Текст книги "Приключения стиральной машинки"

Глава 12

Они плыли уже третью неделю. Их курс теперь лежал в Океанию – она и была основной целью экспедиции, так неожиданно прерванной штормом много дней назад. Из-за этой непредвиденной задержки путешествие чуть не закончилось для команды «Одеона» трагически.

Почти три недели назад небольшой отряд, сопровождаемый воинами Вамбе и столь спешно покинувший захваченную чужаками деревню, двигался сквозь лес в сторону моря, понимая, что оставаться бессмысленно. Боцман, хоть и ворчал себе под нос что-то про бесстрашие русских моряков и позорное бегство, но тоже не собирался надолго задерживаться в этих незнакомых и сразу ставших негостеприимными местах. Моряки беспорядочно палили из мушкетов, почти не целясь в противника. Все понимали, что вражеские стрелы гораздо опаснее в этих густых зарослях, чем пули их мушкетов, поскольку стрел было в десятки раз больше, чем пуль, и свист этих стрел раздавался теперь со всех сторон. Только по счастливой случайности были легко ранены всего четверо матросов, и больше никто серьезно не пострадал. Ссадины и царапины, неизбежные во время небрежного и быстрого передвижения по густым зарослям и джунглям не могли здесь учитываться как ранения, поскольку речь теперь шла о спасении самой жизни. И даже не в количестве мушкетов было дело – моряки не могли противостоять численно превосходящему их врагу, тем более, что враг намного лучше знал эти леса. Спасение было только в одном – как можно быстрее добраться до корабля и покинуть этот, теперь уже ставший враждебным, край. Воины Вамбе одну за другой отражали атаки неизвестного племени, и после нескольких часов упорной погони преследователи, наконец, отстали. Русские мореходы смогли перевести дух, и дальнейшее путешествие по лесу проходило немного спокойнее.

Они добрались до спасительного побережья без дополнительных неприятностей, и когда перед их глазами развернулась бескрайняя синяя гладь с искорками солнечного света и гребешками белой пены на волнах, все заметно оживились и повеселели. Темнокожие воины, который до последней минуты сопровождали русских моряков – таково было указание Зуула и Вамбе – тепло попрощались со своими новыми друзьями, с Изабеллой и Анной Матвеевной, помогли им погрузиться в шлюпки и долго еще стояли на берегу, глядя, как русский корвет «Одеон» ставит белоснежные паруса и разворачивается навстречу широкой, покрывающей все пространство до горизонта, глади океана.

«Одеон» уходил от этих берегов, увозя с собой бесценные трофеи. Порфирьич, добравшись, наконец, до своей каюты, заперся там на несколько дней и выходил только чтобы наскоро перекусить. Он часами – «на свежую память» – по его собственному выражению, записывал все то, что случилось с ними во время этого удивительного приключения. Особенно подробно Порфирьич описывал быт и житейский уклад маленькой деревни. В его выводах в пространном отчете об этой части путешествия особое место было уделено вопросу о том, что все люди одинаково равны и разумны, в какой бы части света они не проживали. Порфирьич красочно описал священные обряды, свидетелем которых он был лично. Такого дивного смешения христианской и почти доисторической культуры он не встречал еще ни у одного народа. Единственным, о чем он сильно сокрушался было то, что после нападения на деревню Зуула неизвестного свирепого племени этот замечательный маленький островок причудливого смешения культур мог бесследно исчезнуть с лица земли.

– И ведь, подумайте, как нам невероятно повезло, – рассуждал Порфирьич в кают-компании за чашкой горячего грога несколько дней спустя, – мы удостоились великой чести видеть своими глазами такое чудо – черная раса в дальнем уголке земного шара говорит на славянском языке. Нет, вы только вдумайтесь! Мне, конечно, никто не поверит, и даже обвинят меня в шарлатанстве. Но я готов, да, да, господа, я готов выслушать нападки завистников! Они никогда не увидят того, что увидел я. И это теперь предмет моей гордости!» Порфирьич при этих словах снял очки, подышал на них и протер не очень свежим носовым платком запотевшие стекла. Водрузив их снова на нос, он гордо оглядел всех сидевших рядом с ним. Но никто ему, само собой, возражать не стал.

Второе судно российской экспедиции – корвет «Гроза» – как и предполагалось, ждало «Одеон» на Мадагаскаре.

Порт Туамасина был большим и удобным. Раньше, лет двести назад, здесь промышляли пираты, это был настоящий пиратский рай! Все корабли, шедшие в Индийский океан, рисковали попасть в лапы морских разбойников, но англичанам надоел этот беспредел, и они послали сюда свою военную эскадру. Пираты разбежались. Кое-кто осел здесь же, превратившись в добропорядочных мадагаскарцев, и с тех самых пор в Туамасину безбоязненно заходили корабли со всего света. Капитаны кораблей, идущих в Индийский океан, зная капризный нрав здешней погоды, часто выбирали этот порт местом своих встреч.

Потратив первые десять дней ожидания на ремонт и пополнение запасов, команда «Грозы» теперь бесцельно бродила по городу, разглядывая местные достопримечательности. Город был старый и походил на заполненный диковинными экспонатами музей, местные дворцы соперничали возрастом с библейскими скрижалями. Прибавьте сюда теплую погоду и тропические фрукты, и вы поймете, что уходить из этого места быстро никто бы не стал.

Но ожидание затягивалось, и капитан «Грозы» начал уже было беспокоиться о судьбе «Одеона». Поэтому появление второго корабля было встречено салютом из всего имеющегося на борту оружия.

И теперь, когда ничто не мешало продолжению экспедиции, оба корвета подняли паруса и пустились навстречу новым приключениям.

Изабелла и ее бабушка почти не выходили из своей каюты. Три раза в день матрос стучал к ним в дверь, и когда дверь открывалась, он с молчаливым поклоном передавал поднос с едой и так же молча уходил. Женщин никто не тревожил, понимая, как им тяжело. Они потеряли стазу всех своих родных, привычную жизнь, целый мир рухнул за один день, и никто не знал, что ждет их впереди.

Через четыре дня Анна Матвеевна наконец вышла из каюты и спустилась в кают-компанию, где матросы привычно накрывали столы к завтраку. Лицо ее осунулось, но в глазах зажегся огонек новой надежды. Много лет назад она покинула свой родной город, и в течение этих долгих лет ее домом были и палуба корабля, и лесная хижина, и даже старый испанский замок, а семью ей заменяли разные люди. В большинстве своем они были добры к ней, и она платила им тем же. Но теперь, по прошествии этих долгих лет, она возвращалась назад. Как встретят ее там, куда она так стремилась всю свою жизнь? Узнают ли? Да и живы ли те, кого она любила и кто любил ее?

После завтрака Анна Матвеевна вышла на палубу, и неторопливый океан выдохнул ей в лицо целый букет приятных запахов. Терпкий запах моря смешивался с запахом свежего ветра, и еще какой-то незнакомый запах, похожий на аромат тропических цветов и фруктов, примешивался к этому очаровательному коктейлю. Волны медленно поднимали и опускали корабль, и это бесконечное ритмичное движение убаюкивало и приносило покой в любую мятущуюся душу.

Боцман Степаныч подошел к пожилой женщине, и чтобы скрыть неловкость раскурил трубку, выдохнул сизый дым и протянул скрипуче:

– Э-хе-хе. Вот оно как бывает. – И замолчал. Анна Матвеевна, понимая, что он хочет ее как-то утешить, улыбнулась Степанычу и сказала:

– Жизнь прожить – не поле перейти, – не зря люди говорят.

Степаныч тут же спохватился:

– Да ну тебя, Матвеевна. Тебе еще жить и жить, тебя, небось, муж твой совсем заждался. – На глаза женщины навернулись слезы. Степаныч, поняв, что сморозил глупость, попытался выкрутиться. – Да ты не хандри, Матвеевна. Я в смысле, что все там живы-здоровы, а тебя – ну так уж получилось – бог по всему свету провел. А с другой стороны, если посмотреть, ты столько кругосветок прошла, что никакому боцману не снилось. – Женщина сквозь слезы улыбнулась, и Степаныч развил свою маленькую победу. – Во-во, тебе уже можно серьгу не только в оба уха цеплять, а и в нос тоже.

– Это как? – Слезы сами собой высохли у Анна Матвеевны на глазах.

– А просто. У нас по морскому обычаю положено тому, кто обогнет Мыс Доброй Надежды, серьгу в ухе носить. А если еще и мыс Горн, тот, что в Америках Южных, обойти – стало быть, в обоих ушах по серьге. И еще этим счастливцам, – боцман пожевал губами, – извиняюсь за интимную подробность, по малой нужде можно на корабле ходить где вздумается. – На этих словах боцмана Анна Матвеевна заливисто расхохоталась, а Степаныч неожиданно покраснел. Он не краснел уже, вероятно, лет тридцать, а может и больше, поэтому у стоявшего рядом матроса от удивления челюсть отвалилась аж до пупа. Степаныч, чтобы как-то реабилитироваться и разрядить обстановку, заорал на стоявшего соляным столбом матроса:

– Чего зенки выкатил? Драй себе палубу и сопи в две сопли. А то сейчас вместо одной «машки» две тебе выдам, чтобы дело быстрей двигалось.

Анна Матвеевна вдоволь насмеялась и, промокнув глаза от слез, навернувшихся у нее на глаза от смеха, спросила Степаныча:

– А про каких Машек вы ему сейчас толковали?

Степаныч разгладил усы и как заправский учитель назидательным тоном ответил:

– «Машка» – это на флоте так швабра изображается. Прозвище у нее такое.

– А почему?

– А бог его знает. – Степаныч почесал затылок. – Может оттого, что полы драить – женская работа, только вот на корабле с женщинами-то, сами понимаете, незадача выходит. Вот и мог наш брат матросик швабру так прозвать. Швабра – она же женского полу. Во как. – Степаныч был явно в восторге от своих глубокомысленных умозаключений. Анна Матвеевна добродушно смотрела на него и улыбалась. Степаныч снова смутился. Не был он избалован женским вниманием, недосуг ему было – все в море и в море. И он снова начал было покрываться пунцовым цветом, но Анна Матвеевна спасла ситуацию:

– А пойдемте к нам в каюту чай пить? Белочка там одна, небось, уже заскучала. Вы ей истории свои морские расскажете – она и развлечется.

Степаныч снова почесал затылок, крякнул и махнул рукой:

– А, что, давай! А ты, – Степаныч обернулся к матросу драившему палубу и сделал страшное лицо, – давай почище здесь, поаккуратней. Приду – проверю. – И гордо развернувшись на сто восемьдесят градусов, словно боевой фрегат, поплыл вслед за Анной Матвеевной.

Острова Океании оказались очень интересной страной. Новые люди, новые события! Страшный шторм и последовавшие за ним еще более жуткие события понемногу стали выветриваться из памяти Артема. Об этом напоминали ему теперь только два предмета – шкура убитого им леопарда и огромный, чистейшей воды, бриллиант, который Артем иногда украдкой вытаскивал из потертого кожаного мешочка. В этом мешочке с незапамятных времен обитал маленький острый ножик – старинный друг его детских забав. Теперь рядом с ножичком лежал бриллиант, подаренный Артему старым вождем. Артем никому не рассказал об этом подарке – зачем искушать людей. Юноша, несмотря на молодость, был весьма предусмотрителен. Во многих из прочитанных им в детстве и отрочестве книг упоминалось, что людская жадность часто становилась источником невероятных бед как для обладателя заветной вещи, так и для того, кто не смог преодолеть искушение. Эта совсем не детская мысль была глубоко усвоена Артемом, и не напрасно – скольких бед избежало бы человечество, если бы не желание обладать чужими вещами, которое с завидным постоянством переходит от одного человека к другому, словно какая-то заразная болезнь. И все ведь прекрасно знают, как опасна эта зараза. Но, нет! Все равно находятся люди, которые снова и снова хотят испробовать на собственной шкуре весь азарт, а заодно и все последствия своих необдуманных желаний. Но, видимо, так устроен этот мир, и думать, что искушение может исчезнуть само собой, как какой-нибудь вид животных или растений за время бесконечной эволюции – это становиться совершенно наивным утопистом. А Артем таковым не был.

Полюбовавшись камнем, он прятал его в мешочек. Мешочек он хранил за пазухой. Только один человек на земле знал об этой его маленькой тайне. Этим человеком была Изабелла. Для нее, как и для Артема, этот роскошный драгоценный камень, вес которого был просто грандиозен, а стоимость могла исчисляться очень внушительными цифрами, был просто напоминанием о родном доме и родных людях, связь с которыми была навсегда утрачена.

Артем теперь часто просиживал с Изабеллой часы напролет. Они разговаривали обо всем на свете, и им все было интересно – и их прошлое, и то, что их ожидает в будущем. Они вместе мечтали, и Изабелла незаметно для самой себя очень привязалась к Артему. По-видимому, предсказание старого вождя понемногу начало сбываться. Еще бы! Этот союз был предрешен богами, а вождь только сообщил их волю!

Но Артем сейчас уже не думал об этом, Он был счастлив, как счастлив любой юноша его возраста, если ему позволено так много времени проводить рядом с предметом своих мечтаний. И понемногу, с течением времени, ни для кого уже не было секретом, что эти двое просто созданы друг для друга.

Путешествие по Океании и дальше, на северо-восток от этих земель, протекало без каких-либо необыкновенных приключений. За кормой мирно проплывали местечки с чудными названиями Сусуле и Папикир. Но это все были испанские владения, и экспедиция двигалась все дальше и дальше на север в надежде разыскать еще не изученные земли.

Артем иногда сходил на берег, чтобы осмотреться и размять ноги, вокруг были незнакомые странные люди, пышная, с чрезвычайной яркостью красок, растительность и сырой дождливый непривычный мир. Артему же теперь хотелось поскорее вернуться домой – Белочка и Анна Матвеевна затосковали, и у Артема при виде этого разрывалось сердце. Он целые дни проводил рядом с женщинами, всячески стараясь их развеселить и утешить. Капитан вместе с Карагановым, видимо, по негласному договору, делали вид, что нет ничего странного и необычного в том, что Артем вместо научных опытов всецело посвятил себя гостьям. Оба этих умудренных жизненным опытом человека понимали, что могут чувствовать сейчас обе женщины, для которых каждый лишний день вдали от родины был настоящим испытанием.

Ученые же мужи, Трофимов и Желобов, которые благополучно пересидели на корабле все приключения и неприятности, выпавшие на долю доброй половины экипажа «Одеона» и, за время вынужденной стоянки соскучившиеся по настоящему делу, напротив, были бодры и полны энтузиазма. Они теперь с воодушевлением занимались своей работой, которая заключалась в постоянных исследованиях, наблюдениях, умозаключениях, рисовании карт и прочих научных или околонаучных занятиях.

Об этой части их дальнейшего путешествия на корабле «Одеон» мы, вероятно, можем и сейчас прочитать в отчетах Русскому географическому обществу, которые были своевременно представлены по возвращении обоих корветов из дальнего похода. Поход этот был действительно дальним и многотрудным, но, как и все на этом свете он также имел свое окончание, которое, надо заметить, было намного спокойнее его начала. Корабли путешествовали в общей сложности около года. Когда их просоленные насквозь борта коснулись родного причала, были и оркестры, и цветы, и пламенные речи. А после – заседания различных научных комитетов и комиссий, и даже бал, устроенный в честь удачного завершения экспедиции. Все вокруг были довольны. Караганов – тем, что может теперь готовиться к следующему путешествию – он давно мечтал побывать в Южной Америке – там было много белых пятен и совершенно неисследованных джунглей в Амазонии. Боцман Степаныч, вернувшись из путешествия, подоспел как раз к рождению своего первого внука – до этого были только внучки. Правда, это были внуки его сестры, но Степаныч, не имея собственной семьи, считал дом сестры своим родным домом. И в честь такого знаменательного события он настоял на том, чтобы младенца нарекли Артемием.

– Уж очень удачлив ты, Артемий Кузьмич, из всех переделок без единой царапины ушел, – говорил Степаныч своему молодому приятелю, – вот и мой внучок, глядишь, у тебя немного удачи-то и перехватит. – И боцман по привычке выпустил из порыжелых от табака усов густую струю сизого дыма. – А что? Может, так и будет.

Артем был растроган его доверием и даже, по настойчивой просьбе сестры Степаныча, согласился стать крестным отцом новорожденного.

Крестины совершались торжественно и пышно, младенец спал, а батюшка упомянул даже, что нарекается чадо в честь героического морехода, летами младого, но храбростью выдающегося. Артем не ожидал такой популярности, и Степаныч шепнул ему на ухо: «Батюшка – мой свояченик, он-то в курсе наших с тобой похождений – сестрица уж ему напела. Вот он и проникся. Уважает, стало быть, нас с тобой. – Степаныч разгладил усы и хитро прищурился. – А что? Есть ведь за что, правда?» И Артем зарделся от удовольствия.

Но это произошло аж через две недели после возвращения «Одеона» из похода.

А в первые дни по возвращении за всей этой шумно-праздничной суетой встреч и приветствий Артем понемногу отдалялся от своих друзей, ставших уже такими привычными и почти родными за то долгое время, что они находились рядом. Но это было неизбежно! Жизнь подхватывала Артема и закручивала его в новой карусели. Он, конечно, на первых порах сопротивлялся этой неизбежности, старался встречаться со всеми, кто стал ему так дорог, но дела, время и заботы неумолимо разводили их в разные стороны.

Капитан, как и положено настоящему морскому волку, так же, как и Караганов, мечтал о следующей экспедиции. А пока он занимался тем, что готовил «Одеон» к ремонту на Питерской верфи – все ж длительное путешествие не могло не сказаться на состоянии корабля. Поэтому после всех торжеств и приветственных мероприятий капитана Артем больше не видел. Исчез и Порфирьич. Но тот, будучи настоящим бумажным червем от науки, сразу засел за пространную монографию о возможностях человека и человеческого сознания и о прочей научной ерундистике, занимательной только для очень узкого круга специалистов. Он оказался прав – его доклад о русскоговорящих дикарях пытались освистать всяческие научные и не очень оппоненты, но пространный доклад капитана об экспедиции внес сумятицу в стройные ряды этих свистунов. Капитан был фигурой официальной и вполне трезвой, так что его свидетельства уж никак не могли быть проигнорированы. Сошлись на том, что мог иметь место единичный факт присутствия в столь отдаленных местах небольшой русской колонии, которая оказалась там в результате кораблекрушения. Ну а темный цвет кожи был приписан тамошнему солнцу – люди на солнышке и не так загореть могут. И сколько Порфирьич не бился со своими злопыхателями, так ничего им доказать и не сумел.

Но он не расстроился нисколечко. Ведь, как он и предрекал – настоящий ученый вполне мог утешиться тем фактом, что сам оказался свидетелем такого необыкновенного чуда. А этого обстоятельства ему было вполне достаточно.

Артем же тем временем, повстречавшись со своей семьей, выслушав все положенные «ахи» и «охи», рассказав о своих необыкновенных приключениях многочисленным родственникам добрых два десятка раз, ни на день не захотел расставаться с Изабеллой и ее бабушкой. Он снял для них в Питере небольшую квартиру, и они проводили дни в ожидании, пока Артем закончит накопившиеся в его отсутствие дела, и они смогут двинуться дальше, в Архангельск, на родину Анны Матвеевны, которую она не видела столько долгих лет. Артем понимал нетерпение Анны Матвеевны, но так же не мог не заметить, с каким смирением она ожидает, пока он завершит все свои, столь нуждавшиеся в его заботах, дела – ведь он все же не был дома целый год, и Анна Матвеевна понимала молодого человека. Но это совсем не мешало Артему все вечера напролет проводить, сидя на маленькой скамеечке у ног своей ненаглядной Белочки.

Однажды Артем явился к ним на квартиру в каком-то особенно торжественном и приподнятом настроении. Прямо с порога он заявил:

– Анна Матвеевна, Белочка, попрошу вас поскорее одеться и поехать со мной. Для меня у вас есть грандиозный сюрприз. – И на все расспросы, которые градом посыпались на юношу, он хранил торжественное молчание.

Он привез их в просторный красивый дом, уютно затерявшийся среди небольшого тенистого сада. В Питере еще оставались крошечные оазисы, не тронутые временем и людскими стараниями, и старый господский дом, вокруг которого интенсивно застраивались все близлежащие улицы, не хотел отдавать на растерзание цивилизации старый сад, который так удачно скрывал дом от нескромных и недобрых людских глаз. Ливрейный лакей, строгий и молчаливый, словно египетский сфинкс, проводил юношу и его спутниц в гостиную, где их ожидало все семейство Артема. Артем, немного бледный, слегка срывающимся голосом представил Анну Матвеевну и ее внучку всем присутствующим.

– Папенька, маменька, дорогие сестры, вот эти замечательные женщины, о которых я вам рассказывал. – Кузьма Иосифович галантно поцеловал ручки гостьям, а Катерина Егоровна и ее дочери, сделав глубокие реверансы, просили не церемониться и чувствовать себя как дома. После этого все расселись на удобных шелковых диванах, и в комнате на мгновение наступила та неловкая тишина, которая бывает, если люди, в общем благожелательные, но пока еще мало знакомые, выбирают тему для начала беседы.

Артем, с напряженностью, читавшейся в его взгляде и во всей фигуре, наблюдал за происходящим, и, увидев, что все складывается как нельзя лучше, внутренне решился и, дождавшись этого мгновения тишины, наступившего после взаимных приветствий и объятий, сказал немного чопорнее, чем того требовала обстановка:

– Досточтимые сударыни и мой любимый отец. Раз уже все сейчас так замечательно перезнакомились и, видимо, понравились друг другу, то я, пользуясь моментом, хотел бы вам кое-что сообщить. – Артем судорожно сглотнул, но, собравшись с духом, продолжил свою речь: – Папенька, маменька, дорогая Анна Матвеевна. Я хочу вам сказать, что полюбил Изабеллу с первого взгляда, и единственным моим желанием теперь является мысль о том, чтобы она составила счастье всей моей жизни. Если на то будет ваше согласие и родительское благословение, то я прошу у вас, Анна Матвеевна, руки вашей внучки. – Артем подошел к Изабелле, стал рядом с ней, взял ее руку в свою и с надеждой глянул на отца и мать. Они сидели рядышком, как и всегда, сколько он их помнил, и напоминали белых голубков, каких рисуют на Пасхальных открытках. На губах их была улыбка, и Артем счел это добрым знаком. Он перевел глаза на Анну Матвеевну. Та тоже улыбалась, но по ее щеке катилась слеза. Справившись с волнением, пожилая женщина только и смогла произнести:

– Если на то будет согласие твоей суженой, то совет вам да любовь. Я теперь Белочке вместо матери, а отца своего она не помнит. Но я думаю, он теперь смотрит на нее с неба и радуется за дочку. Он ведь все-таки добрый человек был, господи, упокой его грешную душу. И происхождением – гранд испанский. Так почему бы вашим древним родам не породниться? – И Анна Матвеевна перекрестила Артема и Изабеллу широким жестом. После этого родители Артема встали и подошли к молодым людям. Сначала Катерина Егоровна, а потом и Кузьма Иосифович троекратно поцеловали сына и будущую невестку и благословили их иконой – эта икона лежала на столике рядом с Кузьмой Иосифовичем, и ее такое своевременное присутствие говорило о том, что визит Анны Матвеевны и Изабеллы в этот дом не был таким уж неожиданным. За прошедший после возвращения из путешествия месяц Артем, сам того не замечая, все уши прожужжал своим домашним о том, какая Белочка замечательная, умная и красивая девушка. Он осыпал ее имя столь лестными эпитетами и возносил ее достоинства до небес так много и упорно, что его родители сразу смекнули – надо готовиться к свадьбе. А что на свете может быть приятнее и желаннее для юных любящих сердец!

К великой радости Кузьмы Иосифовича и Катерины Егоровны Изабелла понравилась им с первого взгляда. У любого любящего свое чадо родителя сердце непроизвольно екает, когда это чадо входит в определенный возраст и становится понятно, что скоро его избранник или избранница переступят порог родительского дома. И переживания эти, хотя в этом мало кто себе признается, всегда заканчиваются только тогда, когда искомый избранник оказывается достойным человеком. Так произошло и на этот раз.

Сестры Артема, Ольга и Мария, весело взвизгнули, осознав, что скоро нагрянет в их дом большой красивый праздник и наперебой бросились обниматься-целоваться с Артемом и Белочкой. Потом они закружили свою будущую родственницу, заговорили ее какими-то своими женскими разговорами и увлекли не сильно-то и упиравшуюся гостью на свою девичью половину. Мало ли у молодых девиц на выданье секретов да разговоров? А еще ведь надо все тряпочки в шкафу перемерять! И это ли не занятие для их лет?

Оставшиеся в гостиной Артем, его родители и Анна Матвеевна подсели поближе к чайному столику, и хозяйка сделала знак лакеям, велев подавать чай, кофе и сладости. Им теперь многое надо было обсудить. Артем первым завел разговор о том, что свадьбу надо играть только после возвращения Анны Матвеевны из Архангельска. С ним все безоговорочно согласились, а Катерина Егоровна добавила:

– Езжайте спокойно, милочка, и ни о чем не беспокойтесь. Свадьба – дело тонкое и разных забот требует. Мы тут пока не торопясь и начнем готовиться. А вы и на родине побываете, и, даст бог, мужа своего увидите, ой, – Катерина Егоровна испуганно прикрыла рот платком, – простите, я, кажется, совершила бестактность. – И, словно оправдываясь, она продолжила: – Но нам Артемка о вас столько рассказал, что мне кажется, что мы с вами знакомы давным-давно. И я просто уверена в том, что у вас все будет замечательно. Вы даже в этом не сомневайтесь! Вы столько всего в своей жизни вытерпели, а теперь уж совсем немного потерпеть осталось. И награда вам за ваше долготерпение причитается. Господь, он справедлив и мудр.

При этих ее словах Анна Матвеевна не смогла сдержать слез. Но все отнеслись к этому ее невольному проявлению чувств с пониманием – шутка ли, сколько лет прошло, и никто не знает, что за эти годы могло случиться в Архангельске.

Анна Матвеевна, чем ближе подходил день ее отъезда на родину, тем больше переживала и плакала, сама того не желая. Пока ее родина была далекой и недоступной, мысли ее об этом были совершенно общими и не конкретными. Она просто очень скучала, а со временем почти смирилась с тем, что ей так и не удастся вернуться в родные места хоть когда-нибудь. Но, чем ближе было исполнение ее мечты, тем тревожнее становилось у нее на душе, тем больше вопросов она задавала себе: «Жив ли ее Алешенька? И как он там жил без нее столько лет».

Но Катерина Егоровна была непреклонна в своем мнении.

– Я просто уверена, что все закончится благополучно. Вы уж попомните мои слова, – говорила она пожилой женщине, наклоняясь к ней и обнимая ее за плечи.

– Господь воздаст вам за вашу доброту, – ответила Анна Матвеевна и улыбнулась сквозь слезы.

– А теперь давайте пить чай, – весело сказала хозяйка, и лакей разлил по изящным чашкам тонкого китайского фарфора душистый напиток.

За чаем они успели обсудить великое множество интересных и важных мелочей, которые не имели никакого отношения ни к свадьбе, ни к предстоящей поездке в Архангельск. Так уж устроен человек! Если жизнь его меняется в лучшую сторону, то и разговоры его изменяются, и дела какие-то новые, откуда ни возьмись, наваливаются. И все непривычного раньше свойства! Еще день назад ты даже и думать не думал о том, что будешь заниматься тем-то и тем-то, даже и не предполагал, что в твоей жизни появится какой-то новый интерес или дело. А назавтра – раз! – и тебя уже интересуют и цены на дамские шляпки, и имя нового премьер-министра, и еще много всякой всячины, которая липнет к твоей жизни просто из ниоткуда. А может, это и есть сама жизнь!