Текст книги "Как поплывет ковчег мой.."

В семье происходили разные изменения. Мой брат Саша вернулся из армии и жил с нами. Старший брат Коля женился и вскоре у них с Марией родился сын Семен. На свадьбе у него мы не были, но, когда родители увидели внука, Коле, конечно же, все простили. Семен проводил у нас дома все больше времени, а иногда и просто оставался жить, потому что и Коля, и его жена Мария работали очень много. К тому же, очень скоро в их семье стали появляться следующие малыши: сначала три дочки, а потом еще один сын. Племянники гостили у нас довольно часто.

Несколько раз Коля, у которого в то время уже была собственная машина, возил меня в аэропорт к раннему рейсу. Поскольку за всю мою жизнь меня никто никогда на тренировки и сборы не провожал, то для меня это превращалось в целое событие. Помню, как он держал в зубах папиросу и бережно вел сквозь дождь свои новые «Жигули». Машина в те годы считалась огромной роскошью, далеко не у всех была возможность купить ее. И у Коли, пока он занимался наукой, тоже не было. Но, так же как в свое время и отец, он был вынужден оставить профессию и искать работу, чтобы прокормить свою быстро растущую семью. Задействовав все мыслимые и немыслимые знакомства и связи, он, со своим высшим образованием, устроился работать официантом в ресторан «Прага». Место было завидное, ведь помимо обычных посетителей ресторана, брат мой обслуживал дипломатические приемы в Кремле. Разумеется, только лучшие могли на такое претендовать. Делегации разных стран, вся партийная элита СССР, зарплата, превышающая генеральский оклад… Одним словом, Коля мог позволить себе красивую жизнь.

Однако, как и полагается, красивой жизни сопутствовали большие проблемы: случалось, что клиенты оказывались настоящими бандитами. Начинались угрозы и разборки. Помню, один из таких посетителей забрал у брата золотое кольцо и начал вымогать крупную сумму денег. Мне было семнадцать, я еще не забыл времена, когда зачитывался романами Дюма, и тогда для меня наступил момент воплощения в жизнь мушкетерского принципа «один за всех и все за одного». Коля привез вымогателя к дому, мы подсели в машину, и вопрос с деньгами был решен очень быстро.

В следующий раз уже другой из моих старших братьев, Саша, попал в неприятную ситуацию. Сразу после армии он устроился работать ревизором и часто ездил в командировки по стране, проверяя текстильные фабрики. Но когда он был дома, мы гоняли в футбол или играли в шахматы с соседями во дворе. Однажды во двор явились местные хулиганы и начали оскорблять игроков, многие из которых были намного старше их. Саша вступился. После первых же хорошо отработанных боксерских ударов один из противников остался лежать на траве, остальные ретировались. Саша, который привык все доделывать до конца, доиграл свою шахматную партию и тоже ушел домой.

Я все эти ситуации переживал очень сильно. Нет, я не боялся. Я думал о силе нашего братства, которая явилась так зримо в те далекие полубандитские годы. Я ее чувствовал, эту силу. Тогда нас было четверо, сейчас осталось трое. И почему же, спрашиваю я себя уже теперь, все тот же Саша, оказавшись в беде, не призвал на помощь нас, а решил, что справится сам? Я не знаю ответа.

Но тогда он был еще с нами, и даже привел в дом молодую жену. Впрочем, брак этот довольно скоро распался, потому что Саша любил одну женщину, а женился на другой. Чуть позже вышла замуж и наша сестра Наташа – та самая, от которой мы с младшим Игорем иногда сбегали гулять. В день их свадьбы я участвовал в чемпионате Москвы, в ресторан влетел последним и за столом сидел взъерошенный и мокрый. Зятя нашего звали Арнольд, родом он был из нашего родного Нальчика. Он вошел в нашу семью легко, быстро со всеми нами сдружился и стал мне практически еще одним старшим братом.

Школьное детство заканчивается, но жизнь по-прежнему преподносит нам уроки, оценить которые сможем только мы сами, да и то лишь спустя многие годы.

Глава десятая. Ничто не приходит случайно

Спорт в те времена приносил мне только радость. Иногда бывало сложно (зачастую – даже очень сложно), однако из всех испытаний я, как правило, выходил победителем, приобретая не только звания и титулы, но и восторг победы над собой.

Я тренировался без остановки: летом неделями просиживал на базе в Подмосковье, зимой часто ездил к морю – туда, где было тепло и не было снега. Я выигрывал все подряд и редко выпадал из тройки лидеров. Тренеры не раз ставили надо мной эксперименты – проверяли, хороши ли новые паруса с точки зрения аэродинамики, и как влияют их лекала на общую скорость лодки. Одним словом, у меня все было в порядке, и это многим не нравилось. Случалось, меня провоцировали, конкуренты после финиша подавали протесты, чтобы лишить меня очередного чемпионства. Но я на это не слишком обижался – просто шел дальше своей дорогой. За неполных три года я собрал за плечами несколько сот стартов, большинство из которых были успешными. Однако бывали и провалы. Первый – на той самой дебютной гонке в Севастополе, где я пришел к финишу пятьдесят вторым. Не знаю, отчего, но я вспоминаю его до сих пор. Следующий случился значительно позже – на чемпионате России в Анапе.

Чемпионат этот оказался знаковым. В тот год, помимо самих парусных гонок, впервые было решено провести соревнования по многоборью. Предполагалось, что оба результата сложат и получат окончательную турнирную таблицу. Я был одновременно заявлен от сборной Москвы и от Всесоюзной Ассоциации нашего клуба.

Гонкам предшествовали двухнедельные сборы. За нами закрепили тренера из Украины, про которого говорили, что он бывший тренер сборной республики, один из лучших специалистов в СССР и, к тому же, великолепно разбирается именно в одиночных классах яхт. Считалось, что именно он лучше других сможет подготовить нас к предстоящему многоборью. У меня к тому времени было уже несколько тренеров, но на время чемпионата подчиняться я должен был именно ему.

Тренировки были жесткими. Каждый день, после обычной пробежки, мы еще пробегали три километра на скорость, подтягивались на перекладине, отжимались на брусьях, приседали по очереди на каждой ноге и качали пресс. Помимо этого, мы ежедневно выходили в море, где постоянно дул сильный порывистый ветер, и разгонялась крутая волна. Здесь надо сказать, что Анапа всегда отличалась сложными погодными условиями, и иногда задувало так, что на берег выбрасывало катранов – маленьких анапских акул.

Разумеется, нам велели хорошо высыпаться, но вместо этого мы по ночам отправлялись гулять по городу и знакомиться с местными девчонками. Так что к окончанию сборов усталость накопилась просто зверская, и в результате перед решающими стартами я не то, что не ощущал в себе легкости и прилива сил, но был совершенно измотан физически. К тому же, один из моих товарищей по сборной умудрился сломать себе обе ноги, свалившись с гостиничного балкона, что тоже не добавляло мне оптимизма перед стартом.

За несколько дней до первой гонки я возился с лодкой в яхт-клубе – проверял и полировал корпус, укреплял рангоут, многие детали которого сильно износились во время предварительных тренировок. Как назло, мне не хватало каких-то инструментов, и я огляделся по сторонам, надеясь найти помощь. Никого из знакомых рядом не оказалось, зато неподалеку я увидел девчонок из местного яхт-клуба. Девочки были как с обложки журнала – стройные блондинки в стильных гоночных комбинезонах, которые им просто дьявольски шли. Яхта их класса 470 тоже была снаряжена отлично. По всему выходило, что они здесь самые крутые.

С красивыми девушками я по-прежнему был довольно робок, а потому глупейшим образом растерялся. Вообще-то, в нашем виде спорта всегда было принято помогать друг другу, но здесь в ответ на свою просьбу я неожиданно получил поток насмешек и откровенного хамства. Не знаю, почему, но я стал извиняться, как сумасшедший. Девицы удалились, добавив напоследок, что, дескать, надо было думать раньше, а я пошел к своей лодке и принялся закручивать гайки руками. Я всегда просто балдел от красивых девчонок, но в тот раз должен был признать, что среди них попадаются форменные идиотки. Впрочем, история на этом не закончилась.

Спустя некоторое время в клубе стало людно. Среди общего шума ко мне подошел один знакомый яхтсмен из Эстонии Томас Сакс. Он держал в руках последний номер журнала «Катера и Яхты», с интервью, которое я дал пару месяцев назад, когда стал вторым на местном первенстве профсоюзов (получив из призового фонда целых пятьдесят рублей), и о котором уже совершенно забыл. Эстонец бросился меня поздравлять. Он говорил, что был моим соперником, и что, по справедливости, эта статья должна была бы быть про него, так как именно он занял тогда первое место. Мы хорошо посмеялись, похлопали друг друга по плечу и пожелали друг другу хороших стартов. И тут на сцене появляется одна из давешних девушек, дико извиняется за произошедшее и, в качестве компенсации, предлагает сходить куда-нибудь сегодня же вечером. Никуда я с ней, конечно, не пошел – только улыбнулся и занялся своей лодкой. На следующий день чемпионат начался.

Первый день был посвящен многоборью. Мы бежали на время три километра, подтягивались, приседали на одной ноге и держали статический пресс – то есть, демонстрировали все то, чему учил нас жесткий тренер из Украины. Бег на короткие дистанции никогда не был моей любимой дисциплиной, поэтому я финишировал где-то в середине списка, но во всем остальном преуспел. В результате, по итогам многоборья и перед началом основных соревнований, я занимал второе место.

Первые гонки прошли хорошо. Я шел третьим в общем зачете, и настроение у меня было боевое. На пятый день поднялся сильный ветер, но, несмотря на это, как и на то, что было практически объявлено штормовое предупреждение, гонку все равно решили провести. Половина флота рисковать не захотела и на старт не вышла. Среди тех, кто на воду все-таки спустился, был, разумеется, и я. Старт я взял хороший, шел под дистанции ровно, а после того, как на втором круге ветер еще усилился, и многие начали переворачиваться, и вовсе возглавил гонку. Я уже подходил полным курсом на нижний знак, из последних сил удерживая лодку в равновесии, как вдруг прямо навстречу мне вышла быстроходная яхта класса 470. По всем правилам, они должны были уступить мне дорогу, но явно не собирались это делать. Избегая столкновения, я сделал маневр и все же слегка зацепил чужую лодку корпусом. Она накренилась, черпнула воды, и тут я увидел тех самых блондинок из местного яхт-клуба. На дискуссии времени не было, я ринулся к финишу, но в результате добрался до него только третьим – неожиданный маневр отнял у меня драгоценные секунды. Кто победил? Мои коварные подружки.

Дальнейшее было кошмарным сном. Как только я практически без сил добрался до гостиницы, появился старший тренер и заявил, что на меня подан протест и поэтому меня срочно ожидают в судейской. Там к тому времени уже собрались все судьи, а также обе блондинки, как ни в чем не бывало. Оказалось, что я нарушил все правила, не избежал столкновения и, к тому же, нецензурно ругался на знаке. Ни один из судей, впрочем, подтвердить этого не смог, зато подтвердила одна из девушек.

Сначала я подумал, что это шутка. Но потом просто взбесился и довольно резко спросил, какой же должен быть слух, чтобы расслышать мой мат во время шторма. В ответ меня выставили в коридор, а немного погодя вызвали снова и сообщили, что я дисквалифицирован до конца соревнований. Более того, если я не осознаю всю глубину своего падения и не попрошу прощения, судьи будут ходатайствовать в Федерацию парусного спорта об отстранении меня от всех соревнований в течение последующих двух лет. Я был уничтожен. И, несмотря на то, что тренер мой все же мне внушил, что есть люди, которых обманывать нельзя, хоть они того и стоят, и убедил вернуться в проклятую комнату и принести свои извинения, чемпионат России в Анапе для меня закончился. Заявление в Федерацию составлять не стали – и на том спасибо.

Тренер долго потом со мной говорил. Я понял, что жизнь не всегда бывает справедлива, и что с женщинами (особенно с их самой коварной, русалочьей разновидностью), лучше не спорить. Что не всегда красота лица является доказательством красоты и щедрости душевной (а чаще всего все происходит ровно наоборот). Что надо быть сдержанным во что бы то ни стало – просто ради себя самого. Наблюдая за оставшимися гонками с берега, я с горечью думал, что мог бы сейчас стоять на пьедестале почета, а вместо этого стою здесь, на причале, и вообще чудом избежал отлучения от спорта на ближайшие годы. Спорт для меня тогда был главным делом в жизни, и думать так было очень страшно.

В Москве меня успокаивали отец и мой тренер Алексей. Говорили, что надо учиться держать удар, и что голова не болит только у того, у кого ее нет. Нужно взять себя в руки – повторяли они, и я изо всех сил пытался это сделать.

Ближе к зиме пришло время очередных сочинских сборов, но мне вместо этого предложили поехать на Домбай, чтобы отвлечься, успокоиться и прийти в себя. Надо ли говорить, как я обрадовался? Домбай был в те времена самым крутым горнолыжным курортом СССР – с лучшими трассами, бассейном и саунами. Родители мои тоже были в восторге, так что очень скоро я оказался в Карачаево-Черкесии, на горной поляне, откуда хорошо просматривались Эльбрус и Чегет, на родине своих предков.

Компания у нас была небольшая: Виктор (главный тренер СССР по виндсерфингу), я и еще четверо спортсменов, двое из которых оказались симпатичными девушками. Одна из них, Маша, была младше меня, другая, Валентина Краснова, – на пять лет старше. Как выяснилось, именно Валя, которая давно и успешно занималась горными лыжами, а также и стала призером Олимпиады в восьмидесятом году в классе виндгляйдер, организовала этот импровизированный зимний сбор. Все умели кататься, и у всех были свои лыжи. Я, конечно, тоже в детстве любил съезжать с крутых горок и даже подпрыгивал на трамплинах, но тут было совсем другое. Поэтому Валя и Маша взяли для меня лыжи в прокате и принялись обучать тонкостям мастерства. Пока все носились по длинным укатанным трассам, я осваивал технику катания плугом и учился правильно падать на маленьких горках для «чайников».

Зато, когда азы были освоены, меня уже было не остановить. Очень скоро я вышел на серьезные трассы, где съезжал вместе с остальными, едва поспевая за ними и поминутно рискуя свернуть себе шею. Через несколько дней полез на целину и не без успеха спускался и там, падая, крутя непроизвольные сальто, но затем поднимаясь вновь. Спустя неделю, не на шутку втянувшись в это интересное дело, я уже катался вместе со всеми среди камней, опасных отвесов и скал. Экстрим давал мне необходимую дозу адреналина, и я был счастлив. Не обошлось, конечно, без травм: во время одного из падений я ударился головой. Меня отвели в местный медпункт и наложили несколько швов. Однако через несколько дней я стащил с головы повязку и снова отправился в горы.

Опасностей, впрочем, хватало и без лыж. Например, мы несколько раз ходили в поход на Эльбрус. Помню, как мы блуждали по склону, среди заснеженных сосен, горных речек и скал, а один раз пришлось перебираться через язык сошедшей лавины. Это было очень опасно: мы карабкались по покрытому льдом участку горы, и под нами открывалась бездна. Еще мы катались верхом, и однажды мне доверили настоящего кавказского скакуна, который был слишком резвый и все норовил меня скинуть. К счастью, я быстро вспомнил навыки верховой езды, которые получил в манеже «Динамо», куда я ездил заниматься целый год, когда мне было лет десять.

Помимо походов и лыж, мы ходили в местный бар. Бар был маленький, домашний, оформленный в том неповторимом горном стиле, который так хорошо сочетает в себе дерево, камень и горящий камин. Валентина приглашала меня на все медленные танцы. Мне она очень нравилась, и я ей, судя по всему, тоже, но у нее был параллельный роман с нашим тренером, так что я старался все же держаться на дистанции. Одним словом, про Анапу я уже забыл, раны затянулись, и я дышал ровно.

Позже, уже будучи взрослым человеком, я бывал на многих горнолыжных курортах – в Испании, Франции, Швейцарии и Андорре, но нигде и никогда в жизни мне не было так спокойно, как тогда на Домбае. Две недели пролетели, как один день. Со свежими силами я вернулся в Москву, где продолжалась моя привычная жизнь, и где меня еще ждало множество приключений. К чести для себя, я переосмыслил ситуацию, и был даже благодарен негостеприимной Анапе – ведь не будь ее, не было бы и чудесного завершения этой истории.

В семнадцать я стал мастером спорта, а заодно получил профессию скорняка, закончив с отличием свое меховое училище. Красного диплома мне не дали, сославшись на частые пропуски. После училища я сразу же поступил на работу на меховой комбинат, а потом еще год доучивался в школе рабочей молодежи, чтобы получить аттестат о среднем образовании. В то время я уже зарабатывал неплохие деньги, да еще конвертировал в рубли свои талоны на питание, полагавшиеся мне от Министерства спорта Москвы. Именно тогда первый раз в своей жизни я купил себе модную одежду, выменяв на заработанные деньги немного чеков у своей сестры Лиды. Родители не баловали меня обновками – все деньги откладывались на приданное моих сестер, я же привычно донашивал вещи старших братьев. В общем, было понятно, что надеяться и в этом случае придется только на самого себя – зарабатывать столько, чтобы хватило и на одежду, и на помощь близким.

Ближе к восемнадцати я стал кандидатом в сборную СССР. Наш класс яхт «Луч» все же решено было переименовать в «Лазер», чтобы участвовать в международных соревнованиях. Несмотря на все достижения, тренеры советовали мне переключиться на катамаран «Торнадо», который больше подходил мне по росту, телосложению и аналитическому складу ума. Это уже было серьезно – катамараны превосходили «Луч» и по скорости, и по техническим характеристикам, и к тому же являлись олимпийским классом. Именно на «Торнадо» в те времена с успехом выступали советские спортсмены, у нас была хорошая школа и лучшие тренера. И еще мне снова досталась чемпионская лодка – до меня на ней гонялись известные яхтсмены.

Тем же летом 1986 года подошел мой призывной возраст, и я отправился в военкомат – проходить медкомиссию и заполнять разные анкеты.

Ничто в нашей жизни не происходит случайно. Я научился извлекать бесценный опыт из каждого падения и понимать разницу между ожиданиями и реальностью.

Глава одиннадцатая. Быстрые проводы

Дальнейшие события развивались стремительно, и, как бы я ни пытался до этого планировать свою жизнь, все равно в реальности все случилось иначе. Обычно мастера спорта проходили военную службу в ЦСКА ВФМ. Я к тому времени уже начал тренироваться в новом классе, «Торнадо», был кандидатом в сборную СССР, готовился к международным соревнованиям, а в недалеком будущем – и к чемпионату мира. Яхту мою перевезли в Сочи и даже подыскали опытного матроса-напарника. Предполагалось, что я приму присягу, а затем сразу же отправлюсь на сборы – готовиться к весенним гонкам.

Но тут произошел форс-мажор. Я подхватил какую-то вирусную инфекцию, провалялся несколько дней в лихорадке, и, поскольку температура ниже сорока одного градуса не опускалась, меня на «скорой» увезли в больницу. Десять дней меня пытались привести в чувство и кололи антибиотиками. И в течение этих десяти дней прошел срок, когда я должен был явиться в свою спортивную часть. Никто не знал, что делать. Тренер Алексей Андреевич даже приехал к нам домой, чтобы вместе со всей нашей семьей обдумать дальнейшие действия.

Позвонили старшему тренеру московской сборной. Он велел мне взять справку о госпитализации во время призыва и отправляться с ней в военкомат. Со своей стороны, Спорткомитет Москвы должен был отправить в военкомат ходатайство о зачислении меня в спортивную роту. Я так и сделал.

Военком посмотрел на мою справку и сказал, что послезавтра ждет меня с вещами на призывном пункте, и что, если я не приду, меня будет ждать уже не он, а очень большие проблемы, вплоть до ареста. Еще он добавил, что ему глубоко безразличны и судьба парусного спорта, и жалобы призывников, которые, вместо того, чтобы служить и защищать родину, пытаются отвертеться от этой почетной обязанности. И что ему лично очень надоело выслушивать выговоры из Министерства обороны по поводу таких призывников.

Домой я вернулся в шоке. Родители, услышав, что я ухожу в армию, тоже долго молчали. Это была не совсем приятная новость, и в течение нескольких часов меня старались не трогать. Моя мать даже в срочном порядке переговорила со своим двоюродным братом, который был в звании полковника и работал в Генштабе. Он предложил мне остаться в Москве и проходить службу при нем. Однако потом я вышел из комнаты и заявил, что буду служить, как все, и что неплохо было бы завтра собрать всю семью и друзей, чтобы попрощаться.

Я поговорил со старшим тренером, который уверял меня, что, конечно, в ЦСКА ВМФ я уже не попадаю, зато без всяких сомнений окажусь в спортивной роте на Северном флоте, но служить там буду не три года, а два, периодически выезжать на сборы и соревнования в составе сборной Москвы. Потом я встретился со своими друзьями, и целый вечер провел со школьной подругой. Она была прекрасна, как роза, со своей новой прической каре, я же возле нее был как битый рыцарь со склоненной головой. Катерина меня утешала и говорила, что в будущем мы непременно встретимся, а напоследок нежно обняла, впервые поцеловала и обещала, что будет писать.

На следующий день мы накрыли праздничный стол. Собралась вся семья и несколько друзей. Все поддерживали меня, как могли. Отец, подняв бокал, произнес главный тост. «Сын, – сказал он. – Каждый настоящий мужчина должен отслужить в армии установленный срок, чтобы научиться защищать свою родину и семью. И потому ты, как и я, и все твои старшие братья, поступаешь абсолютно правильно, и мы тебя любим, уважаем и будем с нетерпением ждать. Служи правильно, сын, ни перед кем не прогибайся и приходи домой живым и здоровым!»

Вот такие слова сказал мне отец, и у матери после них на глаза навернулись слезы, но она промолчала. Старшие же братья меня тоже всячески подбадривали и давали разные полезные советы. Вечер плавно перешел в ночь, а затем – в раннее московское утро, сквозь которое мы ехали в неизвестность на первом рейсовом автобусе.

Мой брат Саша играл и пел на гитаре так громко, что мне даже было неловко, а брат Коля подпевал:

Если, бывало, бывалых встречается несколько старых друзей,

всё, что нам дорого, припоминается, песня звучит веселей!

Выпьем за тех, то командовал ротами, кто замерзал на снегу,

кто в Ленинград пробирался болотами, горло ломая врагу!

Выпьем за удаль ту, нашу кипучую, за богатырский народ,

выпьем за армию нашу могучую, выпьем за доблестный флот!

Выпьем за армию нашу могучую, выпьем за доблестный флот!..

Я слушал эти песни и опускал голову все ниже, не в силах осознать, куда я еду, и что меня там ждет. И в те кошмарные минуты главным для меня было то, что едем мы на этом автобусе все вместе, три моих брата и я. Строки той песни я буду помнить всю свою жизнь – просто потому, что их пел мой старший брат. Я сжигал мосты, оставлял за порогом свое прошлое и уходил в иное, неизведанное.

На призывном пункте было много народу: растерянные новобранцы, их друзья, невесты и матери. И все целовали друг друга, плакали и прощались очень жалобно. Я тоже обнял своих родных в последний раз. Все говорили, что любят меня, будут писать и ждать дома. Потом я взял свой походный рюкзак и быстро шагнул за порог, отделяющий свободу от армейской службы. Дверь за мной закрылась, и началась моя новая жизнь.

Первым делом, мы попали в руки офицеров, которые отвели нас в общую комнату, по размерам не уступавшую большому спортивному залу. Провели перекличку, чтобы убедиться, что явились все, а после известили, что теперь мы подчиняемся армейским правилам и уставу, так что, в случае неподчинения, автоматически переходим в разряд дезертиров и отправляемся на гауптвахту или в дисциплинарный батальон. Нам приказали сдать все спиртные напитки и посоветовали быстро доесть домашние пирожки.

Примерно через час в зал начали друг за другом заходить офицеры разных родов войск и громко зачитывали свои списки. Я пребывал как во сне, в полной растерянности и огромном напряжении. Мыслями я был совершенно в другом месте, и все спрашивал себя, что я здесь, собственно, делаю. И тут я услышал свою фамилию.

Выкрикнул ее офицер, одетый в парадную военно-морскую форму. Несмотря на весь свой испуг, я все же окинул его взглядом, быстро сообразил, что на военного тренера он не похож, и решил не отзываться. Интуиция говорила мне, что этот человек вряд ли приехал из спортивной роты, а служить три года на флоте я не хотел. Офицер подождал несколько минут, еще раз назвал мое имя, ответа не получил, после чего развернулся и вышел, всем своим видом демонстрируя огромное неудовольствие. Вслед за ним приходили другие и по одному уводили новобранцев, но мою фамилию больше не назвали.

К вечеру я остался совсем один. Дежурный капитан, увидев меня, очень удивился. Я слукавил и тут же сказал, что не слышал, как меня вызывали. Не знаю, поверил ли он мне, но выдержал долгую паузу, а потом пошел кому-то звонить, крутя циферблат на старом красном телефоне. Он долго говорил что-то в трубку и выслушивал ответы, после чего вернулся ко мне, покачивая головой. ««Ты, наверное, был в туалете», – сказал он. – Поэтому и не слышал, как тебя вызвали. Тот моряк не мог долго ждать, так что ушел и не стал разбираться, где ты. И, знаешь, может, тебе и повезло, что так получилось. А сейчас ложись спать».

Ночь я провел на сваленных на полу матах, укрывшись капитанской шинелью. Позже выяснилось, что моряк появлялся на призывном пункте очень редко и всегда забирал самых лучших для трехлетней службы на флоте. Избранники сначала учились в сержантской школе где-то на Севере и только потом отправлялись служить – на подлодках, эсминцах и военных кораблях. Ничего этого я тогда не знал, а просто ждал наступления утра, когда должна была решиться, наконец, моя участь.

Утром мне дали позвонить родителям, чтобы их успокоить, а немного погодя я услышал голоса, и комнату заполнили новобранцы, прибывшие со следующей партией. Меня подвели к какому-то столу и велели подождать. Прошло минут десять. И вдруг меня подхватывает под локоть незнакомый майор, отводит в сторону и начинает довольно вкрадчиво расспрашивать о семье, хобби и увлечениях. Ему надо было знать буквально все: как я учился в школе, чем занимался… Потом он берет карандаш, принимается выстукивать какие-то непонятные дроби и просит меня повторить. Видимо, я с этим справился, потому что майор с удовольствием заявляет, что сочетание хорошего слуха и выдающихся спортивных навыков встречается не так уж часто, и что я поэтому ему подхожу. После этого он быстро оформляет все документы и выводит меня мимо часовых прямо на улицу.

Как быстро все меняется в жизни. Еще несколько дней назад я думал о гонках и яхтах, а сейчас трясусь с незнакомым майором в кузове военного грузовика. Мелькает, как в бреду, железнодорожный вокзал. Мы садимся в поезд и еще несколько суток едем куда-то в сторону Украины.

Любые испытания идут нам на пользу. Их опыт бесценен. Я не знаю, кто управляет нашими судьбами, кто решает, что будет так, а не иначе. Но он делает это во благо.

Глава двенадцатая. Что бы ни случилось – не останавливайся

Так ехали мы с этим незнакомым майором в плацкартном вагоне, почти растворившись среди других пассажиров, болтающих, спящих, глядящих в окно с верхних полок и пьющих чай. Тихо звенели подстаканники с выбитыми на них кремлевскими башнями и обогнувшей уже земной шар и теперь уносящейся в неведомый космос советской ракетой, мелькали за окном безымянные полустанки, и как было не вспомнить мне наши долгие поездки с родителями в Кисловодск и Минводы? Провожатый мой всю дорогу молчал, перебирал какие-то бумаги, и только раз обмолвился о том, что едем мы в военную часть, расположенную в украинском городе Бердичев.

Прямо у платформы мы пересели в армейский уазик и уже через полчаса затормозили у КПП. По ту сторону шлагбаума располагался военный городок, где проходили обучение младшие офицеры разных родов войск: морской пехоты, ВВС и так далее, однако меня сразу определили в связной батальон. В казарме мой майор представил меня дежурному офицеру, вручил ему мои документы и удалился, пожелав хорошей службы. Больше я его никогда не видел.

Меня проводили к койке, показали тумбочку для хранения личных вещей, велели сдать чемодан и отправили на склад за военной формой. Не прошло и часа, как я сидел в парикмахерском кресле и с ужасом ощущал, как машинка, стрекоча, проходит по моей голове, оставляя ее совершенно лысой. У прапорщика, который надо мной колдовал, рука была набита хорошо, так что весь процесс превращения занял считанные минуты. Облачившись в форму и прикрыв лысую голову пилоткой, я пошел знакомиться с сослуживцами.

Москвичей, кроме меня, было двое, остальные съехались из разных городов и республик. Было видно, что многие, как и я, до армии занимались спортом, а некоторые даже успели поступить в институты. Выяснилось, что меня привезли в один из самых элитных учебных полков СССР, где обучают младший командный состав для последующего прохождения службы за границей, и что, если не повезет, то через полгода я могу оказаться, например, в зоне боевых действий в Афганистане.

Наутро началась служба. Нас подняли в шесть. Кое-как натянув гимнастерку, портянки и кирзовые сапоги, я побрел на зарядку. Мы бегали, подтягивались и отжимались. Затем потянулся непонятный день, который поначалу даже показался мне довольно простым. Однако дальше все пошло по нарастающей, так что к концу первого месяца я уже едва стоял на ногах. Мы вставали в шесть и ложились в десять (лишь в субботу нам давали поспать на час больше) и бесконечно зубрили устав караульной службы, готовясь к предстоящей присяге. Кроме этого, нам уже начали преподавать политэкономику, тактику ведения боя и азбуку Морзе, и мы много занимались физподготовкой, крутя разные пируэты на перекладине на спортивной площадке, бегали стометровку в кирзовых сапогах и по нескольку раз в день преодолевали полосу препятствий. Вечерами тренировки продолжались на турнике, установленном прямо в казарме: командир наш в прошлом был гимнаст, и мы развлекались тем, что на спор проделывали максимальное число подъемов с переворотом. В этом споре всем утер нос один из москвичей, который тоже занимался гимнастикой и потому сумел повторить трюк с переворотом сто пятьдесят раз. Так я входил в армейское братство, и у меня даже появились первые боевые друзья, с некоторыми из которыми я спустя много лет увижусь и на гражданке. Помню, был один парень из Волгограда, с которым мы всегда были вместе все те полгода, которые провели в учебке: ели порой из одной миски и прижимались друг к другу спинами, чтобы защититься во время потасовок и лютого мороза.