Текст книги "Карми"

Глава 9

Горное озеро Праери встретило Карми безлюдьем, и хорошо знакомый пейзаж воскресил в ее душе воспоминания о тех деньках, которые когда-то проводила здесь маленькая принцесса Сава. Но когда она, миновав скалистый мыс, далеко вдающийся в озеро, увидела со склона долину, в которой прежде располагался лагерь Руттула, она поняла, что и здесь остались следы резни, которая полгода назад пронеслась по Сургаре.

Шесты и рваные клочья шатров еще валялись на каменистой земле, а в том месте, где раньше стояла палатка Руттула, был насыпан высокий курган из небольших камней. Шест, стоящий на вершине кургана, пестрел вьющимися на ветру лиловыми, оранжевыми и белыми лентами, и Карми по этому поминальному знаку поняла, что весной, когда сошел снег, миттауские монахи похоронили мертвых. Вероятно, где-то рядом они устроили и монастырь, и Карми завертела головой, отыскивая их следы. Почти сразу она увидела островерхий шатер из свежесрубленных бревен – часовню – и рядом недостроенный дом. Двое монахов тащили бревно, а еще один, совсем старый, сидел у часовни, твердя молитвы.

Карми спустилась к постройкам и, подойдя к часовне, села около монаха. Тот, не обращая на нее внимания, тянул речитатив на древнем языке, на котором тысячу лет назад говорило все население этого края от западного Майяра до восточного Саутхо. Современный миттауский был ему родствен, но, зная этот язык достаточно хорошо, Карми могла только догадываться, о чем ведет речь старый монах. Перед ним лежала книга, и старик даже перелистывал ее страницы, но текст он бормотал наизусть, лишь изредка сверяясь с книгой.

Дочитав до конца главы, монах остановился. Он потянулся за кувшином с питьем, но Карми опередила его, услужливо налив пахучий мятный напиток в затейливо разукрашенную глиняную чашку.

Монах поблагодарил ее на ломаном майярском, Карми поспешно ответила по-миттауски. У монахов с хокарэмами отношения сложные, но миттауские монахи более терпимы к людям, чем майярские. Тем более что эта девушка в хокарэмской одежде явно не склонна была задирать служителей божьих.

Как надо разговаривать с миттаускими монахами, Карми не знала. Во время ее прошлогоднего путешествия в Миттаур с монахами разговаривал Стенхе, для нее же самой они были тогда неинтересным приложением к пещерным храмам Нтангра и монастырю Карали-лори. Теперь приходилось пенять на себя, и Карми, вздохнув, начала нащупывать манеру общения.

Она заговорила об архитектуре нтангрских храмов – эта тема была приятна миттаусцам, и монах, благосклонно предложив ей поесть с дороги, вручил чашку со своим питьем. Карми, с удовольствием прихлебывая из чашки прохладный напиток, выслушала притчу о трех путниках, сама тут же рассказала другую притчу, и монах, с каждой минутой все дружелюбней относящийся к девушке, вдруг сказал:

– Мне кажется, тебе лучше сейчас спрятаться.

Карми обернулась и посмотрела назад. По майярской тропе, которая недавно привела ее в долину, скакали всадники. По длинному двухвостому вымпелу на древке копья одного из них можно было судить, что это миттаусцы.

– Ты из замка Ралло, – напомнил монах. – Таких, как ты, в Миттауре не любят. И я не уверен, что в моей власти защитить тебя от воинов. Спрячься, это вовсе не трусость.

– Они меня уже заметили, – отозвалась Карми.

Она испугалась впервые за последние месяцы; глупо получилось – ее могут убить за то, что на ней одежда хокарэма. Надо же было слоняться по Пограничью в такой одежде!

Она, не переменив позы, подносила к лицу чашку с напитком, который сейчас потерял для нее всякий вкус. Теперь ее жизнь зависела от того, кто приближался к ней: дружина какого-нибудь миттауского рыцаря или же просто отряд вольных разбойников, не связанных никакими дипломатическими обязательствами. В первом случае существовала надежда выкрутиться, наврав рыцарю о друзьях, которые где-то рядом, во втором – пощады ожидать не приходится.

И уж в любом случае нельзя было подавать виду, что сердце упало куда-то в пятки. Следовало также напомнить этому трусливому сердцу, что совсем рядом, в озере, стоит глайдер и в крайнем случае можно попробовать устрашить миттаусцев невиданным чудом.

– Эй, боратхи дочь боратхо! – крикнул подскакавший всадник. – Кого ты поджидаешь здесь?

Карми молчала, опустив глаза в чашку с напитком. Вот уж чего никак не следовало делать – это отвечать на оскорбления. Впрочем, они ее мало задевали. Ведь это для хокарэмов, волков Майяра, сравнение с нечистоплотным трусливым зверьком было обидным.

«Однако миттаусцы смелы до безрассудства, – мелькнуло в голове Карми. – Неужели они не подозревают, что хокарэми тоже могут быть опасны?»

Трое из всадников были совсем близко; для настоящего хокарэма не составило бы труда расправиться с ними и приняться за прочих. Но миттаусцев было чересчур много – даже настоящий хокарэм сложил бы голову в этом бою. И всадники, окружив Карми полукругом, смеялись над ней, потому что смеяться над слабым врагом не грешно.

Лихорадочно подыскивая выход из дурацкого положения, Карми почти не вслушивалась в обидные слова. Скоро им надоест дразнить затравленного зверя, и они захотят прикончить ее… И в тот момент, когда Карми уже надумала вызывать из озера глайдер, до нее дошло, что выговор всадников уж очень похож на арзрауский. Конечно, она могла ошибиться. Чужеземцу легко спутать миттауские говоры; но она уже знала, как поступить, если это действительно арзраусцы.

– Хороша ли была весна в Арзрау? – спросила она громко, не отрывая своего внимательного взгляда от чашки. Карми вовсе не ставила целью перекричать миттаусцев – они сами утихли, заметив, что пленница хочет что-то сказать. Но слова Карми они восприняли как насмешку.

– Эй ты, не смей касаться имени Арзрау грязным языком! – закричал один, а Карми облегченно вздохнула: это точно были арзраусцы. Шансы выкрутиться увеличивались.

– Перед Атулитоки я была гостьей принца Арзрау, – спокойно и громко произнесла Карми, Это заявление поставило ее в довольно двусмысленное положение. С одной стороны, объявление человека гостем в Арзрау равносильно признанию его родственником – эти узы обычно сохранялись на всю жизнь. С другой стороны, принц Арзрау не мог объявить гостем человека в хокарэмской одежде, а значит, хокарэми позволила себе вероломный обман. Неудивительно, что утверждение девушки возмутило арзраусцев.

Карми же маленькими глоточками прихлебывала из чашки.

– Постыдилась бы признаваться в бесчестном обмане, – гневно заорали горцы, но это ее нисколько не испугало.

Карми, выдержав паузу, чтобы ранее сказанное утряслось в головах арзраусцев, добавила:

– Арзравен Паор испытывал ко мне нежные чувства. Эти слова и подавно взбеленили арзраусцев, Карми даже подумала, что слегка переборщила.

– Ты решила, что принц Паор подтвердит твое вранье? – кричали ей. – Сейчас он скажет, что с тобой делать.

– Он здесь? – спросила Карми. Она впервые подняла глаза. Паор с двумя спутниками был еще далеко. Он приближался не спеша, и Карми показалось, принц не очень уверенно сидит в седле, что для миттаусца довольно странно. «Он ранен, – догадалась Карми. – Неудивительно, что его сородичи такие возбужденные».

Она неторопливо поставила чашку на низенький столик рядом с собой и встала.

Арзраусцы подались в стороны, освобождая дорожку между ней и принцем.

– Здравствуй, Паор, – сказала она. – Узнаешь?

Он замер. Конечно, он узнал ее – даже в грязной, обтрепавшейся одежде. Но появление девушки было слишком неожиданным.

– Ты дух или человек? – спросил он осторожно. – Я слышал, ты умерла.

– Я обманула их, Паор, – усмехнулась Карми. – Ты же знаешь, я отпетая обманщица…

Паор с помощью рослого воина спустился с коня.

– Где это тебе так досталось? – поинтересовалась Карми. Паор махнул рукой и, приблизившись, по миттаускому обычаю ткнулся губами в ее щеку. Карми ответила тем же. Потом, взяв его за руку, подвела к кошме, на которой только что сидела. Паор стоял, пока она не села.

– Расскажи сначала о себе, госпожа моя, – попросил он. – Почему ты в этой одежде?

– Я украла ее, Паор, – улыбнулась Карми. – Удобная одежка, чтобы шляться по Майяру. Но, как оказалось, она вовсе не для Пограничья. Мне пришлось поволноваться, брат мой. Ведь миттаусцы не любят людей в такой одежде и убивают всякий раз, когда имеют преимущество.

– Нет, – качнул головой Паор. – Полгода назад мы встретили здесь хокарэма и не тронули его.

– Ты о чем?

– Он назвался твоим хокарэмом, госпожа. Такой невысокий красивый парень…

– Маву, – кивнула она. – А ведь я приказывала ему оставаться в Тавине. Плохо меня слушались слуги, Паор. Хорошо, что сейчас некому мне перечить. Но где ты получил рану, брат? Расскажи, я умираю от любопытства.

Толпа арзраусцев, убедившись, что у Паора с Карми дружеские отношения, успокоилась и занялась своими делами. Позаботившись о лошадях, часть из них принялась за приготовление обеда, другие взялись помочь монахам в строительстве. Старый монах, как прежде Карми, предложил Паору свое мятное питье. Развлекать же гостей не было необходимости, и монах застыл молчаливой статуей, неподвижность которой нарушалась лишь завораживающе-быстрым движением пальцев, перебирающих четки.

– Я думал, ты умерла, – повторил Паор. – Я решил отомстить за тебя Майяру.

Карми усмехнулась. Паор заметил и горячо сказал:

– Конечно, я не мог затевать войну или хотя бы устроить набег на Горту или Ирау. Но я бросил клич, что собираюсь выкрасть из Колахи-та-Майярэй Миттауский меч, и эти люди, – он повел рукой вокруг, – составили мой отряд.

– Миттауский меч? – подняла брови Карми. – Ну, брат ты мой, вот глупость. Не так уж это и легко.

– Я решил выкрасть меч и убивать им майярских принцев, – упрямо сказал Паор.

– Всех сразу? – засмеялась Карми.

– Я бы выслеживал их по одному.

– Умеешь ты, Паор, ставить себе задачи, – качнула головой Карми. – Не обижайся, я не смеюсь над тобой, но цели, которые ты поставил себе, недостижимы. Подумать только: выкрасть меч и убивать им принцев! Это ребячество.

– Я не шучу.

– Ох, какой ты серьезный, – засмеялась Карми. – Это от раны, наверное. Я ведь не ошибаюсь, из Колахи ты привез не меч, а рану?

– За нами гналось пол-Майяра, – похвастал Паор, тоже рассмеявшись. – А остальная половина ждет нас на перевале. Но мы схитрили – свернули на сургарскую тропу и разобрали за собой овринги.

– Забавно, – проговорила Карми. – Вовремя меня сюда принесло. Я ведь тоже по этой тропе шла. Припоздай я – и пришлось бы мне делать круг через Миттаур и Саутхо.

– Так ты из Майяра пришла? Карми кивнула.

– Что ты там так долго делала? – удивился Паор. – За полгода сюда от Ваунхо можно на коленях приползти.

– Мне незачем было спешить в Сургару, – кротко ответила Карми. – А теперь дела тут появились.

– А, – догадался Паор, – ты, наверное, искала способы отомстить своим врагам? Скажи, кого убить, я сделаю.

– Я уже убила Горту, – медленно произнесла Карми. – Только удовольствия мне это не доставило. Мстить я не буду, Паор. Горту, понимаешь ли, мне жалко. Он мне нравился, Паор. Он всегда был честен со мной и приветлив. И всегда говорил со мною так, как будто за мной стояла какая-то могущественная сила. А я, дура, слишком поздно поняла, что это за сила. И уж если бы я вздумала мстить, то в последнюю очередь – Горту. Хотя… – она невесело усмехнулась, – у меня возникали мстительные мысли, когда я была у Марутту. Но нет, Паор, мстить я не буду… Послушай-ка, брат, – она решила переменить тему, ибо пришли арзраусцы и принесли еду. – Прилично ли мне есть рядом с тобой? – Она обвела взглядом рассаживающихся вокруг горцев. – У вас в Миттауре женщинам не место за мужским столом.

– Ты моя гостья, – напомнил Паор. – А что касается этого обычая, то у нас считается, что если мужчина будет есть за одним столом с женщинами, он и меч будет держать в руках, как женщина. Однако я этого не опасаюсь – я знаю, ты хорошо фехтуешь.

– Ты мне льстишь, – возразила Карми. – Меч тяжел для меня. Мое оружие – это хокарэмская лапара. Вот чего мне не хватало, когда я прогуливалась по майярским дорогам.

Паор неожиданно сказал:

– Тибатто, прошу, подари госпоже свой трофей. Невысокий седой арзраусец без слов встал, приблизился и положил перед Карми лапару старинной гортуской работы, с клеймом мастера Тхорина-аро, которое, как говорил когда-то Стенхе, хокарэмы называют «жуком». Лапары-«жуки» были в Майяре наперечет. Каждая, как и хороший меч, делалась годами, проходя в процессе обработки множество операций, придающих железу почти невероятные качества. «Жуки» бывают двух разновидностей: твердые и мягкие. Мягкой называется длинная упругая лапара, которая, будучи согнутой в кольцо, распрямлялась и оставалась такой же прямой, как и прежде. Твердые не отличаются подобной гибкостью, но зато от ударов по такой лапаре ломаются мечи. Стенхе утверждал, что двух этих лапар – твердой и мягкой – достаточно, чтобы чувствовать себя вооруженным в любой ситуации.

Лапара, которую отдал Карми Тибатто, была из разряда твердых.

– Это очень дорогое оружие, – сказала Карми, подняв глаза на воина. – Могу ли я как-то отблагодарить тебя?

– Ты гостья принца, – ответил Тибатто. – И, кроме того, госпожа, в Арзрау это не оружие, а боевое отличие. Оружие – это меч.

– О, воин! – засмеялась Карми. – Меч мне не нужен. Лапара – другое дело. Моими воспитателями были хокарэмы, Паор. И я научилась у них всему, чему могла.

– Женщину должны воспитывать и обучать женщины, – сказал Паор.

– Ну нет, – возразила Карми. – Руттул говорил иначе: девочку должен воспитывать отец, а учить – мать, мальчика должна воспитывать мать, а учить – отец. Моему настоящему отцу, сам знаешь, было не до меня, зато мне повезло – меня воспитывали Руттул и Стенхе. А матерью для меня стала Хаби, но, боюсь, я была неприлежной ученицей. – Карми обернулась к старому монаху, который из учтивости к гостям угощался принесенными ими сушеными фруктами и изюмом, запивая это обычной для миттауских монастырей болтушкой из молока и ячменной муки. Все прочие ели копченое мясо и жареную рыбу, только что выловленную в ручье, закусывали диким луком и огромными сочными лопухами горного щавеля, запивали обжигающим напитком из воды, молока, меда, вина и толченой коры дерева, которое, как когда-то слыхала Карми, растет только в Арзрау. А старый монах, не обращая внимания на соблазнительные запахи, запивал своей нищенской болтушкой розовый изюм.

– Скажи, святой человек, – проговорила Карми, – я хочу почтить память погибших здесь сургарцев по нашему обычаю, с колокольчиками. Вы похоронили их по-миттауски, но…

– Конечно, госпожа, – сказал монах, – ты вправе приказывать, чтобы покойникам был оказан полный почет. Возможно, ты захочешь перезахоронить их в полном соответствии с предписаниями вашей религии…

– Нет, – сказала Карми. – Оставим мертвых в покое. Но вот колокольчики навесить нужно. И я бы хотела поблагодарить вас за заботу. Что я могу сделать для вашего монастыря?

Монах замялся, оценивая финансовые возможности Карми.

– Вот если бы ты, госпожа, пожертвовала несколько монет на бронзовую статую Шертвани-Комалхи Тао…– проговорил он неуверенно. – Но ты иной веры, а у вас в Майяре…

– Я оплачу эту статую, – перебила Карми, – У кого вы собираетесь ее заказывать? – Она выслушала объяснения старого монаха и кивнула: – Заказывайте самую лучшую статую.

– Ты уверена, что у тебя хватит денег? – тихо спросил Паор. – Твоими богатствами распоряжаются теперь другие люди.

– Малтэр и Пайра, – подтвердила она. – Но я знаю, как вразумлять этих господ. Не беспокойся, Паор. Я похожа на нищенку, но я богата…

Арзраусцы, окончив трапезу, разбрелись по лугу. Карми, Паор и старый монах остались одни. Девушка вертела в руке подаренную лапару, привыкая к ее тяжести. Паор приглядывался к упражнениям.

– Тебе и в самом деле в привычку этот кусок железа, – произнес Паор.

Карми, усмехнувшись, упрятала оружие в специально скроенный карман-ножны на штанах.

– Святой человек, – сказала она вдруг, – погадай-ка мне по книге, пожалуйста…

Старик согласился и пошел в шалаш. Паор решил ему помочь, но Карми усадила его:

– Ты раненый, сиди.

– Сходи тогда сама, – предложил он.

– Нет уж, Паор, – проговорила она лукаво. – Пусть старик все делает сам, иначе он не найдет подходящее для меня пророчество. Не мешай… Ага, вот он уже идет.

Старый монах принес фолиант, сшитый из листов пергамента, опустился на кошму рядом с молодыми людьми и положил его перед собой. Он велел Карми положить обе руки на переплет и произнес благословляющую молитву, воздев руки над ее головой. Потом он разрешил Карми убрать руки и раскрыл книгу.

«Путник в одежде пыльной,

Да будет легок твой шаг!

Путь твой,

В котором пеший обгонит конного,

Укажет тебе Тио Данови Кола!

Путь твой далек…»

Карми с удовольствием выслушала предсказание. Как она и предполагала, монах подобрал для нее подходящий, по его мнению, текст. Кое-что, впрочем, осталось неясным.

– Кто это – Тио Данови Кола? – тихо спросила она Паора.

– Какое-то наше божество, – отозвался тот легкомысленно.

– Майярцы называют его Ангелом Судьбы, – пояснил монах.

– А, – кивнула Карми, – тогда понятно. – Она окинула взглядом долину. Солнце уже садилось за гору. – Пожалуй, я пойду, брат, – сказала. Карми. – Спасибо за угощение. – Она поднялась на ноги. Паор завозился, собираясь встать. – Не надо, – проговорила она, – Мне не нужны провожатые. Паор опять опустился на кошму:

– Куда ж ты одна, в ночь… Она пожала плечами:

– Не впервой. И… скажи-ка на прощание, брат, что для тебя важнее: получить Миттауский меч или добыть его самому?

Паор замешкался с ответом.

– Конечно, хотелось бы добыть его самому, – проговорил он чуть погодя. – Но кажется, это невозможно. Так что меня вполне устроит, если я каким-то чудом получу этот меч.

– Я у тебя в долгу, – сказала Карми. – Я попытаюсь добыть меч. Твердо обещать не могу, сам понимаешь, но…

– Если это будет опасно, то лучше не надо! – поспешно произнес Паор.

Карми махнула рукой:

– Не беспокойся, брат. Прощай!

– Погоди, – остановил ее Паор. Она замерла, обернувшись.

– Возьми коня, – предложил Паор. – Зачем тебе ноги бить?

– Брат, ты забыл? В моем пути пеший обгонит конного, – рассмеялась Карми. – Все-таки прощай, брат. Может быть, еще увидимся…

– До свидания, – крикнул ей вслед Паор.

Невысокая тонкая фигурка спустилась к берегу озера и пошла вдоль линии воды. Перед тем как скрыться за скалой, Карми обернулась и помахала рукой.

Паора к тому времени уже затмила тень горы, но он тоже помахал ей, хотя она этого видеть не могла.

Она прошла пол-лиги, пока окончательно не стемнело. Когда на небе, кроме Вечерних Сестер, стали видны и другие звезды, она вынула из кожаного кошеля стажерский ключ и вызвала к себе глайдер. Громоздкая тень нависла над ней и опустилась рядом на галечный берег. Открылся люк. Карми поднялась на гравитационном лифте в кабину и отправилась в путь, который не мог бы одолеть никакой конный: в стремительный путь вокруг Экуны.

Карми провела на орбите несколько часов, практически ничего не делая. Она включила экраны и лежала в невесомости, бездумно глядя на звезды. Это было какое-то подобие дремы – ни сон ни бодрствование, и когда Карми наконец нашла в себе силы стряхнуть завораживающую тишину звезд, она решила, что это состояние опасно.

Тогда Карми отыскала в Южном море, сравнительно недалеко от побережья Марутту, крохотный островок и опустила глайдер туда. Здесь не было ничего, кроме моря, скал, крупного песка и нескольких кривеньких деревьев. Карми рассеянно бродила по острову, поглядывая, впрочем, под ноги, чтобы не наступить босыми ногами на какую-нибудь ядовитую гадость. Башмаки она бросила у глайдера, там же оставила и рубаху, а позже сняла и штаны, потому что солнце припекало, а на острове почти не было тени.

Карми впервые в этом году вволю накупалась – ведь всю весну и начало лета она бродила по слишком людным местам, чтобы можно было позволить себе купаться в свое удовольствие.

Потом она полежала на камне в пятнистой тени чахлого деревца, а позже пошла бродить по островку, ища, чего бы поесть. Консервы в глайдере она приберегла на крайний случай: умереть от голода рядом с морем почти невозможно.

Она нашла двух больших морских раков и много креветок-тлави, считающихся в Майяре деликатесом; на мелководье выдрала рыхлый клубок водорослей, имеющих приятный, чуть кислый вкус. Можно было набрать и ракушек, но Карми, объевшись тлави, решила оставить их до следующего раза.

А вечером, когда в Тавине, по расчетам Карми, была уже темнота, глайдер поднялся вверх.