Текст книги "Приключения стиральной машинки"

Глава 20

Мы все еще сидели на кухне, и часы показывали три часа утра. Я чувствовала внутри себя какой-то космический вакуум.

– Знаете, девочки, – Николай задумчиво посмотрел на нас, – я думаю, что конец этой истории находится не очень далеко от нас. Но сейчас нам всем надо немного поспать, а потом я отвезу вас к тому человеку, который наверняка знает, чем все это может закончиться. Я говорю, Лена, о твоей маме. – Николай взглянул на меня в упор.

– О моей маме? – Растерялась я. – А почему о ней?

– Ты знаешь, что-то мое профессиональное следовательское чутье подсказывает мне, что она с самого начала была в курсе всего этого длинного дела. Но, видимо, она не думала, что я смогу докопаться до самой сути.

– А что теперь ей грозит? – Внезапно испугалась я.

Николай посмотрел на меня таким взглядом, что мне стало стыдно.

– Лена, я веду это дело, и все в нем зависит от меня, понимаешь. А я думаю, что вся эта история никого, кроме вашей семьи не касается. Зубова я уже сдал с рук на руки моим коллегам еще там, на далеком севере. Чего же мне его, сюда, что ли, тащить? В данном конкретном случае никакого резона в этом нет. Дело-то очень тонкое, можно сказать, семейное. Думаю, мои коллеги подключат врачей – я сам им это настоятельно советовал. А когда врачи поставят ему соответствующий диагноз, то никого уже не будут интересовать истинные причины набегов на ваши жилища. Мало ли, что может наплести человек в таком состоянии?

– Слушай, а чего ты мне там про каких-то геологов по телефону говорил? – Вдруг спохватилась неугомонная Машка.

– А, это, – Коля пожал плечами. – Это я так, из любопытства. Ну, когда еще в те места попадешь? А тут случай такой подвернулся – экскурсия на заброшенный прииск. Туда геологи собирались – мне Валек сболтнул. Он вообще все про всех там знает. Не мудрено – то с тем выпьет, то с другим тяпнет. Вот и ходит потом, вещает, как местное радио. А мне интересно стало. Я же теперь про этот прииск столько всего наслушался. Можно сказать, живые картины перед глазами стоят. Вот я и соблазнился. А геологи – ребята веселые, компанейские. Мы там с ними два дня по заброшенным отвалам лазили. И хорошо, что напомнила, – Колька юркнул в коридор, где лежала, одиноко брошенная на полу, его дорожная сумка. – Вот, смотри, – сказал Колька, возвращаясь назад в кухню. В руках у него была грязная измятая бумажка. Он аккуратно развернул ее и высыпал на стол несколько желтых блестящих крупинок. – Это тебе, подарок. – Глаза у Кольки блестели, как у подростка, который только что поймал здоровенного блестящего ужа, и теперь хвастается им перед всеми дворовыми мальчишками. Машка с восхищением смотрела на желтые крупинки.

– Это ты сам добыл? – Спросила она, трогая пальцем золотые песчинки.

– Ага, – гордости московского следователя не было предела. Олег с иронией смотрел на приятеля.

– Получается, что ты там в черные копатели записался?

Коля отмахнулся.

– Какая разница. Черные, белые. Спортивный интерес – штука заразная. И ему наплевать, кто ты, следователь или аферист. – Машка вскочила и, обняв Кольку за шею, закружила его, чуть не сбив со стола несколько чайных чашек. На небольшой кухне вчетвером просто негде было повернуться.

– Добытчик ты мой, – ласково урчала Машка. А Коля довольно улыбался и краснел от удовольствия.

Утром мы погрузились в машину и даже не стали тратить время на завтрак. Все равно мама не поверит, что мы сытые и придется завтракать второй раз. Перед отъездом я ей позвонила, чтобы не свалиться как снег на ее любимую пожилую голову.

Когда мы приехали на дачу, все было именно так, как мы и ожидали. На столе дымились горкой горячие оладьи, и самовар пыхтел, расположившись между баночкой домашней сметаны и сгущенным молоком в глиняном горшочке.

– Вот сейчас позавтракаете, а потом все остальное, – сказала моя мама.

– Что остальное, мамусик? – Спросила я.

– А там видно будет, – уклончиво ответила она, и Колька глазами показал мне, мол, я ж говорил, Татьяна Петровна – гениальная тетенька.

Когда с едой было покончено, мама просто, безо всяких предисловий, сказала, обращаясь к Николаю:

– Леночка мне говорила, что вы, Коля, в Кишму летали. Ну и как там? – Мама была абсолютно спокойна. Колька покраснел и подавился оладушком, который он дожевывал – Машка ему, как самому крупному представителю нашей кампании, всегда оставляла пару лишних кусочков повкуснее. А может, и не только по причине его внушительных человеческих габаритов?

Когда он прокашлялся, то мама ласково погладила его по руке и сказала:

– Понимаете, Коля, когда за дело берется опытный человек, то он обычно всегда добивается успеха. Поэтому я и письмо из Испании Лене передала, чтобы вы поскорее с ним ознакомились. Когда Лена мне сказала, что вы возвращаетесь из Кишмы и везете какие-то новости, я все сразу поняла. И мне теперь нет никакого смысла что-либо скрывать. Но, согласитесь, у меня были причины не сильно распространяться о наших семейных делах. – Мама поудобней расположилась в кресле и начала свой рассказ: – Когда этот воришка стал в наших стиральных машинках копаться, я ведь сразу все поняла. Я, когда мы из Кишмы приехали, уже совсем взрослая была, и отец мне все рассказал. Он с прииска в Москву несколько раз ездил, чтобы покупателя на золото найти и насчет квартиры разузнать. Золото – это всегда опасный товар. Но другого у нас не было. Все богатство, что наши предки нажили, было вложено в прииск, а его Советская власть экспроприировала. Вот и пришлось все заново начинать. Сначала дед, потом и отец мой золото понемногу мыли и копили. Они оба понимали, что при любой власти без приличных денег чедлолвеку не выжить. Вот отец и ездил в Москву, смотрел, что да как. Он там нашел одного еврея-ювелира. По рекомендации. С ним и договорился. Отец задумал в Москву перебираться еще тогда, когда Зубов-старший хотел на нашу семью ночью напасть. Тогда еще дед Кузьма был жив. Он отцу и присоветовал из Кишмы уехать. Понял Кузьма, что не отстанет от нас Зубов, и когда из зоны домой вернется, все равно постарается завершить то, что тогда начал. А оно вон как вышло, старый Зубов сыну дело это завещал. Такого оборота Кузьма предусмотреть не мог, но из Кишмы надо было все равно уезжать.

Кузьма, еще когда Петр, отец мой, ребенком был, сказал ему, что скоро прииск иссякнет, лет десять-двадцать, и все. Он-то это лучше всех знал, поскольку на прииске главным инженером работал. Там надо было новые месторождения искать, только власть как-то не торопилась с этим делом. А все богатство астафьевское, что мы в ту землю вложили, было лишь малой толикой, не хватило его для новых изысканий, их же надо было непрерывно вести. Все эти революции-войны все равно бы не дали этому делу дальше нормально развиваться. Так что мы бы все равно оттуда уехали. Надо было бы раньше. Тогда бы и мама жива была, – Татьяна Петровна смахнула непрошенную слезу. Николай сидел, и молча слушал. Ему было неловко, что он вроде как по своей воле залез в чужие секреты, но в глубине души он понимал, что не своя это воля, а просто обстоятельства. Ведь не случись тогда этих нелепых происшествий с машинками, кто бы знал об этой удивительной истории.

– Мамочка, а почему ты мне никогда ничего не рассказывала? – Я встала со своего стула и подошла к маме, обняв ее за плечи.

– Понимаешь, доченька, есть вещи, которые лучше и не знать. А если и знать, то как можно позже. Ведь золота того уже давно и в помине нет. Отец его тогда быстро сбыл, и, слава богу! Но золота нет, а след от него всегда есть. Мы все тогда так тряслись от страха – не передать, но делать-то нечего. На эти деньги потом и квартиры всем купили, и дачу эту построили. Тогда с квартирами сложно было, но отец по очереди два кооператива потихоньку выплатил, чтобы внимания не привлекать – Тамарочке-то жилье надо было отдельное. Она тоже уже взрослой девушкой была.

– Так что же, получается, что на астафьевское золото и у меня жилплощадь куплена? – Машка округлила глаза.

– Получается, Маша, – улыбнулась моя мама. – И не только квартира. А выучить нас надо было, и вас потом.

– Ну, вы даете! – Только и смогла вымолвить Машка, и так и сидела теперь с круглыми от удивления глазами, переваривая всю полученную информацию.

– Да, ребята, – присвистнул Олег, который вообще только тихо сидел и слушал все эти удивительные рассказы, – сначала Колька нам полночи про всякие чудеса рассказывал, а теперь вот какая история получается. Вам бы, Татьяна Петровна, в разведчики. Только они так умеют секреты хранить.

– Нет, Олежка, не только разведчики. Если речь о собственной жизни идет, или о жизни детей, то лучше, чтобы все тайны так и оставались тайнами. Только, вот, говорят, что все тайное всегда становится явным. Наверное, так и есть. Когда для этого время приходит, то все тайны раскрываются. А о чем это, если не секрет, вы им, Николай, полночи рассказывали? Можно мне тоже об этом узнать? – Неожиданно спросила Николая моя мама. И он заново рассказал ей все, что мы уже слышали от него прошлой ночью.

– Да-а-а, – мама о чем-то глубоко задумалась, и мы тоже сидели тихо. Во-первых, от оладушек и горячего чая все разомлели, и говорить о делах просто не хотелось. А во-вторых, просто не хотелось говорить. Ни о чем.

Так прошло минут десять. Ходики на стене мирно отстукивали минуты, а мы сидели и молчали. Похлеще, чем в финале «Ревизора». Наконец, моя мама нарушила это молчание совершенно необыкновенным образом.

– Ну, раз вы так много уже знаете, то, думаю, надо вам и еще кое-что узнать. Теперь, наверное, уже это можно. – Нашу сытую дремоту как рукой сняло. – Но для этого я хочу пригласить вас на чердак.

– Куда? – Этот вопрос прозвучал четырехголосным ансамблем.

– На чердак, – снова повторила она и встала из-за стола. – Просто то, что вы должны увидеть, лежит у нас на чердаке.

По шаткой лестнице мы впятером поднялись на чердак, и глазам нашим открылось совершенно необыкновенное зрелище. На нашем чердаке, сколько я себя помню, стоял здоровенный, наглухо заколоченный дощатый ящик. Я даже в детстве играла в куклы, сидя на этом ящике, такой он был широкий и удобный. Мама всегда говорила мне, что там хранятся старые вещи, их когда-то привезли с севера, и после переезда не стали разбирать. Ну, ящик и ящик, мало ли всякого хлама на даче валяется. Так и стоял он заколоченным уже много десятков лет.

– Помнишь, Леночка, я тебе говорила, что в этом ящике старые вещи? – Спросила меня мама, вытаскивая из соседнего пыльного ящика гвоздодер и увесистый молоток замысловатой формы – эти инструменты были привезены дедом Петром с далекого сибирского прииска и сами были антиквариатом. – Я тебя не обманывала, там и вправду старые вещи. Только они очень-очень старые. Сейчас сама все увидишь. – Мама вставила гвоздодер между досок и ударила по нему молотком.

– Татьяна Петровна, разрешите нам, – галантно предложили свою помощь Олег и Коля. Они ловко сбили верхнюю крышку с ящика, и нашим глазам открылось настоящее чудо. Под серыми невзрачными досками мы увидели крышку старинного сундука, блестящую темным лаком, с медными кружевами накладок.

– Ух, ты, – восхищенно выдохнул Олег.

– Мама, Олег ведь археолог. Ты представляешь, что ты сейчас наделала? – Пошутила я. – Он же теперь поселится на нашем чердаке, а я так и умру старой девой.

Олег приобнял меня и прижал к себе:

– Нет, мы свадьбу прямо здесь и сыграем, – в тон мне сказал он. Все дружно рассмеялись. Честь первым приоткрыть крышку сундука мы предоставили Кольке. Во-первых, он был сильнее всех нас физически, а крышка весила килограммов пятнадцать. А во-вторых, если бы не Колькина профессиональная хватка, то мы бы еще долго не узнали тайну маминого чердака.

Поднатужившись, Колька поднял крышку и теперь стоял над сундуком, словно раздумывая, что делать дальше.

– Давай, Николай, не задерживай честных людей, – нетерпеливо посоветовал ему Олег, приплясывающий от сжигавшего его археологического любопытства. Под крышкой лежала плотная, вышитая синим и красным шелком, ткань. Она прикрывала все содержимое сундука, до самого верха наполненного великим множеством предметов, о ценности которых мы могли только догадываться. Коля снял ткань, и мы увидели все эти неисчислимые богатства, столько лет хранившиеся у меня под самым носом. Здесь были старинные рукописные тетради, искусно нарисованные карты с нанесенными на них схемами каких-то маршрутов, сувениры со всех концов света – костяные и деревянные маски, пики, стрелы, тарелки, расписанные причудливыми узорами и еще целый ворох вещей непонятного нам назначения. Мы понемногу опустошали сундук, внимательно разглядывая каждую извлеченную оттуда вещицу, и иногда кто-то из нас издавал восхищенный возглас. Но в основном все происходило в полной благоговейной тишине.

На дне сундука стоял плоский деревянный ящичек. Колька аккуратно выудил его из недр сундука и опустил на пол. Я присела рядом с ним на корточки и медленно открыла покрытую темным лаком крышку. В нем, обернутые в белое полотно и ровно сложенные невысокой стопкой, лежали несколько картин, написанных на тонко выделанных шкурах каких-то животных. Я осторожно вытащила из ящичка и развернула один из портретов. На меня глянуло лицо красивой женщины со спокойным взглядом голубых глаз. Портрет был написан так мастерски, что казался почти живым. «Господи, это же, наверное, Марьюшка». Эта мысль вихрем пронеслась в моей голове.

Мы стояли в оцепенении, не в силах больше ничего сказать. Словно бы само время постучалось в двери нашего пыльного чердака и, не дожидаясь разрешения, безмолвно вплыло в это пространство, где сейчас оживали события, происходившие с целой семьей на протяжении нескольких поколений.

Олег же еще раньше нас с головой погрузился в прошлое. Не замечая ничего вокруг, он примостился около сундука и внимательно разглядывал рукописные тетради. Их было много, штук пятьдесят, а может и больше. Олег осторожно раскрывал их, прикасаясь к страницам так нежно, словно держал в руках крылья бабочкек. Он всматривался в мелкие буковки, сплошь покрывавшие эти страницы, пытаясь разобрать витиеватую вязь старинных слов. Наконец он, словно очнувшись от летаргического сна, посмотрел на нас.

– Вы представляете, что это такое, – почти шепотом спросил он. И не дожидаясь нашей реакции, ответил сам себе: – Это же открытие мирового значения. Этот сундучок – бесценный клад. – И после этого он отвернулся и снова растворился в своем сказочном непридуманном мире археологии.

Мы были потрясены всем увиденным. Но мама, насладившись нашим изумлением, словно факир в цирке удавшимся представлением, объявила:

– А теперь у меня есть для вас самый главный сюрприз. – И она, бесцеремонно отобрав у Олега очередную реликвию, поманила нас всех за собой. Мы спустились с чердака и послушно, как хорошо воспитанные дети, прошли в спальню следом за мамой.

– Понимаете, друзья. Ни один вор в мире не догадается, что русский человек может использовать старую стиральную машинку вместо тумбочки для телевизора. Оп-ля, – и она, как заправский фокусник, сдернула накидку с телевизора, который, сколько я себя помню, стоял у нее в спальне, и столько же лет не работал. Мама попросила Олега приподнять его и временно переставить на пол. Олег поднатужился, но справиться с такой махиной в одиночку не смог. – Что же вы хотите, – извиняющимся тоном промолвила мама, – телевизоры марки «Рубин» теперь, наверное, такой же раритет, как и те старинные тетради в сундуке.

– Ага, и весит, наверное, как ваш сундук, – ввернул Николай.

Колька вдвоем с Олегом, наконец, спустили стотонный телевизионный ящик на пол, и мама привычным уже жестом сдернула вторую накидку. Под ней мы увидели кофейно-коричневого цвета бочку, у которой сбоку было написано «Волга-7».

– Мой отец, Петр Кузьмич, был человеком весьма изобретательным. И, чтобы ни у кого не возникло никаких подозрений, он самолично изготовил еще в Кишме эту конструкцию. Вот она, смотрите, – мама довольно взглянула на нас, наслаждаясь произведенным эффектом.

– Боже мой, она до сих пор существует, – Коля чуть не прослезился от умиления.

– Конечно, существует. Эту стиральную машинку ему действительно вручили, как премию к какому-то там очередному Первомаю. Отец ее только немного переделал. Как сейчас говорят, модернизировал. Он заменил внутреннюю глубокую бочку на более мелкую и немного сузил ее по бокам. Так внутри образовалась довольно вместительная полость, куда он и загрузил все честно добытое им на прииске золото. Они вдвоем с дедом Кузьмой много лет на это потратили. И обидно было бы все это потерять. Но это еще не все.

– Как? – Снова прозвучало четырехголосное эхо. Мама присела около тумбочки-машинки, немного повозилась с каким-то скрытым от наших глаз механизмом, раздался тихий щелчок, и в маминых руках сверкнул огромный чистейшей воды бриллиант. Мы все снова замерли в восхищении. В который раз уже за этот день нам приходилось переживать такие необыкновенные эмоции, но мы были счастливы. Жизнь редко преподносит нам сюрпризы. Прошедший же месяц был так щедр на подарки, что мы готовы были переживать все это вновь и вновь.

– Господи, красота-то какая, – только и смогла я выдохнуть, беря из маминых рук это сокровище и рассматривая его на свет.

– Это мой вам свадебный подарок, – сказала мама, и Олег сначала торжественно поцеловал ей руку, а потом, от нахлынувшего потока чувств, просто сгреб мою мамусечку в охапку и расцеловал в обе щеки. – Еще твой прадед, Леночка, этот замечательный камень в оправу вставил. Это кольцо Зуула, наша семейная реликвия. Одно только от всего богатства фамильного и осталось, – она вздохнула. – Тогда еще, в 1915 году, когда Первая мировая шла, в России многие свое золото для спасения государства сдавали. Вот твой прапрадед Артем Кузьмич и Изабелла отдали все свои фамильные драгоценности на благо империи. Дед Кузьма даже специальный караван в Питер гонял – мне отец рассказывал, – моя мама немного виновато посмотрела на меня. – Он мне много чего рассказывал. Он в старых тетрадях об этом прочел, а потом мне все и пересказал. Ты, Леночка, не сердись на меня. Всему свое время. Вот сейчас и твое время пришло всю эту историю узнать, – и мама ласково обняла меня, а я прижалась к ней.

– Нет, мамулечка. Я на тебя не обижаюсь. Все тайное всегда становится явным. Это же аксиома, – и я поцеловала ее в душистую мягкую щечку. После этого мама продолжила свой рассказ:

– Так вот. Предки наши очень хорошие люди были, всегда всем помогали. И для Отечества своего в трудный час ничего не пожалели. Но с бриллиантом этим все же не расстались. Это был их семейный талисман. Прав был старый вождь, это кольцо принесло им счастье. И знаете, что интересно, – мама прищурилась и посмотрела на нас, – вообще все его предсказания сбылись. Может, совпадение? А может… – И она пожала плечами. – Теперь оно ваше, – сказала она. – Пусть оно и для вас станет просто талисманом, так оно надежней будет. – Мама взяла мою и Олега руки и соединила их вместе.

Эмоционально неуравновешенная Машка тут же кинулась мне на шею – поздравлять, а Колька растроганно тряс руку Олега.

– Ну, ребята, поздравляю, – мягко рокотал он. – Совет вам, да любовь.

Олег затряс его руку в ответ и тут же нашелся:

– Да и вы не задерживайтесь, подтягивайтесь за нами. – И друзья обнялись, хлопая друг друга по плечам, и всему, чему придется, как обычно бывает в таких случаях.

На сегодня сюрпризов было уже достаточно, и мы теперь решили, что надо отметить нашу символическую помолвку совсем не символическим коньяком. Чай для этого просто не годился. Мы, наконец, добрались до кухни, и мама стала хлопотать, накрывая на стол. Праздник есть праздник! Как вдруг я хлопнула себя ладошкой по лбу и возопила:

– Господи, мамочка, я же совсем забыла. Для тебя же у нас тоже есть сюрприз. В том конверте, ну в том, большом, что из Испании прислали, есть письмо специально для тебя. – Я вытащила из сумки серый конверт и, вытряхнув из него конвертик поменьше, торжественно вручила его законному адресату. Мама развернула ажурную бумажку и озадаченно посмотрела на нас.

– А здесь по-испански, – растерянно произнесла она.

– Точно, я и забыла. Но у нас все предусмотрено. Олег, давай, – скомандовала я. Олег вежливо принял драгоценный листок из рук будущей тещи и углубился в чтение. Мы нетерпеливо приплясывали вокруг него.

– Очень интересно, – наконец промолвил он, почесывая подбородок.

– Ну, что там, рассказывай, – нетерпеливо теребила его я, словно Моська неторопливого слона.

– Рассказываю. Сеньор Хосе Де Фуэнтос Альмадевар пишет, что был невероятно счастлив, когда его многолетние поиски увенчались, наконец, успехом. Потому что он, будучи правнуком доньи Амалии Де Фуэнтос Альмадевар и пребывая в преклонных годах, не оставил себе наследников, и это всегда было предметом его грусти. И вот, как-то разбирая бумаги в своей библиотеке, он обнаружил нечто совершенно уникальное, – Олег добродушно хмыкнул и добавил от себя: – Ну, что ж. В этом возрасте людям свойственно приводить в порядок свои дела. Так вот. Среди разного рода бумаг, хранившихся в старинном библиотечном сейфе, дон Хосе обнаружил некий манускрипт, где его прабабка Амалия описывала историю своей семьи. К этой бумаге было приложено свидетельство о браке, в котором говорится, что досточтимый и высокородный сеньор Карлос Альмадевар женится на девице из Архангельска Марии Селивановой, и есть еще приписочка от самой доньи Амалии: «Сегодня счастливейший день в моей жизни! Я увидела дочь моего ненаглядного Карлоса. Благослови ее Дева Мария и все святые, как и весь наш древний род». И еще дон Хосе собственноручно, судя по его старческому дрожащему почерку, просит вас, досточтимая сударыня, пожаловать к нему в гости вместе со всем своим благословенным семейством. Вот и все письмо.

– Похоже, не понадеялся дон Хосе на своих адвокатов. А еще и сам решил письмецо написать, – крякнул Колька, и от полноты чувств, хлопнул себя по коленке.

– Это свидетельствует о его нетерпеливом и искреннем желании поскорее увидеться с вами, досточтимая донья Татьяна Альмадевар, – и Олег, раскинув руки в стороны, склонился перед своей потенциальной тещей в глубоком поклоне.