Текст книги "Приключения стиральной машинки"

Глава 13

Мы по-прежнему сидели на Машкиной кухне и пили чай, но теперь это происходило как-то по инерции. Колькино заявление подействовало на всех очень интригующе, и мы прониклись моментом и затаили дыхание. Колька любил эффектные паузы, и эта ему явно удалась. Машка нетерпеливо заерзала, но промолчала. Олег с интересом разглядывал приятеля, словно видел его впервые в жизни. А я… Что и говорить, я вся превратилась в слух. Обожаю детективы! Но со мной детектив происходил первый раз в жизни, и я просто сгорала от любопытства.

– Понимаете, девчонки-мальчишки, – начал Коля, – когда я по картотеке вычислил вашего обидчика, стали всплывать совершенно неожиданные вещи. Ну, например, как я вам уже говорил, Зубов этот тоже родом из Кишмы. А ведь этот забытый богом поселок – совсем не центр Вселенной. И мне подумалось, что как-то многовато уроженцев этого края на один квадратный метр московской земли. И решил я узнать, а что же такого интересного есть на вашей исторической родине, что может заинтересовать простого московского следователя.

С благословения моего начальства отправился я в свое неблизкое путешествие. Не буду описывать вам мои дорожные мытарства – в России, как известно, дороги – это часть менталитета. А менталитет – вещь незыблемая. Как основы государства. Так вот. Кишма эта ваша – просто загляденье для любителей русской старины. Кижи отдыхают. Таких развалюх сейчас даже в глухой сибирской тайге поискать. Крыши провалились, стены покосились, окна вывалились и какой-то старой клеенкой заклеены. Разруха послевоенная и то симпатичней выглядела. Но это все лирика. Надо же мне было свою профессиональную гордость чем-то утешить. Походил я по поселку, поискал и нашел. Там все запросто. Валюта – самая надежная – бутылка самогона, к ней – небольшой задушевный разговор. И готово! Нашел я тамошнего председателя лесхоза, ему уж за пятьдесят, а его Вальком кличут. Ну, Валек и Валек. Между прочим, тебе дальним родственником приходится, – и Коля взглянул на Машку, – фамилия у него такая же, как у тебя – Бояринов. Я, когда это узнал, спросил его, нет ли у них в Москве родственников. И ты знаешь, что он мне сказал? Есть, говорит. Только мы с ними не общаемся. И рассказал он мне по этому поводу одну историю. Она к моему главному рассказу отношение имеет весьма опосредованное, но я, когда его выслушал, в очередной раз удивился, как в мире все взаимосвязано. Но, чтобы вас не запутывать, начну с самого начала, так сказать, в хронологическом порядке.

Жила когда-то в далеком поселке Кишма семья. Глава семьи, Петр Кузьмич, жена его, Марфа, и их маленькая дочь, Таня. У Марфы было двое братьев. Родного брата звали Савелием, а двоюродного Егором. Так вот эти самые братья однажды влюбились в одну и ту же девушку, Веру. И стали соперничать за ее руку и сердце. Банальная, в общем, история. Прошло какое-то время, и Вера решила, что милее ее сердцу Савелий. Что ж, так бывает. Сыграли они свадьбу и стали, как говорится, жить-поживать, да добра наживать. Дочка у них родилась, Тамарою назвали. В общем, все как у людей. Только Егор, этот отвергнутый Ромео, видимо, сильную обиду затаил, и все никак не мог успокоиться, что Вера не его, а брата предпочла. И как напьется, так и бегает по всему поселку с криками: «Я их всех порешу!» И что там у него на уме было – одному богу известно. Так в трудах и заботах прошло три года, маленькой Тамаре уже два годика стукнуло, и вот как-то зимой, под Рождество, затеяли селяне катания на санях. Они каждый год этой забавой себя развлекали – а что еще в тех краях можно придумать? Как водится, села молодежь в сани и покатила с ветерком по реке. Лед на реке тогда уже хорошо встал, места всем с детства известные. Казалось, все как всегда. Да вот тут-то непонятки и начинаются. Темная история. Столько лет прошло, и правду теперь нам уже никогда не узнать. Но только как-то так вышло, что теми санями, где Савелий с Верой сидели, управлял Егор. И тут Валек мне сказал, что никто тогда так ничего и не понял. Откуда-то на реке вдруг полынья взялась. И сани с Савелием и Верой прямо в ту полынью и нырнули. А Егор на козлах сидел и успел вовремя с тех саней спрыгнуть. Холодно было, мороз трескучий, – Коля помолчал. – Вот такая непонятная история. Как Валек мне объяснил, все люди потом в поселке шептались, что Егор нарочно сани в эту полынью загнал, но доказать это никто не смог. После этой истории Егор сильно запил и как-то по – пьянке колхозный амбар поджег. Его за это за решетку и упекли. Надолго. Тогда законы были такие – общественное добро превыше всего ценилось. И ему почти как вредителю народа на всю катушку и врезали. В общем, исчез Егор из поселка на долгие годы, а вскоре про него и вовсе позабыли. Маленькую Тамару Петр Кузьмич с Марфой на воспитание взяли, все ж она им родной племянницей приходилась. Как родную дочь ее растили. Так она вместе с Таней и выросла. – И Коля снова замолчал и внимательно посмотрел на нас.

Пока я его слушала, мне все время не давала покоя какая-то мысль, она настойчиво билась в моем мозгу, но все никак не могла пробиться к моему сознанию. И вдруг словно короткое озарение меня накрыла своим светом истина. Господи, Таня и Тамара! Это же…!!! Я ахнула и зарыла ладошкой рот. По моей реакции Коля понял, что я догадалась. Он смотрел на меня, и в глазах его застыло сочувствие и растерянность.

– Коля, – тихо сказала я, – мне эту историю в глубоком детстве мама рассказывала. Но это было так давно, и я ее почти позабыла. А теперь вот… – И я осеклась. Олег непонимающе крутил головой, пытаясь одновременно смотреть на меня и на Машку. Машка сидела, глубоко задумавшись, и никак не реагировала.

– Олег, Тамара и Таня – это наши с Машей мамы. Понимаешь? – И я заглянула ему в глаза. Олег вмиг все понял и тоже замер. Теперь мы все сидели и дружно молчали. Так прошло минут пять, и первой подала голос Машка. Он у нее был какой-то надтреснутый и чужой.

– Коля, а что там было дальше? Ты ведь нам пока еще не все рассказал, верно? – Коля кивнул и, взглядом испросив у меня согласия, продолжил свой, ставший вдруг таким серьезным, рассказ. Легковесный детектив вдруг куда-то испарился, и я всей кожей почувствовала, как в нашу тесную кухню бочком пробралась сама жизнь.

– Вот такую историю мне этот Валек почти прямо с порога и рассказал. Мы с ним в его лесхозконторе расположились. Я ему понемногу в стакан живительной влаги подливаю, а он вещает, словно Дельфийский оракул. В такой ситуации главное с жидкостью не переборщить. Личность он, доложу я вам, для тех мест совершенно незагадочная. На часах девять утра, а он уже в поисках свежей дозы опохмелятора по всему поселку бегал. Мы с ним просто не могли не встретиться! К обеду я перед ним второй пузырь поставил, он мне после этого следующую порцию информации и выдал. Да еще какой! Выложил все, как на духу. А знает он, как выяснилось, немало. Он, хоть мужик и шибко пьющий, но, видимо, местные морозы на него как консервант действуют – не поддается он ни выпивке, ни времени, ни возрасту своему, и мозги у него еще довольно свежие. Пес его знает, как ему это удается, но, видимо, он как экспонат в кунсткамере проспиртовался, и ни один черт его теперь не берет. Но экспонат тот в кунсткамере, как правило, уже мертвый, а этот вроде еще живой. Хотя, кто его знает, – Коля почесал затылок, – он вроде дышит, а взгляд уже стеклянный, как у мертвого. В общем, повезло мне со свидетелем. Дальше я вам такую интересную историю расскажу, что у вас дух захватит. Только мне сейчас еще подкрепиться надо.

Машка живо отреагировала на Колино желание подкрепиться и ловко накидала ему в тарелку приличную порцию мяса, сдобренную сверху жареной картошкой, и приготовилась слушать дальше. Я забыла сказать – Коля обладал еще одним бесспорным достоинством. Он умел одновременно говорить и есть. Видимо, совмещать одно с другим научила его профессия. Следователи – занятые люди, и есть им приходится не отрываясь от рабочего процесса.

Получив искомое, Коля продолжил:

– А знаете, что еще меня сподвигло в те края самолично слетать? Помимо ваших стиральных машинок, конечно? – И Коля сделал загадочное лицо. Или ему просто так показалось. – Помните, когда мы с вами в последний раз к Лениной маме на дачу ездили, то нас соседка ее, тетя Нина, пирогами угощала? А когда она к себе за новой порцией пирогов отправилась, то я ей помогать вызвался? Так вот, тогда она и рассказала мне кое-что интересное. Я ее стряпню похвалил, вот она и прониклась. Пока я ей помогал пироги на блюдо перекладывать, она, в том числе, поведала кое-что о вашем происхождении, кто вы да что вы. Женщина она словоохотливая, а я человек любопытный и, заметьте, классный сыщик-профессионал. – Колька нас теперь явно подначивал, но я сделала ему знак продолжать. – Тетя Нина знает вашу семью давно. И по секрету сказала мне, что Татьяну Петровну в вашем дачном поселке «Княгиней» прозвали. Вот я и поинтересовался, откуда такое почетное прозвище. Тогда тетя Нина и поведала мне громким шепотом, что вы, уважаемая Елена Прекрасная, чуть ли не царского роду у нас, – и Коля шутливым жестом показал, что снимает передо мной шляпу. – «А как же, – говорит мне тетя Нина, – они же с одного боку Астафьевы, а с другого Ольховские. Это мне сама Танечка рассказывала. Да еще я вам совсем по секрету скажу, у них и испанская кровь в жилах есть. Да не просто испанская, а дворян ихних весьма знатных». – Вот тогда мне и пришла в голову простая мысль покопаться в вашем прошлом. Вернее, не совсем в вашем, а в прошлом ваших предков. Но для этого нужно было обязательно ехать в Кишму. А тут еще этот вор-недоучка Зубов тоже из тамошних оказался. Вот я и поехал. – Колька явно выдохся, и ему просто необходима была следующая порция пищи. Для Машки он был просто находка – при ее навязчивом желании кого-то покормить, он был самым подходящим кандидатом в ее мужья!

– Аферист! – Воскликнула я и шутливо шлепнула Кольку крахмальной салфеткой по макушке.

– Не аферист, а предприимчивый следователь, – в тон мне поправил меня Коля и, нимало не смущаясь, продолжил:

– Подумалось мне тогда, а почему это предки ваши с такими древними фамилиями решили в такие дремучие места забраться? Я здесь в Москве по архивам посмотрел – на ссыльных вроде не похожи, не числились их фамилии в тех списках. За золотом им в такую даль забираться, да еще с семьей, тоже не с руки – люди ведь не бедные. А по доброй воле в те места ехать, это, я вам скажу, в те времена было почти как на тот свет. Это все мне очень странным показалось.

Я бесцеремонно перебила Колю.

– Ну да, мама мне когда-то в детстве рассказывала, что мы вроде бы из какого-то древнего рода происходим. Но в те времена это было неактуально и неинтересно, и даже опасно. В эпоху моего детства в моде были пионерские костры, а потом и те из моды вышли, все развалилось. Это сейчас в моду снова вошли балы в дворянском собрании и прочая такая же мишура.

Коля дождался конца моей пламенной речи, и, как ни в чем не бывало, продолжил:

– Валек оказался просто кладезем информации! Он в ранней молодости, оказывается, еще не пил. А совсем наоборот, был заядлым трезвенником. Поскольку в тех местах без пьянки можно легко с ума сойти, то каждый, кому пить неохота или больше не лезет, находит себе какое-нибудь занятие помимо основной работы. А основной работой в тех местах в ту пору был золотой прииск. Он еще от царских времен Советской власти в наследство остался. Работа тяжелая и однообразная. От однообразия и безысходности, в основном, все одинаково заканчивают. Редко кто оттуда на волю вырваться мог – затягивает. Так вот. Валек по молодости тоже на прииске вкалывал, но пить ему тогда еще не хотелось, и нашел он себе занятие интересное. А чтоб вам понятней было я немного издали зайду, – Коля перевел дух, собираясь с мыслями, и вот что мы услышали:

– В тех местах с царских времен много разных людей отиралось. И вот на всех на них в местной канцелярии были в свое время дела заведены. При царе порядка намного больше было – все на учете состояли, да никто особо и не прятался. Редко какой лихой человек в такие места наскоком залетал. Если ссыльные и были, то на них особый учет велся. В общем, все про всех знали. А как пришла в те места Советская власть, то канцелярию эту всю сложили в большие сундуки, сундуки те опечатали и напрочь про них забыли на долгие годы. Потом, когда Советская власть немного оперилась, она новую канцелярию завела, но то уже совсем другая история. А сундуки со старыми записями так в самом дальнем углу в подвале сельсовета и плесневели, пока про них Валек случайно не пронюхал. Получилось это вот как. Валек активистом был, выборы там, комсомол и вся прочая агитерунда. Но тогда с этим строго было, а Вальку нравилось. Вот он и искал, чем бы еще таким отличиться перед местной партэлитой. Однажды перед выборами ему завхоз сельсовета ключи от подвала дал и говорит: «Там, в подвале, с прошлых выборов плакаты остались. Ты их в порядок приведи, где надо подправь, в общем, давай, действуй, Валек, помогай мне к важному мероприятию подготовиться. А я тебя потом как следует отблагодарю». Валек и доволен. Залез в подвал, нашел плакаты, вытащил их на свет божий. Глядь, а их крысы напрочь изгрызли. Надо все заново делать. А с бумагой туго в тех краях было. Залез Валек снова в подвал, вдруг там что-нибудь подходящее завалялось. Бродил, бродил, и наткнулся на те сундуки. Еле-еле замки открыл – на совесть сработано было, нам бы сейчас такие! И увидел он, что бумаги там всяческой навалом лежит, чернила уже кое-где выцвели, так что можно поверху писать. Вытащил Валек эти гроссбухи на свет божий. Хотел он их на листочки разобрать и склеить в большие форматы. Только додумался он сначала эти гроссбухи полистать. И ахнул. Здесь же вся история государства российского! В лицах и красках. А голова тогда у него еще светлая была, самогоном не затуманенная. Он сразу сообразил, какую ценность он в своих руках держит. Бумагу для агитплакатов Валек потом в другом месте нашел. А гроссбухи эти потихоньку к себе домой в подвал и перетаскал – все равно их никто так и не кинулся искать. Он их потом длинными зимними вечерами почти все перечитал. Те, что большого интереса не представляли, Валек частью назад вернул – от греха подальше, частью в печке спалил – зимой холодно, а бумага для розжига в большом дефиците. Но те книги, которые ему особо интересными показались, Валек у себя припрятал – до лучших времен. Думал, когда-нибудь жизнь его изменится и, может быть, он даже книгу напишет. А что? Мысль весьма здравая, замечательная даже, скажу я вам, мысль. Только, как это часто бывает, закрутила его жизнь, завертела. Его по комсомольской линии назначили лесхозом руководить, как молодого и перспективного. И как-то сразу стало Вальку не до книг, и тем более не до русской истории. Работы много навалилось – тогда лесхозы так тарахтели, только план давай! Жизнь его, конечно, изменилась. Только не в ту сторону. И вот теперь, когда прошло столько лет, вдруг на его голову свалился я. Знаете, братцы, он, когда про свои эти молодые мечты вспоминал, честное слово, рыдал как ребенок. Мне даже жалко его стало. Вот у человека уже полжизни за плечами, а ничего из того, о чем он мечтал, так и не сделал. Это же, наверное, настоящая человеческая трагедия! – Колька крякнул. И налил себе коньяку. Подумав немного, он налил коньяку и нам. Мы молча выпили и несколько минут в кухне стояла тишина. Валька всем было жалко, поэтому по молчаливому согласию выпили и по второй рюмке. Рассказ Николая был столь эмоционален, что алкоголь действовал как простое успокоительное. Ни о каком стандартном веселье не могло быть и речи.

– Да, Валек – личность занятная, – философски заметил Олег. Он почти все это время сидел, не проронив ни слова. Он вообще здорово умел слушать. Это очень редкое человеческое качество. Я думаю, оно встречается только у самых гармоничных экземпляров. Лично я этим качеством не обладаю. Видимо, поэтому так ценю его в других людях.

– После того, как Валек рассказал мне почти всю свою биографию, я спросил его, а где же сейчас находятся эти бесценные гроссбухи? И что вы думаете! Он закрыл на ключ свою лесозаготовительную контору, где мы с ним так мило беседовали, и повел меня к себе домой. Эти замечательные гроссбухи так и пролежали в подвале его избушки все эти годы, ожидая, когда их хозяин соблаговолит явить миру свой литературный талант. Валек так проникся ко мне доверием, что не только показал эти замечательные книжицы, а еще и был так любезен, что позволил с ними внимательно ознакомиться. Мне это стоило недорого, всего двенадцать бутылок самогона. Тем более, что я сильно сэкономил на гостинице, которую в этой вашей Кишме я так и не обнаружил. Валек милостиво разрешил мне у него пожить все это время. Наш симбиоз был обоюдоудобен. С утра я покупал Вальку бутылку самогона, и он удалялся к себе в контору. А к вечеру он возвращался, находясь уже почти в полной прострации, и я вручал ему бутылку номер два в качестве снотворного. Так прошло почти шесть дней. За это время я успел прочесть практически все гроссбухи. Кое-что я просто пролистал, поскольку оно не представляло практического интереса для нашей с вами истории. Но, наконец, мне в руки попалось то, ради чего я и отправился в эту Тьмутаракань. Я нашел журнал регистрации населения, где значилось, что в самом конце 1906 года некий дворянин Астафьев Артемий Кузьмич прибыл на постоянное место жительства из Архангельска в Кишму вместе со своей семьей, которая на тот момент состояла из него самого, его жены Изабеллы, их единственного сына Кузьмы, которому на тот момент уже исполнилось сорок шесть лет, и их внука, Петра, двух лет от роду. Понимаешь, Лена, что это значило? – Коля теперь обращался только ко мне. – А это значило, что мне удалось нащупать первую тоненькую ниточку, которая соединяла тот, навсегда утраченный мир с этим, нашим миром. Это же просто чудо – прошлое встречается с будущим! Ведь этот двухлетний внук Петр и есть твой дед, Петр Кузьмич Астафьев. И это он потом женился на Марфе, и у них родилась дочь Татьяна – твоя мама.

Я смотрела, не мигая, в одну точку, и думала о том, как невелик, по сути дела, этот мир. Ну что там той планеты, если можно так круто развернуть свою жизнь и променять вполне благопристойный Архангельск на загадочную и далекую Кишму. Разве может человек в здравом уме и твердой памяти заживо похоронить себя в такой глухомани? Причем добровольно. Я не знала ответа на этот вопрос. Но мне вдруг подумалось, что иногда вещи и поступки выглядят очень странно, но только до тех пор, пока ты не докопаешься до самой сути этих вещей и поступков. И тогда все становится на свои места. и обретает законную логику.

Я словно очнулась ото сна и взглянула на своих друзей. Они тихонько сидели и смотрели на меня. Наверное, они все понимали и ждали, пока я вернусь из своих мыслей сюда, в их настоящее, и я была им благодарна за терпение. Я посмотрела на Кольку и неожиданно для самой себя спросила:

– Послушай, а зачем же ты еще и в Хабаровск летал, если тебе надо было только до Иркутска?

Колька пожал плечами и просто ответил:

– Да я просто домой заскочил, к маме. Давно там не был. Соскучился.

Глава 14

Путешествие на стареньком грузовом барке в Архангельск было коротким и безо всяких интересных подробностей. Все предвкушали, что главные события ждут их впереди. А особенно волновалась Изабелла. Она ведь никогда не была в этой стране, и теперь она вертела головой по сторонам, впитывая необыкновенные знания и диковинный для нее уклад жизни, она все схватывала просто на лету! Сказывалась хорошая школа ее бабушки, которая, хоть и растила девочку в дремучих джунглях за тридевять земель от родины, но всем положенным молодой девушке знаниям и премудростям обучила ее сполна. Так что о своей далекой родине Белочка знала достаточно. Но одно дело – знать, а совсем другое увидеть своими глазами и пощупать своими руками. Все вокруг для нее было внове – и бескрайние луга, и синие-пресиние озера. Ширь российской земли поразила Изабеллу больше всего. Она сразу и безоговорочно влюбилась в эту прекрасную страну, о которой бабушка рассказывала ей столько лет, укладывая по-вечерам любимую внучку спать в маленьком деревянном домике, напоминавшем Анне Матвеевне ее родной дом и построенный для нее специально по приказу Зуула.

Теперь же Изабелла могла сколько угодно любоваться на все эти красоты, что она с удовольствием и делала. Однажды, когда Анна Матвеевна уже отправилась спать, Белочка задержалась на палубе, и бабушка, встревоженная длительным отсутствием внучки, снова оделась и тоже вышла на палубу. Артем и Изабелла сидели, взявшись за руки, и любовались красивым закатом, который в этих широтах и в это время года так и не превращался в ночь. Солнце лишь слегка касалось своим нижним краем волн и так и висело над морем блестящим огненным шаром. Рядом с Беллой Анна Матвеевна заметила небольшой листок бумаги, а на нем угольком было нарисовано море и висящее над ним солнце. Пожилая женщина подошла к молодым и сказала:

– Белочка, пора, детка, спать укладываться. Ты иди в каюту, а я сейчас вслед за тобой приду. – Белла послушно отпустила руку Артема и ушла. Анна Матвеевна присела рядом с юношей и, помолчав с минуту, сказала:

– Вижу я, рисунок здесь лежит. – Артем молча кивнул. – Долго я ждала этого момента, все гадала, передался Белочке Марьюшкин талант или нет. Значит, все-таки, и ее боженька в лобик поцеловал. Ты, Артем, сам смотри, как этим ее даром распорядиться. Моей Марьюшке он счастья много не принес. Хотя, как и повернуть. У каждого своя судьба, – и Анна Матвеевна задумалась. Артем молча ждал. Анна Матвеевна покачала головой и вздохнула. – Ну да, чего я тебе советы буду давать. Ты и сам уже взрослый мужчина, вот и думай. Может, я не права, может, Белочке этот дар счастье принесет. В общем, не слушай ты меня, старуху. Я тут тебе лишнего наговорила. Живите мирно и счастливо, а мы будем смотреть да радоваться. Доброй тебе ночи, Артемушка. – И она, поцеловав его в лоб, ушла в свою каюту.

Архангельск появился на горизонте ранним утром. Анна Матвеевна уже была на ногах. Она причесалась и надела свое лучшее платье. Глаза ее блестели, а сердце готово было вырваться из груди и бежать по волнам впереди корабля, крича на весь мир: «Вот она я! Я вернулась!»

Корабль коснулся бортом причала, и матросы перекинули на берег деревянные сходни. На корабль ворвалась привычная портовая суета – работники в фартуках из грубой рогожи стали разгружать несметное количество тюков и ящиков, вокруг закипела та привычная жизнь, от которой радуется сердце у любого хозяина, и люди теперь сновали как заведенные, подхватывая и ловко взваливая себе на спину множество всякой полезной всячины, а Анна Матвеевна все стояла и стояла на палубе, опершись на деревянный борт, и смотрела на родной Архангельск. Высокая городская стена слегка скрывала от ее взгляда знакомые с детства дома и улицы. Но внутренним взором Анна Матвеевна уже была там, в тех знакомых до боли местах, о которых она мечтала все эти бесконечно долгие годы и которые снились ей по ночам и в каюте на корабле дона Карлоса Альмадевара, и в джунглях на родине вождя Зуула. Она долго мечтала о том, что увидит свой утраченный дом, и вот теперь она стояла и смотрела на родной город, и сердце ее одновременно ликовало, и сжималось от неизвестности и невольного страха перед этой неизвестностью. Чувства переполняли ее и делали неходячими ноги и незрячими глаза. Так она стояла, пока Артем, тихо подошедший к ней сзади, не тронул ее за плечо:

– Пойдемте, Анна Матвеевна, нам пора. – Женщина, приученная многими годами скитаний по морям к особенностям морской жизни, легко сошла по скрипучим сходням и ступила на землю. Она сделала несколько шагов и обернулась к Артему. Ее взгляд умолял его о помощи, и юноша, понимая, какие чувства переполняют сейчас ее сердце, подхватил Анна Матвеевну под руку, а с другой стороны ее уже оказалась Белочка. – Ну, ну, Анна Матвеевна, не робейте. Все будет хорошо. Ведь вы у нас такой герой, все моря на свете обошли и не испугались. И теперь-то совсем уж рядом. – Артем ободряюще улыбнулся, и они так всей троицей и двинулись вдоль по пирсу маленькими шажками – сейчас Анна Матвеевна почти висела на руках у детей – ее ноги сделались ватными от переполнявшего ее волнения. Понемногу твердая земля и знакомые с детства звуки родного города сделали шаг пожилой женщины тверже и уверенней. Так и шли они, придерживая друг друга, пока не вышли к широкой, мощеной камнем дороге, которая вела из порта в город. Мимо них двигались подводы с мешками, – в порту стояло несколько кораблей. На подводах возницы громко покрикивали: «Посторонись!» и звонко щелкали бичами. Вокруг сновали какие-то люди с озабоченными лицами, и видно было, что им нет никакого дела до всего остального мира. Чумазые мальчишки шныряли здесь в поисках «чем бы поживиться», и время от времени их ловила за ухо чья-то крепкая рука и отшвыривала подальше от лакомых для мальчишек грузов – слегка разорванных мешков с искрящимися на солнце сахарными головами или еще чего-нибудь такого же привлекательного.

А Анна Матвеевна так и шла, оберегаемая с обеих сторон своими спутниками и так же, как и суетящиеся в порту люди, почти не замечала ничего вокруг. Взгляд ее был устремлен туда, где стоял ее дом – а жили они недалеко от порта – и уже виднелась впереди крыша с сидевшим на ее венчике резным петушком – столько лет прошло, а этот петушок часто снился ей во сне и был там живой птицей, которая вдруг взмахивала крыльями и радостно вскликивала: «Привет, хозяйка! Где же ты была столько лет?»

Подойдя к дому, Анна Матвеевна остановилась и оглядела крылечко – Алешенька всегда был домовитым хозяином, и крылечко даже через столько лет блестело свежей краской. Набравшись храбрости, Анна Матвеевна взошла по ступенькам и взялась за кованое кольцо – дверь открылась с тихим скрипом – все как всегда – и в лицо Артема, вслед за Анной Матвеевной вошедшего в полутемные сени, пахнуло запахом свежих пирогов и сена. Дальше, за сенями, шла горница. В светлой просторной комнате было пусто, а из соседней с ней комнаты, – по-видимому, это была столовая – об этом говорила внушительных размеров печь, одна стена которой выходила в горницу, – доносились звуки, знакомые любой хозяйке – позвякивание посуды сказало гостям о том, что за стеной кто-то есть. Анна Матвеевна оглядела комнату и, со вздохом облегчения, опустилась на стоявшую у дверей лавку: «Слава богу, вот я и дома». Звуки в соседней комнате прекратились и послышались тихие крадущиеся шаги. Из дверей выглянула румяная девчушка лет пятнадцати и ее скорее заинтересованный, чем испуганный взгляд был подкреплен соответствующим вопросом:

– А вы кто, добрые люди? – Она так и продолжала стоять – встревожено выглядывая из другой комнаты. Но, видимо, беглый осмотр ее удовлетворил, взгляд ее смягчился и она, не дожидаясь ответа, затараторила: – Хозяина дома нет, он в контору ушел, так что, если вы к Алексею Митрофанычу, то попрошу вас туда сходить. – И девчушка умолкла, продолжая исподтишка разглядывать гостей. Анна Матвеевна, уже немного пришедшая в себя, теперь улыбаясь, так же в упор разглядывала девочку.

– А ты чьих будешь, а? – голос Анны Матвеевны звучал ласково и заинтересованно. Девчушка вышла, наконец, из-за дверного косяка, за которым она пряталась, и с любопытством ребенка поинтересовалась:

– А это вам зачем? – И снова не дожидаясь ответа, сказала: – Я-то? Я здесь прибираюсь, Глашей меня зовут, меня батюшка к Алексею Митрофановичу в услужение пристроил. А-то хозяину недосуг за всем приглядывать, хозяйки-то нет, а Пелагея совсем старая стала, у нее теперь один глаз совсем почти ослеп. Но второй еще хорошо видит. Ей тяжело было за домой присматривать, вот меня и взяли.

Анна Матвеевна всплеснула руками:

– Господи, Пелагеюшка моя жива! А я-то уж и не чаяла ее в живых застать! – И повернувшись к Изабелле и Артему, которые также тихонько продолжали стоять у порога, не решаясь нарушить встречу Анны Матвеевны с родным домом, пояснила: – Пелагея-то и тогда уже была в летах, а ныне ей уж за восьмой десяток перевалило. – Девчушка при этих словах насторожилась и взглянула на Анну Матвеевну каким-то иным взглядом. Так она простояла еще около минуты, и потом вдруг с громким криком кинулась Анна Матвеевне на шею:

– Хозяйка, матушка, вернулась! – Громкие крики прерывались теперь такими же громкими всхлипываниями и причитаниями. От этого неожиданного бурного излияния чувств Анна Матвеевна слегка опешила, и теперь смотрела на Артема и Беллу растерянным взглядом, словно бы хотела узнать у них – что это сейчас происходит? Но Артем и Белла тоже смотрели на девчушку расширенными от удивления глазами – ведь ей никак не могло быть больше шестнадцати лет – а если так, то откуда она могла признать в Анне Матвеевне хозяйку, исчезнувшую больше двадцати лет назад? Но все прояснилось само собой. Девчушка, не прекращая выть и причитать, вдруг поднялась с колен и попыталась что-то сказать. Но у нее получилось только нечленораздельное: «Вы-ы-ы-а-а-а», и тогда она, размазывая рукавом слезы и сопли по румяным щекам, потянула Анну Матвеевну за руку, словно приглашая ее следовать за собой.

Пройдя две комнаты вслед за Анной Матвеевной и не унимавшейся девчушкой, Артем и Изабелла оказались в просторной чистенькой комнатке. Главным предметом здесь был портрет. Он стоял посреди комнаты на специальной подставке, и на Артема с него глядела Анна Матвеевна, только моложе и с веселой улыбкой, которую Артем никогда на ее лице не видел. Анна Матвеевна оглядела комнату и неожиданно обняла девчушку. Теперь они обе стояли и, обнявшись, тихо плакали. Артем огляделся и понял – эта комната, по-видимому, когда-то принадлежала Марьюшке – на подоконнике лежали кисти и стояли баночки с давно высохшими красками. А у стены расположились еще две картины, только повернуты они были лицом к стене. Холсты, натянутые на подрамники, потемнели от времени. Около другой стены стояла узкая девичья кровать, а закрытые дверцы платяного шкафа были расписаны райскими птицами. На зеркале висели несколько выгоревших от времени разноцветных лент. Все очень опрятное и, главное, чувствовалось, что за этой комнатой тщательно ухаживают, при этом стараясь не задеть здесь ни одного предмета, словно бы время остановилось в этом месте, а предметы жили своей жизнью и продолжали ожидать свою хозяйку.