Текст книги "Приключения стиральной машинки"

– Белочка рассказала мне в письме о твоих трудностях, – начал Алексей Митрофанович. – И помощи просила. – Дед во время разговора продолжал вдыхать аромат, исходивший из чашки, и при этом довольно щурился, словно кот на солнышке. – Грех любимой внучке отказать. Да и выгода здесь большая может быть. А если эти два дела вместе сложить? Вот и подумал я – чего это ты, дед, на одном месте сидишь. Так и совсем закиснуть можно. И вот я здесь. Я думаю, что моему флоту негоже просто так по морям по старинке гонять. Времена нынче новые идут, я их приближение завсегда своим носом чую. Оттого и в делах всегда успешен был. Так что, Артемий Кузьмич, принимай командование. А мне, пожалуй, и на покой пора. Вот и жена моя того же мнения. – И он шумно отхлебнул из чашки душистый отвар. – Ты не тушуйся, я никуда не деваюся. Я рядом буду, если что надо – подскажу. Ну, а ты в дело входи. Тебе тоже на этом стуле не век отдыхать. Надо семью кормить. Хоть ты человек и не бедный, но денежки, они приход любят. Ну как, согласен? – И дед в упор взглянул на Артема, в глазах его при этом читалась изрядная доля любопытства.

Артем от неожиданности потерял дар речи и сидел сейчас, хватая ртом воздух, словно рыба, случайно выброшенная на берег. Он смотрел на названного тестя и даже не мог сообразить, что же ему сейчас отвечать. Алексей Митрофанович терпеливо ждал.

– Да, я согласен, – только и смог вымолвить Артем, и в глазах тестя заиграли искорки молодого задора. Так и должно всегда начинаться новое дело – весело, с легкостью и задором. Тогда ему обеспечен успех.

– Вот и ладненько. Ответ твой смелый и необдуманный. Но другого у тебя сейчас и быть не может. Жизнь того требует. А смелость, она, как известно, города берет. Вот и нам с тобой предстоит не один город взять. Не бойся, я рядом буду.

И закрутилось-завертелось вокруг Артема новое дело. Они с Белочкой переехали в Архангельск, и Кузьма Иосифович с Катериной Егоровной благословили сына – а что же еще им оставалось. Сын вырос и, как ни удобно было ему сидеть в родительском гнезде, все же правильней было становиться на свои собственные ноги.

Артем от природы был сметлив и разумен. Алексей Митрофанович терпеливо объяснял ему все тонкости новой науки: как судно снарядить, как команду подобрать, как договор заключить, как товар выбрать. Великое множество мелочей и премудростей нового дела сначала казались Артему совершенно непостижимыми.

Но время шло, и меньше чем через год он уже самостоятельно и лихо управлялся с объемистыми гроссбухами, по-хозяйски ощупывал холст и парусину, выбирал пеньку и мед. Но самое главное, теперь Белочка была все время рядом. Она тоже входила в курс дела и была до того толковой и сообразительной, что иногда даже быстрее мужа понимала суть различных вопросов и училась виртуозности в их решении.

А вскоре Артем понял, что по части договоров лучше, чем Белочка никто не управится. Так уж ласково умела она купцов привадить, такой им почет и уважение оказывала, что любили ее все, с кем только сталкивала ее жизнь. А купцы, хоть народ и прижимистый, а на ласку и доброе слово падки. А особенно когда это слово из самой души идет. И такие скидки они Белочке делали, что у конкурентов только скулы от зависти сводило.

Так и пошло дело. Белочка не только купеческому делу обучилась, а вслед за мужем и мореходное дело потихоньку освоила. Так, для себя, чтобы понятие обо всем иметь. И теперь команды на свои кораблики Артем тоже набирал, только посоветовавшись с женой. А также каждый матрос считал за честь с хозяйкой побеседовать. И если вдруг кто для их кораблей в команду не годился, то Белочка и здесь умела человеку такие слова сказать, что уходил он без обиды, а с пониманием и не держал в душе зла.

И еще в одном деле Белочка добилась своего. Наперекор всем чиновникам и злопыхателям она обучилась рисованию карт. И вот как это случилось. Однажды, готовясь к одной из своих очередных экспедиций, Артем поехал в Питер по неизбежным и важным делам, связанным с этим путешествием. И совершенно неожиданно в одном из длинных коридоров питерских присутственных мест ему встретился горный инженер Желобов – один из тех горных инженеров, которые когда-то так нелюбезно обошлись с юным Артемом в его первом путешествии на корвете «Одеон». Желобов и сейчас узнал Артема и, холодно поздоровавшись, уже было норовил прошмыгнуть мимо. Но Артему как раз нужен был для путешествия человек с такой, как у Желобова, специальностью. Артем давно уже помимо торговых дел во время многочисленных своих путешествий предавался своей истинной страсти – географии. А она, эта наука, столь всеобъемлюща, что включает в себя множество разных аспектов и тонкостей. В путешествии надо и описанием земель заниматься, и минералы искать, и, опять-таки, все аккуратно в отчеты заносить. И многие-многие мелочи в разных краях уметь подсмотреть, запомнить, классифицировать и снова в отчете бумажном отразить. И про животных, птиц и непохожих на нас людей тоже забывать нельзя. А для этого одних глаз и рук не хватит. Для этого разные специалисты нужны.

С благословения Алексея Митрофановича собирался Артем в этот раз на своем корабле через Атлантику вокруг Южной Америки пройти, очень его интересовали острова, те, что недалеко от тех берегов в океане притаились. Рассказывали люди бывалые, что на тех островах великаны каменные стоят, и люди живут там длинноухие и короткоухие, а еще знакомый купец странные фигурки, привезенные из тех мест, Артему показывал. Те фигурки из дерева вырезаны, вроде на божков языческих похожие, а ребра у них, словно у худых котов, наружу торчат. Таких фигурок он еще нигде не встречал. Вот и хотелось Артему хоть одним глазком самому в те места заглянуть – столько он всяких рассказов о них наслушался. В детстве ему книжка про такие же острова встретилась, но тогда все сказкой и небывальщиной казалось. Может, и не о тех местах в той книжке речь шла, но только мечте ведь все равно. Мечта, она движения требует. И теперь, когда столько было морских миль кораблями собственными исхожено, грех было от своей детской мечты отказываться. Но отправляться в такое далекое путешествие, не имея на борту изрядных специалистов в науках разных, было весьма непредусмотрительно. А вдруг на тех островах что-нибудь не подмеченное еще никем встретится? Или что-то интересное, доселе невиданное увидится? А без специалиста это интересное запросто пропустить можно. С Порфирьичем и парочкой его друзей – один был орнитолог, второй поиском кладов сильно увлекался – Артем уже успел переговорить. Все трое были абсолютно согласны плыть с Артемом хоть на край света. И в этой компании как раз не доставало специалиста по минералам. Поэтому Артем и поймал за полу сюртука высокомерного Желобова. Тот, даром, что высокомерный, а специалист хороший – Артем о нем уже давно все справки навел. И пошел Артем на хитрость – все же не зря его тесть к купеческой породе определил. Пригласил он инженера в приятное питейное заведение на Невском, скромное и с хорошими обедами. Вот там они по душам и поговорили. А как вышли оттуда, уже ясно было, что пока еще они не друзья закадычные, но, скорее всего, дело этим и закончится. Так и вышло со временем.

Сходил Желобов с Артемом в одну экспедицию, потом и во вторую, пообщался потеснее с ним, и понял инженер, что зря тогда от юноши нос воротил.

– Ты, Артемий Кузьмич, на меня не обижайся, – позже говорил Артему Желобов, – я, когда тебя в первый раз увидел, ты мне что-то совсем не понравился – молодой, зеленый, еще и с гонором. Но и на старуху бывает проруха. Видимо, перепутал я гонор с нормальной человеческой жаждой знаний. Ты уж прости меня. – Артем только смеялся и Желобова дружески по плечу хлопал. Вот как жизнь людей сводит!

Единственное, что поначалу сильно удивляло Желобова, так это то, что рядом с Артемом всегда его жена, Изабелла, находится. Узнал ее инженер, вспомнил, что с ними на корабле тогда эта девушка и бабушка ее из Африки плыли. Сначала ему очень странным показалось, что женщина рядом с мужем во всех тяготах и лишениях морского похода поровну со всеми хлеб делит. Непривычно это было. Да еще потом и по земле его в экспедициях сопровождает, записи делает, рисует для памяти все чудеса, что на пути попадаются. А путешественник за свою жизнь немало разного необычного встретит.

Но когда он поближе с Астафьевыми познакомился, то уже ничего странного инженер в том не находил. Столь разумна была эта молодая женщина, что не зазорно было иной раз и самому к ней за советом обратиться. И когда понадобился Белочке учитель в деле картографическом, то Желобов и подсказал Артему, где его разыскать. И адресок подкинул. Так Артем нашел в Питере для Белочки учителя. Звали его Якоб Оттович Боссен. Он был из обрусевших немцев и, выйдя на пенсию, тихо прозябал в Петербурге, в маленькой мансарде под самой крышей. У старика теперь была масса свободного времени, и Якоб Оттович все его отдавал любимому занятию – рисованию карт. Человеком он был неазартным, а все же была у него одна-единственная тайная страсть – старинные карты. Располагая бесконечным количеством времени, старик часто обходил антикваров и букинистов и подолгу ковырялся в целых Монбланах сваленных в кучу старых бумаг. Там вперемешку могли лежать и листки со стихами какого-нибудь малоизвестного российского поэта, бездарные, но написанные замечательной каллиграфической вязью; попадались обрывки рукописей – научных и вполне литературных, без титульных листов и обложек, иногда весьма ценных авторов. А также среди всякого ненужного хлама встречались изредка и настоящие сокровища для ценителя старых карт. Якоб Оттович, раскопав такой очередной шедевр, торговался с хозяином лавки за каждую копейку и, сторговавшись, тащил бесценную бумагу к себе в мансарду, где и любовался ею, словно молодой влюбленный своей избранницей. Иногда он заходил в дорогие антикварные магазины и смотрел на карты, развешанные на стенах под стеклом. Карты были очень старые, но прекрасно сохранившиеся, и стоили они недешево. Старик, внимательно рассмотрев очередную карту, старался до мельчайших деталей запомнить ее, и долгими вечерами потом сам вручную перерисовывал эти старинные карты, чтобы хоть как-то скрасить свою однообразную жизнь. Был он одиноким, ибо всего себя без остатка посвятил единственной любви – своему делу. И так бы, скорее всего, тихо и незаметно для окружающих и исчез бы этот незлобивый и приятный в общении старичок, если бы неожиданно не возник перед ним Артем, который, заехав однажды в Питер по своим делам, прямиком направился по заранее указанному ему адресу. Старый картограф удивился такой странной просьбе молодого человека, но гонорар, который посулил ему этот необычный то ли купец, то ли путешественник, взволновал воображение Якоба Оттовича до крайности. Пятьдесят рублей в месяц за обучение рисованию карт женщины? Такого странного предложения старому картографу еще никто не делал! Но, боже мой! Сколько карт можно приобрести на такие деньги в ближайшей лавке у знакомого торговца! От таких перспектив у старика закружилась голова. Одним из условий этой работы был временный переезд на жительство Архангельск. Немного подумав, старик согласился. Все равно он ничем особенно спешным занят не был. А таких денег ему вряд ли кто-то еще предложит. Он испросил позволения у Артема на некоторый свободный временной период для подготовки к переезду и улаживанию своих немногочисленных питерских дел. И вот через месяц в доме Астафьевых в Архангельске появился новый жилец. Поначалу он весьма настороженно отнесся к странному желанию этой красивой женщины – хозяйки дома – научиться старинному и точному ремеслу рисования карт. Но вскоре Белочкино прилежание и жажда знаний покорили сердце старика-картографа. Он всю жизнь составлял карты и любил свою работу всем сердцем, и еще не попадалось ему таких прилежных и сообразительных учеников, как эта молодая женщина Он передал ей весь свой опыт и знания, а она их с благодарностью приняла.

– Видите ли, дорогая Изабелла, поверхность земли имеет форму настолько сложную, что изображение оной – это дело многотрудное и тщательное, – тон старого картографа был немного менторским и поучающим, но Белочка слушала его внимательно. Ей и в голову не пришло бы потешаться над его высокопарным слогом и некоторой самовлюбленностью, сквозившей в речах Якоба Оттовича, когда он начинал очередную лекцию. – Создателем первой карты люди считают древнегреческого ученого Анаксимандра. В шестом веке до нашей эры начертил он первую карту, изобразив на ней землю в виде плоского круга, окруженного водой, – Якоб Оттович прокашлялся, очищая запершившее горло. То ли волнение его одолевало, то ли просто с непривычки, а только так приятно было ему, что кто-то разделил, наконец, его тайную страсть к картографии. Он довольно потер руки и продолжил: – Но я не согласен с этим общепринятым мнением. Дело в том, что еще пещерные люди умели рисовать, и я сам видел изображения простейших картографических рисунков на скалах в Северной Италии. Вы себе не представляете, как я волновался. Среди этих рисунков был план, показывающий возделанные поля, тропинки, ручьи и даже оросительные каналы. Это же наипервейший в истории человечества кадастровый план! – Старый картограф так разволновался, словно бы снова оказался в Северной Италии и самолично сделал это важнейшее открытие Он достал платок и отер пот со лба. – И это бронзовый век! – Он все еще не мог прийти в себя. Белочка встала из-за стола и сбегала в сени за холодным квасом. Ученый выпил квас жадными глотками и, окончательно успокоившись, смог продолжить урок. – Во втором же веке нашей эры грек Клавдий Птолемей обобщил знания своих коллег о Земле и Вселенной и назвал свой труд «Руководством по географии». Аж восемь томов содержал тот великий труд. И 14 столетий после этого ученые, путешественники и купцы использовали «Географию» Птолемея, содержавшую, заметьте, весьма точные карты. И, что самое любопытное, – этот ученый муж снабдил свои карты градусной сеткой, – Якоб Оттович поднял кверху свой длинный костлявый палец. Это означало, что открытие Птолемея теперь так же важно для самой Белочки, как и ее собственная жизнь!

Белочка продолжала внимательно слушать своего учителя. Ей действительно было интересно. Ей нравилось узнавать новое обо всем на свете, и поэтому старый картограф пришелся ей по сердцу. А уж как он был счастлив, этого просто невозможно было передать словами. Старик так увлекся, что казалось, он выступает перед целой научной кафедрой, до отказа заполненной любознательными, жадными до знаний, студентами. Он бегал по комнате, размахивал руками, отчего речь его делалась еще живее и красочней.

– Представляете, дорогая Изабелла, первый глобус был создан немцем по имени Мартин Бехайм в год, когда Колумб отправился на поиски сказочной Индии. Колумб же и предложил практически использовать шарообразность земли, чтобы, идя на Запад, достичь берегов, которых до него еще никто из европейцев не описывал. Шестнадцать лет потребовалось ему, чтобы добиться разрешения у испанского правительства на это плавание, и всего 33 дня для того, чтобы осуществить свою мечту. – Якоб Оттович снова поднял вверх палец. – Видите, Изабелла. Ничто не должно помешать осуществиться любой мечте.

Глава 16

Быстро летело бестелесное незримое время. Пятнадцать лет ушло у Астафьевых на все эти труды, пятнадцать лет Артем и Белла трудились в поте лица, с превеликим удовольствием обеспечивая для своей семьи все блага, которых она была достойна. Кузенька подрос и тоже был принят в эту замечательную команду энтузиастов, которые теперь неустанно, день за днем, делали свое интересное и любимое дело. Много людей кормилось около этой семьи, многим они помогли. И не раз Артем вместе с Беллой выходили в море на своих корабликах, возили грузы, плыли в дальние страны, чтобы посмотреть на людей, которые там живут, на невиданные ими доселе земли.

Когда Кузьме исполнилось восемь лет, его впервые взяли в плавание. И не было границ счастью мальчугана! Еще бы! И папа с мамой рядом, и вокруг чудеса разные как в волшебном фонаре разворачиваются.

Путешествие длилось три месяца. И, когда они вернулись домой, все были настолько счастливы, что даже не чувствовали усталости.

Но дома их ожидало печальное известие. Алексей Митрофанович, добрый самаритянин и любимый дед, неожиданно покинул этот мир. Кончина его была легкой – он вечером спокойно лег в свою постель и больше не проснулся. Анна Матвеевна была безутешна. Она слегла, и теперь Белочка целыми днями сидела у постели бабушки и читала ей книги. О дальних странах, о невиданных животных и растениях. А Кузьма, когда выдавалась у него свободная минутка, и отец не требовал срочного исполнения какого-нибудь важного поручения, тоже норовил пристроиться рядышком и послушать интересные истории.

Так прошел месяц. Анна Матвеевна наконец почувствовала себя лучше и начала подниматься с постели. Однажды она позвала к себе Артема и Белочку и попросила их выслушать ее. Она сидела в комнате своей дочери, поставив кресло напротив окна, а за окном вечернее солнце золотило верхушки деревьев в саду. Артем с Белочкой присели на кровать, готовые выслушать Анну Матвеевну, и внутренне страшась этого разговора. Анна Матвеевна была очень бледна и спокойна.

– Милые мои дети. Я бесконечно люблю вас и радуюсь вашему счастью. И до недавнего времени счастье мое было так же безгранично как ваше. Но всему приходит конец. И мне недолго осталось быть здесь. Плохо мне без моего Алешеньки, словно без солнышка, один серый день вокруг. И ему без меня плохо. Зовет он меня. Осталось только одно важное дело, которое тревожит меня и не дает покоя. Я думаю об этом уже много лет. Я ничего не знаю наверняка, и эта неизвестность изводит и гложет меня. Твой отец, Белочка, не был безгрешным человеком. Мы не судьи ни ему, ни кому-то еще. Нам не дано узнать точных причин и последствий наших поступков, которые совершили мы за всю нашу жизнь. Но одно я знаю точно – остались люди, которые любили Карлоса Альмадевара и помимо моей дочери. И сейчас, вероятно, оплакивают его, не имея никакой надежды узнать, где он сложил свою голову. Каждый человек имеет право на память и прощение еще на этом свете, а не только в обители небесной. И Карлос Альмадевар своей смертью искупил свою жизнь. И я точно знаю – он очень хотел исполнить обет, данный когда-то. Он хотел изменить свою жизнь. Просто не успел. – И Анна Матвеевна грустно посмотрела в окно. – Эх, если бы он успел, то все могло сложиться совсем по-другому, – и она вздохнула. – Да что сейчас об этом вспоминать. Видно, так нужно было. – Она замолчала и закрыла глаза. Когда она вновь начала говорить, ее голос был очень тихим, но в нем слышалась необыкновенная решимость: – Я не могу уйти, не узнав наверняка, что память о Карлосе кем-то хранима и почитаема. Поэтому, вот вам моя последняя просьба. Я хочу отвезти портрет Карлоса, написанный моей дочерью, на его родину, в Испанию. И хочу, чтобы вы сопровождали меня в этой поездке.

И словно бы пахнуло в лицо Артему спертым воздухом земляной пещеры, и голос старого вождя прошептал-прошелестел тихим ветром в листьях березы за окном: «Исполни волю богов».

……………………………………………………………………………………………………..

Сильный свежий ветер бросался в лицо солеными брызгами, но Анна Матвеевна ничего не чувствовала. Брызги сразу же высыхали и оставались на ее щеках тонким слоем белой морской соли.

Последние несколько дней она почти не уходила с палубы и проводила все время, сидя на маленьком бочонке из-под солонины. Губы ее беззвучно двигались, и Артему иногда казалось, что она просит ветер и волны как можно быстрее доставить их корабль к испанскому берегу. Переменчивые морские боги, видимо, прислушивались к ее мыслям – ветер был хоть и свежим, но попутным, и судно резво оставляло за кормой нескончаемые морские мили.

На двадцать первый день пути из белесого тумана вынырнули высокие серые скалы. Анна Матвеевна не видела их много лет, но тотчас узнала. Небольшой городишко по имени Каста де Вийон в часе езды от Таррагоны, если взять свежих лошадей – это было то самое место, куда они с доном Карлосом приплыли много лет назад. Она встала и прижалась к борту. Она смотрела на эти скалы и думала о том времени, когда была счастлива здесь. Здесь была счастлива ее дочь. Если бы только Альмадевар успел тогда исполнить свой обет! Но как случилось, так и стало. Назад ничего не вернуть.

Серый берег быстро надвигался на нос корабля, но опытный капитан спокойно смотрел, как матросы, словно проворные насекомые, снуют вверх и вниз по вантам, ставя и убирая паруса. Судно замедлило ход, и Анна Матвеевна снова присела на край бочонка. Спешить было некуда.

Когда судно приблизилось вплотную к берегу, белесый туман исчез, и скалы из серых стали ржаво-коричневыми. Из исчезающего тумана медленно выплывали причалы и дома.

Через два часа судно ошвартовалось, и можно было сходить на берег. Но Анна Матвеевна вдруг оробела, и ее безотчетная смелость, владевшая ею все последнее время, вдруг сменилась нерешительностью и страхом. Прямо как тогда, когда перед ней вдруг выросли дома и причалы родного Архангельска.

И снова бесчисленные вопросы жужжащим роем закрутились в ее голове. «Что там, впереди? Удастся ли найти кого-нибудь? А вдруг там все настолько изменилось, что ее никто и не вспомнит? А ведь когда-то в старинном замке ей оказывали настоящий почет и уважение». Артем и Белочка молча стояли рядом. Все как тогда! Только это не Архангельск. Это далекая чужая земля. И надо исполнить свой последний долг.

Анна Матвеевна решительно поднялась и пошла к сходням. Артем и Белочка двинулись за ней.

Чужая страна обрушилась на них непривычным многоцветием красок, портовым разноголосием и незнакомыми запахами. Анна Матвеевна шла впереди и, постепенно успокоившись, взяла на себя роль проводника. Она безошибочно узнавала дома и улицы, и это наполняло ее сердце уверенностью. Миновав несколько узких улиц, она вышла к городской площади и указала пальцем на вывеску над старой таверной – вызолоченный лев стоял на задних лапах на бордовом поле.

– Здесь мы с Карлосом и Марьюшкой останавливались. Карету из замка ждали. Вот и название даже сохранилось – «Золотой лев». Я это место хорошо запомнила, очень оно для меня приметное. – Анна Матвеевна огляделась по сторонам, словно воскрешая в памяти события тех давно минувших лет, и двинулась через площадь к таверне. – Знаешь, Белочка, столько лет прошло, а словно бы это было вчера. Я помню, мне там еду испанскую в первый раз попробовать пришлось. Осьминога они особым способом жарят. По-ихнему фейра называется. Для нашего вкуса очень необычно. Но мне понравилось. – Анна Матвеевна говорила все это на ходу. Она даже не заметила, как прибавила шаг, и теперь дверь таверны оказалась прямо перед ней. Не раздумывая, женщина взялась за дверную ручку и та с мелодичным треньканьем мягко подалась и впустила гостей внутрь.

После дневного света полумрак помещения показался всем троим немного темнее, чем он был на самом деле. Но глаза быстро привыкли к небольшому количеству света, который сквозь закопченные окна прорывался вовнутрь, и Анна Матвеевна, оглядевшись, направилась прямо к стойке, за которой пожилой трактирщик извечно привычным жестом протирал стакан. Он смотрел сквозь него на скудный свет, падавший из окна, затем слегка плевал на не совсем прозрачные и не очень чистые края стакана и вновь принимался тереть толстое зеленовато-серое стекло, вероятно, надеясь добиться от него искрящейся кристальной чистоты.

Заведение было довольно просторным. Потолок, закопченый до черноты временем и табачным дымом, исчезал где-то вверху, сливаясь с полумраком, царившим вокруг. Стены были выложены тесаным желтоватым камнем и украшены картинами, сюжеты которых канули в неизвестность под толстым слоем копоти и сажи, которой щедро делился с этой комнатой внушительных размеров камин. В камине весело потрескивала охапка хвороста – на улице было прохладно.

Анна Матвеевна подошла к трактирщику, и теперь стояла перед ним, не зная, что делать дальше. Трактирщик неспешно дотер стакан, еще раз глянул сквозь него на свет, и, по-видимому, удовлетворившись увиденным, наконец, обратил свой взор на стоявшую перед ним женщину.

И вдруг произошло то, чего ни Артем, ни Белочка никак не ожидали. Анна Матвеевна, преодолев свою робость, неожиданно обратилась к трактирщику на испанском языке. Она сначала медленно и тщательно подбирала слова, видимо, длительное отсутствие общения сказалось на ее памяти. Но с каждым словом ее фразы становились все более уверенными, а язык все более беглым. Трактирщик поначалу не выразил никакого удивления. Но по ходу их беседы несколько раз его бесстрастная и негромкая речь прерывалась удивленными возгласами. И, наконец, высоко поднятые брови выдали в этом, по-видимому, чрезвычайно уравновешенном человеке, признаки крайнего волнения. Он вдруг стал необыкновенно услужлив: выскочил из-за стойки, где находился до этого момента, и лично проводил всех троих посетителей за самый лучший свой стол – рядом с ярко пылающим камином. При этом он жестами выказывал им самое теплое свое расположение, и лицо его излучало такую лучезарную улыбку, которую только могло изобразить. Казалось, что это лоснящееся пухлое лицо, похожее на разогретый на сковороде желтый комок воска, вскоре окончательно растает, расплывется, и потеряет всяческую форму от того непомерного горячего участия, которое его хозяин стремился выразить своим гостям.

Артем беспокойно заерзал на отполированной до блеска деревянной лавке, которая, казалось, была выпилена из цельного куска векового дуба – таких размеров было это седалище. А отполировали ее целые армии седоков, поглощающих годы напролет яичницу с беконом, тапасы, густое темное пиво и прочую снедь, которую подавали в этой старинной таверне трактирщик, а до него – его отец, а до этого – отец его отца. И не было на всем побережье человека более осведомленного обо всем на свете, чем этот трактирщик.

Везение – вещь непреходящая, и достается оно далеко не всем. Но, видимо, благим делом сочтено было это необыкновенное и, на первый взгляд, даже немного сумбурное путешествие, задуманное старой женщиной много лет назад в далеком русском городе Архангельске. А в путешествии что главное? Главное – благополучно добраться до цели. Особенно, когда ты об этой цели имеешь самое смутное представление. Но если уж подвернулось тебе под руку везение – то все и сразу начинает делаться как по мановению волшебной палочки.

Оставив гостей греться около камина, трактирщик бегом бросился исполнять сразу несколько дел. Перво-наперво он заскочил на кухню и крикнул повару, что к ним неожиданно пожаловали очень важные гости, и следует немедленно, он даже дважды повторил слово «немедленно», накормить этих гостей как можно лучше. Сделав на бегу это важное распоряжение, трактирщик ринулся в конюшню, где конюх неспешно чинил порвавшуюся некстати уздечку. «Что ты сидишь? – Крикнул с порога этот еще совсем недавно спокойный и уравновешенный человек. – Что ты сидишь? – Повторил он еще раз, видимо, от полноты чувств. Конюх удивленно поднял глаза на хозяина. – Как можно спокойно сидеть, когда у нас в гостях дочь самого Карлоса Альмадевара. Святая Мария, – трактирщик, наконец, вспомнил о ее существовании, и бухнулся на колени прямо посреди конюшни. – Это невозможно! Но это так. Я не мог даже надеяться вернуть свой долг этому великому человеку! Но ты, Матерь божья, лучше меня знаешь, что и когда должно произойти. Благодарю тебя за этот великий дар. – Трактирщик даже не замечал, что он стоит на коленях на не очень чистом полу, и к штанам его прилипли клочки сена с остатками навоза. Это было не важно. Важно было его чувство, оно переполняло сердце старого трактирщика, из глаз его вот-вот готовы были брызнуть слезы. Но молитва немного помогла ему прийти в себя. – Чего сидишь? – Снова крикнул он конюху, поднимаясь с колен. – Запрягай самых лучших коней. И побыстрее. Надо доставить дочь Карлоса в ее родовой замок. – Выпалив все это, трактирщик убежал таким же быстрым семенящим галопом, каким и прибежал сюда. Он не двигался с такой скоростью со времен своего детства, когда был строен и худощав, и это позволяло ему с легкостью преодолевать любые препятствия, например, высокие заборы. В молодости все лазят через заборы. И все с разными целями. Но это сейчас абсолютно не важно.

Когда трактирщик вернулся в зал, Анна Матвеевна, Артем и Белочка уже за обе щеки уплетали невероятно вкусный салат из осьминогов, заедая его пирожками с кроличьей печенью. Так же перед ними дымились щедрые куски вареной говядины, сдобренной тертым сыром.

Почтительно осведомившись, все ли у гостей в порядке, трактирщик, наконец, оставил их в покое и удалился за стойку.

Артем, немного насытившись, все же решился спросить.

– Анна Матвеевна, объясните же, ради бога, что происходит? Чего это он сначала на нас вроде бы и внимания не обратил, а теперь бегает, как ошпаренный? Что вы ему такого наговорили? И, кстати, вы никогда не упоминали, что знаете испанский.

Анна Матвеевна улыбнулась:

– Сколько вопросов сразу! Не знаю, на какой и отвечать. Ну да ладно, начну с начала. Испанский-то я вместе с Марьюшкой выучила. Немудрено, если около тебя полсотни мужиков по палубе бегают, и ни на каком другом языке, кроме своего, болтать не желают. Вот я и обучилась. А язык-то простой, ничего мудреного. Тебе бы с годик-другой среди местного народа потереться, и ты бы их язык запросто освоил. А что касается того, что трактирщик так вокруг нас суетится, то и здесь все просто. Я ему сказала, кто мы такие есть и кое о чем напомнила. Карлос его однажды сильно выручил. Можно даже сказать, жизнь ему спас. Это трактирщик меня не признал, ну а я-то его сразу узнала. Вы мне, может, и не поверите, но я с ним на одном кораблике почти целый год вместе отплавала. Это было, когда Марьюшка за Карлоса замуж вышла, и вместе с ним в моря захотела уйти. Я же не могла Марьюшку одну оставить, а та наотрез отказывалась Карлоса своего покинуть – вот, примерно, как вы сейчас, – и Анна Матвеевна ласково улыбнулась Артему и Белочке, словно бы заранее соглашаясь с их обоюдным выбором всегда быть вместе. – Так мы семейно и плавали. А трактирщик этот – кстати, его Луисом зовут – тогда молодой был, глупый. Отец его, Хосе, в те годы в этой таверне заправлял, а этот, сынок его непутевый, удумал из родного дома сбежать и флибустьером на наш корабль пристроится. Не желал он в трактирщики идти. Романтики ему, что ли, захотелось, или просто молодая кровь играла – не знаю. Ну, Карлос его и взял поначалу. Не знал он ничего про этого парня, а на корабле свежая кровь всегда к месту. А когда разобрался, что к чему, то втайне от Луиса, сообщил Хосе, где его блудный сын обретается. И также втайне решили они, что пусть Луис настоящей жизни малость хлебнет, а там, глядишь, и голова его на место вернется. Так оно и вышло. Молодой Луис недолго в пиратах птицей гордой проходил. Как первую кровь увидел, так ему плохо-то и стало. И вся его романтика на этом и закончилась. А товарищи вокруг смеются, издеваются над парнем. Ему стыдно, а деваться некуда – назвался груздем, полезай в кузов. Загрустил он тогда, помню, сам не свой стал, видимо, отца своего вспомнил. Теперь уж ему участь трактирщика не казалась такой никчемной. Но домой он тоже идти не хотел, стыдился того, что так свою семью подвел. У него же и дед, и прадед трактирщиками были. А этот – на тебе, сбежал; может, книжек про моря-океаны начитался. В молодости легко парню мозги набекрень свернуть всякими книжками легковесными.