Текст книги "Приключения стиральной машинки"

«Портрет! Глаша видела портрет», – догадка пришла в голову Артема как-то сама собой. Время не сильно потрудилось над лицом Анны Матвеевны – говорят, добрые люди всегда выглядят одинаково – и в двадцать лет, и в шестьдесят. Наверное, это правда, поскольку судьба припасла для Анны Матвеевны столько испытаний, что и подумать страшно. Но ее лицо, замечательно красивое лицо почти не потерпело урона от этих испытаний, и по-прежнему было моложавым и таким же красивым, как и много лет назад. Как на портрете.

Изабелла стояла посреди этой небольшой комнаты и внимательно и неспешно разглядывала каждый предмет. Это была комната ее матери, и все предметы здесь могли рассказать каждый свою историю о своей хозяйке. Изабелла подошла к тем картинам, что были повернуты к стене и, взглядом спросив у Анны Матвеевны разрешения, повернула обе картины. Это тоже оказались портреты. С одного на Артема глядела женщина, очень сильно похожая на Изабеллу, красота же ее была несколько другой, как бы мягче, без резких линий, лицо – более округлым, и одета она была в простой русский сарафан. Только в ушах ее были те же самые серьги, которые сейчас были на Изабелле. «Марьюшка», – догадался Артем. Он поразился, как мать и дочь были похожи, хотя, что же в этом удивительного. Так и должно быть в том случае, если мать – настоящая красавица!

На другом портрете была изображена незнакомая женщина в роскошном парчовом платье и алмазной диадеме на голове. Артем с интересом разглядывал картину, пытаясь понять, кто на ней изображен. И вдруг его осенило. По-видимому, это и была одна из тех картин, которую когда-то, много лет назад, привезли в этот дом заморские купцы. Картина была выполнена очень мастерски и была, вероятно, очень ценным подарком. Но печальна была ее история для этой фамилии. Ведь с тех двух картин, подаренных заморскими гостями Алексею Митрофановичу, и начались все беды и горести этой семьи.

Хотя, как знать! Может, и права была Анна Матвеевна тогда на корабле, когда сказала Артему, что у каждого своя судьба. Наверное, суждено было всему этому случиться, а картины здесь совершенно ни при чем.

Вдоволь наплакавшись и, наконец, успокоившись, Глаша и Анна Матвеевна так, обнявшись, и пошли назад в горницу. Глаша, словно спохватившись, вдруг заметалась:

– Господи, чего это я соплями своими тут вас расстраиваю. Надо же к хозяину бежать, радостную весть ему сообщать! Вы посидите тут, а я быстро, я одна нога здесь – другая там. – И с этими словами девчушка ураганом унеслась из комнаты.

Анна Матвеевна, теперь уже совсем успокоившись, стала оглядывать комнату так, словно бы никогда ее не видела. Она теперь подходила к шкафам, открывала их и, заглядывая внутрь, удовлетворенно хмыкала.

– Узнаю Пелагеюшку, все по-порядку и по-ранжиру. Все на своих местах, как и тогда. – Так прошло около получаса. Артем и Изабелла тоже понемногу осваивались в этой комнате. Посредине стоял стол, накрытый вышитой красными петушками скатертью. Вдоль стен расположились тяжелые деревянные буфеты, добротные и основательные, как и весь этот дом. Лавки вокруг стола были из дуба, потемневшие от времени, а резная этажерка, вся в кружевах белоснежных салфеток, хранила память о тех, кто давно покинул этот дом, но когда-то заботливо сплел эти кружева и вышил петушков на скатерти, словно бы на память о тех, давно ушедших временах. Цветы в горшках на окне цвели пышным цветом, и земля в них была влажной.

Изабелла присела на лавку около стола и теперь так же тихо и сидела, словно боясь, что эта комната – только наваждение и может исчезнуть от одного неловкого движения или громкого слова.

Ходики на стене мерно отстукивали минуты, и когда в сенях хлопнула входная дверь, Анна Матвеевна, которая к этому моменту уже совсем было успокоилась и собралась с духом, вдруг резко встала и так и стояла в напряженной позе, глядя на дверь. Дверь открылась, и в комнату вошел невысокий, плотный, совершенно седой человек. Прищурившись в полумраке комнаты после яркого света улицы, он внезапно остановился, словно наткнувшись на невидимое препятствие. Так они и стояли какое-то время, глядя друг на друга и боясь поверить в реальность происходящего – Анна Матвеевна, гордо выпрямившаяся и статная, все еще очень красивая женщина, и тот, кого она столько лет считала для себя потерянным навсегда. В комнате, в трех шагах от своей обожаемой, ненаглядной жены стоял Алексей Митрофанович, и весь мир замер, взирая на них, на этих людей, которым ни время, ни расстояние не смогли помешать любить друг друга столь преданно и бесконечно, что сдалась сама Судьба, и вновь соединила два сердца.

Это, вне всякого сомнения, был именно он. Артем сразу узнал его – он видел портрет, нарисованный по памяти Марьюшкой много лет назад в далекой африканской деревушке на тонко выделанной шкуре какого-то животного, заменившей ей холст, и теперь аккуратно свернутый в мягкий рулончик. Этих рулончиков было несколько штук в объемистом мешке, прихваченном Анной Матвеевной во время их поспешного бегства из деревушки Зуула. Но другим портретам пока не пришло время появиться на свет, и они терпеливо дожидались своего времени, лежа в простом холщовом мешке.

Алексей Митрофанович смотрел на Анну Матвеевну таким взглядом, какой всем, кто был в этой комнате, запомнился на всю жизнь. Столько любви и невыплаканной боли было в этом взгляде, столько этот взгляд говорил сразу и однозначно Анне Матвеевне, что она, сама не понимая этого, пошла навстречу мужу и губы ее шептали только одно слово: «Алешенька, Алешенька». Наконец руки их встретились, и Алексей Митрофанович прижал к себе свою обожаемую жену с такой силой, что, казалось, этим объятием он хотел навсегда удержать ее рядом с собой, так, чтобы ни на шаг не отходила и ни на мгновение не отлучалась более от него.

– Аннушка, Аннушка, родная, нашлась, – только и мог он прошептать ей в ответ, глотая предательские слезы и не стесняясь их нисколько.

Изабелла и Артем смотрели на эту почти немую сцену, и на глазах у них обоих тоже блестели слезы радости. Так приятно было смотреть на этих двоих немолодых уже людей, которые с такой нежностью глядели друг на друга, не в силах налюбоваться, гладили друг друга и ощупывали лица и руки, словно бы до сих пор не веря в то, что это происходит с ними наяву. Алексей Митрофанович, слегка отодвинув от себя Анну Матвеевну, но при этом, крепко держа ее за плечи, взглянул на нее и прошептал, словно боясь спугнуть свое, вдруг обретшее реальные черты, счастье:

– Наконец-то ты нашлась, птичка моя весенняя. Как же я убивался по тебе, думал уж, что не увижу тебя больше. А вот господь привел, свиделись. Я уж и церквушку-то новую выстроил, думал, за какие грехи мне такие испытания выпали? Видимо, принял господь мои просьбы, услышал мои молитвы. Счастье-то какое, Аннушка. Просто налюбоваться на тебя не могу. – Он привлек ее к себе и поцеловал. Анна Матвеевна прижалась к мужу, и так они и стояли еще долго-долго. Дверь тихо скрипнула и в горницу пробралась любопытная Глаша. Она на полушаге замерла около двери и стояла теперь с полуподнятой ногой, боясь опустить ее и скрипнуть половицей. Глаза ее испуганно глядели по сторонам, она поняла, что присутствие ее здесь сейчас неуместно, но было уже поздно что-нибудь менять. Так она и стояла, от любопытства вытянув вперед шею, словно гусыня на птичьем дворе, и ожидая, пока можно будет незаметно улизнуть из комнаты. Первой ее заметила Анна Матвеевна. Она показала на нее мужу и улыбнулась. Алексей Митрофанович, не размыкая объятий, посмотрел на Глашу и сказал:

– Глафира, за то, что первой мне радостную весть доставила, одарю тебя по-царски. А теперь дуй к отцу, скажи, чтобы всех собирал. Завтра пир большой будет – жена моя ненаглядная из дальних земель вернулась. – Радостную Глашу сдуло ветром из комнаты, а Алексей Митрофанович, словно бы очнувшись от глубокого сна, оглянулся вокруг, и только теперь заметил в комнате присутствие других людей. – Аннушка, так мы с тобой нашей встречей увлеклись, что я теперь ничего уж вокруг и не замечаю. А здесь, оказывается, еще люди есть.

Анна Матвеевна взяла мужа за руку и подвела его к Изабелле и Артему. Те встали навстречу, и Анна Матвеевна торжественно произнесла:

– Вот, Алешенька, внучка наша. Изабеллой ее зовут, а я зову Белочкой. А это – жених ее, Артемий Кузьмич. Я уж их благословила, и родители Артема тоже против их союза не возражают. Осталось дело за тобой.

Алексей Митрофанович внимательно посмотрел на Изабеллу. Его взгляд стал напряженным и словно что-то искал в лице Изабеллы, словно бы хотел он увидеть совсем другое лицо. И не увидев его, он перевел слегка растерянный взгляд на Анну Матвеевну. Она все поняла и, тяжело вздохнув, произнесла:

– Знаю, Алешенька, знаю, что хотел ты увидеть здесь не только нас. Но, видно, так на роду нам написано. Нет с нами больше нашей Марьюшки, в прошлом году заболела она сильно и господь прибрал. – Взгляд Анны Матвеевны, которым она теперь смотрела на мужа, был беспомощным и даже виноватым. Словно бы она сама винила себя в том, что не смогла уберечь дочку, а теперь, вот, приходится отчитываться за это перед ее отцом.

На глаза этого крепкого и все еще моложавого мужчины снова навернулись слезы. Он закрыл лицо руками и так стоял несколько минут, словно оглушенный этой страшной новостью. Анна Матвеевна молча гладила мужа по спине, понимая, что никакие слова сейчас не пригодятся. Но, справившись с собой, Алексей Митрофанович глянул прямо на Изабеллу почти незамутненным уже взглядом и произнес твердым голосом:

– Ну что ж, Аннушка, видимо, такова божья воля. – И, словно поняв, какой груз сейчас тяготит его жену, он ободряюще похлопал ее по плечу, и сказал: – Старость свою будем внуками и правнуками утешать.

После этого он подошел к Изабелле и обнял ее. Она так же прижалась к деду и замерла в его объятиях, впервые за долгое время снова ощутив себя родной и любимой кем-то кроме ее бабушки.

– Вот и ладно, вот и умница, – приговаривал растроганный ее внезапным порывом дед. Он, так же как и незадолго до этого свою жену, отстранил от себя Изабеллу, и, посмотрев на нее в упор, словно изучая пока еще незнакомые черты, сказал: – На Марьюшку очень похожа. Но чувствуется и другая кровь, видно, отец твой тоже тебя шибко любил – вон какая красавица выросла. – И повернувшись к Анне Матвеевне, он с интересом спросил: – Да, Аннушка, а кстати, где же отец Белочкин, почему не приехал?

Анна Матвеевна стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на то, как дед нежно прижимает к себе свою долгожданную внучку.

– Знаешь, Алешенька, нам с тобой теперь о многом надо поговорить, я расскажу тебе, как я жила, а ты мне, как ты эти годы без меня провел. Вот тогда все на свои места и встанет. А отца у Белочки нет. Погиб он. Ей тогда только три месяца от роду было. Но был он хорошим человеком, хотя и небезгрешным. Да кто же его осудит, кому на это право дано? Но это после. А теперь, вот, познакомься с Артемом. Теперь и до него очередь, наконец, дошла. – И она ласково и ободряюще улыбнулась юноше. Алексей Митрофанович крепко пожал руку молодому человеку со словами:

– Раз моя жена привезла вас в мой дом, значит, человек вы достойный. По-другому и быть не может. А если вы еще и внучки моей жених, то, стало быть, теперь и мне как родной сын. – И Алексей Митрофанович крепко обнял Артема и прижал его к себе так же сердечно, как до этого прижимал свою родную внучку. Артема такой простой и искренний прием растрогал, и он сразу проникся неподдельным уважением к этому человеку. Недаром Анна Матвеевна оставалась верна ему на протяжении стольких лет – он того действительно стоил!

После того, как все, наконец, перезнакомились, Алексей Митрофанович кликнул дворню и велел накормить дорогих гостей с дороги.

– Чего это я все разговоры разговариваю да слезы от радости ведрами проливаю. А того и не помню, что вы только что с дороги, вам и отдохнуть, и подкрепиться необходимо. – Вскоре на столе стояли и блины с медом, и борщи-пельмени, и свежий квас, и еще много всякой снеди, аппетитно пахнущей и красивой на вид. Все сели за стол, и Анна Матвеевна с удовольствием пробовала все блюда по-очереди, вспоминая давно забытый их вкус, а Белочка не отставала от нее и теперь дивилась настоящей русской кухне, обильной и невероятно аппетитной. Такого вкусного обеда ей еще не доводилось пробовать за всю свою жизнь! По старому русскому обычаю никому не возбраняется во время трапезы вести приятную беседу. Утолив первый голод, гости по-очереди рассказывали хозяину свои приключения. Первой, конечно, начала Анна Матвеевна. Рассказ ее был длинным и не раз прерывался слезами и вздохами. Но все это было совершенно необходимым, потому что за долгие годы ожидания накопилось немало невысказанных слов, различных чувств и переживаний. Алексей Митрофанович слушал и удивлялся, как же столько всяких событий может уместиться в одну небольшую человеческую жизнь! Когда Рассказ Анны Матвеевны закончился, Алексей Митрофанович рассказал о том, как все эти годы ждал и верил, что Аннушка жива, о том, что каждый день мечтал о том, что она вот так, как сегодня, войдет в этот дом и больше они никогда не расстанутся. В его жизни ничего не изменилось с тех пор, как «Феофан» поднял якорь и ушел в свой последний поход. Дни складывались в месяцы, месяцы в годы, Алексей Митрофанович с головой ушел в работу – тем и спасался. Единственно, что изменилось за эти годы, это то, что богатства Селивановых приросли весьма значительно.

– Знаешь, Аннушка, когда тебя не стало, у меня и забот-то других не было, кроме как в конторе сидеть, вот и получилось, что я невольно стал там жить больше, чем в своем доме. А коли так, то и работа ко мне липла, словно я весь медом намазанный. А где работа, там и прибыль. Так что, принимай теперь, хозяйка, полные закрома!

– Ты, Алешенька, думаю, получше меня сможешь богатством этим распорядиться. А я все больше по дому, я по своему хозяйству целый век скучала. Вот так мы вместе с тобой со всеми делами и управимся, как и должно быть в хорошей семье. – Такой ответ всем очень понравился, а Алексей Митрофанович с гордостью взглянул на свою жену, всем своим видом выражая удовольствие по-поводу того, что она у него не только красавица, но и очень умная женщина.

За рассказами да разговорами трапеза затянулась далеко за полночь. За то время, пока она длилась, в гостях у Алексея Митрофановича и Анны Матвеевны побывали и отец Глаши – Григорий, который первым поспешил поздравить хозяина с великой радостью – Григорий трудился в конторе купца Селиванова и писарем, и приказчиком, и бухгалтером, и ему купец доверял как самому себе – проверенный человек нужен в любом деле. Алексей Митрофанович дал Григорию все нужные распоряжения насчет завтрашнего праздника и особо распорядился контору завтра не открывать, а всем служащим и прочим работникам объявить выходной. Да еще и премию всем назначил, пусть люди тоже порадуются за хозяина, дело-то благое!

Весь день до вечера в дом к Алексею Митрофановичу наведывались люди – слух о счастливом возвращении жены уважаемого всеми купца Селиванова быстро облетел весь город, и каждый хотел убедиться, что этот слух – не блажь, а подтверждение самого что ни на есть чуда. Но Алексей Митрофанович вежливо извинялся перед каждым ходоком и так же вежливо приглашал очередного гостя на завтрашний пир. Гость, удовлетворившись увиденным и услышанным, скоренько удалялся восвояси, множа и подтверждая слух о чудесном спасении Анны Матвеевны. А многие говаривали:

– Вот Селиванову счастье и привалило за праведность его и долготерпение. И посрамлены будут теперь все Фомки неверующие. Если верить и ждать, стало быть, самые невероятные вещи сбываются!

А еще говорят, что можно сказку из головы выдумать. Вранье это все! Все сказки, они когда-нибудь, хоть однажды на этом свете сбылись. И только потом их кто-то услышал и другим рассказал. А иные и записали. Так из любой были можно сказку соорудить. Но в этом рассказе нет никаких сказок, а все только чистейшая правда. Иначе и быть не может.

Глава 15

– Клянетесь ли вы любить друг друга, беречь друг друга и быть опорой во всех делах? – Раскатистый бас, окладистая борода – непременные атрибуты любого уважающего себя батюшки – в церкви свои незыблемые каноны.

– Клянемся, конечно, клянемся!

Артем страстно поцеловал Беллу, и они, взявшись за руки, понеслись по длинному коридору. Тонкое белое платье развевалось от быстрого бега и путалось в ногах. Кисейная, почти прозрачная и невесомая накидка соскользнула с тщательно уложенных девичьих локонов и потерялась еще где-то в начале коридора. Все это было не важно. Сейчас все было не важно, кроме них двоих. Скользкий паркет предательски вилял под ногами. Но Артем крепко держал Белочку за руку, и влюбленные видели сейчас только глаза друг друга. Весь остальной мир на время исчез, чтобы не мешать им наслаждаться этой минутой. Они, наконец, были вместе, навсегда, и это главное!

А по паркету теперь можно не бегать, а летать. Так же точно, как летали сейчас где-то там высоко-высоко в небесных сферах их счастливые души. Они бежали бы и бежали, бесконечно, счастливо смеясь, и не замечая ничего вокруг. И время бы, наверное, замедлило свой собственный бег, чтобы продлить эти удивительные мгновенья.

А вослед им весело хохотали Оленька и Мария, добрые сестрички и неразлучные подружки. Рядом с ними стояли несколько молодых людей – бывшие однокурсники Артема по географическому училищу. Это были замечательно интересные люди – братья Павел и Алексей Моршановы, князь Алекс Олонецкий – весельчак и душа любой компании и обрусевший француз Оливье Дюваль. Артем сдружился с ними в бытность свою студентом-курсантом, и после его возвращения из путешествия в Африку прежняя студенческая дружба возрождалась между этими повзрослевшими уже юношами, чтобы перейти в свое новое качество – крепкую мужскую дружбу.

Артем пригласил друзей на свадьбу, и они остались в доме Астафьевых на несколько дней – погостить. И это они сейчас, вырядившись в расписные бумажные рясы, дурачились вместе с молодоженами, повторив на свой лад древний венчальный обряд. Молодежь веселилась! Папенька с маменькой таких шуток не одобряли, но портить общее веселье не хотели. Новые люди, новые веяния! Что ж поделаешь, все в жизни изменяется. В прежние времена стал бы кто-нибудь подшучивать над батюшкой? А для молодежи все нипочем! Вон, рясы бумажные раскрасили – точь-в-точь архиерей на венчании – и, знай себе, веселятся! Эх-хе-хе!

Караганов и капитан «Одеона», стоявшие поодаль от веселившейся от души молодежи, с улыбкой смотрели на них, и каждый думал о своем. Недалеко от них старый боцман, по-привычке не выпускавший изо рта свою трубку, оперся на подоконник, и на темно-коричневом лице его бродила рассеянная улыбка. Из трубки иногда вырывалась очередная порция густого сизого дыма и мгновенно улетучивалась в открытое настежь окно. Боцман был философом и давно уже перестал думать о таких мелочах, как спасение души и прочая моралистская ерунда. С его точки зрения молодежь развлекалась правильно.

Все трое зашли перед рейсом еще раз поздравить молодоженов – завтра «Одеон» уходил в очередное плавание, теперь к холодным берегам Антарктиды. Артем был благодарен друзьям за их внимание и даже поймал себя на мысли, что немного завидует им, ну, разве только, самую малость – путешествия были его страстью с самого детства. Но молодая прелестная жена была сейчас для него дороже всех путешествий в мире. Эта мысль быстро утешила юношу, и его сиюминутная слабость растворилась в бесконечной любви, как только он взглянул на свою милую Белочку.

Долго молчавший Караганов, наконец, глубокомысленно произнес:

– Вот подумайте-ка, любезнейшие мои друзья. На излете наш просвещеннейший девятнадцатый век, а что мы видим? Никакого уважения к традициям предков. Никакого намека на почтение к их жизненному укладу.

Капитан вскинул вверх брови, выражая крайнюю степень удивления.

– Помилуйте, батенька, вы ли это говорите? – Удивление капитана было неподдельным. – Вы ведь всегда подчеркивали свою независимость от общественной морали и любого давления извне на вашу личность. И вдруг вы говорите о молодежи так, словно бы осуждаете ее. И осуждаете искренне. Вы меня совсем запутали!

Караганов улыбнулся.

– Знаете, капитан, с возрастом, видимо, что-то происходит с людьми, и прежнее мнение уже не кажется им уж таким непреложно правильным. Я много думал об этом и пришел к выводу, что вроде бы одно другому не мешает. И черт бы с ним! Но все же есть что-то во всем этом общепринятом укладе, что-то есть в этих старых традициях. Не могу пока точно подобрать слова, но это что-то вроде связи поколений друг с другом. Убери традиции, и связь прервется. А это плохо. Нет, не подумайте, – вдруг прервал он сам себя, – я без фанатизма. Но, но, но… – И Караганов задумчиво замолчал. Капитан не прерывал его молчания и ждал, чем тот закончит свою столь неожиданную сентенцию. Но тут вдруг подал голос боцман.

– Здоровье у них играет. Молодость. Вот они и скачут. А время пройдет, остепенятся, все опять вернется туда, откуда началось. – И боцман снова погрузился в свою приятную созерцательность. Караганов встрепенулся, взмахнул рукой и, словно бы стряхивая с себя минутное наваждение, почти пропел:

– И как древние снова воскликнем – О времена! О нравы! А значит, ничегошеньки и не поменялось с тех самых времен. И нравы те же.

И снова покатилось бесконечное и бесстрастное время.

Через положенный срок Белочка родила прелестного толстенького мальчика. В честь деда его нарекли Кузьмой. Кузьма Иосифович был на седьмом небе от счастья, как и любой другой дед, заполучивший, наконец, долгожданного внука. Катерина Егоровна окружила Белочку еще большей заботой и вниманием, хотя куда уж больше-то! Белочку все просто обожали – за ее добрый нрав и бесконечную готовность помогать всем вокруг. Артем готовился к новой экспедиции, но рождение сына, в хорошем смысле, совершенно выбило его из колеи. Он целыми днями просиживал около колыбельки, разглядывая малыша и тихонько – чтобы не разбудить Кузеньку – разговаривая с Белочкой, строя планы на будущее для них самих и для сына.

Белочка по ночам немного плакала. Но совсем немного. Просто от предчувствия разлуки. Они еще не расставались с Артемом дольше, чем на один день. Это было, когда Артема вызвали по срочной необходимости в Совет географического общества, где ему предложили поучаствовать в следующей научной экспедиции. Он с восторгом согласился и провел целый день в заботах, связанных с предстоящей поездкой. И только когда ехал домой, осознал, что это означает долгую разлуку с любимой женой. Артем огорчился, но Белочка отнеслась к предложенному Артему проекту с неожиданным спокойствием. Она удивительно ласково и убедительно объяснила мужу, что ему просто необходимо побывать в этом необыкновенном путешествии. А она, как добрая жена, будет ждать его дома и считать дни до их встречи. Артем был благодарен Белочке за это тихое понимание и поддержку. Вполне успокоившись, он наскоро чмокнул жену в щеку и унесся заниматься тысячей мелочей, которые еще необходимо было сделать перед длинным путешествием. А Белочка упала на кровать и разрыдалась. Она все понимала, она знала, как необходима любому мужчине интересная и любимая работа. Но ее сердце готово было разорваться пополам. Наплакавшись вволю, Белочка привела в порядок свое прекрасное лицо, а заодно и мысли. Грустно вздохнув, она сказала себе, что таков удел любой любящей жены – ждать и любить. Всю жизнь. И этот простой незатейливый факт наполняет смыслом жизнь любой нормальной женщины. Это еще никому не удавалось изменить. А раз так, то надо просто изменить отношение к этому факту. И принять его как должное. Тогда все становится на свои места.

Через месяц Артем уехал, а Белочка осталась дома – ждать любимого мужа и воспитывать маленького Кузеньку. Кузьма Иосифович и Катерина Егоровна, Машенька и Ольга – вся эта маленькая планета крутилась теперь вокруг малыша и Белочки. Семья была дружной, и это было их старой нерушимой традицией.

Время пролетело неожиданно быстро. Артем вернулся из путешествия, и Белочка заметила, что путешествие пошло мужу на пользу – перед ней теперь стоял не тот восторженный юноша, которого она впервые увидела около костра в далеком африканском лесу. Теперь перед ней был загорелый мужественный человек, со слегка загрубевшими от солнца и ветра чертами лица, с твердым взглядом и спокойными уверенными движениями, которые сменили юношескую порывистость и пылкость. Мальчик превратился в мужчину. И Белочка заново влюбилась в своего мужа. Он же был несказанно счастлив и ни на минуту не мог оставить обожаемую жену и карапуза, который уже вполне уверенно переступал с ноги на ногу и, хватаясь пухлыми ручонками за стену и вообще любые предметы, попадавшиеся на пути, смело осваивал комнату за комнатой большого родительского дома.

Артем и Белочка по-прежнему жили вместе с родителями Артема. Дом был таким большим, что здесь хватило бы места еще на две-три семьи. Но дело было не в этом. Артем и в мыслях не мог предположить, чтобы оставить своих славных и горячо любимых родителей. А те, будучи добрейшими на свете людьми, в свою очередь обожали сына и его милую жену. О маленьком Кузеньке даже и речи быть не могло! Его баловали и нежили все в этом доме, включая многочисленную челядь. Даже старый лакей, который служил еще отцу Кузьмы Иосифовича, предпочитал постоянно торчать около двери в детскую, боясь, что по причине старческой глухоты не сможет вовремя различить нянюшкин зов. «А вдруг маленькому барчуку что-нибудь понадобится, а я, старый пень, не расслышу? Это же не дело. Нет, я лучше около дверей подежурю. Так оно надежней будет», – объяснял он нянюшке и занимал свой пост на стуле с высокой деревянной спинкой, стоящем рядом с дверью в комнату маленького Кузьмы.

Так прошел еще год. И когда в очередной раз Артему предложили участие в экспедиции, его сердце затрепетало от волнения. Как же ему снова пережить такую долгую разлуку? Он приехал домой в довольно мрачном настроении, и на расспросы Белочки только нежно гладил ее руку и с грустью смотрел в окно.

– Понимаешь, милая, – наконец, сказал он, – я не хочу снова быть вдали от тебя. Эта разлука невыносима, я страдаю от нее, как ни от чего еще не страдал в своей жизни.

Белочка задумалась. Ведь не бывает так, чтобы совсем не было выхода. Она знала это по собственному опыту. И выход был найден.

На следующий день она предложила Артему взять ее с собой в путешествие.

– Я ведь прекрасно рисую. А если немного подучиться, я смогу составлять карты. Ведь картографа в вашей экспедиции пока нет? – Артем был в восторге от своей жены. Красота и ум редко ходят рука об руку, но ему повезло. Он, ни минуты не медля, бросился реализовывать Белочкин проект.

Но, увы! В серьезных научных организациях не принято было пользоваться услугами женщин. Даже очень умных. Потратив целый месяц на обивание порогов и уговаривание чиновников, Артем совсем пал духом. Никто и ни за какие коврижки не хотел связываться с дамой в столь опасном и длительном путешествии.

– Помилуйте, сударь, – отвечали ему чиновники всех рангов и мастей, – да у нас картографов-мужчин пруд пруди! И потом, это же абсолютно секретная профессия. Вы, наверное, смеетесь, милостивый государь. – Даже обижались иные из этих чиновников. – Да и учиться этому ремеслу надо не один год. Где же мы возьмем столько времени, даже если на миг отвлечься от всех остальных резонов? И вообще, дама, в столь непредсказуемом путешествии? Очень сомнительно.

Артем теперь безвылазно сидел дома в своем кабинете и часами смотрел в окно. За окном пейзаж почти не менялся, но Артему было все равно. «Ну и пусть, – думал он, – пусть я останусь здесь навсегда. Чем плохо дома, с семьей», – и он через силу пытался улыбнуться, представив себе забавного Кузьму, который часто теперь обследовал дверь его кабинета и, найдя в ней очередную щелочку или трещинку, тут же пытался расширить ее всеми имеющимися в его распоряжении средствами. А средства были очень простыми. Крошечные пальчики-отверточки могли раскрутить и раскурочить все, что угодно, стоило только дать им волю. Поэтому нянюшка и старый лакей тщательно следили, чтобы барин, Кузьма Артемьевич, никогда не оставался без надзора.

Так прошел еще месяц, и однажды дверь в кабинет Артема распахнулась и на пороге показалась фигура, которой Артем никак не ожидал увидеть.

– Здрав будь, дорогой зятек, – архангельский говорок невозможно было перепутать ни с одним другим наречием в мире. Артем удивленно вскинул брови и выскочил из кресла навстречу дорогому гостю.

– Бог мой, Алексей Митрофанович, вы-то какими судьбами здесь? – Артем радостно тряс руку Белочкиному деду.

– Вот, приехал вас проведать, внучка письмо прислала. Да и на правнука я давненько не любовался. А я не один приехал. Анна Матвеевна сейчас с Катериной Егоровной в покоях челомкаются. Пусть их, они женщины, у них свои разговоры, а у нас свои. Потом с ними повидаемся. А сейчас, Артем, у меня к тебе интересное предложение есть. – И Алексей Митрофанович загадочно прищурился. – Может, присядем, так ведь намного удобней будет.

Артем покраснел и засуетился вокруг гостя.

– Господи, Алексей Митрофанович, само собой, присаживайтесь. Вот кресло поудобней, прошу вас, – Артем с удовольствием суетился вокруг Белочкиного деда – за короткое время их знакомства дед стал для Артема по-настоящему близким человеком. Узнав из первых уст историю его жизни, Артем проникся к этому человеку огромным уважением и симпатией. История их жизни и любви с Анной Матвеевной казалась чьей-то нереальной выдумкой, если бы Артем сам не был участником многих событий, которых и для более зрелого человека с лихвой бы хватило на большой кусок жизни.

Артем кликнул прислугу и вскоре на столе в кабинете уже стоял большой фарфоровый чайник с заваренными в нем ароматными травами, и пряный дух летнего сена и цветов медленно заполнял все пространство комнаты – Алексей Митрофанович не признавал ни чая, ни кофе. Неторопливо разлив по чашкам травяной настой, – Алексей Митрофанович все и всегда делал неторопливо: «Кто не торопится, тот и не опаздывает, да и опаздывать нам некуда», – любил говорить он, – дед уютно устроился в кресле, и теперь явно был готов к долгому обстоятельному разговору. Артем понял, что в такую даль, да еще со всем семейством дед вряд ли бы приехал без веской причины. Поэтому и разговор сейчас предполагался не пустячный.