Текст книги "Экспертиза. Роман"

– Привет, Пифагор! – наконец выдохнул он.

– Привет, – сказал я, соображая, почему именно Пифагор. Вероятно, имелся в виду Диоген. Издали колбын и впрямь напоминает бочку.

– Ну и жарища! – Похоже, он ничего не понял из того, что я говорил вчера.

– Почему вы не уезжаете? – строго спросил я.

– Скоро уедем. – Какая-то дежурная отговорка. Наверно, он всегда так говорит. Одним и тем же тоном.

– Я делаю вам предупреждение, – произнес я достаточно твердо. – Вы должны немедленно покинуть ареал моего сервиса. В противном случае вам известно, чем это может закончиться.

– Ну, просвяти, – сказал он небрежно, уже отдышавшись.

– Я сообщу регулятору, а в крайнем случае применю шокер. – Он снова скользнул взглядом по моему портику. Наверно хотел стянуть с руки, только тогда легко уже не отделаешься. Не помню, что полагается за насильное лишение портика – может быть, даже, бункер. Давно не задумывался над этими вопросами.

– Чего ты, слязник, реклитишься, жаль что ли острова? – презрительно спросил он.

– Ведите себя прилично. Острова мне не жалко. Вы мешаете работать. – Тут он заржал:

– Работать?! Вы посмотрите на него! Ты… чучело зеленое, что ты о себе думаешь, принзяра? Чего ты там работаешь? Посмотри на себя в зеркало, чумара деликатская. – Ага! Значит, он, все-таки, понимает, кто есть кто!

– Не грубите, что может быть не ясного? Найдите другое место, здесь мой ареал! Это не каприз, а реальное положение вещей.

– Я бы тебя узлом завязал, – сказал он по-прежнему не грубо, – если бы не костюм.

– Я еще пробегу мимо, – заверил я. – Желательно, чтобы к этому времени вас там не было. – Это прозвучало весомо. По крайней мере, мне так показалось. Он не сразу ответил, потом слегка приналег на руки, пригнулся ко мне и насмешливо сказал:

– А мне послядь твоя рекля. Принзишь, слязеныш? – От него пахнуло какой-то мерзостью. Наверно изо рта. Что они там готовят на своем костре? Я развел руками:

– Мне – тем более… – На этом диалог закончился. Он скорчил презрительную гримасу, занял стартовую позу и шагнул вперед. Тут бы и вмазать ему сзади между ног, чтоб знал, куда попал. Пока я смаковал эту идею, он разогнался и вскоре, выйдя на крейсерскую скорость, унесся далеко вперед. Видимо, наш разговор не сильно выбил его из колеи. Иначе, точно навернулся бы. Вот бы я посмеялся! Недолго думая, я вызвал аварийный канал. «Заявляю атаку шокером. Сделайте проверку нарушения сервисного ареала». Прошло полминуты. «Сервисный ареал не нарушен». – «Как это не нарушен?! – вскричал я. – Проверьте еще раз! Посторонние предметы на берегу!» – «Формальных признаков нарушений нет. В случае подозрений свяжитесь с регулятором». Твари! Чтоб вас всех! Я как-то и сам поверил собственным угрозам. А ведь еще вчера понял, что невозможно аварийно атаковать человека без портика. В любом случае, разворачиваться поздно, я решительно продолжил пробежку. «Ну что?» – спросил мой друг. – «Заткнись», – сказал я. Хотел нарушить их ожидания, вместо этого нарушились мои. Теперь уже оба катера кое-как валялись у берега наполовину в воде. Один больше другого. Никто не собирался уплывать. Неприятный холодок пробежал у меня по спине. Им наплевать на все, что я говорил и скажу еще. Они посмеялись надо мною. «Это ты над ними посмеялся, – вступил мой друг. – Не мог нормально объясниться?» – «Не лезь! – приказал я. – Кто они такие, чтобы нормально объясняться? Им здесь не место и точка. Мы оба знаем». – «Ты будешь иметь большой успех, – сказал он. – Настоящее явление!» – «В каком смысле?» – спросил я. «Им скучно, а здесь такое зрелище! В следующий раз явишься к ним в шкизе?» – «Заткнись», – повторил я. Новый катер стоял ближе и был размалеван белой мультикраской. Изображение шевелилось, создавая иллюзию проекции. Белые прямые линии сменялись волнами, зигзагами, геометрическими фигурами, – этот катер выглядел куда более фетишем, нежели средством преодоления расстояний. В этом вся бывнють. Ей важнее произвести впечатление, чем докопаться до собственной сути. Дешевка, одно слово. Мне показалось, что продолжать разговор бесполезно. Хорошо, если не отпринзят. Тот, в майке, сидел на краю своего линкора и следил за моим приближением. Не обращая на него внимания, я проследовал мимо. Больше вокруг никого не было. Остальные, наверно, заняты изъятием тела из залипшего костюма Леонардо где-нибудь в кормовом помещении. Хорошо, что их нет. При свидетелях этот урод обязательно крикнул бы что-нибудь вслед. Худшие ожидания не оправдались. Я боялся кульминации конфликта. Мне полегчало. Теперь надо было решить, как действовать дальше. Катера остались далеко позади, когда вдруг я увидел кого-то на берегу. Кажется костюм валялся рядом. Этот «кто-то» состоял из двух тел. Даже издали было ясно, что они совокуплялись. Почти у самой воды. Нельзя было придумать ничего более гадкого, чтобы выразить ко мне свое презрительное отношение именно так. Не оставалось ничего другого, кроме как констатировать, что ко всем захлестнувшим меня эмоциям теперь добавилась еще и зависть. На его месте должен был быть я. В сущности, он совсем неплохо справлялся, лежа на левом боку, спиной ко мне, и опираясь на локоть. Она прижалась к его шее лбом и не могла заметить моего приближения. Светлая прядь распущенных волос спадала ему на спину и слегка подрагивала в такт с едва заметным покачиванием. Собственно, кроме пряди, я видел только обвивающие его руку и ногу. Наверно, ей было даже приятно. Все это выглядело бы красиво, если б не дряблая буксующая задница на переднем плане. Она все портила. Это не было похоже на высокое искусство. Название я подобрал соответствующее: «Дряблик со своею дряблиной». Потом подумал и смягчил до дряблинки. Все-таки она была хороша. Но как любая бывнютская женщина, обесценила себя прежде всего собственным выбором. Может, ей хотелось защиты? Чего она боялась? Неужели она совсем себе не интересна? Неужели так сложно попытаться стать Прекрасным существом, выбрав неочевидное? Я пробежал совсем рядом и не позволил себе обернуться. Не хотел, чтобы он видел это. Так и бежал, не оборачиваясь, хотя давно пора было смыть с себя эту нелепую глину, а заодно и охладиться. Наконец, дистанция закончилась. Бессильно рухнув в воду, я перевернулся на спину и стал смотреть в небо. Какая глупость связаться с этими уродами! Зачем я полез к ним?! «Наконец-то», – послышалось рядом. «Ты еще тут, – проворчал я, но уже без особой злости. – Я устал». – «Хорошо, хоть, ты способен воспринимать реальность, когда доведешь себя до исступления. Почаще бы так». – «Отстань. Давай, лучше решим, что делать». – «А что теперь сделаешь? Радуйся, если они не нагрянут сами». – «Как же теперь бегать?» – «Придумаешь что-нибудь. Тоже мне, проблема». Так мы и лежали, как в стоячей воде, бездумно пялясь вверх. Если так будет продолжаться и дальше, море зарастет ряской. Ряска не будет жаловаться на отсутствие необратимой составляющей времени, она неизбежна, как звезды на небе. Между тем, уши снова наполнило знакомое шипение. Я, как в прошлый раз, осторожно нырнул и высунул из воды глаза, как перископ. Катер шел очень далеко. На мгновение показалось, что он уплывает. Вроде это был тот, второй, хоть узоры отсюда и не различались. Потом он остановился. Непохоже, чтобы он решил последить за мной оттуда. Мне стало все равно. Я поплыл к берегу, встал на ноги и, смыв остатки глины, вышел из воды. Пусть следит, если хочет. Что тут можно увидеть интересного? Демонстративно спокойно походив взад-вперед, я сходил во времянку, попил воды, вышел обратно и устроился на песке. Тяжело бежать по такой жаре, особенно после перерыва. Потом настало время горшка. Портик едва слышно подтверждающе цокнул. Обычно горшок прилетал справа. Мне всегда нравилось следить за ним издалека. Как такая игра – кто раньше заметит. На этот раз раньше заметил мой друг. «Я смотрю, тебе последние дни везет», – сказал я. «Скорее, тебе не везет. У меня все, как обычно», – ответил он, обиженный, что его вовремя не послушали. «Рано или поздно они все равно уберутся, – заверил я. – Вон, видишь, уже уплывает!» В это время со стороны катера раздался легкий хлопок. Что бы это могло быть? Очередная прогоревшая подушка? И в тот же миг метрах в ста прогремел хлопок куда большей силы. Я инстинктивно сжался. Все, что успел заметить, так это целую гору взмывшего вверх песка, глухой удар какого-то падения, треск деревьев и пронесшийся надо мной порыв ветра. Земля вздогнула так, будто на нее рухнул метеорит! Потом все стихло. Меня присыпало песком и каким-то мусором. Рядом торчал металлический осколок. Они сбили горшок! Невероятно! Я не мог поверить. У них оружие!! Горшок и впрямь разлетелся на мелкие кусочки, как древний осколочный снаряд. Местами они содрали кору с сосен, одно дерево вообще треснуло вдоль, как от удара молнии. Сам паззл разлетелся вдребезги, а сердечник зарылся в песке буквально в двадцати шагах. Они запросто могли угробить меня одним из осколков. Я бросил стремительный взгляд на катер. Будет еще стрелять? Но он уплывал, причем обратно за остров, и вскоре скрылся за лесом. Это была акция устрашения. Что ж, она удалась! Теперь понятно, почему они так уверены в себе. Эту уверенность я распознал еще тогда, будучи в шапке, только не смог понять откуда она исходит. Теперь все ясно. Они могут сбить не только горшок, но и шокер и любой другой паззл, в том числе с моей едой. Вот и дожили. Больше пляж не вызывал чувства сложившегося уюта. Оглядываясь во все стороны, я спешно поднялся и, пригнувшись, забежал в лес. Там я залег между деревьями и некоторое время неподвижно лежал и тяжело дышал, поглядывая в сторону моря. Мне стало страшно. Я ничего не мог им противопоставить. Проведя так полчаса, я перебрался во времянку и только тут вспомнил, что мой бас спрятан в лесу. «Может, так оно и лучше, – подумал я. – Что им мешает выстрелить по времянке?» Собрав свои тряпки, я вернулся в лес. Потом нашел ту одинокую ель и заглянул под ветви. Все на месте. Открыв кофр, я спешно одел шапку. Нужно быть на шаг впереди, необходимо знать, что они предпримут в следующий раз. Но, то ли я был слишком взволнован, то ли до них было далеко, – ничего нового услышать не удалось. Однако пока существовала опасность нападения, я решил оставаться в ней. Где же Парсек?! Может, улетел? Конечно, улетел! Теперь ему точно не стоит здесь появляться. Какой молодец, послушался… Или почувствовал угрозу? Животные всегда чувствуют неизбежность. Я решил пока не пользоваться горшками, чтобы исключить повод для очередной атаки. К тому же, если вторым выстрелом они планируют поразить не горшок, а непосредственно меня – не следует помогать им так легко навестись на цель. Я впервые всерьез задумался, что будет, если меня убьют. Например, сегодня ночью или завтра днем. Одного точного выстрела вполне достаточно, чтобы избавить захваченный остров от последнего аборигена. Что после меня останется? Пожалуй, ровным счетом ничего. Я достал из кофра тетрадку и принялся строчить, а каждую вновь исписанную страницу для надежности заносил в портик. К обеду я осторожно выбрался на берег и осмотрел горизонт. Он был чист. Дневной паззл беспрепятственно залетел в шлюз и разгрузился. Я повертел в руках пакетик с мясом. Если случайник исправен, почему бы не выйти из под кольца и не попытаться приготовить его? Выходило так, что стоянка гостей находилась от позиционера дальше всего, значит, ее еще не накрыл конус? Нужно быстрее бежать в ту часть острова. С минуту я размышлял, стоит ли тратить силы ради горячего куска. И так тяжелый день. Круг по острову в глине, обстрел, – нужны ли еще впечатления? Я отложил пакетик в сторону. Сутки протянет. И я протяну. Затем, все-таки прихватив случайник с водой и немного еды, спешно убрался из времянки. Сегодня ночую в лесу. Там я вновь погрузился в творческий процесс. Незаметно наступил вечер, а за ним и ночь. Вдохновляясь и утомляясь, гуляя в темноте между деревьями и снова погружаясь в дело, я строчил почти до утра. Сначала в тусклом свете портика и звезд, потом под выглянувшей из-за деревьев луной. Все это было очень необычно. Кажется, иногда действительно удавалось полностью забыть себя, и это были непередаваемые моменты. С рассветом, распухшая от текста тетрадка начала расплываться перед глазами. Во чтоб это не стало, нужно было поспать. Кое-как удалось забыться на пару часов. Только после пробуждения я вспомнил, что подумывал залезть на ночь в комбик. Скоро придется спасаться в нем не от холода, а от жары. Сколько еще накочегарит этот позиционер? Не думал, что под конусом имеет место парниковый эффект. Внезапно я обнаружил еще и шапку на голове. Не удивительно, что за ночь мозги будто сварилась вкрутую. Спрятав шапку на место, я отправился на берег и традиционно строго осмотрел горизонт. Чисто. Осторожно подкрался ко времянке и прислушался. Вдруг засада? Потом вошел внутрь. Воспользовался холодным завтраком. Запил водой. Мясо все также лежало там, где я его и оставил. Оно было похоже на приманку. Никто не приходил в мое отсутствие и не соблазнился ею. Даже джерро-конг. Как будто и меня целый месяц здесь не было – так пусто и одиноко кругом. Заброшенное место. Всего сутки, а уже веет тоской. Потом захотелось выкупаться. Стоит ли делать это прямо перед маяком, где я как на ладони? Вода манила. Было очень жарко. Махнув рукой, я мгновенно пересек пляж и упал в море там, где было еще по колено. Повожусь у берега и сразу обратно. Чем же сегодня заняться? Прежде всего, поесть. Еще пара постных дней и я не смогу переставлять ноги. Обязательно послушать врагов. Неизвестно, о чем думает тот, второй. Круг по острову отменяется. Возвращаемся к лесным прогулкам. Больше в голову ничего не пришло. Я снова лежал на спине, глядя в небо, и старательно вслушивался в воду. Нет ли характерного шипения? Вода молчала. На обратном пути я все-таки забрал несчастный кусок мяса себе и вернулся к ели. Мне показалось, способность рассуждать здраво утрачена: все, что я делал, отдавало слабоумием очевидной суетой. Туда-сюда, туда-сюда – как будто вляпался в такую глубокую неизбежность, из которой вообще нет выхода. Трясина, затягивающая все дальше. Я обхватил голову руками и зажмурил глаза. Не знаю, сколько просидел так. Потом раздался хруст веток. Кто-то шел в мою сторону. Это было даже интересно, потому что сам я уже не мог понять, что делать. Может, кто подскажет? Я открыл глаза. Из-за деревьев показалась майка. Вот и подсказчик. Тот, второй! Как он нашел меня? Выследил. Шел за мной от самого берега. В руках у него был какой-то прибор. Он видит мой портик! Мне стало совсем неприятно. Эти люди готовы на все.

– Поговорить надо, – сказал он, остановившись неподалеку. В общем, у него был приятный голос. И он пытался говорить без вызова.

– Говори, – равнодушно ответил я, не шелохнувшись. Глядя в землю, он медленно присел на корточки, уперевшись локтями в колени.

– Тебя как зовут?

– Слушай… давай без этого всего… что тебе надо?

– Странно как-то… – Он чуть шевельнул плечами и поднял глаза.

– Что странно?

– Столько места, а мы, как будто, мешаем друг другу… – В этом вся бывнють. Не понимает, что такое правила. Кто у кого в гостях?!

– Знаешь… я пятнадцать лет горбатился в душегубке только за тем, чтобы почувствовать свободу, – сообщил я и поморщился. Звучало слишком напыщенно. – И вот теперь, какие-то бараны сбивают мои горшки. Это ты называешь странным?

– Это была шутка, не обращай внимания. – Он вяло усмехнулся.

– Вы чуть меня не угробили. Зачем вам неприятности?

– Интересно! – пояснил он с какой-то невообразимой искренностью. Неужели действительно ничего не боится? Или привык?

– Зачем вам это? – повторил я, словно часть его искренности передалась и мне. Он снова пожал плечами, на этот раз увереннее:

– Я так живу. Мне нравится.

– Мне тоже нравилось, как я живу, пока не появились вы.

– Ты мне не мешаешь.

– Еще бы. В этом и проблема. Я никому не мешаю. Некоторые этим пользуются. И что прикажешь делать? Почему бы и вам никому не мешать?

– И я не мешаю. – Наверно, это бесполезный разговор. Мы помолчали, глядя в разные стороны. – Что там за крест на берегу? – безразлично спросил он.

– Могила, – ответил я.

– В смысле?

– Древнее захоронение.

– Надо же… – он как будто удивился. – Как же оно уцелело? А кажется, только вчера воткнули.

– Не знаю, – сказал я. – Мое дело – не трогать. Не я втыкал. – Снова помолчали. И ты не трогай.

– У тебя мячик есть, одолжишь? – Откуда он знает? Неужели заметил под ветками?! Я напрягся, но потом понял, что вовсе не тайник, а, скорее, футбольные ворота на берегу.

– А у вас на катере нет, что ли?

– Лопнул.

– Я хочу, чтобы вы уехали, – повторил я. – Найдите другое место! Почему нужно обязательно доводить до конфликта? Это вы называете интересным?

– Опять за свое… – Кажется он говорил с чувством превосходства. Невероятно. Как ему объяснить?! – Не знаю, кем ты там себя считаешь, но на самом-то деле ты даже больший урод, чем мы. – Я молчал. Нужно было дослушать эту теорию. Тем более, что в ней звучали самокритичные ноты. – Думаешь, ты свободен, а сам носишь ошейник. – Он указал глазами на портик. Хорошо, что он это сказал. А то на глупые вопросы сложнее отвечать.

– Дело разве в портике? – спросил я. – Думаешь, он означает принадлежность к чему-то? Это твой катер – принадлежность. Или инструмент превосходства. Называй, как хочешь! Я ношу портик из уважения к людям, которые тоже носят его. Уж и неважно, что это означает. Ношу и все. Не бунт, а деликатность. Может, быть это патриотизм – уважение к людям, которые рядом? У вас все иначе: деликатность – слабость, портик – ошейник, люди – помеха, а вы – центр земли. И как я должен к вам относиться? Думаете, правила ограничивают свободу? Посмотрел бы я, как бы мы жили без правил! Вы первые и поубиваете друг дружку. Так что не надо высоких материй. Надо хотя бы знать, что такое свобода, чтобы рассуждать о ней. – В общем-то, я сказал это больше для себя, чем для него. Я знаю, не надо советовать бывнюти, как жить, но что остается?

– И тебе не скучно? – спросил он так, будто ничего не расслышал.

– Я не готов гадить под ноги ради развлечения. Даже, если мне скучно. Даже здесь, где я по определению один! Мир, в котором я живу – прежде всего, я сам. Если хочется его изменить, я переделываю себя, а не тех, кто вокруг. Вы – наоборот. Сами себе мешаете, а думаете, мешают вам.

– Кто это, «мы»? – спросил он, как будто удивившись. Я не хотел произносить это слово, поэтому сказал только:

– Люди без портиков.

– А-а! – Он поднялся на ноги. – Ладно. Все ясно.

– Уезжаете? – Он не ответил. Как будто обиделся! Потом хотел еще что-то сказать, потоптался на месте. – Уезжаете или нет? – повторил я. Это было лишнее.

– Ты обычный урод, – сказал он спокойно. – Были сомнения, но ты их развеял.

– Проваливайте! – рявкнул я. Он подошел вплотную и навис сверху. Я не шевелился и не смотрел на него.

– Не гавкай, хилятик, – сказал он грозно. – Шутки кончатся – займешь место горшка.

– Это ты шокеру скажешь, – эхом отозвался я. Он постоял еще немного, потом выпрямился и отошел в сторону, словно раздумывая, уходить или нет.

– А знаешь… – от агрессии не осталось и следа. – Гордыня кончает безумием.

– Что? – переспросил я. Он развернулся и исчез за деревьями. Я вспотел. Неприятный разговор. Не надо было вообще его начинать. Зачем я впал в эти глупые объяснения? И что означает последняя фраза? Почему-то вспомнились мамины пустые глаза. Как я смотрел в них и думал, неужели все? Почему именно так? Почему, казалось бы, мы рядом, но это ровным счетом ничего не значит? А раньше значило. Куда это делось? Все произошло так медленно и незаметно… Как будто ничего и не менялось, только теперь по разным причинам нам не узнать друг друга. Я встрепенулся. Мне не хотелось, чтобы эти мысли были как-то связаны с тем, что он сказал. Посмотрел на портик и мне впервые захотелось снять его и отложить надолго куда-нибудь в сторону. С этим портиком они везде найдут меня. Что же это такое? Обхватив голову, я еще долго сидел на том же месте и вслушивался в звуки леса. Надо же так вляпаться! Черт бы взял эту неизбежность! Может, все-таки завалить позиционер? Но что это изменит? Разве что, одной «могилой» станет меньше. Давно я не видел мир в таком черном свете. Может быть, я не высказался так, как хотел или обманул сам себя? До чего неприятный осадок. Обычно он сопровождает именно это. Как он посмел заявиться ко мне? Это жалкое кочующее бывнюшко… Как он смеет учить меня, да еще и произносить какие-то умные слова, делать оценки? От невидимой ярости мне аж скулы свело. Я лег на спину и попробовал успокоиться. Хотел что-нибудь еще написать, но понял, что в таком состоянии лучше и не начинать. Тогда я взял случайник, кусок мяса и отправился в лес искать зону, открытую для необратимости. Может быть, там, вместе с горячим куском мне в голову придут более светлые мысли? Давненько я их не слышал. Надо выбираться из-под креста и чем раньше, тем лучше. И вправду, недалеко от их побережья случайник внезапно фыркнул и выдал кипятка. Увы, он был бесполезен – я не взял с собой чая. Пришлось вылить на землю. Даже готовое мясо не подняло мне настроения, хотя от приятной сытой тяжести начало клонить в сон. Недолго думая, я лег под деревом и заснул. В голову осторожно постреливало. Наверно, стучалась необратимость. Она же выдула из головы все мрачные сны. Общение совсем доконало меня. Проснувшись к вечеру, я поплелся обратно. Что-то безысходное было в моих бессмысленных походах туда-сюда. Вернувшись, я снова даже не стал пытаться что-то написать, а достал бас, привалился к дереву и стал задумчиво дергать струну. Где-то там, около маяка, звучал проектор. Я сделал погромче и услышал едва доносящееся до меня гудение. Оно рассеивалось между деревьями, наполняло лес непонятно с какой стороны и в целом настраивало на зловещий лад. Я бы испугался, услышав в лесу такие звуки. Они спускались как из ниоткуда, пронизывали тело и наполняли сумеречный пейзаж тревогой. Мне стало жутковато. Я начал постепенно увеличивать громкость и спускать нижнюю струну. В какой-то момент звуковая дрожь пробрала меня насквозь и стало совсем неприятно. Я накрыл струну ладонью и заметил, что портик требует внимания. Он опять предлагал воспользоваться шкизом. Ах, вот оно что! Не раздумывая, я стал натягивать на себя доспехи. Слышно ли меня на том берегу? Если я слышал их хлопки, значит, и они слышат? Облачившись в костюм, я повесил бас на ремень и пошел на берег. Хотелось посмотреть, как дела там, рядом с проектором. Там был полный порядок. Даже сквозь мутноватое забрало мэна было видно, что манжеты светятся как раскаленные металлические кольца. Шкиз потряхивало, я чувствовал эти вибрации. Если бы не он, меня б, наверно, разорвало на части. Потом я отложил бас и, взяв в руки синай, некоторое время вдохновенно рассекал им сумерки, атаковал колбын и вдумчиво выпускал воздух из ноздрей. Словом, пытался укрепить свой боевой дух. Надо сказать, это немного подействовало. Я ненашутку разогрелся, потом сидел по шею в воде и пытался остыть. Меня беспокоил лишь окончательно нарушенный режим дня. Обычно это следствие неприятностей. Действительно, я сплю когда попало, ем когда попало. Надо попытаться вернуться к нормальной жизни. На этот раз я ночевал во времянке. Наверно, мне стало наплевать, что будет или просто совсем устал. Я даже не стал относить бас в кофр под елку, а положил рядом. Почему-то с ним было спокойнее. Затем меня разбудило солнце. Оно светило прямо в круглое окошко. Мне показалось, я заснул пять минут назад. Вставать совсем не хотелось, но если долго лежать, обязательно заболит голова. Нехотя, я выполз на берег и потянулся. Как будто ничего и не происходило. Все тот же остров. Никаких соседей, никаких выстрелов и глупых разговоров. Кажется, я впервые за последнее время почувствовал себя раскованно: сложив руки за головой, прогуливался вдоль воды, жмурясь от удовольствия. В конце концов, может, и впрямь, плюнуть на все? Пусть живут там, если нравится, гадят потихоньку. Не надо нам больше встречаться… Что-то белое лежало в воде почти у самого берега вдалеке. Я специально остановился, чтобы сначала догадаться, что это, а уже потом рассмотреть поближе. Непонятно. Как будто детская игрушка. Ладно, если б волны – понятно, прибьют к берегу что угодно, – но сейчас-то как? Откуда это взялось? Опять уроды намусорили? Я прошел немного вперед, и сердце мое защемило. Оно просто рухнуло вниз, застонало и запросилось наружу. Это был Парсек. Я бежал к нему так быстро, как наверно никогда еще не бежал. Хотя все это уже не имело значения. Он был мертв. Огромное тело торчало из воды как айсберг, голова на длинной шее покоилась на дне. Я опустился над ним, встал на колени, попытался взять на руки. Не тут-то было. Кое-как мне все-таки удалось вытащить его на песок. Даже сейчас он был невероятно красив: мощные лапы с перепонками, толстая шея, чистейшие белые перья, еще не успевшие слежаться и поникнуть. Замершие глаза, раскрытый клюв, – мне было больно смотреть на это. Я сел рядом, накрыл его голову ладонью и заплакал. Они все-таки убили его! Зачем, зачем он остался и не улетел? Я же предупреждал! Это я виноват! Зачем я кормил его, зачем приручил, приучил доверять людям? Эта свинья сначала накормила меня своими разговорами, а потом пошла и убила его! Они несут только разрушение. Каждое их появление несет собою полный мрак. Чертова бывнють! Сжав зубы, я поднялся и дошел до лесного укрытия, где лежали мои тряпки. Взял самую большую и вернулся назад. Потом осторожно завернул в нее Парсека. Поднялся. Прижал к себе. Какой тяжеленный! Что теперь делать? Я даже не знал, прилетает ли аварийным каналом тропосферный паззл. На жаре тело быстро начнет разлагаться. Я дотащил его до времянки и положил в тени. Как глупо. Мне не хотелось его оставлять. Стоя на коленях, я гладил его через тряпку двумя руками и слезы снова катились по моему лицу. Единственный настоящий друг и тот погиб от руки иноверца. Надо было снести этот проклятый крест или утопить как я и собирался с самого начала. Хотя, причем тут он? Я знал только одно – с бывнютью пора кончать. Не прошло и минуты, а я уже понял, что делать. И как только раньше не догадался? Верно, в неизбежности мозги совсем не работают. «Прощай, друг, – сказал я. – Извини… но мне нужно идти! Надо кое-что сделать для тебя…» Я решительно встал и отправился к маяку. Давно уже не помнил от себя такой уверенности. Там я поднялся на самый верх и внимательно осмотрел проектор. Нужно было его снять. Провозившись минут пятнадцать, мне удалось расцепить эти дрянные пневмохомуты. И кто только его так присобачил? Руки бы оборвал. Проектор весил как лебедь, никак не меньше. Но все это меня не интересовало и не беспокоило. Я знал, что делать, и уже ничто не могло оставить меня. «Это неизбежность! – воскликнул я сам себе. – Теперь и вы узнаете, что это такое!» Потом я спустил проектор вниз, едва не навернувшись с лестницы. Вот было б весело! Переломал бы все кости и так и лежал, пока кто-нибудь не пришел. Уже бы и нечего было в тряпку завернуть. В лесном укрытии для начала я облачился в упругие штаны и куртку – мягкие части шкиза. Как же они назывались?.. Должен был быть еще такой платочек под шлем… Тоже не помню. Но мне он и не нужен – вместо него будет шапка! Мягкое оружие под жесткой защитой. Затем я водрузил на себя до и затянул на нем все ремешки. Следом за ним тарэ. С ним пришлось повозиться. Никак не мог прикрепить к до верхний край. После аккуратно одел шапку. Вот уж где не ошибешься. Сидит, как влитая! Теперь надо было понять, как дотащить проектор до вражеской территории. Я взял тряпку, в которой спал и сделал из нее нечто, похожее на рюкзак. Лежа на спине, потом на боку, кое-как мне удалось примотать проектор к спине, завязав в подмышках узлы. Перевалившись на четвереньки, я потряс телом. Если и хлопнется, то не сразу. Потом, если что подтяну. Осторожно встал. Непривычно с такой ношей. А еще надо взять кофр! Нет, я решил взять бас без него. Слишком тяжело будет тащить еще и чемодан. Я просто не дойду. Так… надо бы еще поесть. Нет, не могу. В таком состоянии никакая еда не полезет. Сделаю дело – наемся, как следует. Я попил воды, чтобы хватило на дальний путь и нацепил на голову мэн. Как будто меня погрузили в древний батискаф. Ни черта не видно. По крайней мере, теперь не будут попадать ветки в глаза. В путь! Повесив на плечо бас, я двинулся вглубь леса, стараясь не слишком трясти ношу за спиной. Узлы то и дело слабели, я останавливался, снимал бас, тянул их, одевал бас обратно, шел дальше. Через полчаса стало совсем тяжко. Но об отдыхе не было и мысли. Как одержимый я шагал и шагал вперед, тараня лбом все, что торчало вокруг и как обычно норовило воткнуться в лицо. Мне уже ничего не хотелось. Только побыстрее бы скинуть на землю эту чертову железку! Голова под шапкой кипела, а накрытая мэном вообще шипела как скороварка. Наверно, не стоило одевать шапку сразу, но сил что-то менять тем более не осталось. Я мужественно терпел жару, стряхивая пот усиленным морганием безресничных век. Потом я подумал, что разумнее было нести за спиной сам шкиз, а проектор уж как-нибудь тащить на руках. Было бы хоть не так жарко. К черту все! Больше всего мне хотелось как можно скорее оказаться на месте. Тогда можно успокоиться и поддаться холодному расчету. Тогда все будет в моих руках! Иногда, когда усталость притупляла бешенство, я специально раскручивал себя злостью, чтобы идти дальше, и ноги несли вперед с удвоенной силой. Потом начались дюны. С одной я чуть не скатился. Проектор почти перевесил меня. Точно сломал бы об него спину, если б не тонкое деревце, за которое успел зацепиться свободной от баса рукой. Это немного привело меня в чувство. Я начал успокаиваться. Что толку от меня мертвого? Здесь меня вообще никто никогда не найдет. Хотя, чего я беспокоюсь? Совсем забыл про портик. Как только начну умирать, он сразу зазвенит об этом во все стороны. Слетятся аварийные ангелы и соберут меня по кусочкам. Наверно, я настолько вошел в образ врага, что совсем позабыл об очевидных вещах. Никто не бросит меня на произвол судьбы. Один только Олле узнает обо всем последним. Потому что ему вообще начихать на меня и все, что тут творится. Как я был зол на него! Я был зол на всех! И даже на Супрема, который оставил меня в самый неподходящий момент, и теперь мне самому приходится исправлять эти глупые организационные ошибки. Ну погодите, сейчас я и вправду все исправлю. Вам и не снилось, как! Сползая с последней дюны на заднице, я поднял бас над головой, чтобы не зачерпнуть им сухую почву. Не хватало еще разбить инструмент, когда цель так близко. Где-то между деревьями блеснуло море. Но мне было наплевать на море, на красоту и прочие выкрутасы. Все это куда-то делось из головы, спряталось и боялось высунуться, пока я крался к береговому холму. Здесь я рухнул в песок и с отвращением вывернулся из-под рюкзака. Потом снял мэн и содрал шапку. Ну и кошмар! Просто ужас какой-то! Может, стоило сходить два раза? Нет, это слишком долго, я б не вытерпел. Успокоившись и чуть отдохнув, я выполз из-за холма. Катера стояли рядом носами на берегу. Мультирисунок резвился по левому борту ближнего. Мне и в голову не приходило, что они могут, например, поменять место. Хорош бы я был, если б приперся сюда – а их нет. Что дальше? Отправился бы искать вдоль берега? Интересно, в какую сторону? Но что толку от этих глупых мыслей: вот они, все здесь, в моих руках, как на ладони. На самом деле никого не было видно. Дряблик, небось, укрощает костюм Леонардо, дряблинка ловит бабочек, а мой философ, мой главный враг и убийца, шарится по острову в поисках новой жертвы? Ничего, я подожду. Теперь вы никуда не денетесь. Я размотал проектор и поставил его вертикально. Пусть тоже подышит, впереди большая работа. Потом поборол соблазн отцепить тарэ. Шоу может начаться неожиданно, не хотелось бы тратить время на амуницию. Прошел час. Немного хотелось пить, но я привык долго обходиться без воды. Я как верблюд, может, поэтому такой подсохший. Они что-то имели против моей письки? Посмотрим, будет ли у них повод подумать о ней еще раз. Вдалеке появилось первое чучело. Это был дряблик. На нем действительно был костюм Леонардо, и он действительно бежал. Какой сюрприз! За прошедшее время он не продвинулся в технике и все также слегка заваливался назад. Но скорость набрал хорошую. Как ему не страшно?! Недалеко от катеров он приступил к торможению. Остановившись, с трудом встал на колени, потом упал на бок и начал освобождать руки. Это было жалкое зрелище. Чем-то напоминало агонию раненого птеродактиля. Тут же появилась дряблинка. Оказывается все это время она была совсем рядом – сидела на краю леса и, видимо, смотрела в ожидании вдаль. Если бы я знал, то успел бы поговорить с нею. Зачем ей эти штаны?! Она нагнулась над ним и стала помогать освобождать ноги. Что там у них дальше по графику? Потное совокупление? А где же третий? Он поможет? Третьего нигде не было. Вдруг с третьей стороны появился и он. Я чуть не заржал во весь голос – в руках он тащил случайник: «Бред какой-то! Только что работал, а уже нет!» – «А ты как думал?» – мысленно усмехнулся я, взялся за проектор и перетащил на вершину холма. Теперь можно не беспокоиться, что заметят – куда денутся? Потом спустился вниз, обстоятельно нацепил шапку. Что там у нас в головешках? Ну-ка, пошевелите мозгой, прием, прием! Пустота. В таком состоянии ничего не услышать. Да это и неважно. Не останавливаясь, я нахлобучил мэн и расправил его свисающие части по плечам. Ну, просто, ящер панголин, а не человек! Затем повесил на себя бас и пошел вдоль холма в сторону. Железное спокойствие овладело мною. Теперь, когда цель была в двух шагах, ничто не могло остановить меня или испугать. Как будто пространство накрыло еще одной волной неизбежности. Было невероятно легко идти. Я как будто летел вдоль моря. Еще бы! Протащить проектор через весь лес на собственном горбу! После такого взлетишь без лишних раздумий. Решив, что отошел достаточно, я поднялся на холм, осмотрелся, поправил бас и спокойно вышел на берег. До катеров было метров двести. Дряблик выполз из кокона. Эти клоуны стояли рядом и что-то обсуждали. Я повернулся к ним лицом и стал медленно-медленно приближаться. Они были в моих руках. Теперь им крышка! Неуловимым движением я дернул струну. Отсюда мне было ничего не слышно, но им – наверняка. Она обернулась. Чего смотреть – в лесу трудно заметить проектор. Инструмент звукового давления. Если он звучит, то везде. Также, как показывает. Но мы не будем ничего показывать. Это будет звуковое шоу. Показывать будете вы! «Громче», – сказал я и снова ущипнул верхнюю струну. Пожалуй, их пока ничего не беспокоило, скорее ими овладело любопытство. Ночные звуки, если конечно, они их слышали, а они наверняка их слышали, теперь явились днем и звучат совсем не так далеко и протяжно, а где-то прямо над головой. «Громче», – повторил я. Кажется, теперь, и мне стало слышно. Они заоборачивались и, наконец, заметили меня. Дряблик показал пальцем. Все трое повернулись ко мне лицом и замерли. Не знаю, на кого я был похож. Наверно, стоило перед этим включить проекцию и хоть бы глянуть, что это за чудо, но какая разница? Главное, я могу атаковать! К черту шокеры, к черту регулятора. К черту Олле! Придется все сделать самому! «Громче!» А ну-ка, добавим еще оборотов. Они как будто не знали, что предпринять. Возможно, без гитары я был бы похож на пришельца, а так – даже не представляю. Впрочем, мне было наплевать, что они думают. Кажется, у них был шок, потому что когда я в очередной раз добавил громкости и залупил по струнам дробью, их вид был уже не таким беззаботным, как минутой раньше. Наконец-то, их пустое любопытство начали вытеснять первые признаки паники. «Громче», – спокойно повторил я, потом схватился за колок верхней струны и, не переставая барабанить по ней, начал потихоньку скручивать. «Громче!» – заорал я, что было мочи, крутанул обратно, потом в другую сторону, еще раз туда и сюда! В какой-то миг струна совсем провисла, я спешно натянул ее до хоть какого-то напряжения, а сам не переставал дивиться происходящим и захлебываться от собственного счастья. Напротив же происходили забавнейшие вещи! Дряблинка как-то вся сжалась, сначала схватилась за голову, потом за шею, обхватила тело руками, скрючилась, потом ноги ее подкосились, она рухнула на песок и сидела так, пробиваемая настолько крупной дрожью, что даже отсюда было видно. А эти два барана, они стали как будто пьяные! Один побежал прочь, запнулся сам о свою ногу, рухнул, поднялся, запнулся снова, зарылся в песок, потом вдруг сел! Вот это да! Вот это зрелище! Между тем, второго тоже скрючило, но он никуда не побежал, а только начал орать. Его глаза вылезли из орбит, он вытянул руки и отмахивался ими, словно бы его атаковала стая шершней. «Громче!!» – заорал я, как только мог и ускорил шаг. Его лицо выражало такой неимоверный ужас, что на мгновение мне самому стало страшно. Меж тем, дряблик опять вскочил на ноги и какими-то хромыми прыжками поскакал обратно. Иногда его заносило в сторону, однажды он даже влетел в воду, но тут же вылетел оттуда, снова упал, снова поднялся и вдруг побежал с огромной скоростью! Откуда еще берутся силы! Наконец, я различил и его лицо. Он что-то орал и захлебывался. Глаза вот-вот выпали бы на песок. И тут произошло чудо. Второго начало носить из стороны в сторону, развернуло, и эти бараны умудрились столкнуться лбами! Со всей силы! Я точно слышал этот треск! Вот бы еще раз увидеть это! Только сейчас я заметил, что манжеты на куртке раскалились до предела. Ну, точно, еще немного и загорятся алым пламенем! «Громче!!» – орал я и ржал демоническим хохотом что было сил. Дряблинка упала на спину и замерла с широко раскрытым ртом. Эти двое упали, не знаю уж от чего больше – от столкновения ли, или от моих изысков. Кто-то там еще дергался, но, в общем, уже не слишком убедительно. Потом вообще перестал. Я в последний раз спустил струну до предела и зарядил по ней хорошенько с помощью большого пальца. Манжеты побагровели. Кажется, я нашел хорошую частоту. Больше никто не дергался. Только сейчас я заметил, что меня потряхивает, а перед глазами все вибрирует. «Убрать звук!!» – истошно завопил я. Как будто все замерло вокруг, а в уши воткнули две огромные пробки. Я подошел к этим троим. «Ну, что?! – продолжал орать я. – Теперь все понятно?! Какие еще будут пожелания?!» Безо всякого сомнения они были мертвы как никогда. Как не могло им присниться ни в одном самом кошмарном сне. Видели бы они свои рожи, источающие предсмертный ужас, разрывающиеся рты и вываливающиеся на песок глаза. «Я самый главный человек на Земле!!» – заорал я, нагнувшись над одним из них. Вот оно, мое нутро, наконец, показало себя в полной мере. Вырвалось наружу. «Убирайтесь отсюда! Все должно быть, как я сказал!!» Потом поднял голову, устремив свой взгляд в небо, воздел к нему руки и захохотал, потрясая кулаками. В общем-то, это был уже спектакль. По крайней мере, теперь я отдавал себе отчет в том, что делаю. Я старался хохотать как можно более театрально и зловеще, как самый-самый злой человек на этой земле. «Я ваш судья! – орал я сквозь этот хохот. – И… пала-ач!! А-ха-ха-ха-ха!..» Еще долго я ходил из стороны в сторону и изрыгал из себя бушующую власть, как будто этот бес всю жизнь сидел внутри и вот, наконец, выбрался наружу и задал жару всем, кого видел, включая меня самого. Это было абсолютное помешательство, страшное и одновременно столь сладкое, что не было ни малейшей возможности остановиться. Я перешагивал через трупы, склонялся над ними, что-то орал в их искаженные гримасами ужаса лица… Словно на землю спустился демон смерти и сполна насладился своею способностью карать неугодных. «Смерть иноверца-ам!.. – прохрипел я, окончательно сорвав голос. – Сме-е-ерть-ть!..» – возглас перешел в хрип, и я закашлялся. Потом остановился, понял, что ушел далеко в сторону и стою спиной к собственным жертвам. Не оборачиваясь, снял бас, положив его прямо на песок, развязал и бросил рядом мэн, стянул шапку и начал вытряхивать себя из тарэ и до. Как же мне надоели эти проклятые доспехи. Я чуть не сварился в них. В голове начинался болевой шторм. Освободившись от шкиза, я упал на песок и обхватил ее руками. В ушах стоял невообразимый шум, как будто та струна по-прежнему гудела в пространстве. Странно, что я не порвал ее. Ну, ее и невозможно порвать. Скорее, оторвется палец. Не знаю, сколько я так лежал. Наверно, до вечера. В глазах было темно, я не открывал их. Хотелось пить, но я не мог пошевелиться. Песок набился в полуоткрытый рот и ноздри. От головной боли мне было больно даже дышать. «Гордыня кончает безумием?» – пронеслось в голове. Как все-таки хитро устроена неизбежность. Был ли хоть один шанс избежать этого безумия? Зачем она подбросила мне этих болванов? Откуда взялись эти три шарика на моей одинокой траектории? От кого отскочили прямо ко мне? В чем справедливость нашей встречи и почему она оказалось фатальной для них, а не для меня? Получается не я их судьба, а они моя? Ведь это я изменил их жизнь максимально возможным образом, а именно попросту отнял! И что теперь будет со мной? Как теперь жить с этой огромной, налипшей, как слякоть, неизбежностью этих трех бестолковых жертв? Смогу ли я вернуться обратно? Будут ли в моей жизни еще приятные моменты или я так и помру, не сумев реализовать открывшийся после убийства выбор?! Зачем я сделал это? Почему я не подумал обо всем раньше? Почему меня так тянуло туда, в этот безвыходный круговорот? Почему обязательно нужно было кого-то убивать? Почему я безумен?! Это что, наследственное? Почему у меня так болит башка? Неужели я абсолютный псих?! Зачем ко мне являлись эти голоса: мой несчастный друг, убитый добрую сотню раз, папа Падло со своими нотациями? Зачем я залез с головою в херлис и почему боялся джерро-конга?! Волна с трудом осознаваемой нелепости себя проникла в больную голову и начала там хозяйничать. Все это какой-то жуткий сон. Сейчас я открою глаза, и он кончится. На мгновение мне действительно показалось, что ничего не было. Сквозь боль я повернулся на бок и приоткрыл один глаз. Сначала вообще ничего не увидел. Даже не понял, темно или светло кругом. Потом различил очертания леса. Там сзади должны валяться эти трупы и два огромных куска железа… Интересно, белые человечки мультикраски так и пляшут? Им все также весело? Я повернул шею. Нет, это был не сон. Что ж, когда пройдет голова, мне, определенно, будет, что вспомнить. Я знал, что полное осознание происшедшего еще впереди. Сейчас же пока не был способен на анализ. Эйфория сменилась полным опустошением. Ничего не осталось в моем безжизненном теле. Как будто с этими дикими воплями из меня вышло все, что сидело внутри – и плохое и хорошее, все до основания, все, что можно было вышвырнуть наружу. Зачем оно так долго там пряталось? Когда родилось? Что было не так с самого начала? В чем мой главный дефект? Или, если взглянуть иначе, есть ли во мне вообще, хоть что-либо хорошее? В болезни любой вопрос словно полирует голову изнутри. С одной стороны, с другой. От него не отвязаться, не отмахнуться. Он лезет, пока не измотает до исступления. Помню, вышла огромная луна. Сначала, я думал, это солнце, потом заметил звезды. Солнце и звезды – так не бывает. Это была луна. Она висела прямо надо мною и поднималась все выше и выше. Ее спокойный свет заставил открыть глаза и попытаться в ней раствориться. Получится ли теперь забыть себя, чтобы сделать хоть что-то? Не съест ли меня изнутри вина, не утянет ли еще в большую неизбежность как тяжелый якорь на дно? О, нет! Сколько же еще надо назадавать себе вопросов, чтобы только не думать о настоящем? Кто-нибудь, наконец, спасет меня от себя?! Тишина кругом. Никто не торопится на помощь. Наверно, стоило умереть еще тогда, когда мысли об этом впервые посетили меня. Проклятый остров. Если когда-нибудь, я еще выберусь отсюда, никогда больше не ступлю ногой ни на один подобный. Уйду вглубь материка, буду жить около реки, но больше никаких островов! Потом я изогнулся крюком, потому что в голову опять стрельнуло так, что не было никаких сил сопротивляться. Честное слово, было б чем, сам бы стрельнул в башку, не задумываясь! Помню, когда луна почти скрылась за деревьями, я подполз к воде и попил прямо из моря. С детства знаю, нельзя так делать, но иначе никак. Здесь море совсем не такое соленое как к югу. Можно пить, если очень хочется. В общем, жажда не оставила выбора. Даже ночью было жарко. Песок остыл совсем чуть-чуть, а скоро уже утро. Начало светать. Наверно, это был самый долгий рассвет в моей жизни. Самый томительный, бессмысленный и безысходный. Лучше бы он и не наступал. Смешно сказать, но я был просто-таки счастлив, что у меня болит голова, потому что если бы она не болела, не знаю, куда бы я от себя мог спрятаться. Больше всего хотелось вернуться во времянку, завернуться во все оставшиеся тряпки с головой и не вылезать оттуда неделю, а лучше всего так там и остаться, если, конечно, получится. Но я не мог не то что бы идти, а даже встать. Было так тихо, как будто я убил весь мир. Или очень сильно напугал. Он замер и боится пошевелиться. Однако нет. Нечто, все же, шевелилось в воде. Там далеко, что-то чернело и, кажется, неторопливо двигалось. Оно вплыло в поле зрения моего приоткрытого глаза и как жучок по стеклу стало пересекать голубую долину. «Олле, – прошептал я в конец пересохшими губами, – вот и ты, наконец… Неужели нужно кого-то убить, чтобы ты обо мне вспомнил…» – Последнее я смог только подумать. Губы отказались воспроизводить слова. Это была кабина. Обычная одиночная кабина из транспортной цепочки. Только всего одна. Недешевое удовольствие передвигаться вот таким образом. Но здесь нет цепочек – поэтому иначе никак. Все уникальное имеет значительную цену. Путешествие в одиночной кабине способно надолго замуровать на материнском плато. Любые цепочки большей частью тоже формирует бывнють. Никуда без нее. Своей непреодолимой склонностью к кучкованию они так упрощают жизнь! Лови волну и не потратишь ни метра свободы. Делай как они, и баланс не испортит настроения. Наверно, Олле может себе позволить такие фокусы. Вывернуться из цепочки и в одиночестве направиться к острову. Красивый жест. Мог бы явиться и на двухместной. Она приближалась, поравнялась с катерами, обогнула их, подошла к берегу, поравнялась со мной, немного повисела на одном месте и, наконец, миновала береговую линию и прижалась к песку. Я все также не шевелился. Надеюсь, он все осмотрел? Он видел этих железных монстров? Куда теперь девать эти горы металла? Тот, кто сидел внутри, кажется, не слишком торопился выходить. И он не был похож на Олле. Наконец, дверь открылась, и на песке возник незнакомый человек лет пятидесяти. Он был в черной форме регулятора. Черные брюки, черная рубашка с короткими рукавами. Хорошо, что на мне штаны и куртка от шкиза. Почему-то не хотелось общаться с регулятором голым. Он посмотрел в одну сторону, в другую, подошел ко мне. Теперь я видел только черные башмаки. Потом присел на корточки: