Текст книги "Как поплывет ковчег мой.."

Это уже было слишком. Мне даже понадобилось несколько секунд, чтобы отдышаться и не дать волю, в свою очередь, уже своему накопившемуся гневу. По привычке, я еще пытался найти всему этому хоть какое-то оправдание, но оно не находилось. Разговаривать с женщинами, обитавшими в этом доме ужасов, было бесполезно.

Мы сразу же собрали чемоданы и уехали обратно в гостиницу. Через пару дней Хоакин помог нам найти небольшой дом около моря. Так мы и жили – сегодня восторг, завтра отчаяние, а потом – снова любовь.

Боль либо делает тебя сильнее, либо сжигает дотла. Слова не возьмешь обратно. Они так ранят, что никаких извинений для исцеления может и не хватить.

Глава четырнадцатая. Присутствие творца

Итак, после всех перипетий, находясь внутри реальности, которая обернулась вовсе не тем, что ожидалось, что мы имеем? Дом, в котором я жить не мог, семейный бизнес, в котором я больше не участвовал. Затянувшийся отпуск, незнание языка, стремительно тающие деньги и туристическая испанская виза, которая никак не хотела превращаться в вид на жительство.

Первое время после нашего поспешного бегства из родового гнезда мы с Аленой прожили вдвоем в маленьком доме на берегу Средиземного моря. Мыс, на котором мы поселились, глубоко врезался море, рядом лежал долгий песчаный пляж, и, окруженные со всех сторон ласковым пейзажем, мы как будто провели второй медовый месяц. Мы загорели дочерна и практически слились с пребывающей в блаженстве и безделье публикой, на белом песке или у стойки чирингито, с коктейлями в руке. Всех, кто ошивался у той стойки, не перечислишь, но встречались среди них и довольно мутные соотечественники, явно пережидающие на испанских берегах финансовые и криминальные бури далекой родины. Многие из них откровенно флиртовали с моей красавицей-женой, я ревновал, но все равно это было гораздо лучше пресловутой Турции, где мы прожигали свой отпуск последние пару лет.

Несколько недель пролетели, как одно мгновение: Алена гоняла на водном скутере, я – на взятом в аренду виндсерфе, но главное – мы были далеко от всех, и не слышали ругани и сплетен. О таком отдыхе можно было только мечтать. Единственным его недостатком было то, что никаким отдыхом это не было, и, откровенно говоря, мне надо было не валяться на пляже, а искать средства к существованию.

Время от времени я встречался с братом в надежде узнать, как идут дела. Коля показал мне фабрику, посвятил в планы развития бизнеса, но при этом довольно ясно дал понять, что мне в этом бизнесе делать особо нечего. Все свои дела Коля теперь ввел со своим испанским партнером Хоакином, и я в этой связке оказался лишним.

Незаметно наступил сентябрь. Жена моя, утомившись от пляжных развлечений, затосковала по родителям и университету, и все настойчивее просилась домой. Это уже было слишком: мало того, что меня отодвинули от семейного бизнеса, так еще и Алена теперь хотела уехать. Я понимал, что совсем не такой она представляла свою жизнь в Испании, и на душе становилось все тяжелее. Единственным решением в тот момент было просто отпустить ситуацию, что я и сделал, предварительно поговорив со своей женой. Я просил ее не оставлять меня одного, говорил, что надо потерпеть, и что вместе нам под силу многое, однако все было тщетно. Она уехала.

Что мне оставалось делать? На следующий же день я тоже собрал свою дорожную сумку, купил билет на самолет и отправился к родителям, в Израиль. Во-первых, потеряв надежду быстро получить вид на жительство в Испании, я, в расчете хоть на какой-нибудь статус, собирался подать документы на израильское гражданство. Во-вторых, я просто хотел обнять отца и маму, и побыть с ними хоть какое-то время. В том, как сложились обстоятельства, я видел что-то вроде указующего перста судьбы.

Родители жили в съемном доме на границе великой пустыни, лежащей между несколькими странами. Дом на берегу Средиземного моря, о котором мы мечтали, когда спешно вывозили их из Москвы, на деле обернулся для них этим жалким теремком из гипсокартона далеко в глубине страны. Море, правда, тоже было – Мертвое. Разумеется, и за это все равно можно было сказать спасибо нашему племяннику, который хлопотал о них первое время после переезда.

Во второй раз оказавшись в Израиле – теперь уже не как турист, а как местный житель, я смотрел на все другими глазами и пытался, по мере возможностей, привыкнуть к новым реалиям. Пока мои документы ждали своего часа, я брал фляжку с водой и уходил бродить по великой пустыне. Это было время серьезных раздумий. Я шел, как Моисей, и главным на этом пути была не конечная цель (ее, в общем-то, пока у меня и не было), а процесс осознания себя. Так продолжалось примерно месяц.

Иногда я думал: а не бросить ли все и не остаться ли навсегда в Израиле, тем более что и дело для меня здесь нашлось очень быстро: во время одной из поездок в Тель-Авив, я встретил старого знакомого, эмигрировавшего вместе с семьей несколько лет назад и теперь тренировавшего сборную страны по парусному спорту. Он и мне предложил подключиться к этому процессу, и мы с ним даже вышли несколько раз в море, чтобы посмотреть, как тренируются ведущие яхтсмены.

Когда я приехал, родители были счастливы. Время, которое я провел с ними тогда, оказалось бесценным. Отец уже почти не ходил, однако все равно каждый день пытался подняться и сделать хотя бы несколько шагов, облокачиваясь на мою руку. Я ухаживал за ним, помогал купаться, обливал из душа и тер ему спину. Детство мое как будто вернулось ко мне – только наоборот: теперь сильным был я, а он – беспомощным, и нуждался во мне постоянно. Мы много говорили – кажется, сутки напролет, но все равно никак не могли наговориться. Иногда я тайком приносил ему сигареты. Врачи запрещали ему курить, и это было нашей с ним тайной. Отец угасал на глазах, и никто не знал, сколько ему осталось.

Мама же, напротив, была полна жизни. Ей к тому времени тоже было за семьдесят, но она постоянно хлопотала по хозяйству, готовила, убирала, гладила… Надо знать мою маму – она никогда не умела просто сидеть на месте.

За этот месяц я получил столько любви, что все мои несчастия окупились с лихвой. Мама рассказывала мне о своей жизни, о жизни далеких родственников – казалось, она передает мне сокровенные знания. Вся история нашей семьи теперь принадлежала мне, и я больше не чувствовал себя неприкаянным. Именно тогда я и впервые в жизни по-настоящему осознал присутствие творца в этом мире и начал учить новый язык. На этот раз – иврит.

Между тем, из Москвы прилетали плохие новости. Оказалось, что страсти, разгоревшиеся после нашего стремительного отъезда, не только не улеглись, но и разгорелись с новой силой. Бывший партнер Гильята не хотел смириться с его бегством за границу и искал способы воздействовать на нашу семью. Жертвой разборок стал наш кузен Яков, который, после некоторого пребывания в Израиле, вернулся в Россию, чтобы решить несколько рабочих вопросов. Буквально через несколько дней после возвращения, Яшу взяли в заложники. Пока мы искали лучшей жизни на средиземноморских берегах, он сидел в камере под охраной боевиков.

На самом деле, это была история очередного предательства – увы, нередкая в те времена. Кирилл Чуриков из соседнего двора, который некогда открыл мне дорогу в мир финансов, оказался условным иудой, а в качестве тридцати сребреников выступил полученный им в качестве вознаграждения автомобиль. Наш кузен, ничего не подозревая, согласился встретиться с ним, и был немедленно схвачен и помещен в специальную комнату в подвале банка. Там его держали несколько дней, не давая ни с кем общаться. Затем боевики вышли на моего старшего брата и выставили свои требования – два миллиона долларов в качестве выкупа.

Был ли бандитом, бывший партнер Гильята, Назим? Не берусь судить. К тому времени обычный семейный конфликт перерос в стадию клановой войны, а на войне, как известно, все средства хороши. Возможно, у него просто отказали тормоза. Или он пытался таким образом поправить дела своего банка и, не в силах достать нужного ему члена нашей семьи, захватил того, что оказался ближе всех. Та или иначе, надо было что-то предпринимать.

Ситуация была патовая. Угрожали расправиться не только с кузеном Яковом, но и с его отцом (моим родным дядей), и с маленькой дочерью. Переговоры велись на высоком уровне – в Испанию срочно вылетел тот самый Азар, с которым я в начале девяностых дрался на улице. Со стороны нашей семьи выступил Арнольд, который, применив весь свой дипломатический талант, а также опыт, полученный за время многолетнего улаживания бизнес-конфликтов, каким-то чудом сумел убедить вымогателей не воевать, а решать вопросы мирным путем. До сих пор не знаю, что спасло тогда Яшу – случайность или вмешательство старшего брата Коли, тоже нажавшего на какие-то свои тайные рычаги, но на третий день его заточения в подвале к банку подъехала группа захвата, освободила кузена и арестовала всех, кто в банке в тот момент находился. К сожалению, среди тридцати арестованных не было самого Назима, который сразу же пустился в бега.

Дело это было очень громкое – с шантажом, угрозами, опросом свидетелей. Пока шел процесс, кто-то даже поджег здание Прокуратуры. В результате, в тюрьму отправили двадцать человек, а у банка отозвали лицензию. Большая часть заработанного капитала была разворована, на самолет, который мы когда-то взяли в залог у Гильята, сначала наложили арест, а затем и вовсе забрали, не вернув нам, разумеется, наши деньги. Таким был финал нашего семейного бизнеса, слишком сильно переплетенного родственными и дружескими связями – они же его, в конце концов, и задушили. Единственным человеком, которому удалось удивительным образом оказаться в стороне от бушующих страстей, был бывший муж моей сестры и отец племянника Роберта, который всегда инстинктивно сторонился нашей сложной структуры и шел собственным путем. После памятной мне операции с ГКО он пошел в гору и к моменту развязки ездил по Москве на дорогом Ягуаре.

Шума было много, но через некоторое время все стало понемногу успокаиваться. Часть нашей большой семьи жила теперь в Испании, часть – в Израиле, некоторые родственники остались в России. Дети брата пошли в испанскую школу. Лида с мужем сняли жилье. Младший брат с женой, а также Наталья с Арнольдом жили вместе с семьей Коли и ждали, когда завершится строительство их собственного дома. Яша остался в Москве, а я по-прежнему ждал израильского гражданства и бродил по своей философской пустыне – в прямом и в переносном смысле.

Конечно, я был счастлив рядом с родителями, однако время шло, и я все больше скучал по своей жене. Уехать из Израиля я не мог, и потому отправил Алене приглашение, в надежде, что она приедет, и мы побудем вместе хотя бы пару недель. Однако моей жене отказали в визе под тем предлогом, что у нее нет еврейских корней. Тогда я купил ей тур на Кипр (куда она довольно быстро прилетела из Москвы), а сам собирался добраться туда паромом от Тель-Авива. Такой путь казался мне бюджетным, да и виза была не нужна. Однако, по всей вероятности, я находился на том этапе жизни, когда было надо преодолевать трудности и усваивать уроки. Потому что, когда я явился в порт Тель-Авива, выяснилось, что из-за сильного шторма мой рейс откладывается на неопределенное время. Ничего другого не оставалось, кроме как запастись терпением, что я и сделал – снял номер в гостинице и стал ждать. На следующее утро я пришел проведать свой паром и с удивлением узнал, что он все же отбыл накануне, несмотря на шторм. Меня об этом почему-то не предупредили. Я ринулся покупать билеты на самолет, но тут оказалось, что в пятницу в Израиле короткий день, а в священный Шаббат самолеты не летают.

Это было уже слишком. Моя жена ждала меня, одна на безлюдном и ветреном по случаю межсезонья острове, всего в трехстах километрах от Тель-Авива, и я не мог до нее добраться никакими способами. Время шло. В довершение всего, я имел довольно нелицеприятный телефонный разговор с отцом Алены, который отчитал меня, как мальчишку, за то, что я оставил ее одну в чужой стране, где все местные греки и турки, конечно же, не давали ей проходу. Одним словом, когда я, наконец, смог купить самый дорогой билет на самолет, заплатив за него сумму, на которую мог бы безбедно прожить еще месяц, и вылететь на Кипр в воскресенье утром, это было настоящее счастье.

Когда мы увиделись, то еще долго не могли оторваться друг от друга и так и стояли в объятиях в аэропорту около получаса. Все то время, что осталось от нашего отпуска, мы провели в гостиничном номере, изредка выбираясь в какой-нибудь ресторан, чтобы не умереть от голода. Вместо запланированной недели наше свидание продлилось всего три неполных дня, по прошествии которых я проводил Алену в аэропорт.

Если кто-то думает, что на этом мои приключения закончились, то он ошибается. Потому что я, хоть и посадил свою жену на самолет, сам улететь с острова не смог – в Израиле началась забастовка. В кипрском аэропорту скопились толпы пассажиров, и всем им нужно было попасть в Тель-Авив. Самолеты не летали. Деньги у меня кончились.

Вот когда я смог сполна оценить убийственную иронию судьбы: еще совсем недавно у нашей семейной компании был банковский счет на Кипре, собственный дом и даже залоговый самолет. Теперь же мне пришлось провести несколько дней в аэропорту, совершенно без средств к существованию, и спать на полу, подложив под голову дорожную сумку. Когда третьи сутки, которые я провел без еды и крыши над головой подходили к концу, судьба сжалилась надо мной: борт, который летел из Парижа в Тель-Авив, специально совершил посадку на Кипре, чтобы забрать нескольких человек. Счастливчиками оказались трое израильтян и я – поскольку ждал документы и имел соответствующий штамп в паспорте.

Последний удар я получил уже в Израиле. В гражданстве мне отказали и предложили только вид на жительство, что меня совершенно не устраивало. Причина была все так же – у моей жены не было ни капли еврейской крови. По всему выходило, что моим странствиям по Земле Обетованной пришел конец. Как ни жаль мне было расставаться с родителями, надо было двигаться дальше. Я попрощался с матерью и отцом, пообещав им, что скоро приеду, и полетел в Москву – ставить новую испанскую визу и строить новые планы на жизнь. Там же, в Москве, находился в тот момент и Коля. Пока все проедали в Испании наши общие деньги, он разрабатывал очередную крупномасштабную торговую операцию, в которой были задействованы серьезные люди.

Мой старший брат всегда был генератором идей. Теперь он пытался протоптать тропинку между двумя странами. Мы не оставляли тему прокачки нефти и начинали договариваться о сборке компьютеров на территории Испании – там же подыскивался большой офис и помещение для цеха. Параллельно шли переговоры с партнерами из Сибири о поставке в Россию парфюмерных наборов, произведенных на маленькой фабрике под Аликанте – там уже согласились выпускать целую линейку продукции под нашим брендом. Тогда же была зарегистрирована наша первая компания в Испании – под названием Mapa Mundi, что в переводе означало «Карта мира».

На первых порах дела шли хорошо, однако и здесь не обошлось без потрясений. Отправленные в Москву товары поначалу продавались хорошо, но затем стал попросту разворовываться. К сожалению, в этом оказался замешан один из моих бывших приятелей, Тарас Трофимов, который заведовал нашим московским складом. История вышла трагическая: не знаю, какие трудности в личной жизни переживал мой старый друг, но утешения он искал в наркотиках, так что очень скоро наш совместный бизнес оказался на грани провала. Так меня в очередной раз предал близкий друг, и это тоже было мне уроком.

Арендованная фабрика цитрусовых тоже пока не приносила доход, а только просила вложений. Брат долго ждал хоть каких-то действий от наших партнеров из России, но так и не дождался. Коля стал разрываться на части и устал отбиваться от претензий других членов большой семьи, которые к безденежью не привыкли, ограничивать свои желания не хотели и, наоборот, все громче выражали свое недовольство положением дел. В конце концов, Лида с Гильятом сняли отдельное жилье и съехали из общего дома. Игорь с супругой, которая ждала первенца, собирался в Израиль, где его тесть купил дом. Коля же полетел в Москву, где мы с ним и встретились.

В Москве я остановился у Алены. Как все изменилось! У меня к тому времени уже не было ни жилья, ни прописки, и я, впервые в жизни, вынужден был просить пристанища у родителей своей жены. Надо отдать им должное – они приняли меня, как родного. Окружили теплом и заботой, старались накормить посытней и все повторяли, что «жизнь пройти – не поле перейти». Временами казалось, что они даже рады тому, как все обернулось – я стал проще, понятнее, и мог гораздо больше времени проводить с их любимой дочерью. Даже с собакой я как-то быстро сдружился. Поначалу мы гуляли в парке втроем, а затем уже я сам выгуливал Дика часы напролет.

Моя жена в этой ситуации повела себя как настоящая женщина – не было ни обид, не сплетен, никто не обсуждал меня за спиной. Все это слишком отличалось от той атмосферы, которая окружала нас с ней в моем семейном доме. Парадокс заключался в том, что именно те, кто больше всех беспокоился о традициях и воспитании, в результате сделали нашу жизнь невыносимой.

Я отдыхал душой после всех своих заграничных злоключений. Иногда опрокидывал рюмку самогона, который делал отец Алены – сам он не пил и даже не курил, а с самогоном экспериментировал просто так, для интереса, и угощал им друзей и гостей. Мы говорили на разные темы, в том числе – о так называемой «даче», крохотном участке под Москвой, на котором родители Алены построили временную хибарку. Чтобы ездить на эту «дачу», семья планировала купить автомобиль.

Я провожал свою жену то в институт, то в Дом культуры на тренировку и был вполне счастлив этими нехитрыми радостями. Была и еще одна новость: помимо своего института, Алена ходила на курсы стюардесс и собиралась вскоре начать свою трудовую деятельность в небольшой частной авиакомпании. Честно говоря, эта идея мне не слишком нравилась, однако остановить ее уже было невозможно. Я, в свою очередь, тоже записался на курсы – испанского языка при МГУ, и взялся всерьез и за грамматику и разговорную речь. Несмотря на окружавшую меня временную идиллию, оставаться в Москве я не собирался.

Впрочем, еще до своего возвращения в Аликанте, я, совершенно неожиданным для себя образом, оказался на другом конце земного шара – в Японии. Поездка была связана с очередным крупномасштабным проектом моего гениального брата. Необходимо было наладить отношения с управляющей компанией самого большого в мире порта и договориться о погрузке, выгрузке и условиях временного хранения на портовых складах крупных партий алюминия, который готовился к экспорту за рубеж. Я к тому времени уже мог сносно говорить на английском и даже испанском языках. Поэтому в Японию отправили именно меня.

Поездка получилась забавной. Сначала пришлось ждать визу целый месяц – японцы оказались очень щепетильны. Затем на таможне в Йокогаме меня заставили уничтожить все документы на русском языке, а после еще и отказались выдать оплаченный арендованный автомобиль – права у меня были российские, а в Японии правостороннее вождение. Так я и покорял Японию – на метро, автобусах и такси.

Вокруг был пейзаж из далекого будущего – небоскребы, неоновые огни, магистрали в три этажа… Однажды вечером мне захотелось посмотреть на настоящих гейш, однако меня даже не пустили на порог, объяснив, что для иностранцев существуют заведения другого порядка – например, стриптиз-бары. Ровно в полночь по всему городу, как по команде, отключалось все электричество – гасли все огни, вывески и плакаты.

Переговоры я провел удачно. За мной прислали длинный Мерседес и кормили на пятьдесят каком-то этаже небоскреба. Официанты в белых перчатках приносили на огромных тарелках крошечные порции здешней еды, но наесться я не мог. Тогда я еще не понимал всю прелесть японской кухни, а сырая рыба и соевый соус вызывали у меня отвращение. Ох, как я был не прав…

В общем, я быстро насытился Японией и с нетерпением ждал возвращения домой. В качестве подарка, хотел купить настоящее шелковое кимоно, однако, когда оказалось, что стоит оно даже не сто долларов, а несколько тысяч, от этой идеи отказался и купил модный зонтик и еще несколько сувениров. Сувениры до Москвы долетели благополучно, а вот зонтик остался где-то в недрах самолета. Дело в том, что домой я летел в компании цирковых эквилибристов, возвращавшихся с гастролей. После всего, что со мною было, я так образовался русской речи, что совершенно потерял бдительность. Как пьют эти ребята – не описать словами. Я тоже, вроде, начал с одной рюмки в компании молоденьких акробаток, но затем дело пошло так быстро, что вторую половину пути я запомнил плохо. Момент встречи с родиной и вовсе стерся из моей памяти: мне было так плохо, что было уже не до зонтика.

К моменту моего триумфального возвращения подоспела и очередная испанская виза. Я распростился с женой и снова сел в самолет. Впереди была Испания и долгожданная работа. Вместе со мной в Аликанте летел мой старый знакомый Алексей Алексеевич, прихватив собой заместителя и еще несколько человек из своего окружения.

Зрелость наступает тогда, когда оставляешь попытки захватить весь мир и начинаешь ценить мелочи, из которых состоит жизнь. В конечном счете, они и есть самое главное.

Глава пятнадцатая. Искусство плыть по течению

Когда все идет не так, как планировалось, плывешь либо по течению, либо – против. За тысячи лет своего существования человечество не придумало никаких достойных альтернатив для выхода из сложной ситуации. Впрочем, в зависимости от возраста, жизненного опыта и наличия мозгов, человек может воспринимать по-разному вот это самое «по течению» и «против».

В молодости думаешь, что плыть по течению – значит сдаться, покориться судьбе, что, в конечном счете, причисляет плывущего к разряду слабаков и трусов. Другое дело – грести против течения: на такое способен только настоящий борец. Человек, вступающий в противоборство с обстоятельствами, достоин уважения – он гнет свою линию и добивается своего несмотря ни на что.

Однако, чем дальше живешь, тем больше понимаешь, что на самом деле все не так просто. Жизнь на поверку оказывается гораздо изобретательнее нас самих, так что если все наши планы рушатся, как карточный домик, – может, лучше дать им разрушиться, чтобы расчистить место для чего-то иного? Весьма вероятно, что открывшиеся перспективы окажутся гораздо более захватывающими. Так думаю я по прошествии всех этих лет, принимая обстоятельства, а не борясь с ними.

Итак, я вернулся в Испанию. Вместе со мной прилетели Алексей Алексеевич Печерский со своим заместителем, а также еще несколько друзей и партнеров, с которыми мы планировали, во-первых, провести переговоры о поставке цитрусовых и, во-вторых, заняться поисками объектов недвижимости для инвестиций. Ехать в большой семейный дом (так и не ставший для меня семейным) мне совершенно не хотелось, поэтому мы поселились в одном из отелей в Торревьехе. Программа у нас была насыщенная.

Надо сказать, что в середине девяностых русских в Испании практически не было. Местные как-то несильно задумывались о существовании страны под названием Россия где-то в необозримом далеке, окутанном туманами и снегами. Связь между нашими странами существовала, наверное, лишь в памяти старшего поколения, пережившего гражданскую войну и годы диктатуры Франко. Испанские коммунисты, бежавшие тогда в Советский Союз, растворились среди его бескрайних просторов, а их дети навсегда потеряли связь с родиной. Так что к моменту нашего появления на испанских берегах Россия здесь ассоциировалась лишь с жутким майонезным салатом, который мы по привычке называем «оливье». А местные – почему-то ensaladilla rusa. По всему выходило, что мы в Испании были практически первопроходцами.

С друзьями и партнерами мы объехали все побережье вдоль и поперек, и в результате подыскали им подходящие объекты для покупки – причем, в лучших местах, среди пальм и полей для гольфа. За всю эту роскошь заплатили они не так уж много, притом, что посредники, участвовавшие в процессе, запросили целых тридцать процентов комиссии. Это был, кстати, еще один из уроков, который мне предстояло усвоить: никакой местный не обманет тебя здесь так, как твой бывший соотечественник или пришелец из третьей какой-нибудь страны, притащивший в новую жизнь в качестве приданого все свои старые уловки и трюки. В общем, я сделал выводы и засел за испанский с еще большим усердием.

Испанский язык – не такой уж сложный. Главное – не ошибаться в окончаниях, иначе неловкая ситуация за обедом вам обеспечена. Так произошло с Арнольдом, который в каком-то ресторане попросил официанта принести ему не суп из цыпленка. Он перепутал всего одну букву, заказав вместо «pollo» – «polla», но этого оказалось достаточно, чтобы официант, покраснев, тихо сказал, что эту часть своего тела он Арнольду, к сожалению, принести никак не сможет. Может быть, в другой раз, добавил он. Но ничего, потом мы все-таки отыгрались на Хоакине, когда учили его одной русской пословице – думаю, богатством и глубиной русского языка он проникся на всю оставшуюся жизнь.

С поставкой цитрусовых в Россию тоже все вышло не так гладко, как мы рассчитывали. У Алексея Алексеевича, с которым была достигнута предварительная договоренность, начались непредвиденные проблемы, о которых он не хотел особо распространятся. Но и без этого было понятно, что времена, когда он решал вопросы одним звонком или щелчком пальца, закончились. На сцене появились другие игроки – выходцы из партийных номенклатур, которые принялись прибирать к рукам все сферы влияния – и его в том числе. Поэтому Алексей Алексеевич Печерский начал всерьез задумываться о том, чтобы выйти из дела и даже продать свой бизнес целиком. Затем он, собственно говоря, и поехал в Испанию и даже прихватил своего заместителя – искать новые варианты для развития.

Фактически, это была первая волна выходцев из России, которые собирались вести в Испании свой новый бизнес. В Торревьехе в то время скопился серьезный капитал. Сюда вкладывали деньги чиновники и руководители крупных ведомств. Один из инвестиционных проектов по строительству жилого комплекса курировал лично мэр Санкт-Петербурга при участии всей своей команды (тогда в Торревьеху впервые прилетел и будущий президент России – и отнюдь не с официальным визитом). В качестве переводчика из Питера прислали молодого парня по имени Павел Петрушевич – он участвовал во всех делах, встречал наблюдателей по проекту и вел переговоры с испанцами. Этот самый Павел, еще будучи школьником, учил не английский язык, как все, а испанский – видимо, в надежде, что судьба забросит его потом на братскую Кубу. Однако судьба поступила по-своему, и Куба для Павла обернулась Испанией, что в дальнейшем сильно повлияло как на жизни самого Павла, так и на мою собственную. Но об этом позже.

Разобравшись с одним проектом, мы взялись за следующие, и уже начали зарабатывать свои первые деньги в Испании. Многие наши знакомые приезжали тогда к нам в поисках объектов для инвестиций, и все оставались очень довольны.

Распростившись с партнерами, я выехал из отеля и вернулся в свое бунгало у моря. Дел было много: мы ведь пытались играть сразу по всем направлениям. Кроме продажи недвижимости, открывали офис для сборки и продажи компьютеров, а также стали размещать на местных фабриках заказы на парфюмерные наборы для поставки в Россию. Мой испанский к тому времени был уже вполне сносный, общался я свободно, но с привезенными из Москвы учебниками все равно не расставался. Разговорной практики тоже было хоть отбавляй – я буквально дни напролет проводил с Хоакином и его помощником, дизайнером Антонио. Мы рисовали макеты для этикеток, которыми украшали потом пузырьки с шампунями, гелями, жидким мылом, парфюмерией и косметикой. Товар уходил фурами, на нас работало сразу несколько фабрик. Как когда-то в Москве, я лично мотался по объектам, один раз даже поехал на фуре в Барселону. Испанский дальнобойщик за всю дорогу не выпил ни капли – наоборот, педантично соблюдал скорость и все остальные требования протокола. В Испании, между прочим, это очень серьезная профессия, и относятся к ней соответственно.

Одним словом, казалось, что дела наши снова сдвинулись с мертвой точки и пошли в гору. Из неприятностей вспомню лишь инцидент, произошедший с Арнольдом, который чудом не погиб, слетев с моста на арендованной машине. Машина была разбита, что называется, всмятку, на Арнольде же, слава Богу, не осталось ни царапины.

Так прошло несколько месяцев, и я снова заскучал по своей Алене, оставшейся в далекой Москве. Мы говорили по телефону каждый день. Во время одного из таких разговоров выяснилось, что кто-то из общих пляжных знакомых раздобыл ее номер и принялся плести про меня какие-то небылицы – про женщин, с которыми я якобы встречаюсь, и про веселый образ жизни, который я якобы веду.

Не отрицаю, увидеть меня с какой-нибудь испанской красоткой, было вполне возможно, однако дальше флирта обычно дело не шло. Помню, мне даже однажды пришлось оправдываться перед одной жгучей брюнеткой, с которой мы были соседями по офису в городке Ориуэла – я объяснил ей как можно более деликатно, что не просто женат, но женат счастливо и на лучшей женщине на свете.

В очередной раз оказавшись без вины виноватым перед Аленой, я решил действовать неформально и одним прекрасным вечером, усевшись на террасе и налив себе бокал вина, написал первое в своей жизни стихотворение. На следующий день я позвонил ей и, не позволив вставить ни слова, прочитал следующий монолог:

Тебе я посвящаю эти строки, хочу тебе сейчас сказать,

Как без тебя мне в мире одиноко, как не хочу тебя терять.

Ведь без тебя все в этой жизни серо: идут дожди, и стелется туман,

Внезапно даже солнце стало белым, и ветер превратился в ураган.

Не знал я раньше, как судьба коварна. Не знал, что миром правит Бог,

Терял и находил тебя бездарно. В конечном счете – да, искал любовь.

Прошу, прости меня за все обиды. Прошу, не злись и не суди меня.

Ведь в этом мире выживает сильный – таким хочу остаться для тебя.

Хочу я жить, любить и быть любимым, улыбку видеть на лице твоем,

И просыпаться вместе на рассвете, и ночью рядом засыпать с тобой вдвоем.