Текст книги "Карми"

Ашар эту песню знал, но исполнял нечасто, только среди простонародья и только тогда, когда компания уже изрядно подогрета выпивкой; петь же ее так, среди поля, да когда навстречу люди попадаются, Ашар считал предосудительным. Он зашикал на девушку.

Она засмеялась, наслаждаясь его благочестивым испугом.

– Это непристойно! – заявил Ашар. – Не позорь мои седины, Карми, а то подумают еще, что я с потаскушкой связался.

Карми смеялась. Продолжать, однако, эту песню она не стала, а завела другую, о чудесах, совершенных святым Калви из Лорцо. Ашар подхватил ее, и так они дошли до самого города Лорцо. Чем ближе к городским стенам, тем больше становилось у них попутчиков: во-первых, любопытно людям услышать какую-нибудь новую песню, а во-вторых, всем известно, что пение отпугивает злых духов и так безопаснее. Путники побогаче давали монетки в пол-уттаэри, тем же, кто был бедней, приходилось предлагать что-нибудь из еды, но Ашар от съестных припасов отказывался: не стоило являться в дом лорцоского цехового старшины с полной сумкой – хозяева ведь наверняка обидятся.

В городские ворота Ашара впустили без уплаты пошлины. Ашар ткнул пальцем в девушку:

– Это моя внучка, – и пошел спокойно вперед, ничуть не беспокоясь тем, задержат ее или нет.

– Как звать тебя? – спросил стражник.

– Карми, – ответила она, и стражник махнул ей: проходи. Будь она посмазливей, стражник задержал бы девушку подольше, но ее неприветливое, пасмурное лицо не показалось ему привлекательным.

Карми, придерживая хлопающую по бедру сумку, догнала Ашара, степенно здоровавшегося со знакомыми горожанами.

– Куда мы идем? – спросила она.

– Куда ты идешь – не знаю, – отозвался Ашар, мстя за нелюбовь Карми отвечать на вопросы. – А я иду к оружейнику Горахо.

– Предлагаешь мне поискать кого другого в попутчики? – резко спросила Карми.

– Иди со мной, коли хочешь, – мирно ответил Ашар, – я с тобой больше денег заработаю.

– А я что заработаю? – хмуро спросила Карми.

– Что тебе дадут, все твое, – великодушно пообещал Ашар. – Тебе ведь надо себе платье красивое купить, ожерелий, бус каких-нибудь, серьги, шаль хорошую, а еще лучше две, чтоб из одной тюрбан сделать и голову твою стриженую прикрыть.

– Не твое дело, – процедила Карми. – Меня и эти тряпки устраивают.

– Нам сюда, – объявил Ашар. Он вошел в оружейную лавку и попал в крепкие объятия пожилого оружейника. Бодрые старики похлопывали друг друга по плечам, а Карми терпеливо ожидала у порога.

– А, – вспомнил наконец Ашар, – эта девочка со мной. Пусть о ней позаботятся.

– Родственница? – спросил Горахо.

– Дальняя, – туманно отозвался Ашар. – Иди, иди, Карми.

Девушка ушла со служанкой.

– Внебрачная внучка? – с улыбкой спросил Горахо.

– Что-то вроде, – рассмеялся Ашар. – Случайная попутчица. Девка злая, как лаангри, но песни поет на удивление хорошо. И песни-то какие знает! Меня за пояс заткнет.

– Не верю, – отозвался Горахо. – Из каких она?

– Не говорит, – ответил Ашар. – Думаю, из тех байстрючек, которых воспитывают по-благородному, да потом не по-благородному с ними обходятся. Злая она, – повторил Ашар. – И волосы стриженые. А на вопросы отвечать не хочет.

– Она может вовлечь тебя в историю, – задумчиво сказал Горахо.

– В похищении благородной девицы меня не обвинить, – возразил Ашар. – А остальное мне не страшно.

– А если она воровка?

– Не думаю, – качнул головой Ашар. – Деньги ей, конечно, нужны, но пением она больше заработает. Голос у нее хороший, хоть и слабоват, песен она знает много, ты напрасно не веришь, да только песни это странные.

Глава 7

Лорцоские горожане хорошо относились к Ашару, хорошо отнеслись и к певунье, которую он привел с собой. Горахова невестка подарила Карми шаль, и та, уступив настояниям щедрой женщины, украсила голову цветистым тюрбаном по северогортуской моде. Сорочку Карми все-таки пришлось купить себе новую, а юбку она тщательно выстирала да подлатала так, что она больше не выглядела нищенскими лохмотьями. В уступку лорцоским приличиям Карми купила черную кофту-карэхе с коротенькими рукавами и большим вырезом на груди. Петь ей приходилось много, но и платили ей много. Не так щедро, конечно, как Ашару, но, поставь она себе целью сколотить приданое, при таких темпах у нее скоро бы отбоя не было от женихов из числа небогатых горожан.

– Не думай, что всегда так, – предупреждал ее Ашар. – Лорцо – город богатый, и люди здесь щедры, но учти, что на юге сейчас чума.

– Ну и что? – рассеянно отозвалась Карми.

– А то, что в Лорцо поверие: мор не придет в город, если в городе весело поют да рассказывают смешные истории.

– А если все-таки придет? – хмуро спросила Карми.

– Значит, мало веселились, – ответил Ашар.

– А ты чумы не боишься? – спросила Карми.

– Я старый, мною чума побрезгует. Вот ты чего к югу идешь ?

– Мне на севере сейчас делать нечего, – отозвалась Карми. – Разве что после дела найдутся. Но знаешь, мне горло драть надоело, так и без голоса остаться можно.

– А ты не усердствуй, – посоветовал Ашар. – Много петь надо перед трезвыми, а как понемногу слушатели напьются, так и сами петь начинают, тут уж моя забота, – сказал Ашар. – А ты отдыхать можешь. Да и нечего тебе перед парнями юбкой вертеть, а то не только волосы остригут, но и обреют.

– Пусть сперва свидетелей найдут, – презрительно откликнулась Карми.

От пьяных застолий Карми избавляться научилась, но на женских половинах богатых лорцоских домов пили мало, а песен требовали много. Карми выговаривала для себя минуты отдыха, но женщины обычно просили петь еще и еще, и тогда Карми начинала притворно кашлять. Тут же ее пичкали лекарствами для восстановления голоса: подогретым вином, яйцами, взбитыми с медом и бархатистым муксоэровым молочком.

Пока она отдыхала, попивая ароматное лекарство, женщины развлекались забавными городскими рассказами, в основе которых чаще всего лежали подлинные истории, происшедшие недавно или несколько поколений назад. Вид эти повести имели самый разный – от короткого анекдота до весьма продолжительной, рассказываемой несколько вечеров новеллы. Да и цели их были самыми разными: от откровенно развлекательных до религиозно-нравоучительных. Карми эти рассказы слушала с удовольствием и сама могла кое-что рассказать, но роль певицы с перетруженным горлом заставляла ее оставаться в тени.

Все же она однажды не сдержалась и в одном доме, хозяйкой которого была очень красивая молодая женщина, взялась рассказывать историю о проказах трех юношей.

О, лучше бы она молчала! Лучше бы она пела или, спрятавшись в темном углу, пила теплое вино. А впрочем, неизвестно, что было бы лучше?

…Принц Горту пришел вечером в дом, хозяйкой которого была его любовница Аласанэ Тови. С тех пор как он пять лет назад взял в жены дочь Марутту, он стал осторожнее в любовных делах: Марутту попрекал Горту за невнимание к молодой жене и требовал соблюдения ее прав. Горту не хотел ссориться с Марутту, поэтому приходилось окружать свои любовные похождения тайной.

В этот вечер высокий принц вышел в город в простом темном плаще, похожий на небогатого офицера из своей свиты. Сопровождавший его хокарэм Шэрхо был одет почти так же, чтобы не привлекать внимания встречных.

В дом Тови принц вошел через калитку из переулка, миновал пустынный темный дворик и поднялся по лестнице в покои молодой женщины. Он никогда не предупреждал Тови заранее, проходил обычно сразу в спальню и поджидал, пока позовут прекрасную хозяйку.

Он и в этот раз направился туда, но в коридоре его остановил звук голоса, который в соседней комнате рассказывал одну из тех забавных историй, которые так популярны в Гертвире. Голос показался ему знакомым, настолько знакомым, что принца взяла оторопь – ведь юная дама, которой он, по воспоминаниям Горту, принадлежал, погибла больше двух месяцев назад.

Он осторожно отодвинул край портьеры, закрывавшей дверной проем, и увидел – опять-таки знакомый – профиль. Рядом с рассказчицей поставили двусвечный шандал, и лицо девушки живо напомнило принцу о предпоследнем собрании Высочайшего Союза и о разграбленном, разоренном Тавине.

«Она жива, – понял Горту. – Не может быть совпадением это лицо, уверенный голос и чуть архаичная, на кэйвеский лад, безукоризненно-правильная речь». Для лорцоских горожан, конечно, ее выговор был северным – с твердыми согласными там, где южане без разбору употребляют мягкие, с явственным различием свистящих и шипящих, – просто смешной северный говор, но для Горту, который и в молодости, и сейчас с тщанием следил за своей речью, раздраженный насмешками над своим варварским выговором, для Горту, который ревниво прислушивался к произношению других, именно эта чопорность в выговоре была единственно верной приметой, по которой он мог заключить, что девочка в небогатом городском наряде была сургарской принцессой.

Горту задумался. Предстоящее любовное свидание потеряло для него всякую ценность. Он повернулся и пошел прочь, домой, в Хольстау-Ольвит. Шэрхо молча шел за ним: причуды хозяина не его дело. Но, едва придя в свой замок, принц позвал к себе одного из хокарэмов, Эльсти, и отпустил его на полтора месяца – на отдых. Наутро, после того как Эльсти уехал, торопливо собравшись в дорогу, Горту отослал другого хокарэма, Кароя, с посланием в Гертвир, заодно поручив ему разузнать, что говорят в Майяре по поводу очередного собрания Высочайшего Союза.

Шэрхо был третьим, последним из хокарэмов. Когда Горту вызвал его, он сказал:

– Меня ты тоже хочешь отослать, государь? С кем же ты тогда останешься?

Горту усмехнулся:

– Нет, Шэрхо, ты мне нужен здесь. Обратил ли ты внимание в доме Тови на девушку, которая рассказывала какие-то байки?

– Маленькая кэйвирка? – вскинул брови Шэрхо. – Конечно. Я видел, она пела с Ашаром.

– Отыщи и приведи ее сюда, – приказал Горту. – В Круглую башню.

Шэрхо кивнул.

– Обращайся с ней как можно мягче, – добавил Горту. – Иди.

Шэрхо поклонился и пошел. Поскольку в приказе не было сказано, чтобы он поторопился, он присел недалеко от фонтанчика на улице Оружейников и стал рассеянно наблюдать за входящими и выходящими из дома Горахо, – насколько он знал, Карми с Ашаром жили там.

Карми появилась довольно скоро – у нее вошло в привычку бродить по Лорцо утром, когда горожане не очень расположены к песням.

Она подошла к площади, на которой шумел небольшой базарчик, приценилась к засахаренным орешкам, но торговец, который слышал вчера ее пение, насыпал ей их в тряпичную кошелку даром, заодно выяснив слова одного из куплетов, что она пела вчера. Карми негромко напела это место, и торговец, запомнив слова, добавил еще полдюжины сухих абрикосов.

Потом Карми, пройдя по базарным рядам, купила ранних летних ягод в небольшом берестяном коробке и съела тут же, на рынке, глазея на драку бойцовых петухов. Шэрхо решил, что вполне может позволить ей эти невинные удовольствия. Он подошел к ней только потом, когда она, уйдя с рынка, углубилась в пустынный узкий переулок.

Шэрхо, ускорив шаг, догнал ее.

– Принц Горту приказал привести тебя в замок, – сказал он.

– Ашара он тоже зовет? – ничуть не испугавшись и не смутившись, однако хмуро и неприветливо спросила девушка.

– Ашар ему не нужен, – отозвался Шэрхо. – Ему понравилось, как ты вчера рассказывала в доме Тови.

– Он меня видел?

– Да, малышка, – усмехнулся Шэрхо. – И ты произвела на него неотразимое впечатление. Послушай-ка, девочка, – удивился он, – где твой кэйвеский говор? – Ибо сейчас девушка говорила как северогортуская крестьянка. – Разве ты не из Кэйвира?

– Нет, я не из Кэйвира, – передразнила она его подчеркнуто гертвирскую речь. – Да и ты ведь не в Гертвире вырос.

– Я – другое дело, – ответил Шэрхо. – Меня учили.

– Меня тоже учили, хоть я не хокарэми, – откликнулась девушка и добавила: – Я не хочу идти к Горту.

– Тогда я тебя туда на плече отнесу, – шутя пригрозил Шэрхо и протянул к ней руки, но Карми проворно отскочила в сторону.

– Ладно уж, – проворчала она. – Посмотрим, зачем я понадобилась высокому принцу.

Высокий принц, прежде чем увидеть девушку, долго выспрашивал хокарэма, как она вела себя. Узнав о ершистом и отнюдь не пугливом характере, Горту прошептал: «Да, это она» – и отправился в Круглую башню, где в пустынном зале, требующем значительного ремонта после прошлогоднего землетрясения, ожидала его Карми.

– Я был рад узнать, что ты жива, – сказал принц.

– Еще бы, – ядовито ответила Карми. – Небось подумываешь прибрать к рукам…

Горту прервал ее резким жестом. Проследив за его взглядом, Карми посмотрела в лицо Шэрхо и пробормотала, пожав плечами:

– Первый раз вижу, чтобы стеснялись хокарэмов.

– Зачем посвящать в наши дела Орвит-Ралло? – возразил Горту.

– И то верно, – согласилась Карми. – Но как же мы будем разговаривать? Намеками? Однако мы можем намекать на разные вещи.

– Я намекаю только на одно. – Горту будто невзначай коснулся знака Оланти на своей груди. – Ты знаешь, я всегда старался относиться к тебе хорошо. И я вовсе не намерен силой отбирать у тебя что-либо. Я могу быть щедрым. Я достаточно богат и влиятелен, чтобы помочь тебе вернуть все то, чего ты лишилась.

– Моего мужа ты тоже можешь вернуть? – холодно спросила Карми.

– Нет, разумеется, но разве в его смерти есть моя вина?

– Я ни в чем тебя не виню, высокий принц, – ответила Карми. – Но только после его смерти ничего не имеет для меня ценности достаточно большой, чтобы об этом следовало говорить.

– Значит, и вещь, которую я хочу получить от тебя, тоже не дорога?

– Ее я хочу сохранить, – объявила Карми. – Это единственная память о тех временах. И неужели тебе мало того, что ты имеешь? Пройдет град, – вдруг усмехнулась она, – и тебе уже ничего не понадобится.

Горту медленно проговорил:

– Тогда я вынужден просить тебя, чтобы ты оставалась в моем замке. Я даю тебе время, чтобы ты подумала. Если тебе понадобятся служанки, скажи Шэрхо, он распорядится.

– К твоим услугам, сударыня, – поклонился с усмешкой Шэрхо, понявший, что Карми вовсе не безродная простолюдинка.

– На черта мне служанки? – Благородный кэйвеский выговор в этот момент звучал дико. – Пусть дадут мне пару одеял и какой-нибудь тюфяк…

…Ашар, разыскивавший вечером Карми, узнал от Керти, племянника Горахо, что тот видел, как девушку увел в замок хокарэм принца. «Позвали петь? – подумал Ашар. – Но почему же тогда не пригласили меня? Или это то, чего она опасалась, когда отказывалась отвечать на вопросы?»

Когда Карми не вернулась ни завтра, ни послезавтра, ни через несколько дней, Ашар понял, что здесь дела темные, К пению никакого отношения не имеющие. А тут еще пришли с юга вести, что чума отступила. Ашаровские слушатели вспомнили о молитвах, перестали сорить деньгами, и Ашар стал подумывать о том, что пора перебираться петь в другие края, не так избалованные его вниманием.

Перед уходом он занялся приведением в порядок денежных дел. С собой в странствия он собрался взять лишь два золотых и немного серебра – на дорожные расходы; весь же свой заработок в Лорцо он оставил Горахо, с тем чтобы тот, если надо, пользовался деньгами. Ашар был человеком богатым и мог бы жить в свое удовольствие в огромном фруктовом саду в окрестностях Лорцо. Но там распоряжался сын Ашара, а старик, не желая баловать сына подачками, предпочитал копить деньги в сундуке Горахо, чтобы сын получил их после его смерти. Да и жить, считал Ашар, лучше богатым человеком, чем все отдавшим родственникам старым дедом, никому не нужным и только путающимся под ногами. По пути из Лорцо Ашар собирался зайти к сыну и запасся дорогими подарками и для сына, и для невестки, и особенно для внучат, чтобы дети с восторгом встречали каждое появление дедушки.

– Погоди, погоди, – вспомнил Горахо. – А эта девка, Карми? Ты ее сумку возьмешь с собой?

– Пусть останется у тебя. Если она заявится, то непременно придет к тебе.

– А если она скажет, что в ее сумке что-то ценное было, а теперь пропало? – спросил Горахо.

– Что ты! – поднял на него глаза Ашар. – Неужели ты, цеховый мастер, с безвестной девкой не справишься?

– Странная она девка, – сказал Горахо. – Вдруг из благородных?

– Давай посмотрим, что в ее сумке, – предложил Ашар. – Я свидетелем буду, если что затеется.

Он принес сумку Карми и вытряхнул на лавку содержимое. Увесистый сверток с монетами шлепнулся, скользнув, на пол. Горахо поднял его, но, разгибаясь, услышал растерянный голос Ашара:

– Знаешь, приятель, свидетелем я тебе не буду.

Горахо глянул: Ашар держал в руках хокарэмское одеяние. – Ладно, – сказал с тяжелым сердцем Горахо. – Давай-ка уложим все на место.

Глава 8

В день святого Сауаро ближе к вечеру ветер приволок с севера темную, зловещую тучу. Лучи заходящего солнца окрашивали края тучи в пурпурный цвет, еще больше оттеняя ее черноту.

Горту к небу не присматривался: пока он находился в своем замке, погода его не интересовала – хлынувший дождь не мог нарушить его планов.

Но дворовый мальчишка, прибежав в залу, закричал восторженно: «Град, град!» – и Горту, повинуясь внезапному предчувствию, выглянул, отодвинув ставню, из окна.

Да, туча принесла с собой град. Полупрозрачные бесцветные горошины с дробным стуком сыпались во двор, отскакивали от каменных стен, залетали в открытое окно.

«Пройдет град – и тебе уже ничего не понадобится», – так сказала несколько дней назад бывшая сургарская принцесса. И вот град пошел.

«Прокляла, – догадался Горту. – Она прокляла меня!»

Разве мог он забыть, что госпожа Карэна, или Ур-Руттул, или Карми – как бы она себя ни называла – не простая смертная. Она хэйми, одержимая, в ее силах налагать проклятия и снимать проклятия, исцелять и насылать неведомые хвори…

«Прокляла… – в глубоком испуге догадался высокий принц. – Зачем, зачем я с ней связался!»

Смерть холодной рукой коснулась его груди, дыхание перехватило.

– Шэрхо, – хотел крикнуть Горту, но его голос стал слабым.

Однако хокарэм услышал, вбежал и увидел побледневшего государя, сползающего на пол.

– Карми, – прохрипел принц, – позови Карми.

– Слушаюсь, – кивнул хокарэм и, выскочив за двери, послал одного из слуг позвать девушку: – Чтоб сию минуту была здесь!

Шэрхо в два прыжка вернулся к хозяину, перетащил поближе пестрый саутханский ковер и уложил принца на пол, едва прикрытый грубой шерстью.

Он расстегнул кафтан и рубаху, тер грудь, попытался сделать массаж, которому учился когда-то в Орвит-Ралло. Слуги, привлеченные его криком, заглядывали в двери, толпились в коридоре. Кто-то побежал доложить молодому принцу, и тот, встревоженный, прибежал на мгновение раньше Карми. Девушка вбежала вслед за ним и с разбегу упала на колени около тела.

– Прокляла, – бормотал принц, – прокляла меня, хэйми. – Глаза его уже не видели.

– Что ты, – ласково сказала потрясенная Карми, – чего ты испугался, дядюшка?

Голос ее проник в сознание умирающего, в глазах появилось осмысленное выражение.

– Ты не проклинала? – прошептал он.

– Нет, нет, конечно, что ты, – убеждала его девушка.

– Тогда я сейчас встану, – шептал принц. – Отдохну и встану… Только отдохну…

Он умер несколько минут спустя, затянутый смертельной усталостью в глубокую дрему.

– Умер, – сказал Шэрхо, стоя на коленях у тела. Стало тихо, и в этой тишине слышны были приглушенный плач Оль-Марутте, всхлипывания служанок и вздохи слуг.

Карми поднялась с колен. Казалось ей, что все смотрят на нее с ненавистью; она попятилась, выбралась в коридор и, желая оказаться подальше от замка, поспешила к воротам, еще не запертым на ночь, но молодой Горту, задыхаясь, догнал ее, схватил за руку, развернул к себе.

– Погоди, госпожа моя, – говорил он. – Погоди! Прокляла и убегаешь?

– Нет, нет, – твердила она. – Поверь, это не я. Я не хотела…

Молодой принц, однако, тащил ее за собой – не в те покои, где только что умер его отец, а в другие; он втолкнул девушку в комнату и, плотно закрыв дверь, привалился в изнеможении к стене.

– Послушай, госпожа моя, я не хочу жить под твоими проклятиями. Сними проклятия с моего рода, с моего замка, с мачехи моей и брата, уж не знаю, кого ты еще могла проклясть; сними – и я клятву дам, что сделаю для тебя все, что ты только пожелаешь…

– Теперь ты послушай! – воскликнула Карми. – Клянусь хлебом, солнцем над головой и святыми небесами, что я вовсе не желала смерти твоему отцу. Моя вина в его смерти есть, я не отрицаю, но клянусь, никто больше не умрет оттого, что я разозлилась на твоего отца. И мне не нужно ничего от тебя, Горту, я не торгую ни жизнью, ни смертью, поверь мне!

– Я хочу верить тебе, госпожа, – сказал молодой Горту. – Отец всегда предупреждал меня, чтобы я был осторожен с тобой, а сам, видишь, не уберегся.

– Всегда предупреждал? – поразилась Карми. – О чем ты ?

– Ты же хэйми, а хэйми нельзя сердить.

– Я – хэйми? – вскричала Карми. – Да что за чушь! Какая я хэйми?

– Ты опять начинаешь сердиться, госпожа, – заметил принц.

– Я не сержусь, – раздраженно ответила Карми. – Но что за выдумки дурацкие?

– Это не выдумки, – возразил принц. – Разве ты не знаешь, почему тебя почти десять лет назад отдали Руттулу?

– Да в чем, в чем я хэйми?

– Во всем! Я не верил раньше, но теперь вижу – мой отец был прав. Ты не похожа на благородную, но и на простолюдинку тоже – откуда это в тебе, госпожа? Конечно, ты хэйми. И я прошу тебя, госпожа моя, уходи из Лорцо – ты навлечешь на наш город неисчислимые бедствия. Я согласен отдать тебе все, что мы привезли из Сургары, только уходи, пожалуйста.

Карми сказала:

– Покажи мне, что вы привезли из Сургары. Молодой Горту стремительно повел ее через комнаты. Весть о смерти высокого принца уже разлетелась по всему замку. Правда, никто пока еще не связывал кончину принца с Карми. Но, очень вероятно, скоро дворня вспомнит, что Горту назвал Карми хэйми. Пока же поведение молодого принца вызывало удивление – ему надлежало быть у тела отца, а не бегать по замку за бродячей певичкой.

В покоях, куда принц привел Карми, она сразу узнала собственный сундучок с архивом. Принц быстро распахнул перед ней крышку и бросился к громоздкому шкафу, вываливая на широкий стол сургарские трофеи. Карми безразлично перебирала все это.

– Я сейчас позову людей, это упакуют, – проговорил принц, полуобернувшись.

– Мне это не нужно, – равнодушно откликнулась Карми, вороша пергаменты. – Разве что… Дневник Руттула у тебя?

– Это он? – Принц показал ей толстые тетради. Карми приняла одну из них в руки, быстро перелистала страницы, исписанные чужеземной скорописью.

– Храни его, – сказала Карми, поднимая глаза на юношу. – Мне он не нужен, но когда-нибудь его у тебя спросят. А мне его не сохранить…

Принц кивнул и бережно спрятал тетради в потайной ящик в стене, вынув оттуда шкатулку.

– Твои драгоценности, – сказал принц, открывая шкатулку.

– Да бог с ними, – махнула рукой Карми, но лежащие поверх всего бусы заставили ее остановиться. – Погоди! Вот это я возьму.

В ее руки скользнули знакомые ей янтарные бусы Руттула. Стажерский ключ по-прежнему был прицеплен к одной из бусин.

– Я отдам тебе за него Оланти, – сказала Карми, нежно поглаживая это странное ожерелье.

– Не надо, – отозвался принц. – Зачем мне второй Оланти?

– Смотри, – усмехнулась Карми, – я еще раз не предложу.

– Мне ничего от тебя не нужно, – твердо повторил принц.

– Если б я знала… – проговорила Карми, вертя в руках стажерский ключ. – Если б я знала, что эта вещь у твоего отца, я бы обменяла ее на Оланти.

– Того, что случилось, не изменишь, – ответил молодой принц. – А я не хочу от тебя ничего брать.

– Мне нужны только эти бусы и тетради Руттула, – сказала Карми. – Остальное я могу тебе подарить. Если хочешь, можно составить дарственную.

Принц глянул на нее зверем:

– Вот что, госпожа моя, если ты взяла все, что тебе нужно, уходи и оставь меня в покое. А насмешек твоих я терпеть не намерен – будь ты трижды хэйми.

Карми пожала плечами:

– Прости, принц, если можешь… Да, я пойду, пожалуй. Прощай!

Она уверенно двинулась прочь. Ворота замка были еще открыты. Стража, получив известие о смерти хозяина и забыв о своих обязанностях, обсуждала происшествие.

Карми беспрепятственно миновала ворота и вышла на мрачные улочки города Лорцо. Сумерки не лучшее время для прогулок, и Карми не раз приходилось бежать, чтобы избавиться от пьяных ухаживаний, а уже недалеко от дома Горахо ей пришлось показать, что она умеет драться.

Горахо, обеспокоенный неясными слухами, стоял у дверей своей лавки. Карми подошла и скромно, как подобает небогатой девушке, поздоровалась с ним, спросив об Ашаре.

– Ашар ушел, госпожа хокарэми, – ответил Горахо почтительно.

– А-а… – поняла Карми, – в моей сумке пошарили, похоже?

Горахо пропустил ее в дом.

– Говорят, в замке что-то произошло? – спросил он.

– Горту умер, – кивнула Карми, вытаскивая из-под скамьи свою сумку.

– Святые небеса! – воскликнул Горахо. – Отчего же он умер, моя госпожа?

Карми, достав из сумки Смироловы хокарэмские одежки, сказала равнодушно:

– От проклятия хэйми.

Она тут же начала переодеваться, и Горахо стыдливо отвел глаза.

– Собери лучше мне чего-нибудь в дорогу, – сказала Карми, заметив его смущение.

Горахо метнулся за провизией и мигом принес каравай хлеба и солидный кусок вяленого мяса; в широкие листья раннего летнего транги был завернут липкий комок сухого варенья, а в лыковом туеске лежало полдюжины яиц.

– Ну-ну, – сказала Карми, вертя в руках драные хокарэмские сапоги. – Куда мне столько? – Она побросала съестные припасы в сумку, оставив часть на скамье, бросила, решившись, сверху и сапоги, подумав, что лучше ходить в удобных башмаках бродячей певуньи. – Не продашь ли мне нож?

– Метательный, боевой или… – начал Горахо.

– Или, – усмехнулась Карми. – Есть ножи на саутханский лад, знаешь такие?

– Конечно, госпожа. – Горахо тут же принес несколько ножей – довольно тяжелых и длинных. Среди них был один наиболее ценный, в кожаных ножнах, украшенных серебряными блестками, очень дорогой, но Горахо готов был пожертвовать им, лишь бы избавиться от опасной гостьи.

Как он и ожидал, нож привлек внимание Карми.

– У меня на него денег не хватит, – проговорила она, примеряясь к рукояти. – В долг поверишь?

– Да, конечно.

– Сколько за него хочешь?

– Шестнадцать эрау, – ответил Горахо, называя не ту цену, которую запрашивал с покупателей, а ту, за которую в конце концов продал бы нож после упорного торга.

– Я заплачу не позднее чем через два месяца, – сказала Карми, прикидывая в уме лорцоский ростовщический процент. Получалось, что через два месяца ей придется заплатить почти двадцать пять эрау.

– Заплатишь, когда тебе будет угодно, госпожа, – поклонился Горахо, вовсе не надеющийся когда-то получить за нож деньги.

Карми нацепила ножны с ножом на пояс, затянула ремень, одернула куртку и, подхватив котомку, ушла. Когда она подошла к городским воротам, было уже совсем темно и они были заперты, но из уважения к хокарэмскому сословию стражники выпустили Карми через гонцовскую калитку. Конечно, они узнали «Ашарову внучку», но задавать вопросы хокарэми ни у кого не повернулся язык.

И Карми направилась на запад по Миттаускому тракту, спеша побыстрее оказаться у горного озера, где сейчас стоял глайдер.

Шэрхо, получив возможность отлучиться от похоронной суеты только на второй день, явился к Горахо наводить справки о таинственной хэйми. Оружейник тут же заявил, что хокарэми ушла в тот самый вечер, когда умер принц.

Шэрхо, услыхав, что Карми именуют хокарэми, удивился, но виду не показал.

– Ты уверен, что она хокарэми? – спросил Шэрхо. – Лучше помолчать, чем выдумывать невесть что.

– Но она на глазах у меня переоделась в хокарэмскую одежду, – объяснил Горахо.

– А, тогда действительно, – равнодушно согласился Шэрхо, скрывая недоумение. – Но я бы не советовал тебе об этом кому-нибудь рассказывать.

– Да весь город уже болтает, – возразил Горахо. – И не с моих слов, поверь.

К Шэрхо он мог позволить себе отнестись так фамильярно. Шэрхо был давно всем известен, он был свой, лорцоский, и оружие, случалось, Шэрхо покупал у Горахо.

– Все же лучше не болтать, – проговорил Шэрхо на прощание.

Получалось, чем дальше, тем больше загадок окружало странную девчонку Карми. Конечно, она не могла быть хокарэми, Шэрхо в этом не сомневался, однако откуда же она могла взять хокарэмскую одежду? И поведение Карми ставило в тупик: слишком вольно она себя держала и с Шэрхо, и с принцем.

«И для того, чтобы поговорить с Карми, – вспомнил Шэрхо, – принц отослал двоих хокарэмов, которые, как я понимаю, могли ее узнать».

Позже, когда весть о смерти хозяина дошла до этих двоих, они вернулись, но ни один ни другой не могли понять, кто эта девушка. Приметы, которые тщательно описал Шэрхо, никого не напоминали двум хокарэмам, каждый из которых не менее трех раз видел принцессу Сургарскую. Но разве какой-нибудь хокарэм мог допустить, что аристократка может вести себя подобным образом?

Стенхе и Маву, конечно, могли бы рассказать о своей принцессе, но никто из майярских хокарэмов уже давно не видал их – ходили слухи, что они погибли в Сургаре.

Из майярских хокарэмов кое-что о сургарской принцессе мог бы поведать Мангурре, телохранитель Готтиса Пайры, но Мангурре, определив как-то принцессу как забавную девицу, по обыкновению своему в подробности вдаваться не стал, полагая, что чем меньше о женщине говорят, тем для нее лучше.