Текст книги "Как поплывет ковчег мой.."

Эта книга основана на реальных событиях, однако я сознательно изменил все имена – отчасти потому, что никого не хотел осудить и обидеть, но главным образом для того, чтобы оставить за каждым право выбора своего дальнейшего пути.

Посвящается…

Моим любимым и святым родителям, братьям и сестрам.

Двум моим сыновьям и их матери, с которой, к сожалению, наши пути разошлись.

Друзьям, с которыми свела меня жизнь.

Тренерам и духовным наставникам.

Стране, которая воспитала меня, и которой больше нет.

Городам, где приходилось мне бывать.

России, Северному Кавказу, Израилю и Испании.

Недругам, что предавали меня и научили многому.

От автора

Я никогда не писал книг. Та, что лежит сейчас перед вами – лишь попытка разговора, в первую очередь – с самим собой.

Случилось так, что однажды мне было очень трудно. Я и до этого не раз сталкивался с коварством друзей, безденежьем и неустроенностью жизни, однако в тот раз все как-то отчетливо и трагично сошлось в одной точке, я был в тупике, потерял огромные деньги, у меня не было крыши над головой, и все, абсолютно все от меня отвернулись.

Дело происходило в чужой стране. Почти месяц я ночевал в машине, на парковке у пляжа. Каждый вечер я сидел на остывающем песке, глядел на закат и, клянусь, чувствовал себя как на необитаемом острове. И чтобы выжить на этом острове, мне нужно было разобраться с собой. Я раскладывал все по полкам в своей голове, говорил с богом и вспоминал все правильные книги, которые когда-то прочел. Затем на последние деньги я снял комнату, купил десять пачек бумаги, упаковку шариковых ручек и сел писать. Я хотел понять, где и когда я свернул не в ту сторону, продвигаясь по чудовищному лабиринту, в который превратилась моя жизнь, и почему, в конце концов, я оказался там, где оказался.

И еще одна цель была у меня: я хотел оставить что-то своим двум сыновьям. Не наставление, нет, скорее – притчу. Ведь что такое наша жизнь? Притча, подобная тем, что хранятся в священных книгах. В них нет правых и виноватых, есть лишь поступки, которые определяют все. И я решил рассматривать свою жизнь именно так, никого, не обвиняя и не оправдывая, наоборот – оставляя каждому свой путь.

Люди, встречавшиеся мне, события, поднимавшие меня на победные вершины или повергавшие в бездны отчаяния и страха, были неслучайны. Все они учили меня чему-то и зачем-то определенно были нужны.

Я рос в религиозной семье, хотя в те времена, на которые пришлось мое детство, вера была не в чести. Сейчас же, с высоты прожитых лет, я понимаю, что понятия любви, дружбы, патриотизма, достоинства, столь обесцененные сегодня, а также представления о том, какими должны быть отношения между мужчиной и женщиной, между братьями и сестрами, между партнерами и друзьями, родителями и детьми – то есть, именно то, что составляет человеческую суть, человеческую целостность, закладывалось тогда в мою ветреную голову мягко, но бескомпромиссно. Передо мной постоянно был пример кого-нибудь из близких – отца, матери, старших братьев. Я мог наблюдать и делать выводы.

Я много чего перепробовал. Жил в разных странах, создавал с нуля бизнес, изучал по очереди историю, юриспруденцию, экономику, практическую психологию, общался с политиками и банкирами, терял, строил, снова терял, дважды женился и разводился, растил сыновей.

В моей жизни был большой спорт, творчество и музыка. Я ведь с детства постоянно чем-то занимался – то рисованием, то игрой на гитаре, то борьбой, то футболом, то боксом, однако самой моей большой любовью стали парусные гонки, куда я попал по случаю, и остался навсегда.

И все, через что мне пришлось пройти, как бы подтверждало правоту моей матери, сказавшей мне давно-давно, в один бесконечно далекий летний день: «Никогда не сдавайся, но рассчитывай только на себя». Я так и делал.

Вообще-то, перед вами не одна, а целых три книги. Я условно разделил свою жизнь на три огромных части, первая из которых завершилась в день, когда мне исполнился двадцать один год. Назовем это совершеннолетием, ведь именно в этом возрасте мальчик превращается в мужчину. Все, что происходит с человеком до этого момента – это основа, фундамент, и он невероятно важен. Поначалу я торопился опубликовать именно эту часть – пусть и отдельной книгой, потому что мои сыновья сейчас проходят первый этап своего пути, и я должен рассказать им о многом. Однако, к счастью или несчастью, работа затянулась, и в результате я завершил всю трилогию целиком. Знаменательно, что случилось это не просто в канун великого праздника Песах, еврейской Пасхи, символизирующей освобождение из египетского рабства, но и в год, который, как я искренне полагаю, изменил ход истории человечества.

Мы переживали многие кризисы, но катастрофы, подобной той, что произошла в памятном 2020-м, в новейшей истории не было. Эпидемия, разразившаяся в одночасье и унесшая сотни тысяч жизней, ощущение апокалипсиса, шок… Каким шатким оказался наш благополучный мир, каким хрупким равновесие. Пришло время для переосмысления, для осознания себя, время для признания присутствия Творца. Кажется, для всех тогда стало очевидным, что, независимо от того, переживешь ли ты свой личный катарсис или нет, но, так или иначе, платить придется за все.

К сожалению, не всех героев этой истории мог бы я собрать за одним столом, даже если бы захотел. Некоторых уже нет в живых, и это навсегда останется болью в моем сердце. Но другие, те, кто, повзрослев и постарев, ушли каждый своей дорогой, и живут теперь в разных странах, далеко друг от друга, мои братья и сестры, и друзья – все, кто снова, пусть только на страницах книги, оказались вместе, пусть прочтут, и вспомнят, и ощутят силу нашего родства, нашего единства. И кто знает – может, однажды мы все встретимся вновь. Мне бы очень этого хотелось.

Книга первая

Что бы ни случилось – не останавливайся

О воспитании родом

Пролог

Хотелось бы сказать о многом. Но нет таких слов, которыми можно было бы передать переполняющие меня чувства. Ибо мысль есть истина, но мысль, высказанная вслух, есть ложь. Однако, усилия, потраченные на бесконечные взлеты и падения, в течение одной человеческой жизни не пропали даром, а лишь стерли границы доселе недоступных мне тайн. Было невдомек, что жажда жизни, предвкушение победы, тщеславие – по сути, всего лишь жалкие отголоски основ, заложенных родителями, еврейской общиной и абсолютной верой в Господа. Уроки, посланные Всевышним, проявлялись в лишениях, в издевках и гонениях, когда не одни только знакомые, но даже родные и друзья сторонились рухнувшего с Олимпа. Мне было дано достаточно времени, чтобы ответить на три вопроса: кто ты? где ты? как ты?.. Без пафоса и лишних слов начну с истока. Ведь ручеек обращается в бурную реку. Такая простая история…

Глава первая. Лучшее место на земле

Мало кто хранит свое первое сознательное воспоминание. Я – храню. Мне было года три, мы шли по дороге вместе с мамой и вдруг, споткнувшись, я потерял равновесие и полетел в темноту. Очнувшись, быстро ощупал пространство вокруг себя, осознал, что лежу на дне глубокой ямы, и отчаянно закричал: «Мама, где ты?». Ответа не было. Собрав все свои силы, я рванул наверх, выбрался из ловушки и увидел далеко перед собой удаляющийся силуэт матери. Она шла вперед, как ни в чем не бывало, и не обращала никакого внимания на мои крики о помощи. Но когда, все же догнав ее и, вцепившись в подол ее платья, я спросил, почему она не помогла мне, мама ответила: «Конечно, я видела, что ты упал, и переживала, не ушибся ли ты. Но еще я видела, как ты карабкаешься наверх, и решила не мешать тебе. В твоей жизни будет много препятствий, и преодолевать их ты будешь сам, как настоящий мужчина. Запомни это, сынок».

Слова были простые, но правильные. Даже своим тогдашним детским умом я как-то быстро осознал, что не помогла она мне в воспитательных целях – знала, что смогу выкарабкаться сам. Возможно, именно тогда я и приобрел ту первую уверенность в собственных силах, которая в будущем помогала мне не бояться жизненных трудностей, преодолевать препятствия и преграды.

Мама держала меня за руку, и мы шли, размышляя о том, что в любых обстоятельствах необходимо сохранять концентрацию и спокойствие, никогда не сдаваться, а просто искать выход. И так, за разговором, добрались, наконец, до дома, где в тот момент жили. Это был дом любимой маминой подруги. Отношения между ними, были чем-то большим, чем дружба в привычном понимании этого слова. Скорее, они были сестрами, и всю жизнь помогали друг другу. Так что, хоть у нас и были близкие родственники в этом городе, мы всегда останавливались именно здесь.

Здесь – это на родине моих предков, где родилась и прожила все свое детство и юность, пришедшиеся на непростые послереволюционные и военные годы, моя мать. И лично для меня это всегда было и остается одним из самых красивых мест на земле. Кабардино-Балкария, город Нальчик, столица и жемчужина Северного Кавказа России. Где солнце встает вместе с криками петухов, где ледяные вершины Приэльбрусья глядятся в водопады и озера, а бурные реки, берущие начало где-то в невообразимой снежной вышине, впадают в Терек. Сосны, тутовник, грецкие орехи, айва, черешня, и виноград, виноград – лозы сладкой изабеллы, свисающие с беседок в каждом дворе. Были еще деревья граната и особые, наполненные кавказским солнцем, яблоки. Земля, лежащая в окружении горных хребтов между Дагестаном, Осетией, Чечней, Черкессией, Грузией и Абхазией, чьей главной ценностью, несмотря на все природное великолепие, остаются, конечно же, люди – верующие, всегда учтивые, добрые и очень гостеприимные. Многие живут здесь, как и прежде, общинами, с верой в Господа, уважая природу и занимаясь различным ремеслом, земледелием и скотоводством.

Мы жили в еврейском квартале, который все называли «колонкой», хотя по-настоящему, это место называлось Еврейской слободой. Именно там осело в свое время множество сифарских евреев, перебравшихся сотни лет назад то ли из Испании, то ли с Ближнего Востока, то ли из Азербайджана. Многие из них были нашими близкими родственниками по маминой линии. Это потом, после войны, переехала она в Москву, выйдя замуж за моего отца, который, в свою очередь, перебрался в столицу из Дербента, в четырехлетнем возрасте, вместе с семьей.

Мы открываем калитку и заходим во двор, сопровождаемые лаем местного пса, с которым я частенько играл и даже несколько раз попытался оседлать, за что и получил пару болезненных укусов. Вслед за лаем, во дворе появляется тетя Полина, та самая мамина подруга, а затем – один из ее сыновей, Виталик. Виталик мне был как старший брат – впрочем, как и другие сыновья тети Полины, Илюша и Гриша. Они терпеливо нянчились со мной, брали с собой на базар и показывали разные тайные места, возили на озера, горные реки и каскадные водопады среди скал, рассказывали про местные обычаи и суровый менталитет горцев. Гриша приучал меня к спорту, показывая разные гимнастические пируэты, вроде так называемого «уголка» или стойки на руках – вероятно, во многом благодаря ему, занимался я потом акробатикой и борьбой.

Были у тети Полины и дочери. Одна из них, Берта, всегда баловала меня разными восточными сладостями, пельменями и пирожками. Ух, скажу я вам, такого вкуса не почувствуешь не в одном ресторане. Виталик же увлекался фотографией, так что мне не раз приходилось выступать в роли модели. У меня даже сохранилось несколько, еще черно-белых, снимков – как напоминание о далеком детстве: тот, к примеру, на котором я стою с сигаретой в зубах, а Виталик подносит мне горящую спичку. Чтобы понять драматизм этого кадра, надо учесть, на тот момент мне было от силы года три. Помню я до сих пор и аромат свежего виноградного сока, который Виталик делал вместе со своим отцом. Дядя Шавад, весьма требовательный к окружающим, был со мной неизменно вежлив и даже баловал слегка – угощал соком и приносил с базара черные семечки, привкус которых навсегда остался связанным для меня с далеким кабардино-балкарским детством.

– Белла (так звали мою маму), сестричка, вы уже здесь? – кричит тетя Полина. – Ну почему не позвонили? Кто-нибудь из ребят обязательно бы съездил за вами!

– Не страшно, Полюшка. Эта пешая прогулка пошла нам обоим на пользу, – отвечает мама и многозначительно смотрит в мою сторону.

Это была необыкновенно сплоченная горско еврейская семья, наделенная к тому же настоящей кавказской мудростью. Все мужчины – худые, подтянутые, очень жилистые, так как постоянно трудились. Женщины – скромные, воспитанные по старым обычаям, покрывали головы косынкой и всегда были заняты какой-то работой по дому. Они и меня приучали не болтаться без дела: я помогал им делать сок и домашнее красное вино, на кухне ощипывал куриц и лепил кавказские пельмени.

Я жил и родился в Москве, но часто приезжал вместе с матерью или отцом в эти, одаренные богом места. Ездили мы и в соседние города, Кисловодск и Минеральные воды. Иногда приходилось лететь на самолете, но чаще это были долгие путешествия на поезде. Проносились мимо луга, дома и безымянные полустанки, на которые глядел я с высоты своей неизменной верхней полки в плацкартном вагоне. А вареная курица, яйца, острый запах свежего огурца? А тихий звон подстаканников с выбитыми на них кремлевскими башнями и обогнувшей уже земной шар и теперь уносящейся в неведомый космос советской ракетой?

Обычно все наши поездки были связанны с маленьким бизнесом, который вели мои родители, помимо основной своей работы. Мама оставалась на две смены в детском саду, отец с утра до ночи пропадал на своем авторемонтном заводе, но нас, детей, было девять человек, и зарплаты, конечно, не хватало. Это сейчас видом коммерции под названием «купля-продажа», в тех или иных масштабах, занимается практически весь цивилизованный мир, но в те времена считалось это спекуляцией, и советские законы карали за нее сурово. Спекулянта ждала тюрьма, полная конфискация имущества, некоторые даже получали смертные приговоры. Так случилось, к примеру, с директором одного из центральных гастрономов Москвы, которому не смогли помочь даже самые влиятельные, много раз осчастливленные им покровители.

Как ни странно, это прозвучит, но моя мама совершала в то время своего рода маленький подвиг, набивая продуктами и вещами, купленными на нужды нашей многодетной семьи, чемоданы и перевозя их из Москвы в Нальчик. Это был серьезный риск, несколько раз мы попадали в ситуации почти безвыходные, однако выбора, как я теперь понимаю, у нее не было.

У матери почти везде были знакомые продавцы, от которых узнавала она о завозе того или иного тогдашнего дефицита. Обычно это была одежда, мужская и женская обувь, из братских социалистических стран – Югославии, Румынии и ГДР. Модные кроссовки и джинсы, хорошая костюмная ткань – все это пользовалось большим спросом.

Дефицит был постоянным спутником советского человека. Одежды и продуктов на всех не хватало, так как страна постоянно развивалась и строилась, к тому же большая часть государственного бюджета неизменно осваивалось оборонной промышленностью – чтобы защититься от американских империалистов, как нам тогда говорили. На съездах компартии обсуждалось не то, как накормить народ, а как отправить первого человека в космос или проложить сквозь непролазную тайгу Байкало-Амурскую железнодорожную магистраль. Во всех магазинах того времени продавались только товары советского производства: стандартная, не очень красивая и совсем не удобная одежда, обычно серых тонов и оттенков, похожая на производственную униформу. И только в Московских универмагах можно было приобрести что-то более стоящее и модное. Всегда существовала, в то же время, определенная прослойка социалистического общества, имевшая свой подпольный бизнес и достаточное количество денег. Все они хотели одеваться модно и питаться хорошо, однако ездить за всем этим в Москву были не готовы. И все они, в конечном счете, и становились клиентами моей бедной героической матери.

Она берегла нашего отца, поэтому обычно старалась ездить сама, отпросившись с работы и прихватив с собой кого-то из детей. Как сейчас помню наши бесконечные стояния в очередях, с самого раннего утра, вместо школы. Иногда и вовсе приходилось ночевать прямо на улице, чтобы не пропустить свою очередь, и отмечаться в длинных списках. Отпускали по одному наименованию товара в одни руки, но у матери было удостоверение многодетной, к тому же рядом в качестве живого доказательства вечно крутился кто-то из нас, так что нам доставалось немного больше. Разумеется, каждый раз бывало множество недовольных, в результате чего поход за покупками превращался в отдельный спектакль, однако мать была уравновешенным человеком. Она всегда говорила: еду надо заработать. Нельзя никому завидовать, нельзя никого обижать и никому не надо ничего доказывать. А еще она говорила, что собаки лают всегда, а караван должен следовать по своему собственному пути. Да, моя мать была реалистом, никогда не сдавалась, знала много жизненных поговорок и обладала утонченным чувством юмора.

Из вырученных от продажи партии товара денег мама всегда оставляла некоторую сумму для оборота, а остальное тратила на продукты для нас. С Кавказа они с отцом привозили, особенно в еврейские праздники, полные корзины свежих продуктов, огромные сочные помидоры, пеструю зелень, фрукты, молодую картошку, кошерное свежее мясо и курицу, а еще, неизменно, пакет грецких орехов и трехлитровую банку кавказского горного меда. В те времена мы жили бедно и скромно, но я всю жизнь буду помнить также привозимую с Каспия черную икру. Страшно представить, во что это обходилось моим родителям, но икру эту мы ели ложками, потому что, как говорила наша мама, икра полезна для растущего детского организма.

У каждого из нас есть места, лучшие на земле. Забыть их невозможно, ведь там все напоминает о далеком безмятежном детстве и овеяно, как счастьем, дыханием ушедшей матери.

Глава вторая. Мне повезло с родителями

Мать родилась в обеспеченной еврейской семье, на Кавказе, в довоенные годы. В сущности, это объясняет все. Она была хорошо воспитана, брала уроки музыки, математики, танцев, пения, следовала кавказским обычаям и всегда зажигала свечи в Шаббат. С детства ее приучали к уважению, скромности, труду, так что, в результате, стала она преданной женой моему отцу и любящей матерью для всех нас. Кроме нее, в семье было трое братьев. Старший, Юрий, прошел войну, но подорвал здоровье в окопах и через несколько лет после возвращение домой умер. Двое других, дядя Леня и Эдик, были младше ее, так что была она для них не столько сестрой, сколько наставницей. Моя мать была святой женщиной. Звали ее Белла, что в переводе с испанского означает – «прекрасная».

Она и была прекрасна, как внешне, так и в поступках своих. Двери нашей московской хрущевки были открыты для всех. Случалось, что не хватало еды, и нам приходилось спать на полу, чтобы в квартире могли разместиться двоюродные братья, сестры, племянники, дальние родственники, хорошие знакомые – словом, все, кто нуждался в крыше над головой, оказавшись по делам в столице.

Думаю, лишения и невзгоды, которые мои родители, как и многие их тогдашние ровесники, перенесли в далеком детстве, сформировали определенную систему ценностей, которой они следовали потом всю жизнь. Оба родились в обеспеченных семьях, оба потеряли родственников в годы репрессий, оба пытались выжить во время бомбежек и погромов.

Весь род наш до революции процветал. Бабушка по маминой линии носила фамилию Ханукаева (от еврейского праздника Ханука), происходила из одной из самых древних семей на всем Северном Кавказе, предки ее, в свою очередь, были лидерами общин, а некоторые – купцами первой гильдии, приближенными к царскому двору. В советские времена все их немалые владения перешли в собственность государства, так что в наших семейных поместьях, усадьбах и доходных домах в Санкт-Петербурге, Дербенте и Нальчике располагались школы, музеи и какие-то важные конторы. Семья же проживала практически впроголодь, едва сводя концы с концами и думая только о том, как прокормить детей, однако, несмотря на это, сохраняла и любовь, и веру в Бога. Мой прадед, дед моей мамы Авраам, был раввином. Двери его дома всегда были открыты для всех. Он был арестован в 1937 году. Был обыск, все религиозные книги сожгли, прадеда увез «черный воронок». Как умный человек, он понимал, что однажды так и случится, поэтому незадолго до ареста много говорил с моей мамой. Мамина вера, мамина сила и все еврейские обычаи нашей семьи достались нам в наследство от прадеда. Он был осужден на 10 лет без права переписки – в то время это означало немедленный расстрел, только никто об этом еще не догадывался. Мама же моя точно знала, что деда больше нет, хотя и думала, что он умер в тюрьме, объявив голодовку. Другого прадеда сослали в Сибирь, и связь была потеряна навсегда.

Моя мать несколько раз избежала смерти просто чудом. Сначала в дом, где она находилась вместе с родителями и младшими братьями, попала бомба и разнесла его в щепки. После, когда на Северный Кавказ пришли немецко-румынские оккупанты, уничтожен был уже весь еврейский поселок. Мать с братьями, чтобы хоть как-то заработать на хлеб, торговала на рынке папиросами, водой, а иногда и едой, которую сама и готовила. На рынке новости разносятся быстро, так что еще до появления солдат дети успели предупредить родных и спрятаться. В тот день в еврейском поселке погибли многие, в том числе – близкие знакомые и родственники, до которых не смогли докричаться.

После замужества мать перебралась в Москву, в небольшой домик моего отца в Лозовском переулке, недалеко от нынешней станции метро «Аэропорт», и началась непростая и не всегда сытая жизнь. Без центрального отопления, с туалетом на улице, в тесноте – кроме родителей, в доме жили бабушка Тамара, мать моего отца, а также три его сестры, Анна, Розалия и Светлана, две из которых были совсем еще юные девицы. Надо было вести хозяйство, готовить, опекать золовок. В то время не было стиральных машин, электрических утюгов и прочих полезных изобретений человечества, так что матери приходилось все делать вручную: каждый день она кипятила белье в огромных баках, высушивала во дворе, а после гладила разогретыми на огне тяжелыми чугунными утюгами. По сути, это был не дом даже, а деревянный сруб, который сложил еще мой дед Александр, но именно здесь берет начало наша большая семья. Он стал родовым гнездом для родителей и местом рождения моих старших сестер и двух старших братьев.

Первый ребенок в нашей семье умер сразу при родах. Организм моей мамы был полностью истощен и не справился со стрессом. Еще несколько лет после этого она никак не могла забеременеть, и многие врачи утверждали, что у нее больше не будет детей. Что ж, они ошибались, потому что всем нам все же было суждено появиться на свет. После трех первых девчонок, говорил, посмеиваясь, отец, мы мечтали хотя бы об одном сыне, но с рождением старшего брата Коли процесс решили не останавливать. Так что сначала родились мои старшие сестры – Людмила, Елена и Лида. Затем два старших брата – Коля и Саша, а после уже и все мы: Наташа, Лариса, я и мой младший брат Игорь.

История нашей семьи изучена не до конца. Никто не знает, сколько веков наши предки проживали в России и откуда появились вообще – с Ближнего Востока или из средневековой Испании. Но одно знаю я точно: корни у моих родителей еврейские, вернее – сифардские. При этом между собой они разговаривали на фарси, который, как известно, берет начало в Иране. Язык этот нам впоследствии очень пригодился – всегда можно было разговаривать, о чем угодно, не опасаясь, что тебя подслушают.

Мама моя происходила из одной из самых известных на Северном Кавказе еврейских династий. Один из ее дедов, по матери, как я уже говорил, имел духовный чин раввина. Кроме характера, красоты и хорошего воспитания, от предков маме досталась фамильная брошь из изумрудов и бриллиантов изумительной красоты. Брошь перешла ей по наследству от бабушки, но в черные годы была продана за копейки – человеку, который знал об этом сокровище и терпеливо ждал своего часа. Со стороны другого деда родственники тоже были непростые – еще до революции в Нальчике им принадлежал целый квартал.

Отец был из грузинского-горско-еврейского рода, который начинался в Грузии и затем продолжался в Дагестане. Отца моего звали Матвей, он родился в 1924 году в Дербенте. До революции семья занималась рыбным промыслом, земледелием, скотоводством, виноделием и мануфактурой, но после была раскулачена и вынуждена оставить родные места. Примерно тогда же, чтобы обезопасить семью, решено было изменить нашу фамилию. Не знаю, каким чудом деду удалось купить маленький участок в центре столицы, но он его купил и построил там дом. Затем началась война.

Деда сначала репрессировали, как и многих, но затем освободили, он ушел в ополчение и пропал без вести в 41-м, в боях под Москвой. Отец, которому в тот момент уже восемнадцать, отправился на войну в 42-м и вернулся лишь в 47-м, через целых пять лет, в звании старшины. У него было много орденов и медалей, но он не любил о них рассказывать. Лишь однажды я услышал, как половина его роты полегла в бою где-то в горах, а он и еще несколько человек – выжили. После войны у отца не было ни копейки, зато было то самое внутреннее благородство, которое не покупается ни за какие деньги, а дается лишь верой и воспитанием. Думаю, что именно потому моя мама и вышла за него замуж. Всю жизнь были они друг к другу добры, от них исходила какая-то неугасающая теплая сила, наполнявшая заодно и всех нас.

Я родился восьмым ребенком в семье и помню родителей, когда им было уже за сорок. Мама была хороша необыкновенно, особенно глаза – восточные, миндалевидной формы, слегка раскосые. Она всегда носила длинные волосы, собирала их в пучок, прикрывала платком. Сарафаны и платья скрывали фигуру, но и без того было ясно, что, несмотря на девятерых детей, она по-прежнему стройна и прекрасна. Она не пользовалась косметикой, не курила сигарет и практически не притрагивалась к вину – лишь на чьей-то свадьбе или на еврейском празднике могла выпить бокал сухого красного.

Отец, насколько я его помню, был среднего роста, подтянут, с крепкой фигурой боксера. Ухоженные усы, ярко натертые хромовые сапоги, длинное шерстяное пальто в талию, элегантный шарф, кепка с широкими полями – модель, которой он ни разу не изменил до самой своей смерти. Одним словом, отец был настоящий кавказский мужчина, со всем своим еврейским воспитанием и житейской кавказской мудростью. Он вечно что-то делал по дому своими ловкими мускулистыми руками. Не помню, чтобы хоть раз к нам пришел какой-нибудь слесарь или электрик – отец все чинил сам и меня приучал к тому же. Он был строг, но одновременно добр. Приносил нам подарки и лакомства. Играл в шахматы, любил читать и проводил много время за книгами и газетами. Интересовался политикой и, как и многие в те времена, с большим уважением относился к Сталину, портрет которого долго висел у нас на стене в гостиной.

После войны он хотел учиться, поступать в инженерный институт. Однако после рождения первых детей про учебу пришлось забыть. Автомобильно-ремонтный завод, на который он пришел в те далекие годы, так и остался его местом работы на всю жизнь. Конечно, как и у многих мужчин, у отца были свои тайные страсти, которые категорически не нравились моей матери. Одна из них – скачки. Поэтому в день зарплаты она, прихватив с собой кого-нибудь из старших дочерей, шла встречать его к заводской проходной. Воодушевленный отцовскими рассказами о лошадях, я целый год в детстве занимался конным спортом на ипподроме.

Несколько раз за свою жизнь отец попадал в серьезные аварии. Однажды, по дороге на вокзал, чудом остался жив после лобового столкновения на перекрестке. Отец, который никогда не пристегивался, вылетел через переднее стекло своего такси и выжил только благодаря этому. Голова, однако, была разбита, требовалась срочная трепанация черепа, и мать долго умоляла об этом хирурга из Института Склифосовского. Тогда же пришлось продать бабушкины золотые часы – еще одну часть быстро тающего наследства.

Потом был случай на заводе, когда одна из деталей, отлетев от токарного станка на бешеной скорости, опять-таки ударила отцу прямо в голову. И матери снова пришлось уговаривать хирурга – на этот раз, чтобы уже не делать никакой операции, так как после нее шансов остаться в живых практически не было. Слава Богу, все обошлось, и рана срослась сама собой, хотя на отцовской голове, и без того уже покрытой многими шрамами и украшенной глубокими залысинами, осталась еще одна вмятина. Так, пройдя войну, отец несколько раз чуть не погиб в мирное время.

Он все же прожил долгую жизнь, окруженный детьми и многочисленными внуками, вплоть до того страшного дня, когда, сраженный известием о смерти одного из сыновей, перенес первый инсульт, после которого так и не смог оправиться и подняться с инвалидной коляски.

Мои родители были не просто красивой парой – они были достойны друг друга, они всегда были заодно. Уже сейчас, с высоты прожитых лет, могу оценить я, насколько по-настоящему счастлив был мой отец, повстречав однажды мою маму. Не скажу, что обходилось без скандалов – что ж, да, они ругались, но это никак не повлияло на нашу к ним любовь. Напротив, мы видели перед собой двух сильных, импульсивных и самодостаточных людей, которые умели договариваться.

Я уважал и любил своих родителей одинаково, никогда не пытался разделить свои чувства к одному и к другому. Более того, с каждым днем моей жизни я все больше ценю и понимаю то, что они сделали для нас. Мать я любил безмерно, а отца – так же безмерно уважал, каждый день, проведенный с ним вместе, был для меня бесценен.

Всю жизнь буду помнить нашу поездку в Евпаторию, на Черное море, где мы отдыхали втроем: отец, я и мой младший брат Игорь. Тогда я в первый раз в своей жизни нырнул в Черное море с маской и трубкой, и увидев весь завораживающий подводный мир, с рыбами, водорослями, каракатицами и прочей живностью, сильно перепугался. Отец мне спокойно объяснил тогда: не бойся, сын, это же и есть природа, и только ты сам решаешь, как с ней жить. Помню, как мы снова обсуждали все это уже несколько дней спустя, втроем, в поезде, по дороге домой, нанизывая налитые солнцем черешни на палку-рогатину, словно на дерево, чтобы довезти их невредимыми до самой Москвы.