорим. Как ты узнаешь, что поставил его на свое место, если не осознал, где ты сам? Я сейчас вспомнил об одном исследовании, где были интервью с сиротами. Тоже говорили – прежде, чем вопросы задавать, попробуйте поставить себя на его место. Среди нас была одна интервьюер… Наверное, имела опыт общения с сиротами, а может, и сама [была сиротой]. Она сказала, что не надо пытаться ставить себя на место человека, у которого нет родителей, даже родственников нет. Вы никогда не сможете встать на его место. Вы по-настоящему никогда не поймете, каково быть сиротой.

В.: Да. Это серьезный вопрос. Но мы хотели поговорить, как развить в себе эту способность применительно к интервью. Если мы считаем, что рефлексия важна в нашем деле, когда прозвучал первый призыв к рефлексии? Это даже было задокументировано, и уверен, что вы могли об этом читать.

У. 1: Наверное, в Средние века.

В.: Гораздо раньше.

У. 2: Если читать, то, наверное, в Библии?

В.: Да. Помните, в Ветхом Завете есть история, где Адам при подстрекательстве Змея и Евы нарушил запрет, съел яблоко, устыдился и спрятался в кущах. На следующий день над Раем раздался голос Творца, который задал странный вопрос для всеведущей и всевидящей сущности: «Где ты?». Предположить, что Адам мог так замаскироваться в кустах, что Творец потерял его из виду, нельзя. Значит, он спросил его для чего-то другого. Например, для того, чтобы тот осознал, что он сидит в кустах, прячется, значит, совершил плохое, боится наказания. Можете воспринимать то, что я сейчас говорю, как шутку, но разве это не призыв к рефлексии? Разве это не метод ее развития, придуманный более трех тысяч лет назад?

Давайте проверим на себе библейский подход тренировки рефлексии. Я задам каждому из вас этот вопрос, а вы отвечайте.

В.: Где ты?

У. 1: Я на лекции.

У. 2: Я в Институте социологии.

У. 3: Я на курсах повышения квалификации.

У. 4: Я в Москве.

У. 5: Я в расстроенных чувствах.

У. 6: Я за «длинным столом» в вашей школе-студии.

В.: Посмотрите, что произошло. Мы все в одном помещении, то есть в одном пространстве и времени, но в то же время мы в разных местах. Физически вы за «длинным столом», но в мыслях вы здесь и не здесь. Посмотрим, отчего так? Например, можно предположить, что тот, кто сказал «на лекции», находится на лекции по качественным методам, а не за «длинным столом» в групповой работе. Тот, кто в Институте, наверное, имеет здесь какие-то дела, хочет встретиться с кем-то, думает об этом. Тот, кто в Москве – гость Москвы, озабочен, что посмотреть, как успеть побывать в интересных местах. Тот, кто в расстроенных чувствах, тоже не вполне здесь, а в этих чувствах, связанных с причиной расстройства. И только тот, кто сказал, что он за «длинным столом», кажется, целиком здесь, с нами.

У. 2: Ну и что? Так всегда бывает. Мы все так устроены.

В.: Конечно, согласен. Но мы – не «все». Мы повышаем свою профессиональную компетентность в интервьюировании. Самое печальное, что может с вами произойти в интервью, – это потеря концентрации внимания на собеседнике. Вы его слушаете, но не слышите, пропускаете важную информацию, смену настроения и т. п. Однажды у нас был случай, когда информант неожиданно прервал интервью и ушел, объяснив, что пришла СМС со срочным вызовом по делу. «Проводник», который организовал с ним встречу, сказал, что ему не захотелось с ней [интервьером] больше говорить: «Я в ее глазах не отражался, вижу, что она не здесь». Конечно, бывает, что мысли уходят в сторону от интервью, когда собеседник затронет тему, которая пробуждает воспоминания и разные эмоции, например, связанные с болезнью или утратой близких людей. Мы живые люди, и наши чувства могут отключить нас от беседы. Поэтому, ощутив, что мысли уплывают в сторону, что чувства мешают слышать и понимать, что говорит собеседник, надо воспользоваться методом, который появился больше трех тысяч лет назад, и спросить себя «Где ты?».

Безусловно, это не единственный способ отследить собственные реакцию, мысли, чувства и действия в процессе интервьюирования или наблюдения. Можно задавать себе и другие вопросы, которые помогают обратить внимание на изменение своего поведения в ходе работы с информантом. Например, интервьюер может спросить себя, почему он прекратил делать полевые записи в ходе беседы (стало неинтересно, скучно, информант далеко ушел от темы, отвлекли сообщения по телефону, посторонние люди и прочий контекст беседы или сказались накопившаяся усталость, плохое самочувствие). Эти вопросы обращают внимание исследователя на рассогласование его поведения в процессе интервью с первоначальным намерением быть полностью сконцентрированным на собеседнике, проявлять искренний интерес к его опыту и мыслям. В школе-студии практикуются упражнения на развитие рефлексивности исследователя, о которых мы расскажем ниже.

«Правило соленого огурца»

Работа «длинного стола» после знакомства участников друг с другом начинается с нахождения общего языка относительно ключевых понятий социологического исследования[11]11
  Значение общего языка для метода «длинного стола» и вопрос о том, как его найти, увидеть и услышать в рабочей группе исследователей, будут рассмотрены отдельно в Главе 3.


[Закрыть]. Одно из таких понятий – «социальный факт», оно тоже связано с «социологическим воображением».

По Дюркгейму, социальный факт – поведение, которое обусловлено преимущественно внешним давлением, факторами среды, а не внутренней потребностью и мотивацией субъекта. Это важное понятие, так как оно лежит в основе отличия социологического подхода в исследовании социальных феноменов. Но для того, чтобы это определение стало рабочим понятием и инструментом исследователя, нужно поселить абстрактное понятие в предметный мир, где оно обретает физические формы, доступные наблюдению. Для этого участникам ДС задается вопрос, можно ли увидеть «социальный факт» непосредственно здесь, в аудитории.

Рецепты «длинного стола»

Ведущий: За примером «социального факта» далеко ходить не надо. Его можно наблюдать прямо здесь, в аудитории. Кто его видит?

Участник 1: В каком смысле «видит»?

В.: В прямом, «социальный факт» виден невооруженным глазом в нашей аудитории. Я вот его вижу, и вы тоже можете увидеть, если вспомните, как его определил Дюркгейм. Помните два важных свойства: он оказывает внешнее воздействие на поведение, и он объективен.

(Участники «длинного стола» в некотором замешательстве начинают выдвигать различные версии, одна из которых связана с их поведением в аудитории. Ведущий разворачивает эту версию в пример того, как теоретический концепт становится инструментальным понятием).

В.: Да, согласен, наше поведение в аудитории можно рассматривать как «социальный факт». Несмотря на то, что мы разнополые, разновозрастные, у нас разный опыт и причины нахождения в аудитории, мы ведем себя одинаково. Вы сами разместились в аудитории определенным образом, хотя для общения между собой люди не садятся в затылок друг другу, как вы сейчас сидите, это нужно для чего-то другого. Вы не разговариваете между собой, когда я говорю, вы задаете вопросы, когда спрашиваете разрешения или когда я вам разрешаю и пр. Я не договаривался с вами об этом, но поскольку мы все ветераны института образования, где каждый из нас провел не меньше 15–20 лет, то ведем себя в соответствии с давно усвоенными нами институциональными правилами поведения в аудитории. Если мы будем нарушать эти правила, то наше поведение будет неинституциональным. Можете привести пример неинституционального поведения?

У. 2: Без разрешения встать или уйти.

У. 1: Опоздать к началу занятия.

У. 3: Отказаться выполнять задание преподавателя.

В.: Да, а какое поведение будет антиинституциональным?

У. 1: Ну, я не просто встану и уйду с занятия, а скажу, что здесь ничему нужному меня не учат. Вот в вузе был случай, когда студент уходил с лекции без разрешения и при всех сказал, что в этом универе торгуют не знаниями, а дипломами. Его отчислили потом за пропуски занятий.

В.: Хороший пример. То есть неинституциональное поведение – это когда студент нарушает правила, но не отрицает их, извиняется, исправляет, а антиинституциональное – это поведение не против правил института, а против него самого. Заметьте, в этом примере есть еще одна важная деталь. Его отчислили не за это высказывание, а в рамках правил института – за пропуски занятий.

У меня вопрос. А может быть внеинституциональное поведение, когда правила нарушаются, а замечаний и санкций не следует? Ну, хотя бы вот с посещением занятий. Есть те, кто не посещает, и ничего, к ним никаких претензий.

У. 4: Есть такие. Это спортсмены.

У. 1: Еще КВНщики.

У. 3: Блатные всякие, дети спонсоров там, нужных вузу людей. Они могут не ходить, а диплом получат. Но таких, которые внеинституционально себя ведут, мало.

В.: Конечно, мало. А почему? Потому что, как вы сказали, они нужны вузу, то есть у них есть уникальный ресурс, который позволяет им быть «вне правил». Но как только они его утратят, будут, вероятно, вынуждены либо соответствовать институциональным нормам, либо покинуть учебное заведение.

Подводя итог, можно сказать, что понятие «социальный факт» в полевом исследовании обретает вполне физические формы поведения, а социолог, наблюдая институциональные формы поведения, собирая социальные факты, ищет «правила соленого огурца», которые принуждают извне разных людей действовать одинаково. Так и огурцы, попав в рассол, какими бы они разными по форме и сорту ни были, все обретают одинаковое качество – становятся солеными.

А можно «социальный факт» не только увидеть, но и услышать?

У. 1: Это какие-то слова?

В.: Ну да. Мы же вот сейчас общаемся, что-то говорим друг другу.

У. 2: Наверное, что-то про то, что нас заставляют делать против нашей воли, желания.

У. 3: Почему обязательно против воли? Ты что, против своей воли моешь руки с мылом или зубы чистишь?

У. 2: Нет, не против. Я понимаю, что это надо. Но я же не сразу стал мыть и чистить. Меня поначалу заставляли, я должен был это сделать для родителей.

В.: Давайте остановимся. Заметили, какое слово было произнесено? «Должен». Мы услышали «социальный факт». Кому должен, почему должен? Когда ваш собеседник говорит, что он что-то сделал или не сделал, потому что был должен, например, получить высшее образование, приехать на наши курсы – мы услышали звуковой след дюркгеймовского «социального факта» институционального поведения. В процессе социологического исследования интервьюер слово «должен» выделяет почти автоматически и задает уточняющие вопросы, если из ответа не ясен агент влияния.

Вот так можно поупражняться в обнаружении социальных фактов вокруг себя.

Три источника метода «длинного стола»

Можно выделить три источника возникновения и развития метода «длинного стола»:

– «двойная рефлексивность» Теодора Шанина как продолжение неокантианской традиции;

– система Станиславского как способ выделения из искусства составляющих элементов ремесла для формирования и развития профессиональных навыков;

– базовые принципы формирования систем начальной подготовки спортсменов как способы развития неспецифических навыков исследователя.

Нередко замечал, что те, у кого сохранились воспоминания об образовании в советской школе и вузе, почти автоматически при словах «три источника» спрашивают: «А где три составные части?», по аналогии с названием известного произведения вождя мирового пролетариата, посвященного марксизму. Не думаю, что здесь можно ограничиться только тремя составными частями, их было значительно больше. Но среди них есть одна, которая перевешивает все остальные, вместе взятые – это способ передачи знаний ученикам от учителя, который практиковал Теодор Шанин. Трудно словами передать суть его подхода, можно только сказать, что за «длинным столом» было стойкое ощущение, что не нас учат, а мы сами учимся иному способу мышления, иным методологическим подходам. Может быть, потому, что Теодор не учил исследовать, а сам исследовал по-настоящему. Причем, это важно подчеркнуть, не ради тренировочного примера для своих учеников, а на равных с нами, для развития крестьяноведения и социологии в целом.

Глава 2. Цикличность процесса формирования полевого исследователя

Под процессом формирования полевого исследователя я подразумеваю освоение и дальнейшее развитие комплекса знаний, умений и навыков, необходимых для использования качественных методов на практике. Когда рабочая группа уже скомплектована, руководителям проектов приходится «подтягивать» профессиональные компетенций участников под конкретные задачи исследования. Внимание неспецифическим навыкам уделяется, если они становятся причиной невыполнения работы, конфликтов в рабочей команде и т. п. Считается, что эти навыки можно выявить при собеседовании с кандидатом в команду, что они естественным образом формируются в процессе работы, что «поле» само отсеивает тех, кто не может или не хочет их развивать.

В качестве примера можно привести фрагмент занятия в школе-студии, где один из участников рассказывает о своем опыте развития неспецифических навыков у сотрудников.

Из записи ДС:

Ведущий: Вы сказали, что о неспецифических навыках мы узнаем на собеседовании, из резюме и рекомендаций, если есть возможность последние получить.

Участник: Да. Спрашиваем об умении работать в группе, конфликтности, коммуникабельности, личностных качествах, которые позволили достигнуть результатов. Что-то вроде «утиных тестов» тоже провожу во время испытательного срока. Например, смотрю, как реагируют на мои подсказки, когда не справляются с заданием. Для меня важно умение прислушиваться к советам, а не пропускать их мимо ушей. Еще мы проводим тренинги личностного роста, командной работы. Психологов приглашаем. У нас все-таки организация не мелкая, есть возможность.

Но вообще эти качества как-то сами собой развиваются, если человек нормальный, хочет научиться работать. А тот, у кого они не развиваются, уходит в конце концов, если он не уникальный специалист. Не всем же нужно быть командным игроком или проявлять эмпатию. Сейчас подумал, что никогда не ставил задачу развить у своих сотрудников рефлексию – может, неосознанно как-то помогал, если такое развитие было заметно. Вообще, когда проект идет, не до обучения рефлексии и любознательности. Сроки, проблемы всякие, где уж тут обучать и развивать… Наверное, это происходит эпизодически, по необходимости.

Правда, есть такие моменты в полевой работе, когда нужно заняться этими качествами сотрудника. Я даже их знаю, они повторяются из проекта в проект. Но времени нет. Хотя были проекты, где время позволяло, но это что-то непривычное, надо знать, как это делать, чтобы не отвлекало от «поля», а наоборот.

Здесь важно отметить три момента. Во-первых, развитию неспецифических навыков внимание уделяется несистематически, а способы, с помощью которых это делается, отдельно не фиксируются и опыт не накапливается. Во-вторых, развитие неспецифических навыков происходит спонтанно, под влиянием требований самой деятельности, но для этого нужны время и мотивация у самого члена исследовательского коллектива. В-третьих, в полевой работе существуют определенные повторяющиеся из исследования в исследование ситуации, где на неспецифические навыки надо обращать особое внимание – то есть исследовательский процесс носит циклический характер.

Можно сделать вывод, что приобретение профессиональных навыков на рабочем месте тоже происходит циклично, в соответствии с этапами исследования. Сама идея такой цикличности не нова: «В качественном полевом исследовании вышеперечисленные процедуры не линейны, а цикличны и даже спиралевидны», – отмечали, например, Морган, Гобо и Молле[12]12
  Цит. по Ваньке А. В., Полухина Е. В., Стрельникова А. В. Как собрать данные в полевом качественном исследовании. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2020. С. 46.


[Закрыть]. Следовательно, надо разобраться, что представляет собой полный цикл полевого социологического исследования, проводимого качественными методами. Но вначале уточним, что понимается под термином «поле» за «длинным столом».

«Поле» в качественных социологических исследованиях

Вы говорили мне, что проведете на этой неделе полевое исследование. Что же никуда не поехали, я вас все время в городе видел?

Из разговора

В 1920 г. Роберт Парк, один из основателей Чигагской школы, указывал на необходимость полевых исследований. Известно, что он призывал не ограничиваться «библиотечными раскопками», сбором статистической информации, изучением писем, дневников и пр.: «Те, кто дает вам такие советы, мудры и уважаемы, и те причины, которые они называют, имеют огромное значение. Но нужна еще одна вещь – собственные наблюдения. Идите в гостиные роскошных отелей и в вертепы, посетите Золотой Берег и трущобы; оперу и бурлеск „Звезда и подвязка“. Короче говоря, господа, идите и испачкайте ваши руки в настоящем исследовании»[13]13
  Marshall G. (ed.) (1994) The Concise Oxford Dictionary of Sociology. Oxford; New York, NY: Oxford University Press. Перевод автора.


[Закрыть].

Полевое исследование в социологии не привязано к конкретному методу сбора первичной информации или к естественным условиям, в которых пребывают объекты исследования. Это не археологическая полевая экспедиция с лопатами и кисточками для раскопок артефактов и не сбор гербария ботаниками в полях и лесах. «Поле» в социологии обычно не предполагает выезд в отдаленные от цивилизации места, как это принято у антропологов и этнографов.

Учебная аудитория, улица, магазин, лечебное учреждение, цех, транспорт, спортивная площадка, квартира, концерт, места заключения, городские офисы и сельские администрации – вот далеко не полный перечень типичных «полей» социолога. Это места, где временно или постоянно «обитают» информанты, где можно наблюдать за их повседневными практиками. Можно, конечно, найти респондентов в лесах, горах и степях, но для социологических изысканий это нетипично.

Совсем недавно появились новые виртуальные «поля» для онлайн-исследований и мобильной этнографии в сети интернет. Они имеют настолько значимые особенности в методических подходах и подготовке исследователей, что их надо рассматривать отдельно как новый методический вызов. Это определено иной природой коммуникации в пространстве интернета и, соответственно, специфическими требованиями к «полевикам», их инструментарию и методам анализа данных.

Чаще всего понятие «поле» в социологии употребляется в двух значениях:

1) сбор первичных данных (в этом отличие полевого исследования от кабинетного);

2) этап социологического исследования, который наступает после подготовки программы, самих исследователей и инструментов исследования.

Три этапа полевого качественного исследования

В традиционном качественном исследовании «поле» разделяют на три этапа: «до поля», «в поле» и «после поля».

На первом этапе осуществляется подготовка к выходу в «поле». Исследователь должен ответить на вопросы о том, что он будет исследовать, зачем (цели, задачи, предварительные гипотезы), кого (выборка), как (методы сбора первичных данных), что будет делать с ответами (предварительная схема анализа), а также что предполагает получить в результате [14]14
  Краткая формулировка последнего вопроса «и че?», как правило, вызывает наибольший эмоциональный отклик у участников. Это связано с важностью уточнения ТЗ у заказчика, где необходимо выяснить, что будет считаться результатом исследования.


[Закрыть]. Это означает теоретическую проработку темы исследования, постановку исследовательских вопросов, формулирование первичных гипотез, конструирование выборки, создание инструмента исследования и пр.

Второй этап представляет собой собственно полевую работу, то есть поиск нужных объектов для наблюдения за их поведением, состоянием и пр. или для обращения к ним с вопросами по теме исследования, фиксацию полученных данных в видео-и аудиозаписях, заполнение полевых дневников, первичный анализ, корректировку гипотез, задач, выборки, инструмента и т. п.

Третий этап состоит из кропотливой работы по созданию архива исследования, расшифровки записей, интерпретации, анализа, подготовки отчета, презентаций и научных публикаций. По времени он занимает минимум вдвое-втрое больше рабочих часов, чем было потрачено на предыдущих этапах.

Исследователи с длительным опытом полевой работы качественными методами, как правило, делают два важных замечания к этим этапам.

Первое: этапы качественного исследования на практике строго не соблюдаются. «В поле» может проводиться часть аналитической работы по интерпретации полученных данных, а «после поля» происходит возврат к предполевому этапу для выработки новых исследовательских вопросов и гипотез, уточнения понятий, переработки инструментария и т. д. Образно говоря, исследование представляет собой серию частых «погружений и всплытий в океан жизни социума». Таким же образом в процессе сбора и анализа полученных «в поле» данных меняется и методология исследования. В этом смысле количественное исследование отличается от качественного, как искусство кино от театра: если фильм вышел на экраны, в нем уже ничего нельзя изменить, тогда как театральная постановка может быть сыграна актерами по-разному.

Второе замечание связано с тем, что главный «инструмент» качественного исследования – сам исследователь, субъективизму которого мы вынуждены доверять в большей мере, чем в исследовании количественном. В идеале он сам должен проходить все этапы, даже когда работает в группе – то есть участвовать в создании программы, проводить опрос, обрабатывать и анализировать данные, писать отчет. Но это в идеале, а на практике интервью делает интервьюер, транскрипт делает транскрибер, анализ проводит аналитик. Такое разделение труда, более свойственное опросной индустрии, вызвано требованиями к сжатию сроков исследования. Оно перешло и на качественные «поля», что, конечно, сказывается на интерпретации и анализе результатов, потому что нет лучшей школы для исследователя в роли интервьюера, чем личное транскрибирование своего или чужого интервью.

В связи с этим возникает несколько теоретических и практических вопросов, связанных с подготовкой исследователя к «полю».

Во-первых, с какими методическими проблемами сталкивается исследователь, следуя логике «возвратно-поступательного движения» в «поле»? Отдельные ученые придают этапу замысла (формулирование целей и задач, выдвижение первичных гипотез, примерное представление о выборке) значение программы, отклонение от которой воспринимается как нарушение обязательного устава: все вопросы надо задать, все гипотезы проверить. При этом они забывают, что замысел по определению предварителен, намеченное нуждается в корректировке. По сути, полевой шок или кризис в этом случае воспринимаются не как закономерные стадии прохождения полного цикла исследования, а как неожиданные затруднения в работе. Хотя, как показывает опыт, трудно встретить того, кто не переживал бы эти состояния. Безусловно, их острота различается в зависимости от особенностей исследования, но, тем не менее, они присутствуют в каждом проекте.

Во-вторых, что происходит на этих этапах с самим исследователем? Почему одни социологи после выхода в «поле» становятся завзятыми «полевиками», добывающими первичные данные, как старатели золото, а другие туда больше не возвращаются, считая, что будут более продуктивны в работе с вторичной информацией?