Текст книги "Экспертиза. Роман"

– Ты кто?! – «Вот и встретились», – подумал я в ответ. Она плавно скрестила на груди руки.

– Бегаю здесь. А вы? – Дыхание начало приходить в норму. Стараясь остановить его, я старался говорить медленно.

– А мы сидим, – сказал он. – Вынужденная остановка.

– Что-то случилось?

– Да, ерунда. Подушка прогорела. – Он кивнул затылком на катер. Я перевел взгляд.

– Большой. – Он не ответил. Мы помолчали. Она смотрела на меня с оттенком удивления. Я бы тоже удивился. Гладкий лысый дистрофик рядом с мохнатым кабаном. Кто-то кого-то точно убьет. Потом он заулыбался, стал жмуриться от солнца, смотреть на воду, словом, начал входить в доверие. «Сейчас попросит подушку», – успел подумать я, прежде чем он небрежно скользнул взглядом по портику и спросил:

– Живешь тут?

– Да, – я также небрежно пожал плечами.

– Один?

– Большей частью. – Он снова замолчал.

– Давно?

– Давно, – я опустил голову, пытаясь понять насколько «давно» на самом деле. Пожалуй, теперь ему ясно, что весь сервис здесь мой. Он как будто решал, можно ли меня о чем-нибудь попросить.

– А чего лысый такой?

– Болею, – ответил я. Она улыбнулась!

– Серьезно? – спросил он. «В смысле, не веришь или хочешь подробностей?» – переспросил бы я, если б он не был иноверцем. А так – грустно ответил:

– Да. Скоро умру. – Ее улыбка уменьшилась, но не исчезла полностью. Давно никто не смотрел на меня с таким интересом. Конечно, они скучали. Или только она? Тут он понимающе кивнул:

– Рак?

– Да, – тут же согласился я, печально моргнув веками, из которых уже выпали почти все ресницы.

– Сколько осталось?

– Да вроде, пора уже. Вот, только вчера почки отказали. – Я приподнял руку с портиком: – Держусь на уколах.

– Поня-ятно, – протянул он, поглядывая кругом. Наверно, почувствовал неприязнь. Потом, сделав над собой усилие, усмехнулся: – Писька у тебя смешная. – Наверно, это была моральная поддержка.

– Подсохла на солнце, – согласился я. – Раньше получше была. Не нужна больше. – Она прикрыла рот рукой, чтобы не засмеяться в голос, потом опустила голову, накрыв ладонью глаза.

– Поня-ятно, – снова сказал он. До чего приятно сбить с толку, а потом держать паузу! – А чего… в каком органе?

– Да все уже, – сказал я, – везде метастазы. Финиш. Не уследил вовремя. – Тут я почувствовал необычайную легкость. Так всегда, когда видишь, что верят. Приятная и дешевая слава. – Такие дела, – продолжил я, вдохновляясь все больше. – Как получается – живешь, живешь, не находишь себя, и пошло-поехало. Плохие мысли начинают расти внутрь тела. Людей не любил вокруг. Винил их в своих неудачах. Обычное дело. Не смог противостоять миру в своем одиночестве! – Я скривил рот и впился взглядом в его не знающие, как себя вести глаза. Карие. Вожак. Потом он как-то извиняюще качнул головой, будто что-то про себя понял. Мы снова постояли молча, разглядывая, кто лес, кто горизонт. Она даже отступила на шаг, чтобы лучше видеть весь этот спектакль.

– Слышал, рак – это гриб, – сообщил он, наконец.

– Люблю грибы, – честно сознался я.

– Грибы в органах, – продолжал он. – Сами по себе ни на что не влияют. Но с чем-то там вместе дают неизлечимое заболевание. – Он задумался: – Рак, псориаз… диабет… В лесах много плесени… – Где он начитался?

– Не-е, – перебил я. – Я людей не люблю. Поэтому сгнил. – «Не делай, так как я и будешь здоров как бык!» – означало мое послание.

– Поня-ятно, – опять сказал он. Мне стало скучно. Бывнють так легко испугать смертью.

– Умру на этом острове, – решительно произнес я. Сами понимаете… – поморщился, разглядывая песок под ногами, – хотелось бы сделать это без свидетелей.

– Мы ненадолго! – тут же воскликнул он.

– Сколько пробудете?

– Ну!.. – выдохнул он, оглядываясь по сторонам, словно в поисках ответа. – Сколько? Подушки привезут – сразу уплывем. – Значит, кто-то везет им подушки. Ну, да, такие же, как они. Вот, почему до сих пор он ничего не попросил.

– Тогда удачи, – закончил я, украдкой бросив на нее последний взгляд. Кажется, ей тоже становилось скучно.

– Бывай, – эхом отозвался он, отходя чуть в сторону, будто давая дорогу. Она тоже посторонилась и, наконец, убрала руку от лица. Я пробежал мимо, глядя в песок. «Ты видела?» – услышал позади. «Да он нормальный!» – подскакивая к нему, полушепотом взвизгнула она со смехом. Какая молодец. Наверно, там сзади они обнялись и, посмеиваясь, смотрят мне вслед. Жуть. Все тело всколыхнулось. У меня так давно не было женщины, а тут такая превосходная самка на расстоянии вытянутой руки. Не думал, что такая встреча способна взбудоражить. «Это потому, что ты считал их уродами», – пояснил мой друг. «Они и есть уроды, – ответил я. – Хотя, конечно, она не так уж плоха. Только штаны лишние». – «Ужасно, – сказал он. – Сейчас она объяснит ему, что ты над ним издевался и дружбе не бывать». – «Отлично, пускай убираются!» – «Она же тебе понравилась», – настаивал он. «Не надо! Она – с дефектом». – «С каким еще дефектом?!» – «С ним. Он – ее дефект. Она держится за обезьяну, потому что не верит в себя». – «Врешь ты все», – бросил он. Вот, упрямый! «Ты меня не утомляй, – разозлился я, – а то ногу оторву!» Потом мы бежали молча. Остаток дня прошел в неуверенности. Я сходил в лес и выломал из рябины еще несколько палок. Копья мне показалось мало. Враг поменялся. Копье хорошо в войне с джерро-конгом. Победить иноверца можно только мечом. Я сложил вместе четыре палки, крепко переплетя их между собой корой и обмотав ручку обрывком тряпки. Из того же куска накрутил на ручке мягкую гарду. Теперь это действительно стало похоже на меч. Я встал и рассек им воздух. Чем-то похожим мы занимались в школе. Кажется, тот меч назывался синаем. Ничего, что рябиновый? «И что дальше? – спросил мой друг, – пойдешь и отрубишь ему голову? Или заставишь сделать сэппуку?» – «Сэппуку, – передразнил я. – Мое дело правильно настроиться. К тому же, этим мечом можно поразить и тебя». – «Давай, давай, – сказал он спокойно. – Давненько не видел тебя в бешенстве». Нет, уж! Оставайся-ка ты, лучше, Дамоклом, а не то превратишься в куклу вуду: «Веди себя прилично, и будешь жить». Не только он отравлял мое существование. От холодной еды заболел живот. Когда же прилетит этот чертов паззл? Отказавший случайник так и стоял на колбыне. Я подошел, размахнулся и со всей силы срубил его мечом. Он отлетел в сторону и глухо хлопнулся в песок. Внимательно осмотрев синай, я несколько раз сильно потряс его. Крепкий пока. На пару ударов хватит. Добив поверженный случайник и поупражнявшись на колбыне, я отправился купаться. Прохладная вода немного остудила агрессию. Лежа на спине, я смотрел в небо. Ни облачка до самого горизонта. Потом мое внимание переключилось на нехарактерное шипение в ушах. Такое шипение случается, если в воде работает какой-то механизм или, например, крутится винт, или по ней скользит паззловая подушка. Я резко опустил ноги и осмотрелся по сторонам. Никого. Где-то за островом по воде точно что-то плывет. Они починились и сматывают? Им привезли подушки? Я опять опустил уши под воду и прислушался. И вдруг снова увидел катер, на этот раз показавшийся из-за острова. Он несся не с их стороны, а с противоположной, как будто бы они обогнули его не вслед за мной, а навстречу. «Прощальный круг?» – понадеялся я и постарался лечь в воду так, чтобы не быть замеченным. Катер шел на огромной скорости, продавливая под собой воду, не оставляя кильватера, но все взбаламучивая вокруг. Такой снесет голову и не заметит. Он двигался вдоль береговой линии на значительном расстоянии. Потом я вдруг понял, что это другой катер. На нем было что-то нарисовано белым, и сам он был еще больше, чем тот, который валялся тут рядом. На долготе маяка он немного сбавил скорость, но в итоге не остановился, а только еще прибавил, и вскоре я уже смотрел ему вслед, не беспокоясь, что решит причалить. Его не привлекли ни маяк, ни стоящий посреди пляжа колбын, ни едва заметная в деревьях времянка. Наверно, были дела поважнее. Я даже знал какие. Он вез эти дрянные подушки на помощь своим соратникам без портиков, но в портках. Кочевая бывнють общается по радио. Иногда, от нечего делать, можно послушать их бессмысленные разговоры, настроившись портиком на согласованный прием. Интересно, что большей частью они обсуждают не себя, а кого-то из своих же. Настроение этих бесед, в основном, критичное. Хочется выйти на их волне в эфир и объявить, что людям нет нужды знать причины чужого счастья, они не помогут. Надо искать причины счастья собственного. Но это против правил – бывнюти нельзя советовать. Да и что она вынесет из услышанного? Можно ли рассчитывать на согласованный прием с таким слушателем? Им потребуются готовые доказательства, а я не могу ткнуть в себя пальцем по радио. И даже, если б ткнул, что изменится? Они бы только смеялись вперемешку с руганью. Их образ жизни – святое для них. Как если бы одноглазому предложили второй здоровый глаз, а он, решив, что ему указывают на неполноценность, отказался. Удивительно, что людей, кроме них самих могут так сильно интересовать другие, но ровно такие же, как они люди. Нелепый феномен, когда все похожее, вместо того, чтобы оттолкнуться, наоборот притягивается и сжимается все сильнее и сильнее. Кажется, это что-то ядерное. Так уж устроен наш мир. Хорошо, что, все мешающее жить сжимается само по себе, а все прекрасное, наоборот располагается в пространстве в минимальных концентрациях. Здесь я подумал, что, должно быть, это слишком поверхностный взгляд, но в случае чего теорию можно развить и она заживет собственной жизнью. Катер скрылся за островом. Я вышел на берег. Вечерело. Вот и еще один день, а уже столько событий. Когда же все это кончится? Обсохнув, я сел на песок и склонился над портиком. Мама просила что-нибудь написать. Давно я не испытывал такой потребности, сейчас же, оно как будто само просилось наружу. Но почему-то писать в портик было как-то неудобно. Не в смысле комфорта – скорее, мысли ложились в него заметно хуже, чем, к примеру, легли бы на бумагу. Я прошел во времянку и взял в руки тетрадку с лекциями Шланга. Хоть она и была исписана от корки до корки, но между строчками и рисунками содержала кучу свободного места. «Извини, Шланг, – сказал я, вытаскивая с торца ее корешка тонкую вставочку и пробуя на самом краешке, пишет ли. – Даже коты делятся воззрениями вперемешку с классиками. – Лучше сразу оправдаться, чем потом искать слова: – Тебе, скорее всего, не понравится то, что я напишу здесь. Наверно, я был плохим студентом, но сейчас это никакая не наука, а только творчество, и лучшее, что я мог бы сказать, как, собственно, творец, что в своем творчестве хотел бы остаться всего лишь мечтающим мальчиком, ребенком, который просто немного помечтал, и потому для него нет разницы: награда или наказание – когда кто-то, знающий гораздо больше, просто потрепал его за это по голове. Ведь на правильно выбранном пути ошибки только помогают, а значит, что-то недопонятое сейчас он сможет понять потом, но только если его карандаш не будет останавливаться надолго». Мне показалось, этого вполне достаточно для оправдания. Сначала мысли путались и нещадно обрывались именно там, где должны были сойтись воедино. Я долго ловил эти шныряющие во все стороны хвосты, они расплетались, я ловил их снова. Все перемешалось в моей голове. Надо было хотя бы раз в год что-нибудь записывать. Поймет ли мама хоть что-нибудь из того, что я напишу? Потом мне стало неважно, что подумает мама, да и кто бы то ни было. Если есть между нами неизбежность, то все произойдет само собой, а мое дело только создать такую необратимость, какая сможет эту неизбежность преодолеть. А это возможно только с чистым разумом. Не нужно отвлекаться. Я вспомнил, как мама перестала меня узнавать. Рука со вставочкой остановилась. На втором сеансе, если он состоится, я уже не смогу преодолеть сложившуюся дельту. Значит, нас будет разделять меньше времени? Наверно, мы окажемся в следующей, той точке ветвления, после которой наши пути начали расходиться. Написанное ничего не сможет изменить для нее, но каким-то образом изменит для меня в последствие? Это как будто бы то, что она могла дать мне еще, но по каким-то причинам не смогла, и теперь мне самому приходится искать, что могло быть при мне изначально, если бы все идеально сложилось? Но что называть идеальным? И было ли нечто – иначе возможное, если все произошедшее между нами все равно зовется неизбежностью, а в ней нет даже времени? Может быть, я просто чего-то не увидел, не заметил из того, что было или могло бы быть, а теперь мучительно прозреваю, и это прозрение знаменует зрелость? Не могу вспомнить, есть ли язык, в котором эти два слова похожи. Потом я вспомнил Супрема, и как он рисовал в шапке. Недолго думая, я схватил шапку и натянул на голову. На этот раз я не ощутил ни малейшей тошноты, мысли как будто перестали отскакивать от стенок черепа, перестали теряться и путаться хвостами. Мне стало спокойно, и полночи я быстро и очень мелко строчил, огибая ряды и интегралы крепнущим с каждой строчкой почерком. Когда под утро совсем захотелось спать, и даже творческое возбуждение уже не в силах было воспрепятствовать наваливающемуся сну, мне показалось, что в шапке попросту перестаешь испытывать недоверие к себе, и этим объясняется то, как много становится видно вокруг и как легко управляться с собственными и даже чужими мыслями. Вот ее главное свойство, а не способность залезть в чью-то голову. На этом я заснул. Сначала мне снилось что-то бесформенное. Какие-то непонятные звуки и чувства, потом появилась мама. Та мама, к которой я стремился, а не та другая, от которой бежал. Мы ни о чем не говорили, наверно, потому что мне было бесконечно приятно просто находится с нею рядом. Какие уж тут слова. При этом я был теперешним, а она примерно из того времени, в котором я умудрился застать ее через сервер Кляйна. Кажется, она даже обняла меня за плечи. Потом раздался какой-то шум. Он вторгся в чудесный сон откуда-то со стороны и всячески мешал нам. Я отчаянно хватался за воздух, за сен-хунгерскую скамейку, на которой мы сидели, но этот звук – он все портил. Внезапно, прямо на той скамейке, я понял, что всего лишь сплю. Как будто большая птица присела с краю, пока я спал, а теперь неловко спугнул ее и слышу только удаляющиеся хлопки мощных крыльев. Как тогда в Сен-Хунгере с совами. Я резко приподнялся на бок и, замер, опираясь на локоть, боясь стряхнуть ускользающее ощущение реальности увиденного, его запах, звуки – все то, что только что наполняло меня таким невероятным детским теплом изнутри. До того, как сон полностью рассеялся, вернув меня в одиночество, я только и успел опустить лицо, чтобы ручьем хлынувшие слезы не текли по нему, а капали прямо из широко раскрытых глаз вниз. Не знаю, чего в этих слезах было больше – грусти расставания или обиды на то, что нас разлучили насильно. Едва сдерживая судороги проходящего плача, я в бешенстве выскочил из времянки, спешно вытирая лицо ладонями. Это был катер. Он завис у самого берега прямо напротив маяка. На палубе стояли двое. Он и еще кто-то в майке и шортах. «Эй! – заорал он как старому знакомому, махая руками и запредельно улыбаясь. – Смотри!!» Далее катер сделал несколько сложных движений корпусом, видимо подтверждающих, что и с управляемостью теперь полный порядок. Они переглянулись и о чем-то перемолвились. Я просто стоял и смотрел перед собой. Чего злиться на идиотов? Рука сама поднялась и показала одобрительный жест. Зачем им понадобилось мое благословение? «Ребята, отлично, вы просто молодцы, вы герои, ваша жизнь эталон, ни в чем не сомневайтесь, я – никто», – прошептал я ответное послание. К моему удивлению, смысл сказанного словно бы достиг цели, так как практически тут же они громко заржали, а катер повернул и понесся вдоль берега дальше. «Раз смеются, значит, что-то поняли», – подумал я вслед, удивившись собственной способности так неуловимо, но точно доносить до аудитории самую суть. Когда катер скрылся из виду, я огляделся, еще раз вспомнил, как хорошо было во сне, и со всей мочи проорал в море: «Принзяры!! – а потом добавил уже значительно тише: – Доберется до вас реклический ангел». Остатки злости покинули меня вместе с воплем. Теперь их трое. Это крайне неприятное явление. Поведение пары предсказуемо. Если собрались трое – последствия оценить невозможно. Лучше бы там было трое мужчин. Это не так опасно, потому что между собой они редко подвергают сомнению собственную иерархию. Она, как правило, выстроена давно, неоднократно проверена делом и при обычных обстоятельствах такой же и останется. Другое дело – женщина. Вблизи женщины любая иерархия может треснуть. А когда иерархия трещит, это требует случайных жертв. Даже в механике задача трех тел вопиюще сложна, что уж говорить о задаче трех человеческих тел. Из них двое, видимо, давно знакомы, значит, между ними возможны биения, что также нежелательно. Схожие люди способны на фатальный конфликт. Это связано с их восприятием действительности. Глядя друг на друга, они как будто смотрят в зеркало, но видят не себя, а слегка искаженное отражение, на их взгляд, уродливое. Это серьезнейший повод для конфликта, а значит, случайных жертв. Что уж говорить об усилении всех этих патологических свойств вблизи женщины. Бывнють не будет мучить себя самоанализом, она произведет насилие прежде, чем поймет, почему так взволнована. Невеселые мысли. Я забеспокоился. Нет, не за себя, за Парсека. А вдруг с ним что-то случится? Вдруг, этот клоун в майке проедет по нему катером? Рядом с женщиной они могут устроить все, что угодно. Даже ритуальную охоту. Странно, что до сих пор я не стал свидетелем гонки на катерах. Ах, ну да! Один же сломан. Что ж, теперь самое время. Неизбежность всегда так очевидна! Но чем она глубже и беспросветнее, тем менее предсказуема. Говоря проще, большая глупость оставляет меньшее время на спасение. Золотое правило. Эксперт не может рассчитать последствия глупости, он может только устранять ее источники. В моем случае источники уже тут. Здесь должен работать не эксперт, а регулятор, но чертов Олле занимается чем угодно, только не тем, чем должен. Без особой надежды я взглянул на портик. Нет ли, случайно, связи? Случайно, нет. «Олле, включи связь! – громко произнес я. – Разве не видишь, здесь может быть куча неприятностей. Зачем нам это нужно?» Потом долго стоял, упорно глядя на портик. Безрезультатно. Я плюнул на песок и пошел купаться. И вдруг из воды увидел аварийный паззл! Он как раз подлетал к шлюзу. Наконец-то! Настроение сразу изменилось. Наконец-то выпью горячего чая! Накупавшись, довольный я вышел на берег и вприпрыжку направился во времянку, поднимая ногами тучи песка. Там меня ждало два коробона. В одном, предсказуемо лежал случайник. Он был совсем не таким, как мой старый. Не удивительно. Сколько ж ему было лет? Я быстрее наполнил отсек водой, стукнул ногтем по корпусу и уже хотел, было, слить кипяток, как вдруг понял, что вода вовсе не вскипела. Я стукнул ногтем еще раз. Никакого эффекта. «Ты смотри! – удивился я, – как это понимать?» – «Да никак! – ответил мой друг. – Не видишь, что ли?» – «Я-то вижу, я тебя спрашиваю!» – «А мне-то что? Твой чай, ты и разбирайся». Я почувствовал приближение легкого бешенства, но не подал виду. Потом склонился над случайником и внимательно осмотрел его со всех сторон. Нет, он не мог быть бракованным. Невозможно, чтобы по аварийному каналу пришел бракованный случайник. Это нелепость! Тем не менее, как я ни стучал ногтем, он не реагировал. Вода не вскипала. И вообще не нагревалась ни на градус. «Что же это такое?..» – сказал я. Потом вцепился в портик и включил диагностику. Диагностика шлюза, проектора, даже баса! Я хмыкнул. Диагностика случайника и еще одного нового случайника. Да, брат, ты самый последний в этом списке. Давай, покажи себя. Вердикт портика ждать не заставил. Случайник был абсолютно исправен. За исключением одной мелочи. Портик сказал, что не существует возможности его запустить. «Что за бред! – воскликнул я. – Как это так?» По-моему, самому портику было удивительно сообщать такую невообразимую чушь. Случайник – источник чистейшей энергии, нет ничего более фундаментального и вечного, чем прямое превращение времени в тепло. Для того чтобы вскипятить жалкие поллитра воды нужна буквально крупица мгновения внутри случайника. Оставшаяся пустота мигом смешается со временем вокруг, и вот, уже никто никогда и не заметит, что где-то рядом только что нас покинула одна скольки-то там миллиардная секунды. Я не очень понимаю, как он работает. Мы прогуливали «приборы», потому что не хотелось сидеть на них допоздна. «Уточнить», – сказал я. Портик пояснил, что отсутствует топливо для энергетического элемента данной конфигурации. «Уточнить!» – потребовал я. Энергетический элемент не может обнаружить подходящее топливо в пространстве. «Как это, не может?! – вскричал я. – Что за абсурд?! Уточнить!» Энергетический элемент данной конфигурации не может преобразовать в тепло неизбежную составляющую времени. Я чуть не упал. Отойдя чуть в сторону, особо ни на что не надеясь, я запросил диагностику первого случайника. Все то же самое. Потом диагностику шлюза. Потом понял, что тепла больше не будет. Хорошо, что вокруг такая жара. «Что это означает?» – спросил я. Это означает, сообщил портик, что оборудование находится в пространстве, экранированном от необратимой составляющей времени, являющейся топливом для энергетических элементов данной конфигурации. «Как это?! – изумился я. – Как это экранир…» Тут, наконец, до меня дошло. Я вышел на берег и стал смотреть в небо. Напрасно. Да в общем-то, я и не надеялся увидеть там кольцо. Должно быть, оно поднялось настолько, что внешним конусом накрыло и времянку. Значит, под ним формируется пространство неизбежности? «Представляешь, – сказал я, – теперь еще и время остановилось. Интересно будет посмотреть…» Мой друг молчал. Мне стало немного стыдно за последние симптомы припадка ярости. Иногда я бываю слишком несправедлив к нему. Кольца действительно не было видно. Впрочем, что толку. Кипятка нет – вот и весь разговор. Я неторопливо вернулся во времянку. Надо было сразу запросить диагностику и не гонять этот лишний паззл. Но у меня даже в мыслях не было, что существуют иные причины, кроме неисправности. Взгляд уперся во второй коробон. Он был заметно больше, чем первый. Я вскрыл его. Там лежал шкиз. Целая копна каких-то не то шмоток, не то доспехов. Вынимая один за другим и складывая рядом странные предметы, я пытался понять, что же скрывается под этим коротким названием. Точно не лекарство. Когда коробон опустел, я снова уставился в портик. «Шкиз, – написал он: – штормовой костюм инфразвуковой защиты. Применять в случаях опасности поражения инфразвуком. Не снимать, если манжеты светятся красным. Надевать в следующей последовательности…» Я перестал читать, и с удивлением взял в руки шлем. Это был определенно шлем, а не что-нибудь еще. В чем-то он был даже красив, напоминая маску фехтовальщика. Хотя, пожалуй, нет, не фехтовальщика. Я усмехнулся, потому что вспомнил про оставленный на берегу меч. Очень кстати. Если меч называется синай, то, как же называется эта штука? Вообще-то, я не очень любил те занятия. Мне не нравилось регулярно получать по башке. Облачаться в костюм было интересно, держаться за меч захватывающе. Но получать по башке все равно было неприятно. Бить самому – приятно, а получать – нет. Наверно, я не отличался большой ловкостью и не разделял философии настоящего воина. Кажется, «мэн»? Он завязывался лентами на затылке и защищал кроме лица, шею и ключицы. Я покрутил шлем в руках. Здесь не было никаких лент, он одевался как ведро на голову. Но эти прорези – они действительно сильно напоминали прорези мэна, только вдобавок были заполнены чем-то прозрачным. Недолго думая, я нацепил его. Хорошая штука. Наверно. Можно погреть голову, если станет совсем холодно. Одену шапку, а сверху шлем, чтоб не продувало. Отличное сочетание: встречу врага, прочту его мысль и сразу по башке синаем. Победа означает жизнь, поражение – смерть! Так, кажется? Оставаясь в шлеме, я развернул самый большой предмет из коллекции. Видимо, это была защита тела. Такая громоздкая, рельефная, но при этом чрезвычайно легкая. Память, словно войдя во вкус заработала лучше. Это надывалось «до». А еще должно быть «тарэ» – защита живота, бедер и паха. Где же этот пояс? Я отложил до и взял тарэ. Доспехи закончились. Также в посылке присутствовали огромные черные штаны из упругой ткани и такая же белая куртка. Я не мог вспомнить, как они назывались. Где же тут «светящиеся манжеты»? Отсутствовали только гигантские рукавицы. Наверно, не существовало опасности получить инфразвуком по пальцам. Сколько раз я убеждал себя не поддаваться на заманчивые предложения. И вот опять. Минутная слабость, и тут же становишься жертвой кучи мусора. Зачем только я согласился на весь этот бред! Рекличка проникла в аварийный канал. Это недопустимо. Кому-то из экспертов точно нужно разбить голову синаем. Я снял мэн, сгреб шкиз в охапку и зашвырнул в угол. Ненавижу все лишнее. Надо будет попробовать его сжечь на кострище бывнюти. Вспомнив про бывнють, я подумал, что у них было уже достаточно времени, чтобы убраться. Катер в порядке, нужно ли продолжать здесь оставаться? К тому же, мы вроде договорились… Нужно поесть и бежать. Опять эта жуткая холодная еда. Так и до заворота кишок недалеко. Мне не протянуть без мяса на обед. Еще немного и придется жарить его на костре. Ужас, до чего можно дойти от голода. Однако, позавтракав, я уже не был столь печально настроен. Мне захотелось в путь. Во-первых, стоило взглянуть на позиционер. А, может, завалить его к черту? С другой стороны, это всегда успеется, а так есть шанс наблюдать что-то интересное. Нельзя жертвовать экспериментом из-за такой ерунды, как относительный голод. Во-вторых, я должен был убедиться, что гости покинули остров, а если нет – сделать последнее предупреждение. Каким образом? Пришлось задуматься. Упомянуть, все-таки, шокер? Так ли это весомо для людей без портиков? И, кстати, может быть, у того, второго он есть? Тогда дело за малым. А если нет? Скорее всего – нет, они же подобны друг другу. Тогда скажу, что связался с регулятором и их выставят насильно. Пора кончать с этим. Вдохновленный планом, я вышел на берег и хотел, было, не торопясь засеменить привычным маршрутом, как вдруг задумался, что будет, если в мое отсутствие они наведаются сюда? Больше всего меня испугало возможное надругательство над басом. А вдруг вообще сопрут? И что я буду делать? Провожу взглядом уносящийся катер? Что еще можно украсть? Я осмотрел помещение. Бесполезный случайник? Забирайте оба. Если бы не идиотский шкиз, все мои ценности так и ограничились инструментом. А что еще? Ах, да, комбинезон. И еще шмотки, в которых я ступил на эту землю. Их не жалко. Комбик стоит прихватить. Холодные ночи не за горами. Еще? Колбын с херлисом? Можно еще украсть и проектор с маяка, но это уж совсем беспредел. Я понял, что не буду спокоен, если не спрячу кофр, шкиз и комбик. Шкиз было не жалко, но не хотелось отдавать просто так. Он слишком смахивал на ценную вещь. Правда, можно оставить его как приманку… Они безусловно соблазнятся и, имея такой очевидный трофей, уедут удовлетворенными. Но мне было противно доставлять им даже такое обманчивое удовольствие. Я спешно нацепил на голову мэн, снова сгреб шкиз в охапку, добавив к нему комбинезон, другой рукой схватил кофр с басом и тетрадкой, ногами вытолкал из времянки вовремя подвернувшийся мячик и углубился в лес. Здесь они точно не будут искать. Спрятав все добро под мохнатыми ветвями огромной одиноко растущей ели, я вернулся на берег и очень довольный собственной предусмотрительностью побежал вперед. Было жарковато. Наверно, это свойство пространства неизбежности. Или просто антициклон. Добежав до позиционера, я обнаружил, что ничего примечательного вокруг нет. Все было также как и вчера, только кольца не видно. Или мне было лень ждать проблеска. Я побежал дальше. Берег начал подниматься. Внезапно мне пришла в голову идея обмазаться глиной. Зачем? Вообще-то это полезно. Все-таки ее возраст полмиллиарда лет. А кроме того, если бывнють не уплыла, получится немного нарушить их ожидания: вчера был лысый, сегодня – зеленый. Может, это лекарство от рака! Оно ненавязчиво напомнит им о витающей вокруг смерти. Как же здорово смотрелась бы Ева! Огромная глиняная женщина. Организм забурлил переживаниями. В сущности, мне было все равно, как бы она смотрелась. Мероприятие задумывалось ради того, чтобы только обмазать ее. Потом она войдет во вкус, обмажет меня в ответ, и вот уже посреди пляжа образуются великолепные скульптурные группы совокупляющихся Аполлонов и муз. Размножить, расставить по острову и нестись от изваяния к изваянию. Из-за собственных же фантазий мне стало неудобно бежать, я перешел на шаг и старательно прогнал все эти навязчивые истории. Нельзя туда погружаться, а то потом не выбраться. Держись. Я добрался до первого обнажения глины, выкупался и старательно намазался ею. Со спиной возникли сложности, но кое-как заламывая руки сверху и снизу, я все же, как мне показалось, справился. Затем постоял неподвижно, чтобы обсохнуть. Мокрая глина – темная, а когда высохнет – светло зеленая. Отличный оттенок. Тело начало приятно стягивать. Я не дождался полного высыхания и побежал дальше. Пот все равно не даст ей затвердеть. Было тяжеловато. Солнце жгло тело как печка глиняный горшок. Поначалу даже зашумело в ушах, потом перестало. Наверно, привык. Вскоре в ушах снова появился посторонний звук, похожий на топот. Джерро-конг! Он все-таки вышел на берег и догоняет меня! Я здорово испугался и даже хотел броситься на скалу и взлететь вверх по корням, но нашел силы осторожно обернуться. Это был не джерро-конг. Какой-то осел бежал за мной в костюме Леонардо. Это был мой новый знакомый. Он нацепил его прямо поверх своих белых штанов. Что и говорить, техника бега оставляла желать лучшего. Не всякий способен использовать костюм Леонардо по достоинству. В сущности, сам Леонардо здесь совершенно не причем. Просто, красивая легенда. Может быть, он и смог бы изобрести его – всего лишь строго механическое устройство, состоящее не более чем из сложной системы пластичных рычагов, – но не смог бы реализовать на практике за неимением современных материалов динамичной плотности. Хотя наверняка оценил бы идею, ведь он так любил лошадей! Я как-то пробовал костюм – тут требуются значительные усилия и терпение. Самое сложное – поймать баланс между усилием рук и движениями ног. Все дело в руках. От них зависит инерция тела. Правильно используя руки, помогаешь ногам получше оттолкнуться. Помню, несколько раз мне удавалось поймать непередаваемое ощущение бега на четвереньках и почувствовать себя лошадью, потом я здорово навернулся, и впредь, страх не позволял расслабиться настолько, чтобы нормально разгоняться. Всему надо учиться в детстве, а не когда от себя уже не отделаться. Судя по тяжеловесности бега, он тоже начал недавно, хотя конечно же достиг куда больших успехов, чем я. Наверно, у него был дополнительный мотив – избавиться от лишнего веса. Бег в костюме Леонардо вытряхивает наизнанку. Ему стоило активнее нагружать руки. Должно быть, пару раз он уже летал через голову, поэтому немного заваливался назад. При этом он все равно бежал раза в два быстрее, чем я. Пришлось остановиться. Если это чучело не сумеет затормозить, смогу хоть вовремя отпрыгнуть. Но чучело остановилось. Пот лил с него ручьями. Торчащие сквозь суставы костюма штаны промокли насквозь. С минуту мы стояли молча и пялились друг на друга, пока он переводил дыхание, а я собирался с мыслями. Горилла на протезах и зеленый человечек. Две расы в новых обличиях.