Текст книги "Как поплывет ковчег мой.."

Всю зиму я пропадал в яхт-клубе. Я бежал туда сразу после уроков, проводил там каникулы и выходные. Яхта была отправлена в теплый эллинг для просушки под специальными лампами, затем надо было проклеить изнутри все пробоины и убрать все лишнее, тем самым облегчив вес. Я сконструировал несколько ребер жесткости, чтобы лодка прорезала волну, и вклеил их в нужных местах. Чтобы добраться до места крепления мачты, пришлось вырезать специальные люки. Затем я отполировал нижнюю часть корпуса – для большей скорости и маневренности в соленой морской воде, укрепил мачту и гик, и привел в порядок руль. В результате, не нарушив требуемых стандартов, я усовершенствовал свое суденышко, придав ему жесткости и герметичности при минимальном весе.

Парус я прострочил на швейной машинке, слегка изменив его форму (не без помощи Алексея, который хорошо знал законы аэродинамики). Наконец, на той же машинке смастерил я себе специальные шорты, чтобы было удобнее откренивать. Работать со швейной машинкой мне было не впервой – раньше я часто помогал матери с домашними делами, сшивал наволочки и рукавицы, так что рука в этом смысле у меня была набита. Так или иначе, скоро все было готово, и я стал ждать весны.

Время шло, на улице лежал снег. Я бегал на лыжах, которые мне купил отец, чтобы и зимой поддерживать спортивную форму, а вечерами крутил кубик Рубика. Не знаю, почему меня так зацепило это занятие, но я, как и все в то время, надеялся найти алгоритм, позволяющий правильно собрать его за минимальное количество времени. Решение было найдено примерно через месяц, но мне еще долго потом снились всевозможные комбинации цветных граней. Возможно, сны эти каким-то образом повлияли на мою дальнейшую жизнь, хотя тогда я их не запоминал и вообще сильно не философствовал.

В школе я, конечно же, пытался ухаживать за девчонками. К тому времени у меня уже были свои избранницы, которых я иногда отваживался пригласить в парк или отвести в кино на последний сеанс. В свою очередь, я тоже становился объектом симпатии со стороны одноклассниц. Обычно мы собирались небольшими компаниями у кого-нибудь дома, пока родители были на работе, или просто шли гулять. Снова приходилось драться, и мне опять оказывались очень на руку навыки, полученные во время занятий боксом и дзюдо, тем более, что многие противники превосходили меня и в росте, и в весе.

Я ужасно любил доводить некоторых девчонок до слез, особенно самых вредных – тех, что постоянно хихикали. Но когда мне девчонка всерьез нравилась, совершенно не хотелось ее дразнить. При этом я почему-то был уверен, что вовсе не нужно ухаживать за девочкой, чтобы с ней подружиться. Помню, что мне одновременно нравились сразу несколько девчонок, но я боялся им в этом, признаться. Одну из них я частенько провожал до дома, с другой ходил в парк и в кино.

Я был почти уверен, что тоже нравлюсь им, однако, что с этим делать – не знал, поэтому просто оставался очень застенчивым, хотя и галантным, и воспитанным. К тому же, я дико боялся кого-нибудь ненароком обидеть, так что все ухаживания мои заканчивались, так толком и не начавшись. Помню, была одна девочка – смешная и не то, чтобы красавица, но мне нравилась. Мы с ней даже однажды поцеловались, хоть и не по-настоящему. Спустя годы, я часто вспоминал одну из тех прекраных девушек, Катерину Смирнову, которая проявляла ко мне явную симпатию, была умна и ослепительно красива, и, что немаловажно, обладала прекрасным характером. Катя эта во всем мне помогала, давала списывать домашние задания и старалась уберечь от разных потасовок. Она даже попыталась затащить меня на бальные танцы, но для меня это уже было слишком.

Надо признаться, танцевала она замечательно. Знаете, как обычно бывает: хорошо танцует, но дура или, наоборот, очень умная, но танцевать вообще не умеет. Однако Катя обладала всеми достоинствами сразу, что делало ее в моих глазах почти богиней. Кроме танцев, она увлекалась спортом и драматическим искусством. Только ради нее я записался в школьный театр и даже успел поучаствовать в одной из постановок, где, с перевязанной головой, исполнял сольную партию, в то время как она нежно обнимала меня и подставляла плечо, помогая идти. Помню, как я также ходил на пробы в кино на киностудию «Мосфильм», но меня все же не взяли, мотивирую тем, что для советских фильмом моя внешность не совсем подходит. Понятно, что им нужны были высокие блондины с голубыми глазами, а я, хоть и нравился девчонкам из-за своей восточной внешности и темперамента, но для тогдашнего советского кино был непригоден.

Главное у меня появилась возлюбленная. Я приглашал ее на все медленные танцы, и она танцевала со мной, а другим отказывала. Она была дочкой полковника, прекрасно училась, и мы постоянно ходили с ней в музеи и театры.

Однажды, когда мы всей дружной компанией навещали нашу классную руководительницу, которая жила одна и часто приглашала нас на чай, случился разговор, который расставил все на свои места. Обсуждали наши планы на жизнь, все по очереди рассказывали о том, где и как будут учиться. Именно в тот вечер я впервые узнал, что Катерина собирается непременно поступить в МГИМО и стать военным переводчиком. И как-то сразу стало понятно, что какими бы нежными ни были наши сегодняшние отношения, у нее все равно свой путь, и он очень сильно отличается от моего. Не знаю, была ли она моей первой любовью, но позже я часто вспоминал ее и даже видел несколько раз во сне.

Хочешь ли ты играть на рояле, строить корабли или лететь в космос, непременно найдутся люди, которые предложат тебе забыть об этом и заняться чем-то другим. Но это твоя жизнь, и твое предназначение. Поэтому, выбирая дорогу, слушай только свое сердце.

Глава восьмая. Верный курс

Приближалась гонка. Сначала, на специальной конструкции для перевозки яхт, в Севастополь отправили лодки и инвентарь. Конструкция эта собой небольшой фургон с прицепом, за рулем которого обычно сидел наш водитель дядя Вася. У дяди Васи был большой опыт. Он знал, как с помощью капроновых веревок закрепить яхты на прицепе так, чтобы на большой скорости не случилось никаких сюрпризов.

Мы же должны были ехать по железной дороге. Помню, как в вечер отъезда переживала и нервничала моя мама. Она вообще всегда была против моих занятий парусным спортом – считала его слишком опасным, особенно когда дул сильный ветер. Но у меня было на этот счет свое собственное мнение, и, при всей своей любви к матери, я продолжал тренироваться в любых условиях, просто старался не все ей рассказывать. Если же мне нужен был совет, то я обращался к братьям или к отцу, мнение которого всегда очень ценил. В тот раз мама долго не отпускала меня, так что я даже немного опоздал к месту общего сбора, за что получил от тренера выговор. Мне было четырнадцать лет, и я впервые уезжал один так далеко от дома. Впереди меня ждали экстремальные приключения, море, ветер, гонки и первые победы. Всю дорогу мы обсуждали предстоящие старты. Я был совершенно счастлив.

Севастополь, где в то время размещался Краснознамённый Черноморский Флот СССР, сильно отличался от всех городов, виденных мною ранее. Он был закрыт для туристов, попасть сюда можно было только по специальному пропуску. У причалов стояли флагманские корабли и дизельные подводные лодки. По улицам ходили матросы, и военные патрули, вооруженные настоящими «Калашниковыми», проверяли документы у прохожих. Нас не просто поселили в порту – мы, вместе с другими яхтсменами, жили на одной из подлодок.

Гонки, в которых нам предстояло принять участие, назывались «Первенство Краснознаменного Черноморского Флота» и курировал их сам адмирал. Именно здесь определялись кандидаты в национальную сборную. Масштаб поражал воображение. Оказалось, что это даже круче, чем чемпионат СССР – в общей сложности на старт вышло тогда около тысячи человек из разных городов и республик.

Из нашего клуба было пятнадцать человек – экипажи и главные тренера по каждому классу. Приехали несколько ребят и девчонок в классе «Виндсерфинг», два экипажа 470, парочка «Оптимистов» и мы. Мы – это те, кто выступал на яхтах класса «Луч». Нас, то есть «лучистов», на гонках было большинство: как я уже говорил, класс этот пользовался популярностью, так что в соревнованиях участвовали более ста спортсменов, первые десять из которых считались лучшими в стране.

Мы быстренько разгрузили наши яхты, убедились, что они доехали до Севастополя в целостности и сохранности, и собрались на первое совещание в главном холле яхт-клуба. Первым выступил старший тренер сборной, Георгий Владимирович, который говорил о значении этих гонок и о том, как важно быть сконцентрированными и ответственными не только на воде, но и на суше. Затем вышел главный тренер нашего класса и призывал нас приложить все силы, чтобы войти хотя бы в двадцатку сильнейших. По его словам, всем нам предстоит еще многому научиться у фаворитов, одним из которых, по его словам, был тот самый Иван Быстров – действующий чемпион СССР и мой напарник в ветреные дни прошедшей осени. В завершении всего, мой собственный тренер отвел меня в сторону и заявил, что волноваться мне не о чем: к гонке я готов, должен делать, что умею, а если и не попаду в заветную двадцатку, то ничего страшного, ведь это мои первые серьезные старты. Во время этого разговора меня не покидало чувство, что он все же ждет от меня чего-то большего, чем просто участие, а потому я тогда же дал себе слово забыть про двадцатку и бороться за одно из призовых мест.

И вот этот день наступил. Прямо с раннего утра поднялся порывистый ветер, море покрылось пеленой и «барашками», а судья вывесил флаг, в обиходе называемый «морковка», который означал, что первый старт отложен. Несмотря на это, мы принялись вооружать лодки и переодеваться. На мои шорты, пошитые на маминой швейной машинке полгода назад, все сразу обратили внимание. Кое-кого это даже развеселило довольно сильно. Меня, впрочем, такая реакция не тронула, и я продолжал спокойно готовиться к старту. Примерно через час судья дал сигнал начинать, и флаг был мгновенно убран.

Из-за сильных волн, гонку решено было проводить не в открытой акватории, а в заливе. Старт был дан, и я попытался ринуться вперед. Но не тут-то было: лодок на небольшой стартовой линии было столько, что они просто перекрывали мне траекторию. К тому же, надутые паруса идущих передо мной забирали весь ветер. Я собрал волю в кулак, постепенно разогнался и даже обогнал многих, но дистанция была слишком коротка, поэтому, несмотря на то, что я шел очень быстро и очень ловко пробирался через скопление лодок на знаках, финишировал только пятьдесят вторым и, разумеется, страшно расстроился.

Впрочем, позже выяснилось, что многие лидеры оказались далеко позади меня, а самый сильный из нашей команды «лучистов», Ленька, пришел к финишу лишь сорок шестым. Из-за порывистого ветра с постоянными заходами и общей неразберихи, первая гонка была похожа на какую-то лотерею, и выиграли в ней не те, на кого все ставили. Мой тренер Алексей Андреевич, помогая мне вытаскивать яхту на берег, сказал, что наблюдал за мной всю дистанцию, и отметил мой быстрый ход. Последующий «разбор полетов» был посвящен тактике ведения гонки на малой дистанции при большом скоплении лодок. Я слушал очень внимательно о том, как, выжидая сбоку, лучше брать старт с чистым ветром, как проверять подводное течение, бросив у знака в воду губку, как держаться линии середины, не шарахаться из стороны в сторону и не обращать внимания на тех, кто делает иначе.

Вечером того провального дня я долго сидел в яхт-клубе. Все давно разошлись, я остался последним, и мне уже не раз вежливо намекали, чтобы я шел восвояси и возвращался завтра. Но я все сидел и смотрел на море, не замечая сам, как снисходит на меня спокойствие и умиротворение. Потом я пошел к себе, лег и всю ночь представлял себе завтрашний старт. Думал о том, что, по правилам соревнований, худшую из восьми гонок в общий зачет не берут, а значит, у меня еще есть шанс. Вспоминал все книги, прочитанные за это время, напоминал сам себе, что главное в парусном спорте – стабильность, в любом смысле этого слова.

На следующее утро ветер утих, волны стали намного спокойнее, поэтому гонку решили проводить в открытом море. До стартовой линии мы шли полным курсом, и я впервые попробовал съезжать с гребня, подрабатывая парусом – так, как прошлой осенью учил меня Иван Быстров. Я глиссировал полным курсом и заодно внимательно наблюдал за другими яхтсменами: как они правильно обрабатывают каждую волну, настраивают парус и гик.

Как только прозвучала сирена, я взял старт и на этот раз на очень большой скорости помчался вперед. Позиция была выгодная, ветер мне теперь никто не закрывал, а к пологой морской волне я уже почти приспособился. Смещая свое тело назад на подъёме и вперед при спуске, я как будто толкал лодку, помогая ей идти максимально быстро, не врезаясь при этом носом в воду. В результате, верхний знак я уже огибал в первой двадцатке, а к финишу пришел пятнадцатым, после чего стал понимать, что и это далеко не предел. В тот же день, поскольку ветер почти совсем утих, и дистанция уже была подготовлена, решили провести и вторую гонку. Это было обычной практикой. Судьи часто принимали такое решение, чтобы по нескольку раз не выставлять на маршруте огромные надувные буи.

На этот раз я взял старт по всем классическим канонам, скользил очень быстро и финишировал седьмым. Таким образом, по итогу трех гонок, я не просто оказался в заветной двадцатке, но и занимал в ней почетное пятнадцатое место, с чем меня все горячо поздравляли. Но я понимал, что могу больше. ««Сконцентрируйся и убери свой страх», – сказал мне Алексей. – Не обращай внимания на соперников. После всего, что ты сделал со своей яхтой зимой, она теперь не идет, а летит». Весь вечер, выслушивая поздравления, я перебирал мысли и настраивался на завтрашний день.

Назавтра моими соперниками оказались уже главные фавориты гонок, в том числе – тот самый парень, так многому научивший меня в прошлом году. Я пытался сохранять спокойствие, не делать грубых ошибок, на ходу учась проходить волны, используя координацию тела и технику ведения лодки, и на финише был пятым. Тогда же состоялся долгий разговор с Алексеем: о спорте, о яхтах, об отношении к близким людям и ко всей жизни в целом – то есть, обо всем, что меня так волновало в тот момент, да и, признаться, волнует до сих пор. Алексей Андреевич говорил о себе. Рассказывал, как выбирал парусный спорт, как однажды чуть не погиб, выброшенный с катера взрывной волной, и как переживают за него всю жизнь его близкие, дороже которых у него, как и у всех нас, никого нет. Потом мы проанализировали все мои предыдущие старты с учетом законов физики, аэродинамики.

Надо ли говорить, что в последующие дни меня мало кто мог остановить? Во время пятой гонки я старался не только использовать все преимущества, которые старенькая яхта обрела после внедрения зимой всех моих изобретений, но и анализировать: думал про течения и направление ветра, ориентируясь по солнцу и держа лодку ровно на линии середины. Теперь я четко отстаивал свое место на старте, а ветер, который уже не был таким сильным, хоть и оставался довольно порывистым, был мне на руку. В итоге, в пятой гонке я был уже третьим, а в шестой и седьмой – шел среди лидеров и бился за первое место. Обогнал меня только будущий победитель всей регаты, да и то не более, чем на один корпус. Он же был моим единственным соперником в решающий день.

Этот парень был старше меня, что не мешало мне взять старт одновременно с ним и лететь по дистанции нос в нос, а иногда и опережать. Но он был еще и умен, а потому, видя, как хорошо я иду, приберег решающий трюк на самый финал. Он рассчитал все очень хорошо и, идя правым галсом, заставил меня ошибиться у самого финиша. Я проиграл ему около метра.

Если бы месяц назад кто-нибудь сказал мне, что я займу итоговое третье место в самой престижной регате страны, я бы ни за что не поверил. Честно говоря, я не совсем понимал, как мне удалось взобраться на пьедестал. Возможно, дух победы в меня вселили долгие годы занятий боксом и восточными единоборствами, все эти падения и взлеты, тренировочные спарринги и дворовые драки. Или все дело в моем упертом характере, помноженном на интуицию и внезапную одержимость парусным спортом. Или, может, дело просто в идеальных погодных условиях? Так или иначе, из ста двадцати шести участников в моем классе яхт, пятнадцать из которых были кандидатами в мастера спорта, а трое – мастерами, меня не смог опередить почти никто. Я приехал в Севастополь со своим третьим разрядом, который мне и дали-то, откровенно говоря, только в качестве допуска на регату, а уезжал без пяти минут мастером, претендентом на место в элите сильнейших. Впервые в жизни я почувствовал себя победителем. Стоя на пьедестале на виду у тысячи других спортсменов, я твердо решил, что отныне вся моя жизнь будет посвящена преодолению и восхождению, в спорте ли или в бизнесе – не так уж важно. Иногда мне кажется, что я до сих пор не исчерпал того заряда адреналина, который получил в тот памятный день.

Да что там я – в тренерском штабе нашего яхт-клуба еще долго шли разговоры о том, что на самом деле я приступил к занятиям не год назад, а тренировался с самого детства – где-нибудь в Италии или Испании, под руководством лучших специалистов. Вскоре, впрочем, все улеглось. Меня стали называть талантом, самородком и ставить в пример новичкам. Мой невысокий рост уже не считался препятствием – напротив, многие тренеры теперь говорили, что не рост важен в нашем классе, а атлетичность и упорство, помноженное на трудолюбие. Что удивительно, мои шорты тоже неожиданно всем понравились, такие же стали шить себе многие, а спустя какое-то время нашлись умельцы, поставившие производство этих счастливых штанов на поток.

Целое лето я выигрывал подряд все московские и всесоюзные старты, в которых принимал участие, и в конце сезона меня пригласили в сборную Москвы, базировавшуюся в одной из самых лучших и удобных для тренировок акваторий Подмосковья. Признаться, я не особо горел желанием менять своих тренеров и долго обдумывал сделанное мне предложение, но в результате все же решился, поставив при этом условие, что мои первые наставники всегда будут со мной. Таким образом, во всех заявках на соревнования моими тренерами были отмечены Алексей Нечаев, Иван Сергеев и новый главный тренер из сборной Москвы, которого тоже, как и старшего тренера нашего клуба, звали Георгий, правда с другим отчеством и по фамилии Перельман. Для меня главным из них, конечно, оставался Алексей Андреевич, однако Ивану Сергееву я также был очень благодарен. Именно он, считавшийся одним из лучших специалистов в одиночных классах яхт в нашем клубе, привил мне привычку выкладываться на тренировках до конца. Под его руководством я окреп физически и еще больше отточил свое упрямство, которого и так во мне всегда было предостаточно, но теперь оно было напрямую направлено на результат. Несколько воспитанников Ивана Сергеева стали впоследствии чемпионами мира, а один – призером Олимпийских игр.

Неважно, что у тебя мало опыта. Неважно, что остальные не воспринимают тебя всерьез. Если у тебя есть характер, ты все равно побеждаешь.

Глава девятая. Самое важное в жизни

Между тем, практически незамеченным за тренировками, гонками, драками и первыми влюбленностями, завершилось мое школьное детство. Этот момент, переломный для многих, не вызвал особой бури в моей душе. Возможно, я к тому времени был уже взрослым, знал и понимал многое, что и не снилось моим бывшим одноклассникам, и цели свои в жизни определял довольно четко. В девятый класс я решил не идти – хотел продолжать тренироваться, а параллельно получить достойную профессию, которая могла бы, в случае чего, меня обеспечить.

Вариантов было несколько. Сначала я собирался пойти по стопам сестры и всерьез раздумывал о медицине, поэтому целых полгода ходил на подготовительные курсы при медучилище и даже сдал итоговый экзамен. Одновременно размышлял о карьере военного и собирался подавать документы в Суворовское. Были также мысли о том, чтобы стать дизайнером и модельером, артистом или, в крайнем случае, ювелиром, так как я умел неплохо рисовать. Думал я, разумеется, и о профессии тренера – после того, как увлекся парусным спортом. Но в итоге, посоветовавшись с семьей, пошел учиться на меховщика.

Прощание со средней школой вышло легким и даже весьма романтическим. Мы устроили пикник на берегу залива, пили шампанское и купались в чем мать родила. Именно в ту ночь многие впервые отважились объясниться друг другу в любви, хотя дальше поцелуев дело тогда, конечно, не дошло. Я тоже долго прощался с одной девушкой – оказалось, что она давно была в меня влюблена, но признаться не решалась. Это был удивительный вечер, полный откровений и надежд на будущее. Я понимал, что сегодня заканчивается один этап, и начинается совершенно другой, где каждый из нас пойдет своей дорогой, и что ничего с этим уже не поделаешь, да и делать, откровенно говоря, ничего не надо. Я смотрел на своих одноклассников и представлял, что с каждым из них будет потом.

В училище меня брать не захотели. Оказалось, что оно одно такое на весь Советский Союз, многие стремятся туда поступить, и мест, соответственно, нет. Я было растерялся, но тут за дело взялась моя мать, которая отправилась к директору, прихватив с собой свой орден матери-героини и ту, давнюю, статью в центральной газете. Вопрос был решен: меня не просто зачислили, но сразу определили в самую престижную группу, из которой брали на практику на меховую фабрику или в любое московское ателье.

Учился я с удовольствием. Мне нравилось постигать секреты кроя и выделки меха, распознавать шкуры разных животных и узнавать, как правильно с ними работать. Особенно я полюбил работать со скорняжным ножом – практически чувствовал себя как хирург во время операции. В будущем, уже готовя ужины своим сыновьям, я по-прежнему весьма ловко справлялся с нарезкой овощей, так что дети даже стали называть меня Папа Чеф. Иногда мы ездили на экскурсии на меховой комбинат, где нам показывали, как производят дорогие шубы, и даже пускали в святая святых – на склад, где хранились вещи из соболя и куницы, сшитые специально для советских знаменитостей. Видел я и манто стоимостью в сто тысяч долларов, предназначенное в подарок английской королеве.

Разумеется, спорт я не бросил. Ездил на соревнования, стал уже номером один в московской сборной. Зимой целый месяц провел на сборах в Сочи, где тренировался на базе Центра парусного спорта. Тогда я впервые в полной мере смог ощутил, что значит профессиональные тренировки. Каждое утро мы выходили на воду, а вечером пробегали по десять километров. Два-три раза в неделю занимались в зале биомеханики, посещали спортивного врача и массажиста. Иногда, чтобы снять накопленный стресс, парились в сауне. Мне нравилось все, но особенно – сам микроклимат спортивной тусовки и сногсшибательно красивые девушки из сборной. Кто мог представить, что со многими из этих людей меня еще не раз сведет жизнь: самая прелестная из всех девушек, на которую я заглядывался на вечеринках, спустя много лет будет показывать мне Монте Карло, а с одним парнем, единственным, кто, помимо меня самого, добежал до финиша во время пятнадцатикилометрового кросса в Сочи, мы не просто подружимся, но я еще стану его техническим тренером во время подготовки к Олимпиаде. Мне было пятнадцать, и я чувствовал, как вместе с мускулатурой растет моя выносливость и уверенность в себе. И еще у меня появился новый тренер – человек, много лет возглавлявший сборную страны.

Новый тренер оказался уникальным – и как эксперт, и как личность. Георгий Перельман (так его звали) был высок, статен, носил бороду и очки на самом кончике носа. Помню его огромный живот и набитую душистым английским табаком капитанскую трубку, с которой он не расставался ни на мгновение. Не раз, в воспитательных целях, демонстрировал он нам свой коронный трюк: подтягивался на перекладине в «уголке», посадив кого-нибудь себе на ноги и не выпуская неизменной трубки изо рта.

У него было очень серьезное спортивное прошлое. Он, несомненно, обладал авторитетом, знаниями, особой чуткостью к подопечным и отличным чувством юмора. Умел выслушать любого из нас, и на все вопросы отвечал очень обстоятельно. Был не только тренером, но еще и судьей, а потому хорошо разбирался в правилах соревнований. Много лет стоял во главе национальной сборной, но затем решил переключиться на сборную Москвы и возглавил Школу высшего спортивного мастерства, где сам же и вел несколько классов – «Лазер» и «Катамаран Торнадо». Именно этот человек разрабатывал новые технологии тренировок и первым начал внедрять по-настоящему научный подход к подготовке яхтсменов, ведению лодки, настройке мачты и парусов. У него был свой метод биомеханики для тренировок по физической подготовке, позволявший приобрести осанку, выносливость и силу, но избежать при этом травм. Он заботился о нашем здоровье, правильном спортивном питании и полноценном отдыхе, и, с не меньшим вниманием, занимался нашим воспитанием, приучая быть уравновешенными, сконцентрированными и настроенными на победу. ««В спорте все складывается из мелочей», – говорил он. – И когда сумеешь все свести в одно целое, тогда и становишься чемпионом». Георгий Борисович Перельман всегда был с нами – выезжал в акваторию на катере, независимо от того, занимались мы в Москве или в Сочи, и часто приглашал на тренировки лидеров сборной страны, многие из которых являлись призерами чемпионатов мира и Олимпийских игр.

Мне везло: судьба всегда сводила меня с правильными людьми, настоящими наставниками. Я учился у них многому. Моя привычка вести спортивный дневник и с его помощью анализировать свои действия, которую я не потерял и во взрослой жизни, – родом из того московского лета. Равно как и умение пользоваться столовыми приборами, отказ от газировки и пирожных. Георгий Борисович уверял, что все это еще не раз мне пригодится. Так и получилось.

Жизнь моя делилась примерно поровну между тренировками и учебой, так что не так уж много времени оставалось у меня на общение. Впрочем, на одной из вечеринок в училище я все же успел обратить внимание на девушку потрясающей красоты, а заодно приметил и парня по имени Амир, который тоже добивался ее благосклонности. Надо сказать, что парень этот сильно отличался от всех остальных – модной прической, наличием скейта, на котором он выделывал разные невероятные пируэты, а также эрудированностью и какой-то нездешней галантностью. Думал ли я тогда, что именно с ним меня надолго свяжет судьба, и что мы вскоре станем лучшими друзьями?

В целом же, процесс адаптации на новом месте шел по обычному сценарию: надо было занять свою нишу и добиться к себе уважения. Иногда ради этого приходилось нарушать спортивный режим. Помню, один раз пришлось залпом выпить стакан самогона, чтобы доказать всем, что я настоящий мужчина. После этого подвига я заснул в автобусе по дороге домой и проснулся только в депо. Отец, который впервые тогда увидел меня в таком состоянии, ничего не сказал в тот вечер, но наутро вызвал на серьезный мужской разговор. К счастью, он знал, что я совершенно равнодушен как к выпивке, так и к сигаретам, так что понял меня и простил.

В училище, неожиданно для себя, я всерьез увлекся астрономией. Солнце, звезды, фазы Луны, далекие галактики, расположение созвездий на небосклоне – все это было наполнено не только магией, но и практическим смыслом. Я представлял, как, если понадобится, смогу управлять своей лодкой темной ночью вдали от берега. И в классе, и на лекциях в планетарии, куда нас периодически водили, я задавал массу вопросов. Влекли меня и химия с ее опытами в лабораториях, и физика с ее законами, и история разных народов и государств.

А еще нас учили стрелять. Уроки начальной военной подготовки были в те времена обязательными. Мы должны были уметь за минуту разбирать и собирать автомат Калашникова, чистить его, смазывать, а также знать, как устроена армия, ориентироваться в родах войск, воинских званиях и отличиях. Сначала мы палили из духовых ружей, а потом начали ходить в тир, где стреляли мелкокалиберными пулями из настоящих винтовок. Мне так понравилось это занятие, что ко всем своим многочисленным хобби и увлечениям я, ни минуты не сомневаясь, добавил еще и стрельбу. Несколько раз я даже поучаствовал в первенствах среди профессиональных училищ Москвы, где конкурировал только с одним парнем – все с тем же Амиром, который и здесь пытался меня обойти.

Между тем, моя будущая профессия скорняка уже начинала приносить мне небольшой доход – во многом благодаря мужу моей старшей сестры Эдику, который во время моего очередного визита в Нальчик всего за пару недель научил меня кроить и шить меховые шапки, которые мы потом с большим успехом продавали на рынке.

Все каникулы я проводил на соревнованиях и сборах. Иногда приходилось выезжать и посреди учебного года. Не все учителя относились к этому благосклонно. К примеру, наш физрук, в обмен на пропущенные уроки, взял с меня слово, что я не только научусь бегать на лыжах, но и буду представлять училище на всех зимних стартах. Чтобы добавить мотивации, он выдал мне полный лыжный комплект. Деваться было некуда, и в результате каждое воскресенье я выходил на старт десятикилометровки, не чувствуя от мороза пальцев рук. Нравилось мне это или нет, но польза от лыж все же была. Вскоре я бегал как настоящий перворазрядник, а заодно совершенно не уставал и на воде, во время своих основных тренировок. Я мог провести на лодке несколько часов к ряду, а когда дул сильный ветер, надевал на себя десятикилограммовый утяжелитель и спокойно откренивал.

Жизнь нашей большой семьи тоже текла своим чередом. Мама к тому времени смирилась с моим увлечением парусным спортом и всеми сопутствующими ему опасностями и частными отлучками. Она поддерживала меня. Когда я звонил ей с очередных стартов, она в первую очередь спрашивала, какое место я занял, а потом уже справлялась о моем здоровье. В то время у меня почему-то были проблемы с дыханием – приходилось часто бывать у врача и делать всевозможные процедуры. Но, после того, как кто-то из тренеров посоветовал мне полоскать горло морской водой, все сняло как рукой.

На соревнования я выезжал примерно восемь раз в году, побывал уже практически на всех морях и заливах – в Сочи и Севастополе, Таллинне и Клайпеде, в Анапе, Туапсе, Таганроге, Никополе и, конечно же, в Ленинграде. У меня практически не было свободного времени, и, наверное, именно это спасало меня от ненужных увлечений и неправильных компаний. В то время как многие мои сверстники уже курили, пили водку и пробовали наркотики, я ходил под парусом, учился и помогал родителям.