Текст книги "Метод «длинного стола» в качественных полевых социологических исследованиях"

Стадия 3. «Полевой шок»

«Полевой шок» в качественных социологических исследованиях в принципе вписывается в теорию «культурного шока» К. Оберга, но с важным дополнением. Состояние «полевого шока» также близко к понятиям из психиатрии и психологии, которые связаны с депрессивными состояниями психики. Это «кросс-культурная усталость», или «культурный стресс». Их определения практически совпадают с описанием депрессии как болезни настроения. Например, и там, и там присутствуют тревожность, непонимание и растерянность в отношении оценки ситуации и того, как правильно действовать. Депрессивное состояние часто сопровождается ощущением непонимания со стороны окружающих, подавленностью и раздражительностью, сомнением в привычных ценностях, чувством бесполезности усилий изменить свое положение.

В дальнейшем этот феномен утратил свой клинический акцент, принял характер нормы человеческого поведения и стал активно использоваться в различных общественных дисциплинах. На мой взгляд, термин «полевой шок» наиболее близок к интерпретации понятия «культурный шок» в кросс-культурном менеджменте, где он считается «нормальным явлением в процессе адаптации к новым условиям, когда представления и ожидания о том, что и как должно происходить, перестали соответствовать действительности»[19]19
  Мясоедов С. П. Основы кросскультурного менеджмента: Как вести бизнес с представителями других стран и культур. М.: Изд. дом «Дело», 2012. С. 57.


[Закрыть].

В исследовании «полевой шок» играет важную роль для корректировки гипотез и инструментария. Он, по сути, необходим, так как в этом состоянии исследователь не понимает то, что видит или слышит. Непонимание – сильный эмоциональный импульс и интеллектуальный вызов для исследователя, желающего пристально его изучить и разобраться, чем оно вызвано. Как бы тщательно ни была проведена подготовка к «полю», оно всегда готово преподнести свои сюрпризы. Более того, иногда именно слишком тщательная подготовка исследователя к «полю» может иметь обратный эффект, если не учитывать особенности культуры изучаемого сообщества.

На наших «длинных столах» пользуется успехом полевая байка «Переквалификант в „поле“».

Из транскрипта интервью участницы школы-студии в заводском цеху с рабочим завода:

Интервьюер: Здравствуйте, а вы кем здесь работаете?

Рабочий: На токарных я…

И.: А, вы токарь, слесарь? Это, должно быть, безумно интересно! Все эти ваши рашпили, керны, штихели, фланцевые притирки, резьба под муфту, стопарение калибровочным шпунтом! Знаете, я в этом ничего не понимаю.

Р.:????? (Респондент нецензурно восхитился осведомленностью интервьюера). Девушка, извините, работы много, я уж пойду, вы с кем-нибудь другим поговорите, кто давно работает…

Инструкция для интервьюера содержала требование «при подготовке к интервью надо изучить основные термины профессии респондента, чтобы найти общий язык, понимать смысл ответа».

Добросовестная аспирантка кафедры социологии соцфака основательно подготовилась к этому интервью, но респондент кинулся от нее, как заяц от гончей. Она была в шоке от неадекватной, на ее взгляд, реакции информанта. Хотя причина его поведения очевидна: заводского токаря смутило несоответствие заявления девушки, что она ничего не понимает в токарном деле, на фоне перечисления специфических терминов, знакомых только профессионалам. Коммуникативный сбой в этом случае был вызван не тем, что интервьюер был хорошо подготовлен к этому разговору, а тем, что была нарушена граница компетенции собеседников. Вряд ли в своих ответах на вопросы интервьюера о мотивах выбора рабочей профессии, удовлетворенности содержанием работы и условиями труда информант вдавался в технологические детали токарного дела, предполагая, что они могут быть непонятны и неинтересны интервьюеру-социологу.

В практике качественного исследования «полевой шок» чаще встречается в случаях, когда оказывается,

– что большинство респондентов не думают о тех вопросах, которые интересуют исследователя;

– что некоторые все же думают на эту тему;

– что не только думают, но думают совсем не так, как можно было представить;

– что есть респонденты, которых невозможно разговорить на тему исследования;

– что есть респонденты, чей поток словоизвержения невозможно остановить;

– что «все оказалось не так трудно, как предполагалось»;

– что «все оказалось намного сложнее».

Рецепты «длинного стола»

В этом смысле для полевой работы социолога мы можем использовать понятие «культурный шок» и свойственные ему фазы. Однако из-за размытости границ этапов качественного исследования «выздоровление» исследователя и его «приспособление к полю» носит условный характер. Например, он смог приспособиться к респондентам, уже чувствует себя среди них не странным чужаком, а почти своим. Но постоянная необходимость аналитического усилия понимания и оценки собранных данных создает фрустрацию, которая не дает расслабиться, так как ответы респондентов часто не укладываются в привычные категории. Нужно возвращаться, уточнять или развивать тему.

Особенно болезненно воспринимается ситуация «ассимиляции с полем», когда у исследователя помимо отношений «интервьюер – респондент», завязываются дружеские. Мы нередко сталкивались с ситуацией, когда респонденты начинают активно помогать исследователю, уделяют ему много времени и внимания, из-за этого возникает иллюзия полного понимания, которая может подвести на этапе уточнения смысла ответа и последующей интерпретации собранного материала. Шок исследователя будет выражаться в том, что «в поле» ему было все понятно, а «после поля» оказалось, что все сказанное респондентами противоречиво и нелогично, а факты не соответствуют тому, что думают и чувствуют респонденты относительно данной темы.

Это серьезная проблема утраты оптимальной дистанции между исследователем и объектом исследования. В идеале социолог должен быть одновременно личностно вовлечен в ситуацию респондента, чтобы его понять, но в то же время оставаться эмоционально отстраненным, чтобы сохранить беспристрастность оценки и вывода.

Стадия 4. Кризис понимания

Кризис – не катастрофа.

Это переход в иное состояние.

В данном контексте кризисное состояние исследователя мы рассматриваем не как трагедию и «крах проекта», а как нормальную стадию, которая запускает процесс адаптации или приводит к досрочному прекращению полевых работ. Именно на этапе кризиса происходит пересмотр или отказ от прежних представлений, установок и стереотипов мышления. Несмотря на то, что этот процесс чаще всего переживается как болезненный, в воспоминаниях участника проекта он предстает как один из самых важных и ярких моментов исследования.

Из записи в полевом дневнике (1992 г.):

Сколько можно вешать мне лапшу на уши? Они не воруют, а «берут» в хозяйстве корма для своего ЛПХ. Сегодня три мешка дробленки на моих глазах скинул с прицепа в свой двор в обед. А мне говорит, что хозяйство (бывший колхоз) упало на колени из-за воровства. Вот он чужого никогда не возьмет, не так воспитан. Надо завязывать с этим делом, ничего мы здесь не поймем, как все это можно поправить, как их с колен поднять. Будут ходить без толку, ныть, что работы нет, пить из-за этого, а кто тебе не дает работать? Возьми 10 га, да хоть картошку посади, продай в город, вот тебе и работа, и деньги. Нет, лучше будет на две недели в городе сторожем работать, а потом неделю тут отдыхать и еще неделю «болеть» после отдыха [20]20
  Подробнее об этом исследовании говорится в Главе 4, с. 200–201.


[Закрыть].

Здесь видно разочарование исследователя в своем методе и возможности разобраться в противоречивых наблюдениях. «Надо завязывать с этим» – вот пик кризисного состояния. Однако дальнейшая запись через две недели показывает, что выход из этого кризиса понимания не является выходом из «поля».

Прочел, наконец, статью, что дал Виктор Петрович [21]21
  В. П. Данилов, известный историк, крестьяновед.


[Закрыть], про право труда и право на труд в общине. Вот оно как – не воровство, а право труда. До сих пор работает, что ли?

А почему я здесь? Только чтобы рекомендации по подъему с/х правительству [дать]… или чтобы понять, что все это значит? 50 лет поднимают, а поднять не могут. «Все есть, а есть нет». Иррационально. Все это понимают, все хотят видеть, но никто – делать. Ничего не меняется. Значит, внутри очень рациональная система, которая не дает менять. Надо подумать. Иначе подойти, систему эту понять не изнутри. Поговорить об этом с К. и В.

Вот тут уже видно начало выхода из кризиса. Появились новые идеи по поводу объяснения феномена (воровство кормов как «право труда») и по поводу своей идентичности как ученого (я не только для рекомендаций). Особенно важно обратить внимание но то, что выход из кризиса обусловлен поддержкой коллег, возможностью обсудить свои сомнения и идеи.

Покидание «поля» на этом этапе приводит иногда к полному прекращению полевых исследований или их формальной имитации – происходит своего рода геттоизация исследователя в стенах кабинета. В крайних случаях это приводит к пренебрежительному отношению к эмпирике и тем, кто ей занимается, к ограничению общения «кругом своих» и нежеланию изучать и понимать «язык поля». Справедливости ради надо отметить, что возможна геттоизация и со стороны «эмпириков» как следствие ассимиляции с исследовательским «полем». Во всех случаях к понятию «полевого кризиса» подходит популярный среди борцов с унынием китайский иероглиф «вейцзи», обозначающий слово «кризис». Его переводят как «опасную возможность». В «полевом кризисе» ровно так. Это и опасность ухода из «поля», но и возможность прорыва в понимании феномена или смены напряженных отношений со своими информантами на доверительные.

Рецепты «длинного стола»

На этой неизбежной стадии полевого цикла работы «длинный стол» при групповом обсуждении помогает осознать, что кризис – это не враг исследователя, а его друг. Он не означает полной неспособности ученого решить задачу, а наоборот, становится индикатором того, что наконец-то наступил момент истины, социолог докопался до реальной задачи, которая может быть ключом к пониманию всей темы исследования. Иллюстрацией послужит эпизод из работы Теодора Шанина над своей докторской, посвященной социально-экономическим проблемам российского крестьянства. Кризис в этом случае произошел из-за тупика в понимании экономики крестьянской семьи. Ученый даже решил оставить докторантуру – счел, что занятия наукой не для него. Помог случай. Научный руководитель Шанина попросил перевести с польского языка работу «немца» Александра Чаянова. «Немцем» Чаянова сочли из-за того, что это был перевод статьи с немецкого на польский. В процессе работы над переводом Шанин понял, что, во-первых, это русский исследователь, а не немец, и во-вторых, в статье есть подход, который поможет ему решить задачи. Так появилась известная классическая работа «Неудобный класс»[22]22
  Shanin T. (1972) The Awkward Class. Political Sociology of Peasantry in a Developing Society: Russia 1910–1925. Oxford: Oxford University Press. На рус. яз.: Шанин Т. Неудобный класс. Политическая социология крестьянства в развивающемся обществе. Россия, 1910–1925. М.: Изд. дом «Дело», 2019.


[Закрыть].

Стадия 5. Адаптация и ассимиляция с «полем»

В «поле» важно не забывать вовремя поправить кокарду на фуражке.

Из полевого фольклора

Итак, исследователь, согласно завету Р. Парка, основательно «испачкал руки в настоящем исследовании» и сумел преодолеть связанный с этим кризис, превратив «опасность» в «возможность». Он увидел, что в полевой работе, как и в любой другой, есть свои плюсы и минусы. Бывают респонденты, которые охотно идут на контакт, но есть и такие, которых лучше обходить стороной. Он начал более критично относиться к высказываниям и выводам своих собеседников, стал осторожнее в собственных оценках. Более или менее освоил специфику языка «поля», изучил нормы и правила поведения. И даже если не стал для своих респондентов «своим», то теперь не вызывает у них удивления, настороженности или неприятного ощущения, что их «исследуют».

Из записи занятий курса «Школа-студия исследователя-качественника» (2010):

Поначалу у меня были проблемы в беседе с ними (участниками боевых действий в Чечне). Теперь понимаю, что это были мои проблемы. Я их откровенно рассматривал, кивал, что понимаю, хотя не понимал, и задавал вопросы, которые не стоило задавать. Потом, когда «набил шишек», стало немного проще. А «шишки» были. К примеру, говорили: «Что все киваешь? Откуда тебе „понятно“, тебя там не было, кивает тут!» или «Что ты меня рассматриваешь? Я не мартышка в цирке». «Ты вот что, такие вопросы больше не задавай, за это можно…» Короче, были у меня, как у многих перед входом «в поле», «рожки» – мол, я такой крутой социолог, все и всех могу понять, с любым поговорить. Теперь они на голове уже не видны за этими шишками. Потом, месяца через три, я при беседе почти не смотрел на собеседника и вопросы мои, наверное, по существу стали. Один из них мне сказал: «Ну что еще говорить тут, вы же знаете, сами видели…» – и посмотрел на меня так, как будто я с ним в одном окопе сидел, а я ведь в окопах не сидел, по горам с автоматом не бегал…

Одним из признаков адаптации исследователя к «полю» можно считать снижение тревожности как перед первым контактом с информантом, так и в отношении к успехам и неудачам. Ход беседы выглядит более продуманным, интервьюер проявляет настойчивость в прояснении смысла ответа, меньше боится признать свое непонимание или незнание перед собеседником, спокойно относится к уходу информанта от темы, потому что рассматривает его как возможность лучше понять информанта.

Однако здесь следует отметить, что успешная адаптация может перейти в нежелательную «ассимиляцию с полем». Из-за чрезмерной вовлеченности и тесных эмоциональных контактов с «объектами исследования» страдает способность к научному абстрагированию. Теряется грань между научным и обыденным языком, что делает аналитику затруднительной. Исследователь словно забывает, кто он и зачем тут находится. Берет на себя дополнительные роли «спасателя», социального работника или психолога. По меткому замечанию одного коллеги, «надо уметь вовремя поправить кокарду на фуражке».

Вообще «психологизация» социологического исследовательского интервью – серьезная проблема начинающих исследователей. Ее суть – это иллюзия полного понимания респондента «в поле» и беспомощность в социологической интерпретации содержания интервью «после поля». Неслучайно на наших «длинных столах» наиболее ожесточенные дискуссии возникают на тему: «Что в данном интервью считать ответом на наш исследовательский вопрос?».

Среди причин «ассимиляции с полем», по нашим наблюдениям, две крайности: 1) значительный полевой опыт в данной теме исследования и, как следствие, «замыленный взгляд»; 2) недостаточный полевой и кабинетный опыт исследования темы, который часто связывают с малым житейским опытом (но это больше зависит от конкретной темы исследования, так как не в каждом случае интервьюер может нужный опыт приобрести).

Таким образом, как у «ветерана поля», так и у «новобранца», вне зависимости от «замыленности» или «недомыленности» взгляда, возможно проявление в интервью или наблюдении одинакового «эффекта опережающего понимания», когда у социолога уже в начале ответа респондента возникает уверенность в том, что тот скажет дальше. Опережающее понимание – это отсутствие уточняющих вопросов даже тогда, когда смысл ответа неочевиден или когда респондент говорит: «Ну, вы же сами понимаете, сами все видите», а интервьюер согласно кивает головой и не развивает тему, хотя потом, при анализе, видит, что это понимание было иллюзией и возникло преждевременно.

Рецепты «длинного стола»

«Длинный стол» дает хороший опыт в умении «продолжать понимание», даже когда возникает чувство, что «все понятно». Это достигается аналитической триангуляцией, когда участники ДС задают вопросы друг другу относительно интерпретации ответов респондента. Это помогает выявить индивидуальные особенности исследователя. Например, те, кто обладает быстротой мышления, более склонны к опережающему пониманию, чем те, кто обладает неторопливым и обстоятельным складом ума. Хорошим упражнением на «замедление понимания» зарекомендовало себя обсуждение известной фразы Скарлетт из «Унесенных ветром» М. Митчелл: «Не буду думать об этом сейчас, я подумаю об этом завтра». Участникам «длинного стола» предлагается перефразировать это высказывание для сопротивления «эффекту опережающего понимания» в полевой работе исследователя. Например, «„В поле“ важнее понимание. „После поля“ – объяснение»; «Не спеши объяснять сразу. Понимание сразу не приходит».

Стадия 6. Аналитический шок, или Стадия «сухого остатка»: интерпретация и анализ результатов

Гребли сильно, да плыли мелко.

Из дневника полевого исследователя:

Мне часто кажется, что самое интересное начинается, когда мы уходим из «поля». Если было бы больше времени, то узнали и поняли бы много больше. И информанты нужные стали появляться, и мы стали правильные вопросы задавать, в общем, только все пошло, а тут все закончилось. Абсолютно уверен, что когда начнем анализировать нашу «первичку», тогда пожалеем, что не остались хотя бы еще на пару-тройку дней. Хотя, с другой стороны, уже гора материала, одних интервью около полусотни. Как все успеть обработать, проанализировать? С этим бы успеть справиться, где там в «поле» вернуться.

В этом отрывке из полевого дневника описана типичная ситуация окончания этапа «в поле» и перехода к этапу «после поля». К сожалению, в социологических полевых исследованиях решение выйти из «поля» часто принимается не потому, что достигнута «насыщенность данных» в раскрытии темы, а из-за ограниченности временных и материальных ресурсов проекта. Возращение в «поле» случается чаще всего, когда это заложено в бюджете проекта. Из других причин стоит назвать неудачный первый заход в «поле» или случай, когда дизайн проекта предполагает разведочный этап исследования.

Стадия «сухого остатка» представляет собой формирование и инвентаризацию архива исследования, который состоит из записей интервью, дневников наблюдений, вторичной информации, протоколов рабочих встреч группы, фото-и видеоматериалов, иногда различных предметов, относящихся к теме исследования. (Например, в исследовании исторической памяти об ишимском крестьянском восстании 1921 г. (Тюменская область, 2018 г.) это были сувениры, посвященные 90-летию восстания. Исследователи спросили продавца киоска, есть ли на них покупательский спрос. Продавец ответила, что за последние два года они были первыми, кто купил эти магниты.) Сюда же входят расшифровка интервью, интерпретация и анализ всего массива данных из перспективы ответа на ключевой исследовательский вопрос и гипотез, которые были выдвинуты «до поля» или возникли в процессе исследования.

На этой стадии исследователей начинает терзать вопрос «и что?», появившийся во время «полевого кризиса». Причем не имеет большого значения, мало или много полевого материала собрано для анализа. Именно здесь исследователь узнает, удалось ли ему в стадии замысла исследования избежать «парадокса начала». Если на старте не было уделено должного внимания трансформации общей темы проекта в цели и задачи полевого исследования, формулированию и последующей коррекции ключевых исследовательских вопросов и рабочих гипотез, если предварительно не была продумана схема анализа данных, то неудачное «начало», отраженное в вопросе «И что мы имеем в сухом остатке „после поля“?», вызывает ощущение напрасно потраченных сил и времени, растерянность, недовольство собой и т. д.

Например, на этапе «до поля» в стадии замысла было принято решение использовать для решения задач проекта метод глубинного интервью, но не была проработана схема анализа полученных таким способом данных. На этапе «после поля», когда возникли проблемы с обработкой и анализом интервью, исследователи начали перебирать различные аналитические процедуры и попытались применить дискурс-анализ, который используется для свободных интервью, где «практикам говорения» уделяется особое внимание.

Рецепты «длинного стола»

Для участников «длинного стола» эта стадия представляет собой работу по возвращению к протоколам встреч рабочей группы на этапе замысла исследования, где были сформулированы ключевые вопросы и гипотезы, проговаривались схемы анализа первичных данных. Сравнение замысла и результатов исследования с помощью аналитической триангуляции позволяет усилить аналитический потенциал исследователей, значительно облегчить основные процедуры для подготовки финального отчета. Например, за «длинным столом» рабочей группы проекта исследования проблематики трудовых мигрантов в регионах Сибири на этапе «после поля» при возвращении к протоколу с обсуждением замысла исследования снова пришли к идее использовать для анализа данных концепт мультитемпоральности и ритм-анализ. Это позволило удачно организовать, структурировать и интерпретировать результаты исследования для ответа на ключевые вопросы, связанные с «нагрузкой мигрантов на городскую инфраструктуру», построить объяснительную модель, связанную с «аритмией» между производственными циклами, в которые включены трудовые мигранты, с ритмами жизни малых городов.