Текст книги "Отец Магистр Игнатий"

4. Философия в Коллегии св. Варвары

Коллегия св. Варвары по сей день стоит на улице Валетт, 4. Быть пансионером (portionniste) в парижской коллегии означало снимать «часть комнаты», другими словами, делить ее с другими. Иньиго делил комнату со своим магистром Хуаном Пеньей и двумя студентами, которые станут его близкими друзьями: савояром Пьером Фавром и наваррцем Франсиско де Хавьером. По предложению Пеньи Фавр вызвался повторить лекции с новичком Иньиго.

Порывы Иньиго обращать других смирялись его твердым намерением серьезно заниматься учебой. Однако троих своих товарищей, оставшихся в Саламанке, он пытался убедить последовать за ним в Париж. Как мы видели, он передал им письма с тем испанцем, которого навещал в Руане. В письмах он выражал им свое желание, чтобы они были рядом, но также писал и о том, что им придется самим взять на себя все расходы. Для португальца Каликсто де Са это было не так уж трудно, потому что король Португалии выделил пятьдесят стипендий для своих подчиненных, желающих обучаться в Париже. Через знатную португалку Леонор Маскареньяс, фрейлину императрицы Исабель, жены Карла V, Иньиго устроил так, что одна из этих стипендий досталась Каликсто. Кроме того, донья Леонор дала Каликсто мулицу, чтобы тот ехал на ней в Париж. Однако в конце концов он не воспользовался всеми этими средствами.

Дальнейшая судьба Каликсто была необычна. В «Автобиографии» Иньиго рассказывает только, что «он отправился в императорскую Индию» с некой духовной женщиной, а также, что по возвращении в Испанию он поехал обратно в Мексику, откуда в конце концов вернулся в Саламанку богачом, удивив этим всех, кто знал его. За этими словами скрывается драма, о которой сегодня у нас есть достаточно сведений. Духовной женщиной была Каталина Эрнандес, одна из тех «блаженных» (beatas) женщин, членов третьего ордена св. Франциска, которых направили в Мексику, чтобы помогать в наставлении новообращенных. Всем казалось, что Каликсто состоит в слишком близких отношениях с Каталиной. Прослышали об этом и судьи Мексиканской аудиенции. После бесплодных предупреждений судьи предложили Каликсто либо порвать эту дружбу, либо вернуться в Испанию. Он выбрал второе. Представляется, что он стал купцом. Этим можно объяснить и то, что в Саламанку он вернулся богатым человеком с совсем другими намерениями, чем несколькими годами ранее[216]216
  «Автобиография», § 80.


[Закрыть].

Лопе де Касерес вернулся в свою родную Сеговию, где стал жить так, что казалось, будто он забыл о своих прежних намерениях.

Хуана де Артеагу назначили командором (comendador), а затем епископом Чиапы в Мексике. Из почтения к своему прежнему наставнику, Игнатию, он написал ему с предложением, чтобы эту должность отдали одному из первых иезуитов. От этого предложения Игнатий отказался. После рукоположения в сан епископа Артеага отправился в Мексику, где скончался от несчастного случая. Во время болезни ему вместо освежающей воды дали яд, от которого он и умер.

Четвертый юноша, Хуан Рейнальд, стал францисканцем.

В Париже помимо трех упомянутых испанцев Иньиго работал и с другими студентами. Он стал собирать их по воскресеньям в картезианском монастыре, где они не только вели дружеские беседы о духовном, но также исповедовались и причащались. Но случилось так, что время этих воскресных встреч совпало со схоластическими диспутами в коллегии, которые с каждой неделей посещались все хуже. Магистр Пенья сделал руководителю группы, которым был Иньиго, предупреждение; когда же это не подействовало, он обратился к ректору Коллегии св. Варвары. Гувейя решил привести в исполнение то наказание, которым уже угрожал Иньиго в начале учебы, – порку под названием «зал». Иньиго не пересказывает этот эпизод в «Автобиографии», но мы знаем о нем со слов Рибаденейры, который свидетельствует, что слышал об этом в Париже в 1542 г.[217]217
  RibVita, II, iii, in FN, IV, 221–227; см. также FN, II, 382–382.


[Закрыть]

Когда Иньиго сообщили о приговоре, он стал серьезно размышлять о том, как ему поступить. Ни боль ударов, ни позор не могли иметь значения для того, кто был готов к любым страданиям за Христа. Но он боялся, что это суровое наказание может ввести в соблазн других студентов. Поэтому он пошел к доктору Гувейе и подробно разъяснил ему проблему. Ректор, суровый, но в то же время глубоко религиозный человек, был убежден в обоснованности подобного возражения. Когда пришло время наказания, к великому удивлению всех присутствующих, ректор пал на колени у ног Иньиго и попросил у него прощения.

Иньиго же смог и дальше проводить воскресные упражнения со студентами, а расписание схоластических диспутов было изменено.

Эти апостольские дела не мешали ему изучать философию, что было его основным занятием. Но к внешним перипетиям вскоре прибавились внутренние беспокойства, которые он уже испытывал в Барселоне. Когда он старался сосредоточиться на учебе, его посещали великие озарения и духовные утешения. Благодаря усвоенному опыту различения духов он с легкостью распознал уловки лукавого. В ответ на это он поступил так же, как в Барселоне: пошел к своему магистру и пообещал ему, что будет внимательно слушать весь его курс, покуда сможет найти хлеб и воду, чтобы прокормиться. Умеренность, которую он предписал самому себе в отношении апостольских дел, имела тот благотворный результат, что больше его за них не преследовали. Доктор Фраго из Арагона заметил эту перемену, и Иньиго объяснил ему в чем дело: они оставили меня в покое, потому что я больше не говорю с людьми о вещах Божественных; но, закончив курс, я снова вернусь к своим прежним занятиям[218]218
  «Автобиография», § 82.


[Закрыть].

Студенты факультета искусств, или философии, проходили три курса, каждый из которых длился один год; в соответствии с изучаемым предметом они назывались «суммулистами», логиками и физиками. На первых двух курсах студенты при помощи сухого изучения логики учились аргументировать, точно выражать свои мысли и защищать их от возражений противника. На первом курсе в качестве учебника использовались Summulae Педро Испано наряду с разнообразными комментариями. Однако магистр Хуан Пенья непосредственно объяснял «Органон» Аристотеля; когда же он встречался с трудностями интерпретации текста, то обращался к Пьеру Фавру, который знал греческий язык.

На втором курсе изучалась «Логика» Аристотеля в объяснениях комментаторов. Из всех комментаторов Пенья отдавал предпочтение Хуану де Селайе. Главным академическим упражнением были диспуты, которые тянулись почти весь день. В конце второго года студенты допускались к экзамену, который назывался determinantiae и давал право получить степень бакалавра. Этот экзамен проводился в школах на рю де Фуар, то есть на улице Фуража, названной так за то, что по полу здесь была рассыпана солома, чтобы студенты могли сидеть на ней. Здесь Иньиго и получил степень бакалавра искусств в 1532 г.

Третий курс был посвящен изучению «Физики», «Метафизики» и «Этики» Аристотеля. В заключение проводился экзамен на звание лиценциата. Выпускной экзамен состоял из двух частей: первая часть проводилась публично, а вторая, более строгая, в резиденции управителя собора Нотр-Дам либо в аббатстве Сент-Женевьев. Она проходила в присутствии четырех экзаменаторов – по одному от каждой «нации», на которые подразделялись студенты. Испанские студенты назывались «почтенной галльской нацией» (yeneranda natio Gallicana). Кандидатов вызывали на второй экзамен в соответствии с оценкой, полученной на первом. Иньиго был тридцатым в списке из ста кандидатов[219]219
  FD, p. 391.


[Закрыть]. Для сдачи второго экзамена студенты делились на группы по шестнадцать человек. Таким образом, Иньиго оказался во второй группе. Имеется свидетельство, что он и его товарищи сдавали этот экзамен в аббатстве Сент-Женевьев. Когда экзамены заканчивались, канцлер университета оглашал дату церемонии присуждения степени лиценциата. Для Иньиго эта церемония была назначена на 13 марта 1532 г. в соответствии с летоисчислением, по которому год начинается с Пасхи; но по летоисчислению, принятому сегодня, в котором год начинается с января, это было 13 марта 1533 г.[220]220
  Важно заметить, что в эпоху Игнатия во Франции применялось летоисчисление, согласно которому год начинался в воскресенье Пасхи. Поэтому дни, которые приходились на период с 1 января до Пасхи и которые в соответствии с современным летоисчислением относятся уже к 1533 г., во Франции в то время считались относящимися еще к 1532 г. Таким образом, по современному летоисчислению Игнатий получил степень лиценциата теологии 13 марта 1533 г., однако во французских документах указывается 1532 г. См. FD, 390–391.


[Закрыть] Торжественная процессия кандидатов начиналась у тринитарианской церкви на улице Сен-Жак и заканчивалась у аббатства Сент-Женевьев. Там канцлер торжественно произносил слова, посредством которых кандидат получал разрешение («лицензию») обучать, проводить диспуты и давать определения (docere, disputare, et determmare) в Париже и во всем мире.

Получение лиценциата влекло за собой значительные расходы, поскольку выпускник, помимо уплаты академических взносов и налогов, должен был устроить банкет для преподавателей и студентов. По этой причине у Иньиго закончились все средства, и он вынужден был обратиться за помощью к друзьям в Барселоне.

Присуждение степени магистра искусств, равной степени доктора, было еще более дорогостоящей процедурой. В связи с этим Иньиго отложил церемонию на год, а Пьер Фавр – на шесть лет. Франциск Ксаверий же получил эту степень всего через несколько дней после лиценциата[221]221
  FD, pp. 386, 388.


[Закрыть].

Присуждение степени магистра искусств (magister artium) праздновалось с большой торжественностью в залах natio Gallicana на рю де Фуар. Она состояла из вступительной лекции, которую читал кандидат. Поскольку это была его первая лекция, она называлась inceptio, то есть «начало». Затем председатель спрашивал присутствующих магистров, согласны ли они пожаловать кандидату биретту. Поэтому церемония «начинания» (incipere) стала означать то же, что церемония вручения биретты (birretari). Магистр начинающего (incipiens) произносил речь, после чего возлагал на голову нового магистра четырехугольную биретту как знак присуждения новой академической степени. Тем самым университет включал его в число своих преподавателей и давал ему право занимать должность «регента», или преподавателя, в любой из коллегий Парижа.

Далее в тринитарианском монастыре устраивалось торжественное собрание, в ходе которого секретарь факультета вручал магистру диплом на пергаменте с большой печатью университета. Диплом, выданный «магистру Игнатию Лойольскому из Памплонского диоцеза», сохранился. На нем стоит дата 14 марта 1534 г.; однако в соответствии с современным летоисчислением это было 14 марта 1535 г.[222]222
  FD, pp. 387, 395–397.


[Закрыть] С тех пор Иньиго можно было называть магистром Игнатием (Maestro Ignacio), как, впрочем, его обычно и называли.

5. Друзья в Господе

Именно в Париже сдружились с Игнатием те молодые люди, которые вместе с ним положат начало Обществу Иисуса. Все они решились на этот шаг – последовать за Игнатием, – после того, как совершили Духовные упражнения под его руководством, кроме Франциска Ксаверия, который был регентом Коллегии Дорман-Бове и из-за своих занятий смог совершить Упражнения лишь после монмартрских обетов на 15 августа 1534 г.

Первым постоянным последователем Игнатия был Пьер Фавр (латинизированная форма его имени звучала как Petrus Faber). Он родился в деревне Вилларе в Савойе 13 апреля 1506 г. Уже весной 1531 г. он думал о том, чтобы последовать по стопам Иньиго, своего товарища по Коллегии св. Варвары. Осенью 1533 г. он отправился в родные места, чтобы навестить отца и родных и уладить кое-какие семейные дела. Вернувшись в Париж в начале 1534 г., он сделал месячные Духовные упражнения, удалившись в дом в предместье Сен-Жак, где Иньиго, его руководитель, навещал его время от времени. Стояли такие суровые холода, что Сена замерзла и по ней можно было возить телеги. Но вместо того, чтобы отапливать свою комнату, Фавр спал в одной рубашке на поленьях, которые ему выдали, чтобы разводить огонь. К этому умерщвлению он присовокупил пост: шесть дней он не брал в рот ни крошки. Когда об этом рассказали Иньиго, тот обязал его прекратить эти крайности, развести огонь и что-нибудь съесть. Фавр принял решение стать священником, полностью посвятив себя служению Богу, и это освободило его от всех мучивших его сомнений относительно будущего. Его душа, до тех пор объятая тревогой, исполнилась света и покоя. 30 мая того 1534 года он был рукоположен во священство и 22 июля, в день св. Марии Магдалины, отслужил свою первую мессу.

Португалец Симон Родригес, уроженец Возелы в диоцезе Визеу, и наваррец Франциск Ксаверий решили примкнуть к Иньиго в 1533 г. «Завоевание» Ксаверия далось Иньиго труднее всего. Как и сам Иньиго, Ксаверий ощущал привлекательность блестящего будущего в миру. Он долго и упорно противился внушениям своего старшего товарища во время учебы. Однако постепенно в его душе стали происходить перемены, и в конце концов благодать призвания одержала верх. Когда решение было принято, лишь настоятельные просьбы товарищей смогли убедить его не бросать до конца учебного года занятий в коллегии Дорман-Бове, где он преподавал после получения степени магистра искусств в 1530 г.

Мало-помалу к ним примкнули и остальные. Диего Лаинес из Альмасана близ Сории и Альфонсо Сальмерон из Толедо совершили Упражнения после Фавра в 1534 г. Оба они учились некогда в университете Алькалы, откуда перебрались в Париж, чтобы продолжить образование. Другой причиной их приезда в Париж было, как кажется, их желание познакомиться с Игнатием, в чей адрес они слышали в Алькале немало похвал.

Вскоре юноша из королевства Кастилии, пройдя через Упражнения, также присоединился к товарищам Игнатия. Это был Николас Алонсо из Бобадилья-дель-Камино в диоцезе Пласенсии. Его всегда называли именем его родного города. Он изучал философию и богословие в Алькале и Вальядолиде, когда в 1533 г. решил переехать в Париж. Здесь он узнал, что некий студент по имени Иньиго оказывает другим студентам материальную помощь. Благодаря его покровительству Бобадилья получил должность регента в Коллегии Кальви. Однако он немногого достиг на этом поприще, поскольку в 1534 г. решил оставить все ради Христа и примкнуть к товарищам Игнатия.

Считая Бобадилью, у Иньиго было теперь шестеро товарищей, которые – как пишет один из них, Диего Лаинес, – «посредством молитвы решили служить Господу, оставив все мирское»[223]223
  FN, I,100.


[Закрыть]. Мысль о Божественном служении лейтмотивом звучит в рассказах о призвании первых общников. Нет сомнения, что Иньиго прививал ее каждому из них во время Упражнений. Приняв такое решение, эти молодые великодушные люди образовали сплоченную группу «друзей в Господе»[224]224
  Epplgn, I, 119.


[Закрыть], как назвал их сам Игнатий в письме к своему барселонскому другу Жану Вердоле. Они оставались верны своим намерениям, находя опору в молитве, таинствах покаяния и евхаристии и в учебе. Все они изучали богословие, которое помогало им углублять свои познания о Божественном.

6. Монмартрский обет (15 августа 1534 г.)

Так верность общим идеалам взлелеяла в их умах замысел, который задаст направление всей их жизни, – замысел посвятить себя благу ближнего, живя в строгой бедности и подражании Христу. Прежде всего они совершат паломничество в Иерусалим. Для этого они соберутся в Венеции, потому что именно там должны будут сесть на корабль. Если после года ожидания станет ясно, что паломничество невозможно, они предстанут перед Папой, чтобы он направил их туда, куда сочтет нужным. Таково было в общих чертах содержание обета, который Иньиго и шестеро его товарищей принесли в день Взятия Божией Матери на небо, 15 августа 1534 г., в небольшой часовне Богоматери на холме Монмартр, на месте мученичества св. Дионисия и его товарищей.

В этот торжественный день, Пьер Фавр, единственный священник в их союзе, служил мессу. Когда пришло время причащения, он обернулся к своим товарищам, держа священную гостию над патеной, выслушал обеты всех шестерых и дал им причастие. Затем он сам произнес свой обет и тоже принял Таинство.

Точная формула обетов неизвестна. Чтобы узнать содержание, мы вынуждены обратиться к свидетельствам тех, кто их приносил и их современников. Внимательное прочтение самых ранних из сохранившихся рассказов открывает нам глубокие корни этого обета и все предусмотренные им возможности; их можно обобщить так, как это было сделано в первом абзаце этой главы[225]225
  Самые ранние пересказы этого обета могут быть найдены в следующих изданиях: пересказ Фавра – в FN, I, 36–39; пересказ Лаинеса – ibid., 102–104; пересказ Поланко – ibid., 184, 190; пересказ Игнатия – в «Автобиографии», § 85, в FN, I, 480.


[Закрыть].

Однако один вопрос все еще оставался неразрешенным: когда они окажутся в Иерусалиме, останутся они или вернутся? Легко предположить, что Игнатий был склонен остаться. Давайте вспомним, что именно таково было его твердое намерение, когда он отправился в Святую землю в 1523 г. Но потому ли, что его товарищи не пришли к единому мнению по этому вопросу, или потому, что паломничество всегда было связано с трудностями, они отложили это решение до тех пор, пока не окажутся в Иерусалиме.

В обете не говорилось, что они будут жить в целомудрии, но и без того ясно, что все они приняли такое решение. По крайней мере, Игнатий и Фавр принесли обет целомудрия частным образом. Все они дали его в 1537 г. перед рукоположением в священство.

В этом обете нетрудно увидеть продолжение того плана, который Игнатий наметил себе после обращения в Лойоле, и тех озарений, которые он обрел в Манресе. В Лойоле родилось его намерение отправиться в Иерусалим, чтобы жить на земле, освященной жизнью и смертью Иисуса Христа. В Манресе возник тот замысел апостольского служения, который он, вместе со своими товарищами, разделявшими его идеалы, желал осуществить в строжайшей бедности.

В этом обете в намерениях общников впервые фигурирует Папа, в котором они видят Наместника Христа и Его представителя на земле. Если общникам не удастся провести свою жизнь в земле Иисуса, они отдадут себя в распоряжение того, кто занимает Его место на земле. Так были заложены основания будущего четвертого обета особого послушания Папе относительно «миссий», который будут приносить обетники Общества. Этот обет, по удачному выражению блаженного Пьера Фавра, был, в сущности, «основанием (fundamentum) всего Общества» и «самым явным его призванием»[226]226
  FN, I, 42.


[Закрыть].

Общество Иисуса родилось не на Монмартре. Принося обет, Игнатий и его товарищи не имели намерения создать новый монашеский орден. В то время они даже не решили еще, станет ли их объединение постоянным. Но ясно, что именно тогда, в праздник Взятия Божией Матери на небо, на холме Монмартр был заложен первый камень будущего Общества Иисуса.

Обет, который они принесли в 1534 г., обновлялся в следующие два года в тот же праздник Взятия Божией Матери на небо, но с двумя изменениями. Во-первых, на обновлении обетов оба раза не было Игнатия, поскольку, как мы увидим, он вернулся на родину; во-вторых, к шестерым первым общникам добавилось еще трое: савояр Клод Же и французы Жан Кодюр и Пасказ Броэ. Именно эти десять (считая Игнатия) первых общников и основали Общество Иисуса в 1539 г.

7. Студент-богослов (1533–1535)

Завершив трехгодичный курс философии, Игнатий начал курс богословия, который ему не удалось окончить в Париже. Он уже не стремился получить степень доктора теологии, потому что это требовало двенадцати лет обучения, и даже степень бакалавра, которая требовала пяти-шести лет занятий. Когда он уже покинул Париж, факультет теологии прислал ему диплом, датированный 14 октября 1536 г. Здесь указывалось, что Игнатий Лойола, магистр искусств, изучал теологию полтора года[227]227
  FD, p. 523.


[Закрыть]. Выражение «изучал теологию полтора года» представляло собой общепринятую формулу, которая встречается также в дипломах других студентов, посвятивших богословию гораздо более восемнадцати месяцев. Но в случае Игнатия оно точно отражало то время, которое он посвятил изучению священных наук в Париже.

Богословие он изучал, посещая лекции в обители доминиканцев Сен-Жак и в монастыре францисканцев (cordeliers) неподалеку. На лекции он должен был приносить Библию и книгу «Сентенций» Петра Ломбардского. Среди его преподавателей выделялись доминиканец Жан Бенуа, который пользовался большим авторитетом, и францисканец Пьер де Корн (de Cormbus). Образование Игнатия было в основе своей томистическим. В «Конституциях» (464) он предпишет студентам Общества обучаться «схоластическому учению св. Фомы», причем «в положительном богословии следует избирать тех авторов, которые более соответствуют нашей цели»[228]228
  «Конституции», 464.


[Закрыть].

Отзываясь об успехах Игнатия в области богословия, Надаль повторяет характерную фразу, которую уже употреблял, говоря о его успехах в философии: он изучал ее «с великим усердием». Он пишет: «После [искусств] он изучал священное богословие, также с великим усердием, согласно учению св. Фомы. Как правило, он до рассвета отправлялся в монастырь св. Доминика, чтобы послушать лекцию, которую в этот ранний час читали специально для братьев»[229]229
  FN, II, 196.


[Закрыть]. Лаинес высказывает следующее общее суждение об академических успехах Игнатия: «В учебе – хотя у него было больше препятствий, чем у кого-либо другого в те времена – он проявлял такое же усердие, как и его современники, или, при прочих равных, даже большее. В учебе он продвигался средне (aprovecho medionamente), насколько можно было судить по его ответам на публике и по его беседам с другими студентами во времена учебы»[230]230
  FN, I, 100.


[Закрыть]. Слово medionamente означает у него «с великой пользой». Это видно из того, что то же слово он применяет к себе и другим общникам, среди которых были и очень хорошие богословы.

К упорству Игнатия следует прибавить и его интеллектуальные качества. Они позволяли ему высказываться по богословским вопросам с таким знанием дела, что это привлекало внимание даже более ученых людей, чем он сам. По словам Надаля, «один доктор, выдающийся человек, сказал, восхищаясь нашим Отцом, что не встречал никого, кто мог бы обсуждать вопросы теологии с таким мастерством и достоинством»[231]231
  FN, II, 198.


[Закрыть]. Поланко добавляет: «Нечто любопытное произошло с доктором Марсиалем [Мазурье]. Когда Иньиго не был еще бакалавром искусств, доктор предложил сделать его доктором теологии, сказав, что, поскольку Иньиго учит его, доктора, было бы только справедливо присвоить ему ту же степень, и он думает, как бы сделать его доктором»[232]232
  PolSum, no. 51,inFV,I, 181.


[Закрыть].

Богословские занятия Игнатия не могли не повлиять на составление книги «Упражнений». Некоторые ее части, например размышление о Трех Мужах и вся серия размышлений о жизни Христа в конце книги, относятся, как кажется, именно к парижскому периоду. В те же годы Игнатий занимался пересмотром всего текста.

К парижским временам следует отнести и одиннадцатое правило «для правильного суждения (sentido), которое мы должны иметь, находясь в Церкви». Мы должны «восхвалять положительное и схоластическое богословие. Ибо учителям положительного богословия, например святому Иерониму, святому Августину, святому Григорию и другим, свойственно пробуждать в сердцах чувство любви к Богу, Господу нашему, и желание во всем служить Ему. Также схоластикам, как например, святому Фоме, святому Бонавентуре, и Петру Ломбардскому, и другим, свойственно определять и объявлять вещи, необходимые для вечного спасения, в соответствии с нашим временем и для лучшего опровержения и выявления всех заблуждений и всех обманов»[233]233
  «Духовные упражнения», 363.


[Закрыть]. Слова «в соответствии с нашим временем» – более поздняя вставка, собственноручно сделанная святым, которая являет нам его заботу о приспособлении к меняющимся нуждам Церкви.