Текст книги "Как поплывет ковчег мой.."

С гауптвахты нашей части сбежали несколько молодых солдат, прихватив с собой автомат. Всю роту быстро подняли по тревоге и поставили в ружье. Это были уже не учения – нам выдали боевые патроны и приказали стрелять на поражение. Беглецов скоро нашли, и между нами произошла настоящая перестрелка, но, к счастью, все обошлось без последствий.

Я собирал чемодан и ждал самолет в Москву. Однако вылет мой задержался на целый месяц, так как многие из моих товарищей по призыву долечивались в госпиталях и психоневрологических клиниках. Не всем так повезло, как мне, и не все смогли выдержать жестокое испытание военной службой.

В итоге, лишь в ноябре, самым последним из всех дембелей, с аксельбантами и медалями на груди, и огромным жизненным опытом за плечами, я покидал свою военную часть. Я представлял, как однажды, в далеком будущем, вернусь сюда простым туристом и пройду по местам своей боевой славы. Мне дали хорошую характеристику для поступления в институт и направление в ряды КПСС. Но для меня все это было неважно. Я не видел родителей и братьев два года и думал только о том, как открою, наконец, дверь своей квартиры и обниму их всех. Я летел самолетом до Киева, а потом ехал поездом – до Москвы. Я возвращался другим человеком.

В Москве уже была зима, и шел снег. Я вышел из здания вокзала, вдохнул полной грудью родной морозный воздух и отправился ловить такси.

Армия – не лучшая школа жизни, но иногда приходится воевать. Выжить любой ценой – не цель. Гораздо важнее – остаться человеком.

Глава четырнадцатая. Притча длиною в жизнь

Но я еще не вернулся. Те полчаса, что я провел в такси, мчавшем по заснеженным московским улицам, мимо светофоров, перекрестков, пешеходов – все тех же, но все же уже навсегда и неуловимо изменившихся, мимо насквозь прозрачных зимних бульваров, ларьков с сигаретами, троллейбусов, серых сугробов – я был между двумя мирами, двумя своими жизнями, уже не там, но еще и не окончательно здесь. Я узнавал и не узнавал двор, где прошло мое детство, лестницу, подъезд. Незнакомый голос ответил мне из-за двери, у которой затормозил я и поставил, наконец, свой огромный армейский чемодан, но, когда она распахнулась, увидел я на пороге своего младшего брата, который оказался выше меня ростом. Не успел я произнести что-то вроде «гвардии старший сержант, отличник боевой и политической подготовки…», как он крепко обнял меня и крикнул куда-то в недра квартиры: «Братишка вернулся!». На крик из кухни выбежала мама. Я так часто представлял себе эту встречу с ней, что теперь все никак не мог поверить, что это не сон. Я не отпускал ее долго-долго, и она никак не могла на меня наглядеться и все плакала от счастья. Немного погодя приехал из своего магазинчика отец и тоже, чуть не плача, хлопал меня по плечу. Следом явилась одна из старших сестер, Лариса, а к вечеру стали собираться и все остальные.

Я привез всем подарки. Матери – красивый платок, отцу – рубашку, сувениры – братьям и сестрам. Повинуясь какому-то детскому порыву, накупил горы жвачки. Меня расспрашивали о Венгрии, о тамошних людях, рассказывали о переменах, случившихся в стране во время моего отсутствия: о перестройке, кооперативах, сухом законе и гласности. В шутку ругали племянника Семку, который, пока меня не было, выловил из пресловутого аквариума всех золотых рыбок. Смотрели мой армейский альбом. Отец опытным глазом разглядел на одном из снимков синяк под глазом и засмеялся: «Что, побили опять?».

Стол был заполнен маминой едой, вкус которой я почти забыл на армейских кашах, но который мгновенно вернул меня домой, в детство. Я взял гитару и пел что-то про армию, друзей и матерей. Это был самый теплый вечер за последние два года. Мне казалось, что с тех пор, когда я сидел вот так вместе со всеми за столом, прошла вечность. В сущности, так оно и было. Я ушел из дома мальчиком, а вернулся взрослым мужчиной.

Следующие два дня я отмокал в ванне и отъедался бутербродами со сливочным маслом. Младший брат Игорь был со мной практически неотлучно, хриплым взрослым басом рассказывая мне о своих занятиях восточными единоборствами под руководством моего хорошего друга и о том, что в честь моего возвращения его отпустили из училища и велели передавать мне привет. Затем приехал старший, Саша, привез полный комплект зимних вещей, включавший супермодную кожаную куртку, и выдал денег на первое время. Пока я служил в армии, Саша успел жениться еще раз, зарабатывал хорошо и жил теперь отдельно. Он был начальником цеха по производству товаров легкой промышленности, и под его началом работал еще и наш зять Арнольд. Одним словом, благодаря Саше, в новый этап своей жизни я вступал хорошо одетым и с карманными деньгами.

Новый этап предполагал новые отношения, о которых я тогда, конечно, еще не догадывался, и начался с приезда с Кубы моего давнего друга Сереги – того самого, с которым мы вместе ходили в яхт-клуб, и который слал мне фотографии на фоне океана и пальм. Служба на родине сигар и рома, разумеется, была экзотической, но проблем там, судя по всему, тоже хватало. Советская военная база на Кубе была последним рубежом у самых границ США, а с Америкой в те годы мы находились в состоянии холодной войны. Мы отмечали нашу встречу и пили водку, и Серега говорил о своем плавании на большом корабле: чтобы добраться домой, ему пришлось пересечь Атлантический океан, и на это потребовался целый месяц.

Я быстро сошелся с его компанией. Среди новых людей особо выделил Рафаила Бурова и Тараса Трофимова, которые были чуть старше меня, но это не помешало нам подружиться. Тарас был женат, у него была дочь, но жил он почему-то отдельно. У Рафы тоже была жена, и недавно родился сын, и потому он никогда не задерживался с нами и решительно уходил домой в самом начале вечера. Он был бывшим спортсменом, закончил знаменитое рязанское военное училище, но о своей дальнейшей службе особенно не распространялся. Но думаю, сплотили нас тогда общие понятия о дружбе, патриотизме и главных жизненных ценностях.

У нас обнаружилось много друзей, работавших в модных ресторанах и барах в центре Москвы, так что мы прекрасно проводили время. Я уже не был тем застенчивым юношей, который боялся сказать лишнее слово в присутствии красивой девчонки – теперь я быстро и вдохновенно знакомился и заполнял записную книжку новыми номерами телефонов. И однажды, в один из декабрьских вечеров, приключилась история, окончательно и бесповоротно разделившая мою жизнь на «до» и «после».

Началось с того, что Серега познакомился с очередной прекрасной девушкой – образованной, хорошо воспитанной и, разумеется, невероятно красивой. Девушка эта как-то сразу в него влюбилась и все пыталась затащить к себе в гости, чтобы представить своим родителям. Серега же, хоть и был не из робкого десятка, предстоящего знакомства очень боялся и потому слезно умолял меня пойти в гости вместе с ним. Я поначалу отказывался, но затем все же уступил. Мы купили цветы, шампанское и коробку шоколадных конфет, и отправились куда-то на юг Москвы, в один из тех районов, проживание в которых уже само по себе является статусом.

Квартира была замечательная. Совершенно потерявшись, мы, наверное, полчаса переминались на пороге, прежде чем сделать шаг в гостиную. Тут я должен сказать, что девушка моего друга была, конечно, очень хороша, но мать ее, назвавшаяся Анной, являла собой пример просто какой-то неземной красоты. Мы пили чай, и Серега Круглов, уже оправившийся от испуга, снова рассказывал про Кубу, про свое плаванье и про страшный шторм, я же предпочитал помалкивать, и лишь изредка, с переменным успехом, отвечал на какие-то вопросы. Мне нравилось смотреть на этих невероятных женщин, слушать их голоса, и, что уж совсем удивительно, я тоже постоянно ловил на себе пристальный взгляд матери Серегиной невесты. На прощанье она вкрадчиво пригласила меня непременно навестить ее еще раз – к примеру, завтра, когда она совершенно свободна.

Я не знал, что делать. Меня смущала разница в возрасте, равно как и то, что эта женщина – мать невесты моего друга. Все это было уже как-то слишком. Но я думал об этом всю дорогу домой, а потом еще целую ночь и в результате назавтра я снова стоял под знакомой дверью и жал на кнопку звонка.

Она меня ждала. Зажгла свечу и поставила два бокала. У нее были духи с теплым дорогим ароматом. Она рассказывала очень просто о том, как вышла замуж совсем юной, и родила дочь, а затем ее любимый муж уехал в командировку и больше уже к ней не вернулся. И что она из семьи дипломатов, знает несколько языков, и занималась музыкой и бальными танцами. Я о себе почти не говорил, только слушал, и слушал, а на вопрос о том, есть ли у меня невеста, тоже ничего не ответил, а вместо этого предложил сыграть на гитаре. Гитары в доме не оказалось, зато нашлось фортепиано. Этим инструментом я почти не владел. Меня хватило лишь на то, чтобы кое-как начать исполнение песни про то, как матери ждут сыновей дома, когда ее руки нежно легли ко мне на плечи. Мы провели эту ночь вместе.

Наутро я пил черный кофе, сваренный в настоящей арабской турке. Я, правда, был благодарен ей, о чем и сказал, среди ароматов и солнечных лучей, косо падающих из окна. И она ответила, что ни о чем не просит, но всегда будет меня ждать.

У меня были отношения с девушками, но тогда многое случилось в первый раз. Пожалуй, именно тогда я впервые познал то, что называется гармонией. И теперь могу признать, что искал повторения этой гармонии всю свою непростую взрослую жизнь.

Между тем, пришло время устраиваться на работу. В армии я подумывал, что, скорее всего, вернувшись на гражданку, выучу английский язык и пойду в плавание на каком-нибудь судне. Очень мне хотелось попутешествовать за границей, ведь я столько лет был связан с морем, ну и, кроме того, радиотелеграфисты на флоте всегда требовались – должность эта была весьма почетная и даже приравнивалась к высшему командному составу. Предлагали мне и вступить в ряды компартии, что, безусловно помогло бы мне в продвижении по карьерной лестнице, еще и платили бы лучше. Но потом я все-таки передумал, так как появилась возможность с помощью брата заниматься своим меховым делом. Да и родителям нужно было помогать, тем более отец занимался продажей головных уборов. Тут и пригодилась моя вовремя полученная специальность, и уже спустя месяц я стал сотрудником Мехового Дома моды «Зима». Параллельно, с помощью отличной характеристики из армии, записался на подготовительные курсы Института текстильной и легкой промышленности. Место моей работы находилось на другом конце Москвы – чтобы добраться туда без опозданий, приходилось вставать в шесть утра. Но мне все нравилось. Я работал под руководством матерых скорняков, осваивал искусство кроя, и очень скоро мне стали давать заказы на дорогие шубы. Практически каждый день я общался с заказчицами, а некоторых даже провожал до дома. Среди них встречались очень красивые женщины, с одной из которых у меня даже случился спонтанный роман.

У отца был патент на производство и продажу меховых изделий, и собственный магазинчик. Но я, немного поразмыслив, решил заняться бизнесом прямо у нас в квартире. В одной из четырех комнат я соорудил скорняжный стол, поставил болванки для шапок. Саша привез мне специальную швейную машинку, подбросил пару заказов и помогал с закупкой сырья. Иногда подключался и Коля, который в то время тоже горел желанием освоить эту профессию. Немного погодя к нам присоединился и Игорь.

Мы следили за модой, изучали рынок, вместе с модельерами разрабатывали лекала, подключали к работе специалистов по фурнитуре. Меховые шапки продавали в отцовском магазине, а шубы – в единственной на всю Москву комиссионке в Столешниковом переулке. В результате, спустя три-четыре месяца, наш семейных бизнес стал приносить неплохой доход: у себя в ателье я зарабатывал несколько сотен рублей в месяц, а на домашнем производстве – в десять раз больше. Все деньги мы отдавали матери. Себе я оставлял лишь необходимый минимум. Мама уже подыскивала мне невесту.

Она говорила, что надо выбрать достойную женщину, которую можно будет привести в нашу большую семью. К примеру, была одна дочка академика, студентка МГУ. Некоторое время я даже за ней ухаживал, но однажды увидел в обнимку с другим парнем и решил эту историю закончить. Как и официальные поиски невесты.

Жизнь шла своим чередом. Несколько раз ко мне домой приезжали бывшие сослуживцы, чтобы вспомнить наши армейские будни за рюмкой водки. Я работал, учился и нередко захаживал в гости к своим, как мне тогда казалось, верным друзьям или в местный бар под названием «Череп». На одной из таких вечеринок я познакомился с Натали, и долгое время думал, что это моя судьба.

Наташа была похожа на американскую актрису из шестидесятых. При этом оказалась обладательницей чудесного характера, блестящего ума и позитивного взгляда на жизнь. А еще – близкой подругой моей одноклассницы Катерины Смирновой, той самой, чья фотография, нынче безвозвратно утерянная, согревала меня страшной армейской зимой. Катрин к тому времени уже заканчивала МГИМО, стажировалась в какой-то капиталистической стране, Натали же была здесь, рядом, и очень мне нравилась. Она уже побывала замужем, недавно развелась, жила с мамой и однажды, после пары коктейлей, призналась, что еще в школе хотела познакомиться со мной через Катю, но так и не решилась. Вспоминать с ней детство и юность было как-то необыкновенно легко, мы засиделись допоздна, и когда я, как порядочный джентльмен, пошел ее провожать, Натали неожиданно спросила: «Какие женщины тебе нравятся?». «Те, которые меня понимают», – ответил я. И тогда она призналась мне в любви.

Роман наш был быстрым и страстным. Мы без конца гуляли по Москве, я водил ее по ресторанам, а она познакомила меня со всеми своими подругами. Я всерьез считал ее своей половиной. И тут, в один прекрасный день, она вдруг заявляет, что нам необходимо расстаться, потому что она слишком сильно в меня влюблена и боится привыкнуть. Сказать честно, это был удар. Она призналась, что не все мне рассказала о своей юности и о бывшем муже, говорила, что не хочет меня обманывать и впутывать в старые отношения, но все это уже не имело никакого значения. Мы встречались еще несколько раз, после чего все закончилось. Только теперь, научившись жить с неразделенной любовью, я стал лучше разбираться в женщинах – приходит время, когда нужно просто смиряться с неизбежным и двигаться дальше, к новой любви.

Потерпев фиаско в личной жизни, я с головой ушел в учебу. И надо же было такому случиться, что именно здесь меня поджидала действительно судьбоносная встреча. В январе на одной из лекций я столкнулся с Амиром. Этот парень, который вечность назад пытался ухаживать за моей девушкой и обойти меня в стрельбе, стоял напротив меня и даже не сразу меня узнал, но, когда все же узнал, заорал, как ненормальный, и бросился навстречу. У окружающих эта сцена вызвала легкий шок. Что они о нас знали? Мы обнялись, как обнимаются только близкие люди, и одновременно произнесли: «Брат, это ты?». Мы чуть не заплакали тогда, но даже не предполагали, что никогда больше не расстанемся и останемся друзьями на всю жизнь.

Позже, в институте, он всегда прикрывал меня и помогал мне с учебой, часто бывал у меня дома – так же, как и я у него, познакомившись со всей его замечательной семьей. Его воспитывали на тех же вечных ценностях, и потому он всегда был честен и предан нашей дружбе. Женщин он знал гораздо лучше, и меня научил многому. Он отслужил на Черноморском флоте в морской авиации, начал работать и поступил в институт. В то время, как я занимался скорняжным ремеслом, он привозил и продавал оптовые партии мелкого товара. И мать тоже хотела его поскорее женить, только никак не могла найти ему подходящую партию.

Дело шло к лету, приближались экзамены, но я все чаще думал о возвращении в яхт-клуб. Мне не хватало атмосферы гонок, и я вспоминал слова своего тренера о том, что парусный спорт – это на всю жизнь. И я отправился к Алексею Нечаеву.

Спорт в те годы был в упадке, никакого финансирования не было и в помине, поэтому мой самый лучший из всех тренеров работал в яхт-клубе при подмосковном пансионате и зарабатывал тем, что катал на яхтах и катерах скучающую публику. Тем не менее, он порекомендовал меня для участия в очередных соревнованиях, которые я завершил, как водится, в тройке сильнейших.

Не могу описать свои чувства в тот момент, когда я снова, спустя несколько лет, сел в свою лодку. Наверное, это сравнимо лишь со встречей с любимой женщиной после долгой разлуки. Я стал появляться в клубе все чаще, и даже встретил некоторых старых знакомых. С одним из них, Филиппом Деникиным, мы быстро сдружились, часто вместе гоняли в футбол и даже участвовали в гонках на крейсерских яхтах. Позже выяснилось, что мы занимаемся схожим ремеслом, так что, помимо яхт, у нас появились и общие интересы по работе. Частенько мы, вместе с его чудесной женой, ужинали в каком-нибудь московском ресторанчике – они вдвоем, и я с очередной возлюбленной.

Вступительные экзамены я сдал. В принципе, я был готов хорошо, но решил на всяких случай снова положиться на помощь семьи. В итоге, сочинение для меня написал мой брат Коля, а муж моей сестры Гильяд страховал по математике. Мой младший брат Игорь в тот же год поступил на очное отделение в другой институт и освободился таким образом от службы в армии, чему мои родители были несказанно рады, потому что считали, что свой долг родине наша семья уже отдала сполна.

Жизнь нашей семьи тоже шла своим ходом. Все мои братья и сестры давно повзрослели и жили отдельно. У Коли в те годы времени уже было четверо детей, ждали пятого, но начались проблемы с работой, так что главным добытчиком стала его жена Мария, которая работала в продуктовом магазине. Он искал себя – был директором рынка, изучал экономику, занимался наукой, хорошо разбирался в юриспруденции и писал рассказы. Он изучал природу экономических катаклизмов, и хотел посвятить этому всю свою жизнь, но тогда его время еще не пришло. Вместе с семьей, Коля жил в нашей старой хрущевке на Хорошевском шоссе. Лида с Гильятом, после трехлетней командировки в Египет, получили кооператив. Наташа с Арнольдом снимали жилье недалеко от моего Дома моды «Зима». Саша с супругой тоже жил в съёмной квартире, в районе метро «Динамо». Люда оставалась в Нальчике, и у нее было уже шестеро детей. У Лены было трое, и мы виделись с ними довольно часто, так как жили на соседней улице.

Словом, каждый из нас искал себя в жизни, но оставался при этом частью команды нашего большого корабля. Ведь что такое, в сущности, наша жизнь, как не бескрайнее море? И что такое наша семья, как не корабль, на котором мы пускаемся в плавание, не зная, что нас ждет? Сегодня за моим окном иные широты, и совсем другое солнце, ставшее теперь родным, освещает мои дни. Я стал другим, создал свою собственную философию и новую модель ведения бизнеса. Но оглядываясь назад, в те далекие, навсегда ушедшие годы моего детства и юности, я понимаю теперь, что все, что со мной происходило, имело свой безусловный смысл. Это было мое становление, фундамент, выбор правильного курса. То, что помогло мне впоследствии пережить сложные времена.

Мне исполнился двадцать один год. Я вступал во взрослую жизнь.

Жизнь – это не просто путь, не только годы и события, которые они в себя вмещают. Жизнь – это притча, которую мы можем сложить и передать потом своим детям.

Книга вторая

От отчаяния до восхождения

Свобода воли

Брату

Скажи-ка, брат, что делать мне? Душа болит и сердце ноет…

Ведь не подвластен я себе – одни и те же мысли ходят.

Скажи и то, кто знал из нас, как мир перевернулся?

Сегодня вместе мы с тобой, а завтра расстаемся с грустью…

Глава первая. Саша

Сегодня, оглядываясь назад, я думаю, что на самом деле у меня была не одна жизнь – их было три. Благословенное детство мое, со всеми его взлетами, падениями, борьбой, и спорт с его вечным преодолением себя, и даже армия – весь этот гигантский, как мне казалось, кусок времени, вместивший в себя двадцать один год и целую Вселенную, оказались, в сущности, лишь репетицией, подготовкой к тому, что ждало меня дальше. Тот этап, что последовал за всем этим, называю я своей первой жизнью. Продолжался он всего шесть или, если уж быть совсем точным, семь лет и начался с катастрофы.

Мой старший брат Александр. При рождении ему присвоили имя деда, который пережил революцию и страшные годы репрессий, последовавшие за ней. Это он перевез семью с Кавказа в Москву, построил дом, в котором родились мои братья, ушел на войну добровольцем и пропал без вести в 1941-м. Брат унаследовал от деда черты настоящего воина – может, именно поэтому он и стал в свое время отличным боксером. В свои четырнадцать он почти выиграл бой за звание чемпиона Москвы по боксу, уступив в финале сопернику лишь несколько очков. Когда из-за учебы он решил оставить спорт, тренеры несколько раз приезжали к нам домой и уговаривали его вернуться, говорили о прирожденном таланте.

Помню его постоянно увлеченным чем-то – хоккеем, шахматами, книгами, футболом, к которому у него был безусловный талант… Он виртуозно владел гитарой, прекрасно пел и был душой любой компании. Был отменным пловцом, и мог на спор переплыть Москва-реку. Дрался часто, но всегда за честь друзей или кого-то из членов семьи. Его обожала вся Хорошевка – район, где прошла наша совместная юность. Стоит ли говорить, как я им гордился, как старался быть похожим. Мне было лет восемь, но я был вхож в его взрослую компанию. Мотоциклы, гитара, пацанские песни… «Помню, в детстве, мальчик я босой /в лодке колыхался над волнами/ девочка с распущенной косой/ мои губы трогала губами…». Даже сейчас, перешагнув пятидесятилетний рубеж, я сохранил в памяти эти незамысловатые строчки.

Я часто думаю, как сложилась бы его жизнь, выбери он другой путь. Возможно, мы и сейчас встречались бы за разговорами по душам и бутылкой какого-нибудь испанского вина. Да что там – я и так часто говорю с ним, теперь один.

В общем, сложилось так, как сложилось. Саша закончил пушно-меховой техникум, получил специальность технолога и ушел служить на финскую границу. Времена были непонятные, конец восьмидесятых, конец коммунистической диктатуры и перестройка, которая всем светила, как прожектор, но мало кого в конечном счете согрела. Вокруг был хаос, все в одночасье развалилось, исчезло – мир нашего пионерского детства, кружки, увлечения, железный занавес, понятные правила игры. Как по команде, явились жулики всех мастей, строители финансовых пирамид, телевизионные целители и шарлатаны, дворовая шпана и братки на Мерседесах. Район, где мы жили тогда, считался хулиганским, здесь и в прежние времена лучше было не выходить вечером без ножа или кастета, а теперь и подавно. Накануне Сашиных проводов в армию несколько его друзей попались на ограблении магазина, один из них отсидел целых пять лет, хотя на дружбу это никак не повлияло. Саша поддерживал отношения и с ним, и с бывшими сослуживцами, с трепетом и любовью относился к родителям, сестрам, племянникам, дядьям и теткам. Он был лидером и вожаком.

Но в жизни все слишком непросто. Семья, которую мы привыкли считать своим самым надежным тылом, нередко ставила нас всех перед жестким выбором. Первым с этим столкнулся мой старший брат Николай, женившись на девушке не из нашего рода – решение это не было одобрено родителями и сестрами, и в результате на свадьбе из всех нас присутствовал только Саша. Следом за ним и сам Саша встретил женщину, которую позже называл любовью всей своей жизни, но семье она не подошла. Саша родителей обожал, расстраивать их не решился и со своей избранницей расстался, хотя и был с ней по-настоящему счастлив. В 1985 году, незадолго до моей службы в армии, Саша женился в первый раз, а спустя совсем немного времени – и во второй. И оба раза ему не повезло. Девушки были из хороших родов, воспитаны в кавказских традициях, однако брата не понимали и не поддерживали, были весьма ревнивы и в любой неясной ситуации собирали вещи и уезжали к родителям. Помню, когда я уже служил в Венгрии, он писал мне в одном из писем, что правильное воспитание – это, конечно, замечательно, но любовь, верность и взаимность во всем гораздо важнее. Без этого ничего не получится, писал мне Саша. О, как он был прав.

– Женись только на той, Руслан, которая тебя по-настоящему будет понимать и любить. И не обращай внимания на предрассудки – это все пустое, – говорил он мне значительно позже, одним очень долгим вечером, когда мы с ним сидели, курили и говорили по душам. – Только одна женщина могла дать мне это, но воспитание не позволило мне привести ее в семью. С другими же, вместо тепла, – лишь упреки, конфликты и ссоры. Смешно сказать, – он затянулся в очередной раз, – моя жена меня даже к тебе ревнует.

Я ничего не ответил ему, только кивнул. Это была правда. После моего возвращения из армии мы стали очень близки. Возможно, таким образом я пытался восполнить все те годы, когда, по причине малолетства, не мог в полной мере понять и оценить своего брата. Или просто нам оставалось слишком мало времени на общение в этой жизни, и судьба сама давала нам этот шанс. Так или иначе, мы были почти неразлучны.

Когда я уходил в армию, Саша работал инспектором-ревизором, мотался по всей стране, проверял текстильные фабрики. Ко времени моего возвращения, осенью 1988 года, уже руководил небольшим производством. Его никто не тянул, никто ему не помогал, но в свои двадцать девять, несмотря на творящийся вокруг хаос, он мог обеспечить себя, родителей и еще дать работу нашему зятю Арнольду, который всегда его искренне поддерживал. Он снимал квартиру в центре, купил машину, видеотехнику, одевался в дорогих магазинах. За ним всегда держали столик в одном из лучших столичных ресторанов. Он стал зрелым мужчиной, сильным, умным и сдержанным, и очень хотел детей.

Мы трое – Саша, я и самый старший, Николай, как-то удивительным образом срослись в тот последний год. Ужинали, много говорили, устраивали вылазки на природу, однажды вместе ездили в Ялту. Мы были не просто братья – мы были друзья. До сих пор не могу понять, как мы упустили его, почему ничто не насторожило нас в его деловых связях, новых знакомых? Помню, однажды мы оказались в роскошном особняке под Москвой, принадлежащем одному из Сашиных партнеров. «Откуда столько денег?» – сразу спросил я, и Саша ответил: «Лучше тебе этого вовсе не знать». Он ограждал меня, теперь я это понимаю, а я привык верить и больше вопросов не задавал.

Между тем, все шло своим чередом, я был занят девушками, сессиями в институте и работой. Наш семейный бизнес развивался, и я, не без помощи Саши, принимал в этом непосредственное участие. Вместе с родителями я ездил на Кавказ и оптом закупал шкурки нутрии, из которых по возвращении шил шапки, шубы и манто – все это пользовалось сумасшедшим успехом, разлеталось в московских комиссионках и на рынках. Зимы в Москве в те времена стояли холодные – не то, что сейчас. Куда это все подевалось – не знаю…

Я работал вдохновенно. Следил за коллекциями итальянских меховых домов, пытался адаптировать их к российским морозам, изобретал новые лекала. У меня было две помощницы – закройщицы Ольга и Юля. То, что мы не успевали сшить вместе днем, заканчивал по ночам я один, в нашем домашнем ателье. Так прошел год, снова наступила осень.

Никогда не забуду тот проклятый ноябрь 89-го года, тот промерзший насквозь сумрачный день, когда Саша внезапно приехал к нам домой. Последние месяцы он казался подавленным, его явно что-то мучило, какая-то проблема, какой-то неразрешимый вопрос. Вот и сейчас он долго разговаривал с родителями, пытался скрыть тревогу, но все равно она ощущалась всеми нами. Жена его в очередной раз уехала домой, оставив его в одиночестве, однако видно было, что дело здесь не в семейных размолвках. Впрочем, на все мои вопросы Саша отвечал лишь, что «главное в жизни – семья», а потом, после долгого молчания, вдруг добавил: «У меня в жизни обязательно все будет хорошо, я встречу женщину, которая меня поймет и родит мне детей». Разумеется, я тут же бросился уверять его, что все так и будет, на что Саша проговорил: «Посмотрим…», и это мне уже совсем не понравилось.

– Брат, я приеду к тебе завтра сразу после работы и пробуду с тобой несколько дней, как всегда – сказал я, глядя ему прямо в глаза. – И мы поговорим, и потом заедем за Колей, чтобы решить все с твоим тридцатилетием.

До юбилея оставалось несколько дней. Он снова помолчал, потом кивнул и добавил:

– Только приезжай не раньше семи – у меня важная встреча.

Не знаю отчего, но упоминание об этой таинственной встрече не понравилось мне еще больше. Мне казалось, что он не договаривает, что хочет поделиться со мной чем-то важным. Все бы отдал сейчас, чтобы вернуть этот момент. Почему я не заорал, не схватил его, не вытряс из него признание? Вместо этого я оставил его один на один с людьми, предавшими его. Получается, что в какой-то степени я тоже его тогда предал.

Весь следующий день я ходил сам не свой. Тугие узлы скручивались, запутывались в моей душе. Я с трудом дождался вечера и ринулся к Саше.

В квартире его горел свет – я увидел его еще со двора, машина была припаркована у подъезда, капот был холодный, и, помню, я еще подумал тогда: это хорошо – значит, он дома. Я вбежал на третий этаж и позвонил. Саша не откликнулся. Я звонил и стучал, и почти кричал уже: «Ну же! Открой, наконец, эту чертову дверь! »… В замочной скважине я видел ключ, вставленный с внутренней стороны.

Я спустился вниз и принялся названивать ему из телефонной будки по соседству. Вдруг он задремал, думал я, и вот сейчас я разбужу его. Я даже крикнул пару раз с улицы в сторону его окон в безумной надежде, что он меня услышит. Чувствуя, как проваливаюсь в смертельную тоску, я снова бросился к его двери. Ключа в замочной скважине не было. Мне никто не открыл. Меня била дрожь, сердце зашлось бешеным галопом, кровь стучала в висках.

Все из той же телефонной будки я обзвонил всех родных и знакомых, и потом просто стоял у его машины, стараясь не думать… просто не думать. Вдруг повалил снег, он шел все сильней, пока не превратился в настоящую пургу – первую в этом году, почему-то именно в этот день. Я промок до нитки, стоя под гигантскими снежными хлопьями, которые быстро заметали тротуары, карнизы, машины, скамейки…